Текст книги "История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3"

Глава 4

Второй поход русско-казацких войск на Крым. Движение русско-казацких войск к Перекопу и возвращение их назад чрез речку Белозерку к реке Самаре. Бунт иноков Самарско-Николаевского монастыря и усмирение их русскими войсками. Построение русскими новой крепости выше Вольного брода на реке Самаре. Посольство от крымского хана к запорожским казакам с мирными предложениями. Удаление князя Голицына из Запорожья и ответ запорожцев крымскому хану. Недовольство гетмана Мазепы на запорожцев за сношение их с ханом. Сношение запорожских казаков с польским королем. Волнение и моровая язва в Запорожье. Установление дружеских отношений между гетманом Мазепой и запорожскими казаками. Приготовления запорожцев к борьбе против басурман

Несмотря на печальный результат первого похода русских на Крым, московское правительство не думало оставлять мысли о борьбе с ханом и в 1689 году снова двинуло свои войска в числе 112 000 человек против татар. В этом походе принимало участие и войско запорожских низовых казаков. И на этот раз начальником русских войск назначен был князь Василий Васильевич Голицын, но гетманом малороссийских казаков был уже не Самойлович, а Иван Мазепа, а кошевым атаманом запорожских казаков состоял Иван Петрович Гусак, сменивший собой Филона Лихопоя. Иван Гусак еще в апреле месяце, 11-го числа, сообщил гетману приятную весть о разбитии цесарцами турок под Адрианополем и вслед за этим сообщением поспешил выступить со своим войском в помощь русско-казацким полкам[118]118
  Архив Мин. ин. дел, мал. дела, 1689, св. 80, № 22.


[Закрыть]. На этот раз путь военачальников шел через реки – Орель, Самару, Карачокрак, Белозерку и Каирку, далее через Овечьи Воды, Зеленую и Черную долину и Каланчак[119]119
  Собрание госуд. грам, и дог., IV, 662–605, 541, 563, 564, 593.


[Закрыть]. Во время пути русско-казацкие войска выдержали два сражения – одно, пройдя Зеленую долину, мая 14-го дня; другое в Черной долине мая 16-го дня. Вероятно, к этому же времени нужно отнести показание казака «Сеченского» полка, уроженца города Кишенки, Юшки Гаврилова[120]120
  Архив Мин. ин. дел, мал. дела, 1700, св. 5, № 56.


[Закрыть] о действиях Сеченского полковника Лугивского, ходившего из Запорожья с московскими полками под Перекоп, о возвращении его из-под Перекопа назад, о хождении самого Юшки Гаврилова с товарищами для загона лошадей под город Кызыкермень и о взятии его там с двумя казаками в турецкий полон[121]121
  В высшей степени интересна и поучительна дальнейшая судьба казака Юшки Гаврилова. Захваченный под Кызыкерменем, он привезен был в самый город и в одну ночь продан был в Крым к одному татарину в деревню Охмеч. Прожив у того татарина всю зиму, Юшка бежал от него Великим постом, шел 5 дней и когда был уже у Перекопа, то тут был настигнут погоней и привезен к прежнему своему хозяину, который продал его за Бахчисарай, в село Кашекиум. В том селе Юшка прожил 2 года в работе, потом бежал к Черному морю, на Балакну, к корабельной пристани, но на пути был пойман и отдан на корабль. На Корабле Юшка прибыл в Царьград, прожил там 2 месяца и был продан за Белое (Мраморное) море под город Магалыч к паше по имени Цапу. Прожив месяц у того паши, ушел с тремя полоняниками из его села, шел 4 недели пустым местом и пришел в турецкий город Чандар, но там был пойман и сидел в оковах два месяца, пока в тот город не явился паша Цап, который всех трех беглецов выкупил за 50 ефимков, отвез их в свое село и держал всю зиму «в великом мучении». Весной Юшка с теми же полоняниками снова ушел и прибежал к городу Дерменяжи, но там изловили их караульщики и отдали городскому воеводе Магомету, у которого они просидели целый месяц скованные железом. От паши Юшка, в ночное время, снова бежал из-под караула, шел 15 дней и дошел до какого-то села, но там был пойман, привезен к приказчику Мустафе и прожил в его селе скованным 1 месяц. От Мустафы он был взят к прежнему воеводе Магомету, который, оковав его, бил и мучил его, но когда Юшка от тех побоев заболел, то он освободил его от железа и продал за 90 ефимков паше Генжу, посланному от турецкого султана для сбора всяких поборов. С пашой Юшка ходил 3 летних месяца, потом послан был в его отчину, жил в той отчине до Петрова дня, после чего бежал и шел полтретья месяца и пришел к заставе, которая поставлена для поимки беглых полоняников, на той заставе был пойман и скован оковами. Там было большое число полоняников и от великой нужды и голода 12 человек из них при Юшке умерли. От той заставы Юшку послали в какую-то деревню, где он жил до Великого поста. Из деревни послали его продать в западную сторону в город Кушак-шатер и продали какому-то хозяину, который его бил и постоянно на работу посылал. Прожив у того хозяина лето, Юшка от него бежал, шел два месяца и пришел к городу Манцу и жил в деревне в неволе полтретья года и из той деревни снова убежал, шел два дня и пришел в турецкий город Смирну над Белым морем, к корабельной пристани, на голландский корабль. Из Смирны на том корабле он пришел в Испанию и оттуда прибыл в город Амстердам, а из Амстердама наконец добрался в 1700 году, в июне месяце, в Россию, в город Архангельск. И в голландской земле, и идучи морем на корабле его, Юшку, за полонное терпение, кормили и поили и провозу с него не взяли. Архив министерства ин. дел, малороссийские дела, св. 5, № 56.


[Закрыть].

Мая 20-го дня соединенные русско-казацкие войска были уже у Перекопа, и хотя второй поход их на Крым не был так несчастлив, как первый, но все же результаты его были слишком невелики. Простояв у Перекопа несколько времени в тщетной надежде на предложение мира со стороны татар, русско-казацкие войска повернули от Крыма назад. Июня 1-го дня князь Голицын достиг речки Белозерки, левого притока Днепра, и расположился лагерем в виду Запорожской Сечи, желая дать отдых своим войскам. Простояв у речки Белозерки в течение нескольких дней, Голицын снялся с лагеря и поднялся выше в степь. Июня 12-го дня он дошел до речки Самары и остановился в виду Новобогородицкого городка.

В это время произошло печальное дело осады русскими войсками Самарско-Николаевского запорожского монастыря. Запорожские казаки, наружно примирившиеся с мыслью о построении на реке Самаре русских городков, в душе не переставали, однако, возмущаться против московского правительства за построение их, и в этом усердно поддерживали казаков иноки Самарско-Николаевского монастыря. Возмущение против русских поднято было каким-то монахом из польских шляхтичей и подготовлено еще раньше возвращения Голицына из второго похода на Крым. С возвращением же из Крыма князь Голицын решил искоренить всякую мысль о вражде иноков к русским и велел обложить войсками кругом весь монастырь. Тщетно кошевой атаман Иван Гусак хлопотал у Голицына и у его любимца гетмана Мазепы о помиловании иноков, русские войска, несмотря на все просьбы кошевого Гусака, «облегли крепким облежанием» весь монастырь, прекратили всякий выход из него монахам и вход в него посторонним лицам, захватили в свои руки всю монашенствующую братию и подвергли ее жестоким пыткам и истязаниям. После этого благосостояние Самарско-Николаевского монастыря надолго пало и из стен его немало разбежалось иноков, искавших себе спасения в дальних от Запорожья странах и в безопасных от всяких нападений обителях[122]122
  Феодосий. Самарско-Николаевский монастырь. Екатеринослав, 1873, 18.


[Закрыть].

В это же время князь Василий Голицын, стоя в Новобогородицкой крепости, отдал приказание построить на реке Самаре в урочище Сорок Байраков, выше Вольного брода, обыскав место, новый город «со всеми городовыми крепостями и с оборонною от неприятелей твердынею, в которой бы крепости могло построиться и жить, кроме воеводского двора и церковного места, и казенных и зелейных амбаров и погребов, 500 человекам ратным людям пешого строя»[123]123
  Собрание государ, грамот и договоров. М., 1828, IV, 608.


[Закрыть].

Город этот заложен был после осмотра местности полковником Вильямом фон Заленом июня 20-го дня 1689 года и окончен июля 18-го дня того же года. Он построен был рейтарами и солдатами под руководством воеводы Ивана Вольшского и дьяка Макара Полянского «на угожом и оборонном месте, у вод, родников, лесов, сенных покосов, ровных и хлебородных полей». В нем возведены были: воеводский двор, приказная изба, казенный погреб, для полковых и хлебных припасов амбары, 50 для служилых людей изб, а по углам сделаны были особые выводы. Вокруг города сделан был ров и вокруг рва земляной в 600 сажен длины от поля вал или окоп; по тому валу устроены были караульные и проездные с верхним боем башни и поставлены рогатки, а по горе от реки Самары поделаны надолбы; по стенам поставлено было 50 раскатов, а с двух противоположных сторон устроено было двое, по две сажени ширины, ворот. Мерой весь город тот 376 сажен без 12 вершков; вышина городовой стены в пошве (подошве) 8 сажен; высота до щита – 2 сажени; щит по стене высоты с лицевой стороны у сажени, с внутренней стороны 1 сажень; всей вышины городовой стены со щитом полутретьи сажени. «А от города к реке Самаре, по обеим сторонам реки лес большой и учинен заповедник вниз реки по Великий курган, что ниже Вольного брода, а вверх по Великий буерак и по лесок, который вышел из большого леса в тот Великий буерак».

По приказу князя Василия Голицына, этот город назван почему-то Новосергиевским городком[124]124
  Архив Мин. ин. дел, мал. дела, 1688–1689, св. 77, № 86.


[Закрыть]. У летописца Самуила Величка под 1690 годом упоминается на реке Самаре городок Вольный, или Новосергиевский[125]125
  Величко. Летопись. К., 1855, III, 88.


[Закрыть], и этот Вольный городок, очевидно, и есть новый город Голицына, построенный «на реке Самаре, у Вольного брода».

Земляные укрепления этого городка сохранились еще и до настоящего времени на правом берегу Самары, выше села Вольного Екатеринославской губернии Новомосковского уезда и носят общее название у местных жителей «городка»[126]126
  У Костомарова (Мазепа. СПб., 1885, 15, 30) Вольный город смешан с Новобогородицким, как это видно из того, что местоположение Вольного у него приурочено к местоположению Новобогородицкого. Оттого Костомаров, говоря о возвращении Голицына из второго крымского похода, вовсе не говорит о построении им города у Вольного брода. По Костомарову, этот город возник после первого крымского похода и есть тот же город, что и Новобогородицк; а между тем в подлинном на этот счет акте сказано ясно, что князь Голицын, возвратившись из второго похода на Крым, пришел в Новобогородицкую крепость и, находясь в ней, отдал приказание построить город выше Вольного брода.


[Закрыть].

Июня 24-го дня гетман Иван Мазепа, оставив реку Самару, ушел со своими казаками в Гетманщину, а через три дня после отхода гетмана из Запорожья оставил реку Самару и князь Василий Голицын.

С возвращением русско-казацких войск от Перекопа к реке Самаре Новобогородицкой крепости оставлены были все «государские хлебные и боевые запасы» – возы, пушки, порох, пули – и с этого времени крепость Новобогородицкая надолго сделалась местом для постоянного резерва московских войск в борьбе с турками и татарами и частью с войском низовых казаков[127]127
  Величко. Летопись. К., 1855, III, 84.


[Закрыть].

Итак, ни первый, ни второй поход русских на Крым не увенчались успехом и помимо бесславия русскому оружию принесли много бесполезных денежных затрат и привели к потере большого числа людей. Однако для самой Москвы эти походы не могли иметь такого решающего значения, как для Украины и в особенности для Запорожья: Москва сильна была и своим правительством, и своими военными силами, и своим значительным расстоянием от Крыма. Не в таком положении было Запорожье: близость сильного врага и отсутствие значительных боевых сил поставили запорожских казаков в очень незавидное положение после двукратной неудачи русских в Крыму и после последних отхода из Запорожья в Москву. Оттого с этого времени мы видим колебание запорожских казаков то в одну, то в другую сторону: с одной стороны, запорожцы выказывают несомненную склонность к московским царям и желают твердо стоять за них против мусульман; с другой стороны, боясь турок и татар, они входят в мирную сделку с басурманами и выступают против интересов московских царей. Понятно, что считать запорожцев за такой их образ действий изменниками русского царя нельзя, а надо, глядя на такие действия их, помнить истину, что всякому человеку ближе всего свой интерес, и с этой точки зрения судить их. Так запорожцы действительно и представляли себе свое положение после печального похода русских на Крым. К тому же перед глазами у них был Новобогородицкий городок, где засели московские воеводы и московская рать, представители иных, чем в Запорожье, порядков и начал.

Когда русские и украинские войска повернулись назад, Иван Гусак проводил князя Голицына до речки Белозерки, откуда сам поспешил в Сечь. В Сечь в это время прибыл гонец с листом от крымского хана, и кошевой атаман собрал по тому поводу войсковую раду для чтения присланного листа. В листе хан предлагал запорожским казакам мировую, а за то давал им два обещания: «Которая была их казачья вотчина на реке Самаре и где ныне поставлен город, они, крымцы, им, казакам, поступаются; по речкам и в степях по самое Чермное (то есть Черное) море всякими угодьи, и в тех угодьях по речкам и по лугам звериною и рыбною ловлями (заниматься) и по соль ходить повольно и безопасно». Но как ни заманчиво было предложение хана, запорожцы, выслушав ханское письмо, оставили его на тот час без всякого ответа и мирно отпустили ханского гонца в Крым[128]128
  Архив Мин. юстиции, 1689, л. 177–182; Устрялов. История Петра Великого, I, 220, 221, 224, 237, 367, 372, 376, 377.


[Закрыть]. В то время, ввиду близости русской армии, ни кошевой атаман, ни все запорожское войско не могли иначе и поступить. Но после отхода гетмана и князя из пределов Запорожья у казаков свободно развязались руки, и они ясно представили себе свое незавидное положение: предоставленные собственным силам, запорожцы должны были выносить всю тяжесть от наступления со стороны мусульман на собственных плечах. Мусульмане же, счастливые двойной неудачей русских во время их похода на Крым и оттого гордые сознанием собственного величия, естественно, могли думать о походе на Украину и из Украины на южные города московских царей. В таком случае они могли обрушиться всей массой своих орд прежде всего на запорожских казаков. И запорожцы для того, чтобы отвратить от себя страшную грозу, уже тотчас после отхода князя Голицына из Украины решили воспользоваться недавним предложением крымского хана и вступить с ним в мирный договор. Исполнение этого поручения возложено было на атамана Незамайковского куреня Процика, или Прокопа Лазуку. С этой целью в Сечи собрана была войсковая рада и на той раде составлен был лист с условиями мира между Запорожьем и Крымом. Условия мира были таковы: крымцы должны дать обещание, что они не будут препятствовать запорожцам «промышлять всякими промыслами по всем речкам, лугам и угодьям без всякого вредительного опасения» со стороны татар. Запорожцы взамен того дают обещание не мешать крымцам, когда хан сам пойдет с ордой или вместо себя пошлет своих султанов и мурз под украинные города московских царей[129]129
  Архив Мин. юстиции, ст. моек, ст., 1688–1689, № 179, л. 177–182.


[Закрыть].

Посланный с этими условиями мира в Крым атаман Процик Лазука имел там полный успех: хан совершенно принял предложение запорожцев и отправил в Сечь вместе с запорожским посланцем одного мурзу и 20 янычар с письмом к кошевому атаману и ко всему войску низовых казаков: «И в то время запорожцы о том миру против того письма (ханского) меж себя верились: запорожцы целовали крест, а мурзы с янычары за хана шертовали на куране (приносили присягу на Коране). И был тот мурза с янычарами в Сече дня с четыре, из Сечи отпущен в Крым с честью. И ныне запорожцы по той присылке с ханом и с татары в миру и под турские и крымские города для здобычи не ходят»[130]130
  Там же, № 479, л. 177–182.


[Закрыть].

Когда гетман Мазепа узнал о мире, происшедшем между запорожскими казаками и крымским ханом, то он прибег к самой решительной и рациональной в таких случаях мере: он издал запрет всем малороссиянам провозить из Украины в Запорожье хлебные и другие продовольственные запасы и отрезал доступ запорожцам в города Малороссии.

После этого положение запорожцев сразу оказалось столь незавидным, что им ничего другого не оставалось делать, как изворачиваться и просить снисхождения у гетмана. Кошевой атаман Иван Гусак, и раньше того не особенно сочувственно относившийся к мирной сделке запорожцев с крымским ханом, потом согласившийся на то лишь под давлением всей казацкой массы, теперь написал Мазепе письмо августа 11-го числа 1689 года и в том письме уверял гетмана «в своей сердечной и истинной верности и правде служить царскому пресветлому величеству» и в полной готовности со стороны казаков «полагать молодецкие головы и проливать кровь христианскую за престол монаршеский». Письмо послано было в город Батурин через казаков Каплинца и какого-то Максима, казака Сергиевского куреня. Кошевой просил гетмана ходатайствовать перед великими государями о присылке низовому войску милостивого жалованья и с своей стороны дозволить пропуск хлебных запасов из городов Украины в Запорожье. За такую милость Гусак от всего войска обещал не переставать чинить промысл над неприятелем креста Господня и в знак своей верности доносил гетманской вельможности, что христианский цесарь победил под Адрианополем турецкого султана и едва не взял его в плен, если бы султан не убежал в самый город; что цесарь расположился у стен города, держит турок в осаде и может взять в свои руки самый город[131]131
  Архив Мин. ин. дел, мал. дела, 1689, св. 80, № 22.


[Закрыть].

В ответ на письмо запорожских казаков гетман Мазепа отправил из Батурина в Сечь подьячего малороссийского приказа Савина с значным казаком Кнышенком и с двумя запорожцами и через них писал кошевому и всему низовому войску о том, чтобы они от перемирия с басурманами, согласно обещанию верно служить великим государям, отстали и начали военный промысл против них чинить. А так как в это же время к запорожскому войску послано было царское жалованье через дворянина Никифора Путятина и то жалованье уже дошло до города Севска, но тут было задержано, то гетман послал спросить в Москву, отсылать ли ему в Сечь царское жалованье и собранное с Переволочанского перевоза годовое борошно и отпускать ли ему запорожских посланцев или же удержать при себе до тех пор, пока запорожцы не разорвут с Крымом мира и не дадут обещания начать с ним войну[132]132
  Там же, мал. подл, акты, 1690, св. 7, № 632–613.


[Закрыть].

Тем временем запорожские посланцы Каплинец и Максим, казак Сергиевского куреня, были уже на пути из Москвы и испытали большую неприятность близ Севска; выехав из города, они сперва попасли своих коней и потом, дождавшись ночи, отправились в путь. В это время на них напали жители деревни Поздвешовки, побили запорожских провожатых, отняли у запорожцев пожалованную им от государей бочку меду в дорогу и выхватили из саней сакву, в которой были жалованный жупан червоный, два шелковых плетеных пояса, два вершка (верха для шапок) кармазиновых, четыре лота шелку, одна белая рубаха и одни шаровары. Кроме этого, по приезде в город Батурин на тех же запорожских посланцев напали стрельцы полка Спешнева и убили двух товарищей[133]133
  Там же, № 642–623, 646–627.


[Закрыть].

Известие об этом привело в сильное негодование все Запорожье, и тогда властный Кош, не довольствуясь установленными отношениями с Крымом, решил найти себе более могущественного покровителя, нежели хан, и остановил свое внимание на польском короле. Обстоятельства, по-видимому, вполне благоприятствовали тому. В начале августа того же 1689 года Мазепа выехал из Украины в Москву, и запорожцы распустили слух о том, что гетман Мазепа будет сменен с уряда и вместо него «некий иной чин имеет быти». Они приглашали к себе торговых людей из Украины и объявляли им, что татары казакам не враги, что хан отпускает всех недавно взятых на берегу Днепра в полон христиан. Однако слух оказался наполовину неверным, и в конце сентября гетман вернулся на Украину и тут через преданного ему запорожского писаря Сажка узнал о слухе, пущенном запорожцами на Украине, а также и о том, что запорожцы задумали войти в союз с польским королем и отдаться ему в протекцию.

И точно, запорожцы надумали не только о союзе с польским королем, но даже о подданстве ему. Основание к тому имелось у них полное. Лучшие и более прозорливые люди из запорожского низового войска далеко раньше этого времени задумывались о будущей судьбе «матки отчизны» своей. Уже раньше того некоторые из запорожских патриотов думали о том, как бы вырвать Запорожье из рук Москвы, которая все ближе и ближе подбиралась к «низовым молодцам» и шаг за шагом лишала их исконных вольностей, дорогих сердцу каждого казака. Сперва высказана была мысль о том, чтобы соединиться с Турцией, но потом остановились на мысли вернуться к Польше. Ноября 5-го дня 1689 года запорожцы, собравшись на раду, решили снарядить большую депутацию и отправить ее с листом к польскому королю Яну Собескому. Кошевой атаман Гусак, человек с задатками сильной воли и с несомненными административно-полководческими дарованиями, своими поступками и смелостью несколько напоминавший знаменитого кошевого Ивана Сирка[134]134
  Вероятно, об этом самом Гусаке дошло предание и до Мышецкого, который говорит, что при кошевом Гусаке запорожцы имели с турками и с поляками войны и что еще и ныне (1736–1740) у них в памяти находятся казаки удалых сердец и называются Гусаковщина; История о казаках, Одесса, 1852, 11.


[Закрыть], но человек еще молодой и малоопытный, хотя и был против такого решения войска, но под конец должен был уступить народной воле и принять решение рады о посылке письма к королю. В составленном по этому поводу письме запорожцы объявляли королю, что Москва нарушает их вольности, что она хочет сделать их рабами царей и бояр, и потому просили королевское величество о том, чтобы он «привел их под свою державу», за что обещали верно служить ему, как служили их деды и отцы прежним королям. «Пусть святой дух осветит сердца вельможностей ваших, – писали запорожцы польскому гетману, – и даст вам здравый совет, а наше желание таково, чтобы оба народа, польский и малороссийский, соединились в одно». Посланцами от низового войска к королю были куренные атаманы – Незамайковского куреня Процик Лазука и Кисляковского куреня Забияка с двумястами человек рядовых казаков. Они снабжены были от кошевого атамана проезжим листом и особым к коронному гетману, с просьбой о покровительстве запорожскому войску, письмом[135]135
  Архив Мин. ин. дел, мал. подл, акты, 1689, № 609–628, 610–629.


[Закрыть]. В числе последних находился и бывший стрелец Ивашка Григорьев, раньше того ушедший из Новобогородицка в Сечь «для гулянья». Находясь несколько времени в Запорожье, Ивашка Григорьев слыхал от многих казаков, что войско запорожское склоняется к польскому королю потому, что недовольно жалованьем, присылаемым ему от московских царей: по 10 алтын да по 2 локтя сукна на человека в год, а от короля-де польского они чают себе большей платы[136]136
  Там же, мал. дела, 1689, св. 8. № 55, св. 93, № 40; Архив Мин. юстиции, столб, моек, стола, № 479, № 177–182; 1689, кн. 59.


[Закрыть]. Но эта жалоба, если она и высказывалась, очевидно, шла из среды маломыслящих людей, живших лишь интересами дня и вовсе не заглядывавших в грядущие времена. И точно, в данном случае выдвигался вопрос чрезвычайной для запорожцев важности, который далеко не всем из них мог вместиться в голову: требовалось спасти вольности от притязаний Москвы, которая с огромными силами уже пробиралась в Крым и если на первый раз не взяла его, то зато побывала в самом сердце Запорожья, открыла все казацкие нетри, построила на заветной всем казакам реке Самаре городки Новобогородицкий и Новосергиевский.

О сношении запорожцев с польским королем гетман Мазепа узнал от самого же запорожского посланца Процика Лазуки. Процик Лазука, посланный с тайным наказом от кошевого атамана и войскового писаря в Варшаву на сейм еще в декабре месяце, в «Пилиповский» (Филиппов) пост, не только не оправдал возложенного на него доверия, но даже раскрыл все планы кошевого и самого короля сперва одному своему приятелю Федору Ельцу и потом через него самому гетману Мазепе. Федор Елец, казак Киевского полка, с дозволения своего полковника, ездил «в польскую сторону с торговыми вещами» и пробрался в самую Варшаву. В Варшаве он увидел давнишнего своего знакомого Процика Лазуку, вошел с ним в приязнь и даже заключил на том с ним клятву. Процик Лазука «ради благочестивого христианства» обещал Ельцу объявить обо всем, что скажут ему король и коронный гетман литовский, и для того приказал ему из Варшавы заехать в город Немиров и там ожидать его, Лазуки, прибытия. В Немирове же Лазука обещал дать своему приятелю и лист к коронному гетману от запорожского войска. Федор Елец всем тем воспользовался как нельзя лучше: он свиделся с Лазукой в селе Ковалювце возле Немирова и потом сам был доставлен киевским полковником Григорием Карповичем к гетману Мазепе. Мазепа, тотчас по прибытии к нему Ельца, немедленно отослал его в Москву и вместе с ним послал писанное к нему лично Проциком Лазукой из Польши письмо. Сам от себя гетман писал в Москву, что посланец запорожских казаков Процик Лазука давал ему «предостерегу» о неприятельском с польской стороны против великих государей намерении, сообщал известие о намерений великого литовского гетмана Сапеги в предстоящую зиму исполнить злое намерение поляков в отношении русских и прислал даже запорожский лист, до гетмана коронного писанный и нарочно им, Мазепой, удержанный, в котором «безумное атамана кошевого и писаря объявляется суесловие»[137]137
  Архив Мин. ин. дел, мал. подл, акты 1690, июля 10, св. 7; Архив Мин. юстиции, 1690, кн. 57, л. 248.


[Закрыть].

Вслед за прибытием Ельца пришло к Мазепе письмо и от Лазуки. Лазука доносил, что, будучи на сейме в Варшаве, он слыхал сам-на-сам от короля о том, что у них было постановлено. Во-первых, определено было – сейму не быть в течение семи лет; во-вторых, решено было, что поляки заключат мир с ордой втихомолку, а относительно похода на орду пустят только одну славу; поляки уже получили город Каменец, но распускают слух, будто будут воевать его мечом. Кроме того, король изустно сказал Лазуке о том, чтобы запорожцы, дети его, немного пообождали, и тогда он, как благожелательный для своих подданных отец, отберет их к себе. «А что король говорил мне (бодай ему не допомог Бог в том!), я сообщу твоей милости тайно от других. И слыхал я снова из королевских уст, что поляки будут около Долонного и около Бердичева сена робить, там же будет и войско их зимовать, и то будто бы для того, чтобы ударить на татар. Листы те, которые король будет посылать, отправляй, милостивый добродею, до Сечи тем же человеком, которому я выдал их, ибо то умный и опытный человек[138]138
  Разумеется названный выше казак киевского полка Елец.


[Закрыть]. Лист, который написан был из Сечи до короля, я отдал королю; а лист, который написан был до польного гетмана, я задержал у себя и посылаю его для лепшего уразумения твоей милости. А того человека, будь ласков, награди, так как я сам, покинув все в Немирове, не имею худобы никакой, ибо, как идет поголоска, того человека, где-то за городом, в Курчаке, татары разбили и чуть было в неволю не захватили. Изложив все это твоей панской милости, остаюсь благожелательным как перед светлым государем. Тебе, милостивому государю, пану и добродею, тот человек скажет устно очень секретную речь, которую я слыхал от польного гетмана и своими глазами видел его. Твоей милости Процик Лазука, полковник на тот час будучий»[139]139
  Архив Мин. ин. дел, мал. подл, акты, 1690, июля 10, св. 7, июля 11, св. 7, № 701–682.


[Закрыть].

В Москве уже знали о сношениях запорожских казаков с Польшей от находившегося при польском короле русского резидента Волкова. Волков успел донести в Москву о цели приезда запорожских посланцев в Варшаву и о результате их миссии. Посланцы, явившись к королю, передали ему, что запорожцы не получают от Москвы хлебных запасов, что они сильно стеснены и не могут свободно ходить на низовья Днепра за добычей; что это обстоятельство поставило их в необходимость помириться с крымским ханом, но что они теперь бьют челом королю, чтобы он принял их под свою оборону и прислал бы им свой указ о том, как им быть с московскими царями и крымским ханом. Кроме того, Волков доносил, что он осведомился у коронного гетмана Яблоновского о причине приезда запорожских посланцев к королю, и гетман ответил, что запорожцы приехали для вступления в королевскую службу под тем предлогом, что к ним цари не присылают хлебных запасов и что у них оттого большой голод, но что король ни в коем случае не примет их под свою протекцию, так как не желает нарушать мирного договора Польши с Россией. От тайного же сторонника своего, какого-то подольского православной веры шляхтича, занимавшего должность покоевого при королевской особе, русский резидент слыхал, что король призывал к себе Лазуку и Забияку и дал им обещание принять запорожцев в оборону «тайными вымыслами». Имея дружбу с Крымом, король всеми мерами старался произвести между городовыми и запорожскими казаками смуту с той целью, чтобы всех вообще казаков привести к себе, потому что вечный мир, установленный между Польшей и Россией, королю невыгоден и непотребен, – ему жаль городов и земель, уступленных московским государям[140]140
  Архив Мин. ин. дел, 1689, св. 93, № 40.


[Закрыть].

Процик Лазука, возвратившись в Запорожскую Сечь, привез с собою 300 червонцев, данных королем для раздачи низовому товариству. Об этом немедленно известил гетмана Мазепу его тайный сторонник Михайло Сожко, запорожский войсковой писарь[141]141
  Архив Мин. юстиции, 1689, кн. 69, л. 111.


[Закрыть]. Тогда гетман послал от себя в Сечь казака Горбаченка и приказал ему сойтись с Проциком Лазукой и подробно от него разузнать о всех разговорах, которые он слыхал в Польше. Процик Лазука в тайной беседе с Горбаченком сообщил ему, что запорожских посланцев король принял с большим почетом, что коронный гетман увещевал их служить королю, а сам король, вручая Лазуке 300 червонцев для раздачи запорожскому товариству, обещал прислать потом побольше через каких-то знатных особ киевских. Сам от себя Лазука просил Горбаченка передать гетману Мазепе, чтобы он не верил полякам: «Из того, что я слыхал там от коронного гетмана и других знатных панов, вижу, что они зла желают нашей Украине»[142]142
  Архив Мин. ин. дел, подл. мал. дела, 1690, № 680, 682.


[Закрыть].

Не получив таким образом от польского короля решительного ответа, запорожские казаки снова вернулись к вопросу о дружбе с крымским ханом и на этот раз решили закрепить с ним вечный мир. По этому поводу между товариством образовалось две партии – одна партия за союз с Крымом против Москвы; другая партия за союз с Москвой против Крыма. Одним казалось выгоднее быть в миру с Крымом, чтобы пользоваться добычей соли и рыбы в крымских озерах; другим казалось полезнее держаться Москвы, чтобы получать от царей денежное и хлебное жалованье.

Первая партия, однако, взяла верх над второй, и запорожцы в начале 1690 года вновь вошли в сношение е крымским ханом.

Гетман Мазепа, узнав о таком решении, послал января 11-го числа запрос в Москву о том, как ему поступить с государевой казной, присланной для запорожского войска с запорожскими посланцами Каплинцем и Максимом, находящимися в Батурине.

Казну велено было задержать, а запорожских посланцев отпустить в Сечь.

Марта 5-го дня гетман отпустил посланцев в Сечь и с ними отправил гадячского сотника Подлесного да батуринского казака Даниила Бута с обширным листом оставить «непотребное дело» и снова возвратиться к русским царям. Вместе с запорожскими посланцами отпущен был бывший кошевой атаман Филон Лихопой, который, выехав еще прошлой осенью с товарищами из Запорожья, прожил в течение всей зимы на становищах в малороссийских городах. Отпуская Каплинца и Филона Лихопоя в Сечь, гетман советовал им по прибытии на Кош объявить всему войску в том, чтобы оно, во имя всегдашней своей верности московским государям, сменило настоящего кошевого Ивана Гусака и войскового писаря Михаила Сажка и вместо них выбрало других лиц, а перемирие с басурманами порвало раз и навсегда. Того требует и честь славных рыцарей низовых, и прямая польза их.

«Мои милостивые приятели и братия, господине атамана кошевой и все старшее и меньшее товариство войска их царского пресветлого величества. Не меньшая печаль и немалая скорбь Нам, гетману и всему войску запорожскому городовому от того происходит, что вы, братия наша, то ж что и мы, будучи Малой России истинные сыновья, не хочете в общей с нами обретатись единомышленное™ и по присяге вашей не радеете быть у великих государей своих, их царского пресветлого величества, в надлежащем послушании и покорности, но столь далеко забрели в упрямстве своем и ожесточились, что обратили всегдашнюю монаршескую милость великих государей во гневе и, несмотря на многократные указы монаршеские и непрестанные напоминания разорвать с басурманами мир, вы все-таки, к удивлению всего христианского мира, никакой готовности к разорванию мира не показали. Напротив того, еще не так давно, в присутствии находившегося в Запорожье царского посланного, как сам, ваша милость, атаман кошевой, так и писарь ваш Сашка, многое пререкание чинили против монаршеского имени и тем пресветлым монархам нашим еще большую досаду причинили, и хотя государи, как христианские цари, не отменили своего обыкновенного милосердия, приказав отпустить к вам ваших посланных Ивана Каплинца с товарищами, но все же ни своего милостивого жалованья, которое уже на дороге находилось, ни хлебных запасов и перевозных переволочанских денег посылать к вам не велели, посланных ваших мы без задержания к вашим милостям отпускаем и с ними своих посланцев, с нашим листом, сотника полкового гадячского, Тишку Подлесного с товариством посылаем и, не теряя надежды на склонение сердец ваших, прилежно и горячо напоминаем, чтобы вы, ваша милость, оставив неповиновение монаршеской воле, безотлагательно склонились к счастливому и похвальному с неприятелями разрыву и больше с ними проклятого союза не держали. Еще недавно то было, когда вы, ваша милость, видя учиненное, вследствие необходимых и уважительных причин, монаршеское с басурманами перемирие и не найдя в том для себя никакой корысти, но вспоминая смелые против басурман дела своих предков, сами против них воспалились, как содержится это в нашей памяти, и хотя снова, ради окупа невольников чинили с ними, басурманами, мир, однако же делали то на короткое время и долго не держали его. А ныне, когда все христианские государства находятся с ними в войне, вы, не стыдясь страха божьего, не рассудив о вашей правдивой христианской должности, так долго и так твердо держите с ними перемирие, что, несмотря на приказание монархов своих, разорвать не хочете. И не стыдно ли вам, живя под своими монархами и защищаясь монаршескою милостью, держаться такого упрямства, которое вместо славы знатную грамоту приносит? Для прибыли ли или для доброй памяти на предбудущие века вы то делаете, что указа монаршескою, которого, как божьего повеления, всем нам надлежит слушать, вы не послушали? Уже ли у вас нет такого человека, искренне любящего правду, который бы дал вам толчок, ради исполнения воли монаршеской и распространения доброй славы вашей, к чиненню промысла над теми неприятелями басурманами? Всем вам, как старшим, так и меньшим, достойно было бы здравым умом и единомышленным советом рассудить о том, что то дело есть дело очень бесчестное и в предбудущие времена на войско срамоту приносящее; когда христианские монархи со своими святыми союзниками неприятелей басурман со всех стороне воюют, вы, с басурманами братаясь, чините им охлождение и отдохновение. В самом деле, пошел бы крымский хан из Крыма на помощь упадающему турчанину, если бы вы в воинских промыслах против басурман обретались и если бы вы к перемирию и всему христианству вредительному, и монархам своим противному, не пристали? Но когда те неприятели, после многих над ними от христиан побед и без вашего им вспомоществования, притеснены будут до конечного разорения, на что и нужно, при помощи божией надеяться, то тогда как вы поступать будете и на кого у вас будет надежда в то время? Польская страна, как сами знаете, в той же союзной войне против басурман обретается и поступка вашего похвалить не захочет. А если бы кто-нибудь (из поляков) в том и дал вам поблажку, то тут самая память вам подскажет, что если бы войску запорожскому было хорошо при польской державе жить, то не было бы надобности и Хмельницкому восставать против того. И если вы испортите то, что сделали раньше вас добрые молодцы, то какова же из того выйдет вам похвала? И так ради будущих неудобств и страшного бесчестья, которое вы себе навлечете, вы, ради Бога, ради спасения ваших душ и ради целости малороссийского народа, учините послушание своим пресветлым монархам, разорвите то свое христианству вредительное с неприятелями басурманами перемирие; оставьте ту ненадобную отговорку, будто того учинить нельзя ради товариства, на добычах обретающегося, ибо я знаю, что тому товариству в один час можно послать предостережение, так что с них ни един волос не пропадет. И коль скоро вы то благое и богобоязливое послушание учините, тотчас мы постараемся о том, что вам пришлют милостивое монаршеское жалованье и от нас борошно и деньги перевозные; сверх того вам умножится и на будущие времена монаршеская милость и наша региментарская любовь, и дача особая будет дана. А главное из того розмирья выйдет то, что все христианские народы возрадуются от вашего постоянства; если же к тому и промыслы свои покажете, то заслужите похвалу всего света, доброю молвой везде расходящуюся. А что посланным вашим в Батурине учинилось печальное дело и что там были убиты до смерти два ваших товарища, то ради того случая не печальте сердец ваших, потому что убийство то случилось по одной злобе убийц, а не по приговору кого-нибудь, и наказание тем убийцам, по указу царского пресветлого величества, будет по истине и по справедливости»[143]143
  Архив Мин. ин. дел, 1690, св. 82, № 18.


[Закрыть].