Текст книги "Иран от Хомейни до Хаменеи"

В 1942 году через Иран хлынул поток грузов в СССР по лендлизу, и в страну были введены под предлогом охраны коммуникаций американские войска, что и положило начало затянувшейся «защите интересов США» в районе Персидского залива, так богатого нефтью…

А в 1943-м состоялась знаменитая Тегеранская конференция с участием Черчилля, Рузвельта и Сталина, которого Хомейни потом особенно выделял из тройки за «любовь к церемониалам и аристократизм», заключавшийся в том, что Сталин привез с собой дойную корову и попивал каждое утро парное молочко.

Дабы не делать серьезных заключений, вспомним неприхотливость обоих вождей, бескорыстных настолько, что из личной собственности после кончины одного осталась ношеная шинель и опорки, а другого – четки и молитвенный коврик.

Кстати, тут было бы уместно отметить невероятную работоспособность каждого из них до положенного жизненного предела. Разница была в том, что Сталин заканчивал работу к утру, держа в напряжении всю свою партийную бюрократию и заставляя ее вставлять спички в глаза, а Хомейни всю жизнь ложился спать ровно в десять вечера и вставал затемно, чтобы подготовиться к первому намазу.

И еще раз кстати, я увидел в саду российского посольства того самого, знакомого по фотографии, бронзового Грибоедова, что сидит, скрестив ноги и углубившись в чтение какой-то бумаги в кресле… Он оказался метровой статуэткой, но россиянские мальчишки отломали металлическую бумагу, зажатую в бронзовой руке, в которую, вместо нее, всунули пачку обесценившихся купюр, видимо, в отместку за двойки по уже никому не нужной классической литературе. В нынешние времена даже двухсотлетие со дня его рождения прошло незамеченным, а могила находится в иностранном государстве, в Грузии, которая вместе с Арменией во многом обязаны ему своим существованием.

Статуэтка – шагах в десяти от парадной лестницы, на площадке которой была сделана известнейшая фотография Сталина, Черчилля и Рузвельта. Ради безопасности Рузвельт жил на территории этого бывшего посольства СССР, а Черчилль – в английском посольстве напротив, на другой стороне улицы, через которую перекинули тогда мостик, чтобы ему было удобно ходить на заседания, где ему приходилось против воли, стиснув зубы, вставать при появлении Сталина.

* * *

В том же, 1943, году случилось два события, весьма приметных в жизни имама Хомейни. Первым было создание книги «Раскрытие секретов», ради окончания которой он даже взял двухмесячный отпуск. Этот глубокий ученый труд с очевидной политической подоплекой сразу же сделал его имя широко известным. Он как бы спорил с нашумевшим памфлетом Али Хакимзаде «Тысячелетние секреты», в котором тот подверг сомнению историческую состоятельность шиитских мифов.

В памфлете явно прослеживалось влияние ваххабитов, религиозно-политического движения в суннизме, основанного в XVIII веке проповедником Аль-Ваххабом и требовавшего возвращения к раннему исламу, отказа от поклонения святым местам, что считается «идолопоклонством», от новшеств в одежде, культе. В свое время ваххабиты осквернили могилы мусульманских святых в Медине и других местах, а по некоторым сведениям, и могилу самого пророка Мухаммеда. Тем не менее, ваххабизм распространяется во многих странах и ныне укрепляет свои позиции в Чечне и Дагестане.

Трудно судить о книге, не переиздававшейся и в самом Иране, поскольку почти за полвека произошла трансформация некоторых взглядов имама Хомейни, но мне удалось вычитать отрывки из нее в труде на английском языке, изданном без указания года в Лондоне Хусейном Мусавианом. В своей книге сорокалетний богослов впервые доказал всем, что прекрасно разбирается и в политических хитросплетениях. Приведу несколько примеров такой его прозы в переводе на русский:

«Религия – это единственное, что удерживает человека от предательства и преступлений. К сожалению, власть имущие в Иране имеют искаженное представление о религии или вообще не верят в Бога. Эти демагоги, судорожно твердящие о защите интересов страны, на самом деле радеют лишь о собственных интересах. Если кандидат в члены парламента тратит так много на скупку голосов, то это только потому, что он, будучи избранным, намеревается обогатиться еще больше. Проведя несколько месяцев на своем посту, заведомо бедный министр становится обладателем большого богатства. Так служат ли они стране от всего сердца?».

Вчитываясь в эти слова, вы начинаете понимать, что они универсальны для того мира, в котором мы живем, и если раскавычить их, то мысли имама вполне можно вписать в наисовременнейший трактат о сущности и диктатуры, и разнузданной демократии, и продажного всевластия чиновников при любом режиме.

«И разум, и опыт говорят нам, что правительства, ныне существующие в мире, утвердились силой, на остриях штыков, – писал он. – Ни одна из монархий или правительств не опирается на справедливость или основу, приемлемую для разума. Основы их насквозь прогнили и являются ничем иным, как принуждением и насилием».

Со ссылкой на узурпацию власти Реза-ханом в 1925 году Хомейни доказывает:

«Разум не может примириться с тем, что человек, который ничем не отличается от остальных по своим достоинствам и, возможно, даже хуже их, считает свою власть правильной и справедливой, а свое правление законным только потому, что ему удалось окружить себя бандой для грабежа страны и убийства ее граждан».

«Вы знаете, что такое справедливость? Если не знаете, спросите свой разум, потому что разум подобен глазам человека. Справедливость – это, когда каждому дозволено свободно распоряжаться собственностью, добытой законными средствами, а несправедливость – это, когда кому-то дозволено нарушать закон в отношении собственности и прав других. Это несправедливо и грешно, кем бы правонарушитель ни был, какой бы властью он ни обладал, и каким бы темным и бессильным ни был человек, обреченный на страдание таким угнетением».

«Многое можно было бы сказать еще из продуманного, но где те уши, которые услышат меня, где я встречу понимание? Короче говоря, эти слабоумные и коварные правители, эти чиновники – высшие и низшие, эти нечестивцы и вымогатели должны быть сменены ради изменений в стране. Иначе вы испытаете времена похуже нынешних, времена настолько худые, что настоящее в сравнении с ними покажется раем».

Хомейни критиковал секуляристскую политику шаха Реза Пехлеви и ее защитников из среды духовенства, привлекая многие исторические факты, а главное – в этой книге впервые прозвучала мысль о необходимости руководства страной мусульманским правоведом на весь срок «сокрытия» двенадцатого имама, до явления Махди. Он остался верен этой идее всю жизнь и через тридцать пять лет приблизился к ее осуществлению вплотную.

* * *

Вторым, нами упомянутым, знаменательным событием в жизни Хомейни было его сближение с сейидом Мухаммедом Боруджерди, который впервые обрел популярность, когда в 1943 году совершил паломничество из родного Боруджерда в священный город Мешхед к гробнице восьмого праведного имама Резы и по дороге остановился в Куме. После кончины аятоллы Хаери ученое духовенство не имело явного лидера, и всех поразили глубокие знания Боруджерди, его умение произносить проповеди и вести диспуты. В 1944 году по требованию шиитской элиты, студентов, паломников он поселился в Куме и был признан великим аятоллой и «вождем шиитов всего мира».

Незадолго до этого Хомейни выпустил первую в своей жизни декларацию, в которой призывал исламских ученых и мусульманское общество едва ли не к восстанию, признавая однако, что при нынешнем состоянии умов скоро рассчитывать на это не приходится. Но талибы (студенты) нашли в декларации созвучие собственным настроениям. Отношения будущего имама с учениками стали доверительней, что имело далекие последствия. Образовывался круг, которому предстояло сыграть значительную роль в грядущей революции.

Число его учеников росло. Любопытно, что единого списка студентов медресе не существовало. У каждого муджтахида, как говорят специалисты, был свой список учеников, который он никому не показывал. Это повелось еще со времен средневековья. Отбирались молодые люди, которые, наряду с благочестием и способностями, обладали физической силой, храбростью и способностью с оружием в руках защищать своих наставников.

Однако аятолла Боруджерди не собирался заниматься политикой. Он сплотил духовенство, на крупные пожертвования содержал медресе и реставрировал мечети не только в Куме и Мешхеде, но и в священных городах Ирака. В 1949 году в медресе Фейзие он провел конференцию-диспут об участии духовенства в политической жизни и настоял на резолюции, запрещавшей тому под любым предлогом вступление в политические партии и организации.

Не все придерживались этой точки зрения в то время, когда иранское общество стало ареной борьбы различных идеологий. Появилось множество правительственных, оппозиционных и даже военизированных исламских организаций. Усилилась прокоммунистическая Народная партия (Туде). Активизировались религиозные меньшинства.

Шах Мухаммед Реза настоял на поправке в конституции, дававшей ему право распускать парламент без ограничений, и тогда же объявил Туде вне закона.

Назревало событие, оказавшее влияние на экономическую обстановку в целом мире. Доктор Мосаддык создал Национальный фронт и выступил за национализацию Англо-иранской нефтяной компании, которая платила больше налогов английскому правительству, чем концессионных денег Ирану. Он выиграл выборы 1951 года и добился своего в 1953 году. Его поддерживал аятолла Кашани, соперник Боруджерди.

Хотя английский и американский флоты бороздили воды Персидского залива, шахскую гвардию разоружили, а сам Мухаммед Реза бежал в Италию. Однако ЦРУ и Моссад спланировали свержение Мосаддыка, а военные осуществили переворот. Шах вернулся в 1955 году и расстрелял неверных ему офицеров. 7 англо-американских компаний создали Международный нефтяной консорциум. 40 % акций отошли к Бритиш Петролеум, 35 % – к американской Стандард Ойл. Ирану дали 50 % чистой прибыли. Шах разбогател и с тех пор стал верным слугой неоколониальных держав, а в отношении своего народа усвоил диктаторские замашки.

Хомейни же по-прежнему живет в Куме и следует указаниям Боруджерди. Он не вмешивается ни в какие политические передряги и размеренно, том за томом, выпускает свои труды, имеющие чисто теоретическо-религиозное значение. Еще не пришло его время. Из любопытства можно подсчитать: за семнадцать лет (1944–1961) им написано и издано более тридцати толстых фолиантов различных исследований и комментариев к священным книгам.

Он стал свояком Боруджерди, выдав одну из своих дочерей за его сына. Он выполнял поручения великого аятоллы и порой встречался с самим шахом. Об этих встречах ходят легенды, одну из которых я слышал от аятоллы Нури. Однажды будто бы шах посетил дом Боруджерди в Куме, когда там был Хомейни, который не встал при появлении Мухаммеда Резы. Великий же аятолла приветствовал властителя стоя. Когда шах ушел. Хомейни заметил, что вставать перед таким человеком не стоило бы. На что Боруджерди будто бы ответил: «Я должен растить вас на благо школы. Противостоять будете потом».

В конце 50-х годов Хомейни стал аятоллой, а в 1961 – великим аятоллой.

* * *

Американцы давно нацелились на иранский рынок сбыта и нефтяные богатства. Американского финансового советника еврея Шустера, грабившего страну до 1911 года вместе со своими соплеменниками, устранили не без помощи русской воинской части. С 1942 года, когда американские войска вошли в Иран, к правительству молодого шаха был приставлен советник Милспо, получивший чрезвычайные экономические и финансовые полномочия. Иранскую жандармерию возглавил тоже американский советник.

После 1955 года не было почти такой области экономики и культуры, куда бы не вмешивались американцы. Особенно они старались направить усилия шаха на борьбу с левыми, не предполагая, что главный удар будет нанесен со стороны духовенства, которое пока молчало, накапливая недовольство начавшейся «вестернизацией».

Шах Мухаммед Реза, чрезвычайно амбициозный человек, был и главнокомандующим, мог распускать парламент по своему усмотрению, хотя с подачи своих американских советников очень много говорил о демократии. Он разрешал существование различных партий, что, как мы теперь и сами прекрасно знаем, ничего не меняло.

Все в стране было под бдительным оком тайной полиции САВАК, созданной в 1957 году. Служащие ее обучались тайнам сыска и изощренным пыткам в Израиле. В самом Иране ею руководили израильские советники. Это становится понятным, когда мы узнаем, что среди самых богатых семей Ирана в то время, прибиравших к рукам банки, промышленность, земли, разорявших миллионы ремесленников и крестьян, было немало людей с двойным гражданством.

Агенты САВАК и полиция никогда не трогали крупных предпринимателей и владельцев, скажем, супермаркетов, но были настоящими «рэкетирами» в отношении ремесленников и базарных торговцев. Придет время и Хомейни скажет:

«Наша страна стала базой для Израиля. Наш базар также находится в его руках. Если такая ситуация продлится и мусульмане останутся индифферентными, наши базары перестанут существовать».

Это было написано по поводу передачи шахом некоторым еврейским семьям монопольного положения в торговле.

Недаром так ненавидят имама Хомейни, Иран, его революцию «все прогрессивное человечество» и купленные на корню средства массовой информации. В 1959 году шах заключил с США военное соглашение, которое предусматривало не только перевооружение армии американской техникой и пребывание в стране десятков тысяч советников, но и введение американских войск в случае угрозы шахскому режиму.

* * *

Многие иранские авторы утверждают не без основания, что политическая деятельность Хомейни не прерывиста, что он готовился к ней со времени написания книги «Раскрытие секретов», после которой студенты валом валили на его лекции, что само преподавание богословия и мусульманской юриспруденции позволило ему выковать несколько поколений будущих революционеров. Вспоминают, что он особенно любил заниматься с молодыми людьми, не слишком твердыми в своих религиозных убеждениях и настроенных скептически. Если такой человек являлся в Кум, встревоженный путаницей в мыслях, Хомейни отменял уроки дня на три и посвящал их целиком колеблющемуся, пока в споре не одерживал победы и не рассеивал чужие сомнения.

От увлеченного своим делом преподавателя студенты часто могли слышать: «Тема, которую я затрону сегодня, еще никем не исследовалась!». Не раз отмечалось, что в своих многочисленных трудах он придерживался арабских и персидских традиций, но излагал тему живо, заботился о композиции. Что же касается его языка и словосочетаний, то многие меткие слова и выражения вошли в живую речь. Правда, это касается его публичных выступлений, а не ученых трудов, слишком насыщенных специальными терминами.

Нынешний первый человек Ирана, рахбар – духовный вождь, аятолла сейид Али Хаменеи, президент страны ходжатольислам сейид Мухаммед Хатами (1998 г. – Д.Ж.), председатель Совета по принятию целесообразных решений аятолла Хашеми Рафсанджани, спикер собрания экспертов аятолла Али Мешкини, глава судебной системы аятолла Мухаммед Язди, спикер парламента (меджлиса) ходжатольислам Али Нури – все прошли выучку у аятоллы Хомейни в Куме, не раз арестовывались шахской охранкой и были самыми активными деятелями исламской революции.

Все они внимали его речам, смысл которых не менялся со времени написания книги «Раскрытие секретов», в которой он советовал:

«Порой войны необходимы ради обороны… например, когда враг наступает, или хочет завоевать исламские города, или хочет заключить мусульман в тюрьму, или хочет конфисковать их собственность. Во всех подобных обстоятельствах необходимо, чтобы жители страны защищали свои жизни и собственность и вели войну против иностранцев…».

* * *

И такое время пришло. 1962 год стал переломным в истории Ирана.

Скончались великий аятолла Боруджерди, ладивший с шахом, но в последние годы все чаще высказывавшийся против шахских нововведений, и великий аятолла Кашани, который в свое время поддержал Мосаддыка и приводил шаха в ярость своими требованиями не подрывать религиозные представления народа, а также осуждением иностранного вмешательства во внутренние дела страны.

Преемник Боруджерди не был назван духовенством, но на роль авторитетного лидера все чаще претендовал Хомейни, оторвавшийся от своих ученых изысканий и ставший проявлять политическую активность, которая с каждым днем увеличивала его популярность среди верующих.

Еще 25 мая 1961 года президент Кеннеди, обращаясь к Конгрессу США, заявил, что «никакое оружие или войска не могут обеспечить безопасность (шахскому режиму – Д.Ж.), если не будут проведены экономические и социальные реформы». В январе следующего года был принят закон о земельной реформе, который приветствовала и «Правда», несмотря на «холодную войну».

Но все началось с законопроекта о создании провинциальных и уездных советов, опубликованного в октябре 1962 года и предусматривавшего, что кандидату не обязательно быть мусульманином, и что давать присягу можно на любой священной книге других религий, а не только на Коране. Несмотря на распространенные настроения отделения религии от политики, это было воспринято как оскорбление ислама.

Хомейни собрал виднейших ученых Кума в доме покойного Хаери Язди. Результатом были телеграммы протеста шаху и правительству, послания духовенству всей страны. Все это публиковалось в газетах и обсуждалось на религиозных собраниях. 1 ноября в стране закрылись базары и многие предприятия. Вырабатывалась тактика постепенного нажима и подготовки революционной ситуации. Хомейни произносил речи, в одной из которых отпустил саркастическую реплику:

– Он (шах – Д.Ж.) говорит: «Мне нет никакого дела до духовенства». Ваше Величество, до вас у духовенства дело есть.

Так в чем же все-таки было дело с этими советами и присягой? Судя по многочисленным интервью и речам имама в то время, он воспользовался возможностью разоблачить тайные отношения между шахом и Израилем, и раскрыть вмешательство сионистов в мусульманские дела. Ясно, кем бы заполнились советы.

Законопроект похерили. И объявили об этом в печати.

9 января 1963 года шах объявил «Шесть пунктов Белой революции», звучавших весьма привлекательно: уничтожение феодальной системы и земельная реформа, национализация лесов и пастбищ, приватизация государственных предприятий с выкупом рабочими акций, избирательные права для всех, борьба с неграмотностью.

На первый взгляд, прогрессивные цели были очевидны. Шах вынес их на всенародный референдум, намеченный на 26 января.

Аятолла Хомейни проницательно предвидел, что референдум носит показной характер и усилит в стране влияние Израиля и Америки, расстройство экономики, скупку предприятий жуликами и иностранцами, посылку в деревни агентов САВАК под видом членов Корпуса ликвидации неграмотности и установление там контроля в противовес духовенству, а главное – он «станет основой уничтожения законодательных принципов, связанных с религией».

Забегая вперед, скажем, что реформы вылились в то, что мы можем наблюдать ныне у себя. Акции, которые предложили рабочим выкупить в кредит, оказались чем-то вроде «ваучеров» из-за разорения мелких предприятий крупными. Крестьянство в новых условиях тоже разорялось и подавалось в города, где был переизбыток рабочей силы. 20 тысяч деревень исчезло с лица земли. По мелким торговцам и ремесленникам ударила инфляция и закон по борьбе со спекуляцией, требовавший от них фиксированных цен, которых не придерживались шикарные магазины.

Крупная буржуазия души не чаяла в монархе. «Новые иранцы», если их так можно назвать, проводили время в расплодившихся казино и публичных домах. Кинотеатры и телевидение затопила низкопробная американская продукция. Громадный процент населения оказался ниже черты бедности, что влекло за собой рост преступности, проституцию, наркоманию…

Проницательный имам персонифицировал угрозу и сделал заявление:

«Итак, мы лицом к лицу противостоим личности шаха, который, несмотря на попытку выжить, несмотря на притворное отступление, угрожает осуществить программу, враждебную нации. Он не только не отступит, но без колебаний употребит силу для борьбы с оппозицией. Поэтому нам следует не ждать отступления, а сражаться с его режимом…».

Это уже был прямой вызов. Демонстранты высыпали на улицы во многих городах. Полиция их разгоняла, давила колесами броневиков. В Тегеране в беспорядках участвовали и студенты университета. Летели кирпичи, камни, бутылки. Религиозные деятели повсюду поддерживали протестующих.

23 января агенты САВАК ворвались на собрание духовенства в Куме и произвели аресты. Демонстрация тегеранских студентов была разогнана нанятым хулиганьем, кричавшим: «Да здравствует шах!». По мере приближения дня референдума – 26 января, тюремные камеры заполнялись все больше.

На подступах к дому Хомейни в Куме толпились тысячи людей. На площади Астане разломали полицейские автомобили. Тогда в город прибыла колонна грузовиков с солдатами, открывшими по толпе огонь, раня и убивая людей.

Когда улицы и семинарии были очищены от народа, жителям приказали не покидать жилищ. Ждали шаха.

Один из современников этих событий вспоминал:

«Массы так привыкли к реакционным идеям отделения религии от политики, что с негодованием встречали всякое вмешательство религиозного лидера в даже малейшие политические дела. Но в результате проповедей имама, их понимание роли высшего духовенства в решении государственных дел изменилось фактически мгновенно».

Круг тем проповедей имама все расширялся. Теперь он говорил о неоколониализме и необходимости борьбы за независимость, предупреждал об опасности интернациональной солидарности угнетателей.

«Я считаю своим религиозным долгом перед иранским народом и мусульманами во всем мире заявить, что священный Коран и ислам в опасности. Политическая независимость народа и его экономики находится под угрозой поглощения сионизмом. Если фатальное молчание мусульман продолжится, сионисты вскоре захватят всю экономику страны и уничтожат мусульманскую нацию. Пока эти опасности не будут устранены, народ не должен молчать, а если кто будет так поступать, то он будет проклят в глазах Всемогущего Бога…».

Многим иранцам такие заявления раскрывали глаза. Они начинали понимать, что творится за стенами шахского дворца, понимать причины своих бедствий. С закрытием дверей парламента и сената еще в 1961 году, политические дебаты были перенесены в народную гущу.

А тем временем режим принимал все меры для дискредитации духовенства. САВАК и его агенты распускали слухи о его отсталости и игре на невежестве народа. Жирующие богачи выставлялись двигателями прогресса. На январь 1963 года в Тегеране был подготовлен парад эмансипированных женщин, на что население ответило забастовками и демонстрациями. Духовенство показало, что оно еще не потеряло своего влияния на верующих, собиравшихся каждую пятницу на общую молитву в тысячах мечетей.

Имам, которому докладывали о событиях, сказал с удовлетворением: «Слава Богу, режим разоблачил себя. Этого мне и хотелось».

Губернатор Кума призвал к себе аятоллу и его коллег, извинился за суровые меры и предложил встретиться с шахом, дабы уладить разногласия. В ответ аятолла заявил, что после произошедшего о такой аудиенции не может быть и речи. Он потребовал сместить премьер-министра и освободить арестованных.

* * *

Потом беседовали с каждым в отдельности, уговаривали прийти на встречу, угрожая закрыть в Куме богословский центр вообще. Но все ссылались на волю Хомейни.

Город заполнили солдаты и агенты тайной полиции. Снайперы сидели даже на минаретах. Когда кортеж машин остановился у священной гробницы Масуме, шах в первую очередь спросил:

– Где духовенство?

Узнав, в чем дело, он долго сквернословил, а потом побежал в направлении, не предусмотренном протоколом. Речь его, произнесенная истерично перед толпой одетых в штатское агентов, изобиловала словами «черные реакционеры», «пособники коммунистов», «предатели»… После речи шах Мухаммед Реза тотчас укатил в Тегеран.

Хотя 26 января улицы многих городов были забиты грузовиками с солдатами, а участки для голосования пустовали, пресса сообщила о ликовании народа и том, что на референдуме предложенные реформы получили 99,99 % голосов.

Первым шаха поздравил Джон Кеннеди. Радио Москвы тоже хвалило реформы и называло их противников «западными агентами и реакционерами».

* * *

Но приближались события еще более грозные, приближался Новый, 1342 год (21 марта 1963). Аятолла Хомейни предложил духовенству Кума отметить его встречу трауром по жертвам режима. Были посланы вестники в священный город Мешхед, в Тегеран, Шираз, Тебриз, Исфахан и другие города. На Новый год аятолла выступил перед собравшимися в семинарии Фейзие, говорил о чести мусульман, поставленной на карту, о беспощадности режима, который своими изменениями конституции хочет оскорбить и привести к деградации народ Ирана. Свое неприятие женского равноправия он объяснил тем, что будет разрушена традиционно крепкая иранская семья, восемнадцатилетних девушек увлекут в «центры коррупции», где проституируется все. Он предположил, что «белая революция» это всего лишь средство укрепить позиции в стране американских сионистов, тех самых, которые наделали бед в Палестине и теперь развязывают себе руки здесь. Он призвал режим Пехлеви сойти со сцены и передать власть «правительству, которое придерживается исламских принципов и разделяет печали иранского народа».

Речь, доведенная до сведения миллионов иранцев, во время совместных намазов, произвела громадное впечатление. Шах был вынужден сделать официальное опровержение, доказывая, что ни одна из законодательных мер не направлена против ислама, и выставляя себя защитником Ирана.

Против духовенства повелась массированная пропаганда, но траурные церемонии в мечетях все равно проводились. В религиозных центрах студенты носили черные флаги с надписями: «Мусульмане не празднуют прихода этого Нового года».

Расплата за свободомыслие последовала скоро. На другой же день после публикации новогодней речи аятоллы бронированные машины Имперской гвардии окружили Кум и ворвались в город. Дворы семинарий были забиты крестьянами, ремесленниками, торговцами, собравшимися со всей страны послушать аятоллу. Они не расходились, несмотря на его предупреждение:

– Приготовьтесь умереть, сесть в тюрьму или быть забранными на военную службу. Приготовьтесь к нападению и оскорблениям, приготовьтесь к трудностям, защищая ислам и независимость…

Аятолла Хомейни неустанно повторял в проповедях, что режим не остановится ни перед какими преступлениями ради достижения своей цели. И в то же время он говорил, что без жертвенности, страдания и риска подвергнуться пыткам и попасть в тюрьму невозможно добиться священных целей исламского революционного движения.

Однако он еще надеялся на то, что шах образумится. Напрасно.

22 марта, на второй день праздника, в Фейзие началась траурная церемония, как и задумывалось. В разгар ее солдаты предприняли штурм семинарии. Ворвавшиеся били преподавателей, студентов, всех, кто попадался под руку. С крыш стреляли в мечущихся по двору людей.

Собравшиеся снаружи люди бросились на помощь. Их лупили прикладами и травили слезоточивым газом. В помещениях разжигали костры из документов и священных книг. То же происходило в семинарии Талибие в Тебризе.

Весть об инциденте разнеслась повсюду, несмотря на меры предосторожности, принятые САВАК. Люди навещали в больнице раненых, а потом тех выкидывали на улицу с незатянувшимися ранами.

Аятолла издал фетву, в которой заявлял, что все члены мусульманской общины и духовенство обязаны извещать массы о действительном состоянии дел и докладывать о любом вреде, причиненном исламу или национальной независимости режимом Пехлеви. Это закрывало двери компромиссу, о котором подумывали некоторые священнослужители.

В результате нечто вроде забастовки духовенства парализовало религиозную и преподавательскую деятельность в крупнейших городах и показало, как силен авторитет аятоллы Хомейни и как слаба шахская власть, неспособная влиять командным порядком на содержание проповедей.

В знак солидарности владельцы лавок на базарах и магазинов закрывали свои заведения. Начались аресты. Агенты САВАК рвали студенческие билеты и забирали талибов в армию. Аятолла Хомейни обратился с призывом служить честно, как полагается «солдатам Махди», поддерживать у других солдат религиозные чувства, совершенствоваться физически и не срамить своего духовного звания.

Выполняя волю аятоллы, эта молодежь читала Коран в гарнизонных мечетях и своим поведением, нравственностью вносила свежую струю в удушливую казарменную жизнь.

На сороковой день после побоища в стенах Фейзие аятолла обратился к нации, обвиняя шаха в нарушении законов и жестокости, и предложил читать похоронные молитвы, поминая ислам и Иран.

В одной из своих речей имам так характеризовал своего монарха:

«Этот тип посылает своего шефа полиции и чиновников своего проклятого правительства по домам почтенных людей. Я даже не пустил их на порог, возжелая выбить им зубы. Они разослали своих агентов по домам почтенных священнослужителей, извещая их о том, что его величество пригрозил: Скажите супротив слово, и ваши дома будут взорваны, их крыши упадут на ваши головы».

* * *

Между тем приближался мухаррам, месяц скорби по третьему безгрешному имаму Хусейну, сыну Али и младшему брату Хасана, первого и второго имамов шиитов. С отрядом в 70 воинов в 680 году он выступил против 4-х тысячного отряда суннитского халифа Язида из династии Омейядов у местечка Кербела и пал в неравном бою, получив десятки колотых и рубленых ран. Голова его была доставлена халифу в Дамаск. Хусейн признан величайшим мучеником, а Кербела – одной из главных святынь и мест паломничества шиитов.

Когда шииты молятся, они на коленях склоняются и касаются лбами положенных на ковры красных шайбочек из глины, добытой в Кербеле и пропитанной, по поверью, кровью безгрешного имама Хусейна. Каждый год 10 мухаррама отмечается главная дата шиитского религиозного календаря, названная «Ашурой». Совершаются траурные шествия, в мистериях воспроизводятся эпизоды злополучной битвы. Все горестно кричат:

«Шах Хусейн, вай Хусейн!», что сливается для европейца в восклицание «Шахсей-вахсей», которое и стало для них названием Ашуры. Прежде многие наносили себе кровоточащие раны, что запечатлено на картине великого художника В. В. Верещагина. Остро и действенно проявляет себя характерный для шиитов культ жертвенности, мучеников за веру (шахидов).