Текст книги "Крестный путь Петра Столыпина"

«Путь созидательной работы»

В своих расчётах относительно эффективности нового избирательного закона Столыпин не ошибся. Он действительно сумел блокировать доступ в Думу крайним элементам и сформировать достаточно лояльный к своей политике реформ парламент. Партийный состав III Думы разительно отличался от состава предыдущей. Из 442 членов Думы: октябристы составляли 154 депутата, умеренно правые – 70, кадеты – 54, правые – 51, «прогрессивная группа» – 28 (в том числе 7 мирнообновленцев), «национальная группа» – 26, социал-демократы – 19, «трудовая группа» – 14, польское коло – 11, мусульманская группа – 8, польско-литовско– белорусская группа – 7.

Конечно, было бы совершенно неправильно утверждать, что премьер получил безгласную и полностью управляемую Думу (Милюков был вынужден признать, что «оппозиция проникла в Думу через ряд щелей и скважин, оставленных как бы в предположении, что для полноты представительского органа какая-то оппозиция всё же должна в нём присутствовать»). Неоднократно как она в целом, так и проправительственные фракции шли против Столыпина, но, во всяком случае по многим ключевым для него вопросам, он мог получить поддержку октябристско-правого большинства.

Однако следует отметить, что даже в случае получения большинства в Думе решение могло быть блокировано в Государственном совете, где, как правило, против политики премьера выступали не слева, а справа. Именно так произошло в 1909 году с принятым Государственной думой законом о штатах Морского генерального штаба (который Столыпин считал жизненно необходимым для возрождения флота). Противники председателя Совета министров справа в своей ненависти и демагогии дошли до того, что обвинили его в попытке захватить управление армией и флотом, фактически в намерении устранить монарха от реальной власти. Вся огромная работа, проведённая Столыпиным в Государственной думе, ни к чему не привела – после рассмотрения закона в Государственном совете (несмотря на то что премьер с огромным трудом сумел получить большинство голосов) император его не подписал.

Дошло до того, что Столыпин из-за развязанной тогда против него правыми кампании оказался на грани отставки – для Николая II не было чувствительней темы, чем возможная узурпация власти Советом министров. Хотя всё же на отставку Столыпина царь не решился пойти, но 27 апреля 1909 года подписал на его имя рескрипт, показавший, что антистолыпинская истерия даром не прошла и выдвинутые обвинения главе правительства в попытке «узурпации власти» в определённой мере легли на благодатную почву В рескрипте давалось указание председателю Совета министров (вместе с военным и морским министрами) выработать «в пределах, указанных государственными основными законами, правила, в которых было бы перечислено, какие дела в сфере военного управления принадлежат исключительно верховной власти, какие, помимо нее, также и законодательным учреждениям».

Иногда в III Думе октябристы объединялись при голосовании с кадетами и прогрессистами, и тогда председатель Совета министров терпел поражение. Однако нельзя сказать, что кадеты не извлекли уроков из роспуска двух предыдущих Дум. Значительная часть руководства ПНС, пусть и со значительными оговорками и не объявляя об этом прямо, но признала необходимость столыпинских реформ. Во всяком случае, из радикально-непримиримой оппозиции кадеты превратились в оппозицию в целом конструктивную, для которой всё же было важнее содержание законопроектов, а не то откуда они исходят.

16 ноября 1907 года Столыпин выступил в Думе с программной речью, которая определила не только его основные направления сотрудничества с парламентом, но и реформаторскую линию правительства вплоть до трагической смерти его председателя.

Остановимся на ключевых моментах выступления председателя Совета министров (причём дадим их по думской стенограмме, в которой фиксировалась и реакция аудитории – она, более чем красноречиво, свидетельствует о настроении III Думы). Для понимания того, кто поддерживал Столыпина, следует учесть, что места в зале заседаний занимались в зависимости от политической ориентации фракций – левые занимали левую часть, правые – правую, центристы – центр.

Вначале Столыпин сказал об итогах своей борьбы с революционным насилием и ещё раз подчеркнул, что не было другого выхода, чем отвечать силою на силу: «Для всех теперь стало очевидным, что разрушительное движение, созданное крайними левыми партиями, превратилось в открытое разбойничество и выдвинуло вперёд все противообщественные преступные элементы, разоряя честных тружеников и развращая молодое поколение. (Оглушительные рукоплескания центра и справа; возгласы «браво».)

Противопоставить этому явлению можно только силу (возгласы «браво» и рукоплескания в центре и справа). Какие-либо послабления в этой области правительство сочло бы за преступление, так как дерзости врагов общества возможно положить конец лишь последовательным применением всех законных средств защиты.

По пути искоренения преступных выступлений шло правительство до настоящего времени – этим путём пойдет оно и впредь.

Для этого правительству необходимо иметь в своем распоряжении в качестве орудия власти должностных лиц, связанных чувством долга и государственной ответственности. (Возгласы «браво» и рукоплескания в центре и справа.) Поэтому проведение ими личных политических взглядов и впредь будет считаться несовместимым с государственной службой (Голоса в центре и справа: «браво».)».

Далее Столыпин чётко указал на меры, которыми его правительство собирается в дальнейшем поддерживать порядок в империи и главные направления их применения: «Начало порядка законности и внутренней дисциплины должны быть внедрены и в школе, и новый строй ее, конечно, не может препятствовать правительству предъявлять соответственные требования к педагогическому её персоналу.

Сознавая настоятельность возвращения государства от положения законов исключительных к обыденному порядку, правительство решило всеми мерами укрепить в стране возможность быстрого и правильного судебного возмездия.

Оно пойдет к этому путём созидательным, твердо веря, что благодаря чувству государственности и близости к жизни русского судебного сословия правительство не будет доведено смутой до необходимости последовать примеру одного из передовых западных государств и предложить законодательному собранию законопроект о временной приостановке судебной несменяемости.

При наличии Государственной думы задачи правительства в деле укрепления порядка могут только облегчиться, так как, помимо средств на преобразование администрации и полиции, правительство рассчитывает получить ценную поддержку представительных учреждений путем обличения незакономерных поступков властей как относительно превышения власти, так и бездействия оной (В центре и справа возгласы «браво».)».

Обратим особое внимание на последний абзац – Столыпин подчёркивает то, что видит новоизбранный парламент равноправным партнёром правительства, в том числе относительно «обличения незакономерных поступков властей». К этой теме, ввиду её громадной важности для стабильного развития государства, премьер возвращался в своём выступлении неоднократно: «С своей стороны правительство употребит все усилия, чтобы облегчить работу законодательных учреждений и осуществить на деле мероприятия, которые, пройдя через Государственную думу и Государственный совет и получив утверждение Государя Императора, несомненно восстановят порядок и укрепят прочный, правовой уклад, соответствующий русскому народному самосознанию.

В этом отношении Монаршая воля неоднократно являла доказательство того, насколько Верховная власть, несмотря на встреченные ею на пути чрезвычайные трудности, дорожит самыми основаниями законодательного порядка, вновь установленного в стране и определившего пределы Высочайше дарованного ей представительного строя (Рукоплескания в центре и справа.)».

Вновь подчеркнём – для Столыпина жёсткие меры по подавлению беспорядков были важны и как необходимое условие дальнейшей реформаторской работы. По словам премьера: «При этих условиях правительство надеется обеспечить спокойствие страны, что даст возможность все силы законодательных собраний и правительства обратить к внутреннему её устроению».

Как и раньше, председатель Совета министров заявлял, что основой «внутреннего устроения» является аграрная реформа, без которой любые преобразования не могут быть реализованы: «Устроение это требует крупных преобразований, но все улучшения в местных распорядках в суде и администрации останутся поверхностными, не проникнут вглубь, пока не будет достигнуто поднятие благосостояния основного земледельческого класса государства. (В центре и справа возгласы «браво».)

Поставив на ноги, дав возможность достигнуть хозяйственной самостоятельности многомиллионному сельскому населению, законодательное учреждение заложит то основание, на котором прочно будет воздвигнуто преобразованное русское государственное здание.

Поэтому коренною мыслью теперешнего правительства, руководящею его идеей был всегда вопрос землеустройства.

Не беспорядочная раздача земель, не успокоение бунта подачками – бунт погашается силою, а признание неприкосновенности частной собственности и, как последствие, отсюда вытекающее, создание мелкой личной земельной собственности (рукоплескания центра и справа), реальное право выхода из общины и разрешение вопросов улучшенного землепользования – вот задачи, осуществление которых правительство считало и считает вопросами бытия русской державы. (Рукоплескания в центре и справа.)

Но задачи правительства осуществляются действием. Поэтому никакие политические события не могли остановить действия правительства в этом направлении, как не могли они остановить хода самой жизни. Вследствие сего правительство считает, что исполнило свой долг, осуществив ряд аграрных мероприятий в порядке ст. 87 зак. Осн., и будет защищать их перед законодательными учреждениями, от которых ждёт усовершенствования, быть может, поправок в них, но в конечном результате твёрдо надеется на придание им прочной силы путём законодательного утверждения».

Далее Столыпин заявил о некоторых важнейших шагах, которые он собирался реализовать совместно с парламентом, и принципах сотрудничества правительства и Думы: «На устойчиво заложенном таким образом основании правительство предложит вам строить необходимые для страны преобразования посредством расширения и переустройства местного самоуправления, реформы местного управления, развития просвещения и введения целого ряда усовершенствований в строе местной жизни, между которыми государственное попечение о не способных к труду рабочих, страхования их и обеспечение им врачебной помощи останавливают теперь особенное внимание правительства. Соответственные проекты готовы. Большинство их вносится немедленно в Государственную думу.

Другие же, как затрагивающие многосторонние, местные интересы, будут предварительно проводиться через Совет по делам местного хозяйства и вноситься в Думу постепенно, с принятыми правительством поправками и, во всяком случае, с заключением названного Совета. Такой порядок устанавливается правительством ввиду того, что опубликованные во время сессии Второй думы законопроекты Министерства внутренних дел вызвали оживлённое обсуждение на местах и многочисленные ходатайства о передаче их на заключение земских собраний. Замечания местных деятелей могут быть быстрее всего сведены в одно целое и соображены правительством путем живого общения с представителями земств и городов, и результаты этой работы должны послужить драгоценным материалом для законодательных учреждений и особенно их комиссий.

Задержки в работах Государственной думы это не вызовет, так как Совет по делам местного хозяйства созывается незамедлительно, и, по мере рассмотрения всех законопроектов Министерства внутренних дел, касающихся местных хозяйственных интересов, они будут тотчас же передаваться в Государственную думу, а до того времени Государственная дума будет иметь возможность рассмотреть целый ряд непосредственно вносимых в Думу законопроектов, перечень которых представляется вместе с ним. Из проектов, касающихся земельного устройства, ныне же вносится в Государственную думу проект о земельных обществах; в области местных преобразований принципиальное значение имеет представляемый в Думу проект Министерства юстиции о преобразовании местного суда, так как в зависимости от принятия этого законопроекта стоит проведение в жизнь другого – о неприкосновенности личности и целый ряд преобразований в местном управлении.

Точно так же подлежали бы рассмотрению в первую очередь все принципиальные законопроекты по другим ведомствам, а также те, которые указывают правильный путь к осуществлению дарованных Высочайшими манифестами населению благ.

При этом правительство почтёт своим долгом, в принадлежащей ему области, содействовать всем мероприятиям на пользу господствующей церкви и духовного сословия. (Рукоплескания справа.)

Правительство надеется в скором времени предложить на обсуждение Государственной думы также проекты самоуправления на некоторых окраинах, применительно к предполагаемому новому строю внутренних губерний, причём идея государственного единства и целости будет для правительства руководящей. (Рукоплескания в центре и справа.)

Излишне добавлять, что, несмотря на наилучшие отношения со всеми державами, особые заботы правительства будут направляться к осуществлению воли Державного вождя наших вооружённых сил о постановке их на ту высоту, которая соответствует чести и достоинству России. (Рукоплескания в центре и справа.)

Для этого нужно напряжение материальных сил страны, нужны средства, которые будут испрошены у вас, посланных сюда страной для её успокоения и упрочения её могущества.

От наличия средств зависит, очевидно, осуществление всех реформ и разрешение вопроса о последовательности их проведения в жизнь. Поэтому подсчёт средств, которыми располагает государство, является работой не только основною, но и самой срочною. Вам придётся вследствие сего неминуемо обратиться в первую очередь к обсуждению внесённой в Государственную думу государственной росписи и при этом считаться, конечно, с неизбежностью сохранить бюджетное равновесие как основу воссоздания русского кредита».

В конечном итоге, благодаря поддержке большинства III Думы Столыпин сумел в июне 1910 года добиться принятия парламентом аграрного закона, что открывало перед страной широчайшие перспективы развития.

Обратим внимание также на слова Столыпина о том, что «особые заботы правительства будут направляться к осуществлению воли Державного вождя наших вооружённых сил о постановке их на ту высоту, которая соответствует чести и достоинству России». Как продемонстрировал случай со штатами Морского генерального штаба, делать это премьеру было крайне непросто, в первую очередь из-за подозрительности императора. Однако Столыпину всё же удалось в значительной степени реализовать поставленную цель. Прежде всего это произошло благодаря тому, что премьер сумел с помощью Думы получить дополнительные средства на восстановление армии и флота. По инициативе Столыпина был также упорядочен принцип комплектования Вооружённых сил, в значительной мере проведено их перевооружение и создание новой инфраструктуры. Можно не сомневаться, что если бы не столыпинская работа в этом направлении, то Россию после начала Первой мировой войны уже в 1914 году ожидало бы неминуемое поражение.

Однако следует подчеркнуть крайне важный факт. Столыпин особое внимание уделял возрождению Вооруженных сил не потому, что хотел войны с центральными державами, а потому, что желал всеми силами избежать её, расценивая как страшную катастрофу.

Одним из способов противодействия втягивания империи в войну за совершенно чуждые ей интересы Великобритании и Франции (рассматривавших Россию исключительно в качестве «железного катка» против Германии и неисчерпаемого резерва «пушечного мяса») был для Столыпина контроль внешнеполитического курса. Делать это было не менее трудно, чем возрождать Вооруженные силы. И по той же причине… МИД, подобно Военному и Морскому министерствам, находился в непосредственном управлении самодержца – открытая попытка Столыпина повлиять на принятие внешнеполитических решений была бы однозначно расценена как посягательство на исключительные царские прерогативы.

Однако отсутствие полномочий по руководству внешней политикой Столыпин сумел практически полностью компенсировать за счёт негласного личного влияния на министров иностранных дел. Извольский полностью находился под влиянием премьера, и последний мог быть абсолютно уверен в том, что он не предпримет никаких шагов, которые могли бы послужить втягиванию России в назревавшую войну. Ещё более облегчало главе правительства контроль за МИДом и возможность влияния на процесс принятия внешнеполитических решений то, что товарищем министра иностранных дел был Сергей Дмитриевич Сазонов, женатый на сестре жены премьера Анне Борисовне Нейдгардт.

По мнению высокопоставленного чиновника внешнеполитического ведомства Владимира Борисовича Лопухина, председатель Совета министров специально лоббировал назначение родственника на пост товарища министра, строя при этом относительно него далеко идущие планы: «Столыпину это было нужно потому, что по конструкции правительства министр иностранных дел вёл внешнюю политику по непосредственным «указаниям» верховной власти, вернее, по непосредственным докладам царю, не согласовывая своих действий с Советом министров. Властному премьеру такой порядок был не на руку. Для полноты власти желательно было подчинить себе руководство такою важною отраслью государственного управления, как внешняя политика. Поэтому Столыпин мечтал о том, чтобы иметь своего человека на посту министра… С должности товарища министра додвинуть Сазонова до поста министра было не так уж трудно. Приходилось лишь дождаться ухода Извольского. Но последний не скрывал, что только ждал случая, чтобы проситься в крупное посольство… Все это было известно Столыпину. Он не ускорял событий, находясь к тому же в хороших отношениях с Извольским. Со своей стороны Извольский прекрасно уяснял себе игру Столыпина, не препятствуя ей, поскольку она ему не мешала и даже могла пригодиться при случае, когда придёт время уходить. Сазонов был взят Извольским определённо с целью подготовить себе преемника».

И дальше, комментируя назначение Извольского послом во Францию и занятие его места Сазоновым, Лопухин констатирует, что это «обозначало переход руководства дипломатическим ведомством к премьеру».

Лопухин не сомневался в благотворности для государственных интересов фактического руководства Столыпиным внешней политикой: «…ровно год – с осени 1910 г., когда ушёл Извольский и министром иностранных дел был назначен свояк Столыпина Сазонов, и до осени 1911 г., когда был убит Столыпин, именно он фактически руководил нашею внешнею политикою, руководя действиями номинального главы дипломатического ведомства Сазонова. И надо отметить, в этот год новых, по крайней мере, промахов в направлении нашей внешней политики содеяно не было. Это несомненная заслуга Столыпина».

О роли Столыпина и о том, что представляла собой без него внешняя политика России, бывший директор 1-го Департамента (личного состава) МИДа написал со знанием дела: «Предоставленный самому себе, Сазонов был на посту министра… досадным недоразумением, оставленным по недосмотру… Понимание обстановки, объективная оценка событий, политическое предвидение были совершенно чужды Сазонову. Никакого политического плана у него не было… Трагической неправильности принятого политического курса не понимал и не видел. Неспособный влиять на события, он уносился их течением… Он не давал себе труда ни в чём обстоятельно разобраться. Не разобрался и в том, что, похоронив Столыпина, должен был уйти. Остался министром иностранных дел обрёченной императорской России на приближавшиеся моменты ответственнейших решений, когда трагически были нужны стране не Сазоновы, а титаны государственной мысли, люди ясного проникновения и непоколебимой воли… Сазонов работал в тесном сотрудничестве с английским послом Бьюкененом и французским Палеологом. С самого начала войны этот триумвират ежедневно сходился в кабинете министра иностранных дел и сообща направлял деятельность русского дипломатического ведомства. Сазонов нашёл себе руководителей, недостававших ему после смерти Столыпина».

Фактически руководя внешней политикой, Столыпин, как талантливый дипломат, полностью отдавал себе отчёт в том, что при всей недопустимости иностранного вмешательства во внутренние дела России её жизненные интересы требовали ликвидации внутри страны ограничительных барьеров (как по классовому, так и по вероисповедному признаку). Это значительно укрепило бы её позиции в мире, дав возможность более эффективно отстаивать национальные интересы на международной арене.

Особое значение имел вопрос о снятии дискриминационных ограничений с еврейского населения (точнее сказать – с лиц иудейского вероисповедания. В Российской империи по национальному признаку никогда никаких ограничений не было – во всех документах писалось только вероисповедание, а не национальность). Премьер понимал, что это, в том числе, нанесёт серьёзный удар революционному движению, в котором испытывавшие на себе государственный гнёт евреи играли значительную роль.

Для укрепления влияния Российской империи в Европе и США (в том числе с целью получения займов) это было не менее важно, чем для установления внутренней стабильности, невозможной при наличии ограничений прав граждан по конфессиональному признаку. Кроме того, Столыпину, как глубоко верующему православному человеку (для которого, согласно посланию апостола Павла, «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но всё и во всём Христос»), были глубоко отвратительны любые проявления национальной и религиозной ненависти, в том числе и антисемитизм. Например, во время рокового приезда в Киев в 1911 году, он был (как, впрочем, и сам император) предельно возмущён тем, что попечитель Киевского учебного округа Пётр Алексеевич Зилов запретил учащимся-евреям стоять в шпалерах во время шествия царя с крестным ходом к месту открытия памятника Александру II. И это при том, что Зилов руководствовался вовсе не юдофобскими соображениями, а посчитал церемонию исключительно церковной, в которой должны участвовать только православные. Тогда он сказал губернатору следующие, не оставляющие сомнения в его подлинной позиции, слова: «Произошло то, что Государь узнал о случившемся раньше меня. Его Величество крайне этим недоволен и повелел мне примерно взыскать с виновного. Подобные распоряжения, которые будут приняты как обида, нанесённая еврейской части населения, нелепы и вредны. Они вызывают в детях национальную рознь и раздражение, что недопустимо, и их последствия ложатся на голову Монарха».

По инициативе премьера, Совет министров ещё в конце 1906 года передал императору свои предложения, содержавшие перечень мер по снятию дискриминационных ограничений с лиц иудейского вероисповедания. Хотя они полностью и не отменяли позорной черты оседлости, но не вызывало сомнения, что их реализация в дальнейшем приведёт именно к этому результату.

У самодержца тогда не хватило решимости стать на предложенный Столыпиным путь, что неминуемо означало бы резкий конфликт с крайне правыми, представлявшимися ему наиболее надёжной опорой трона. О мотивах, объясняющих, почему он отказался пойти на снятие ограничительных мер, Николай II написал премьеру следующее: «Возвращаю Вам журнал по еврейскому вопросу не утвержденным.

Задолго до представления его мне, могу сказать, и денно и нощно, я мыслил и раздумывал о нём.

Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу – внутренний голос всё настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала. Поэтому и в данном случае я намерен следовать её велениям.

Я знаю, Вы тоже верите, что «сердце царево в руцех Божиих».

Да будет так.

Я несу за все власти, мною поставленные, перед Богом страшную ответственность и во всякое время готов отдать ему в том ответ. Мне жалко только одного: Вы и Ваши сотрудники поработали так долго над делом, решение которого я отклонил».

Показательно, что председатель Совета министров в ответном письме монарху был обеспокоен не только провалом одного из важных направлений реформ, но и тем, чтобы ответственность за это не пала на Николая II (что ещё раз показывает откровенную надуманность всех разговоров правых о намерении премьера узурпировать власть): «Только что получил Ваше повеление относительно оставления без последствий журнала по еврейскому вопросу Вашему Величеству известно, что все мои мысли и стремления направлены к тому, чтобы не создавать Вам затруднений и оберегать Вас, Государь, от каких бы то ни было неприятностей.

В этих видах, а не из желания испрашивать каких-либо изменений решения Вашего по существу, я осмеливаюсь писать Вашему Величеству Еврейский вопрос поднят был мною потому, что, исходя из начал гражданского равноправия, дарованного манифестом 17 октября, евреи имеют законные основания домогаться полного равноправия; дарование ныне частичных льгот дало бы возможность Государственной думе отложить разрешение этого вопроса в полном объёме на долгий срок.

Затем я думал успокоить нереволюционную часть еврейства и избавить наше законодательство от наслоений, служащих источником бесчисленных злоупотреблений.

Всё это послужило основанием в обнародованном с одобрения Вашего Величества правительственном сообщении объявить, что коренное решение еврейского вопроса является делом народной совести и будет разрешено Думой, до созыва которой будут отменены не оправдываемые обстоятельствами времени наиболее стеснительные ограничения.

Затем еврейский вопрос был предметом обсуждения Совета министров, журнал которого и был представлен Вашему Величеству, что, несмотря на полное соблюдение тайны, проникло, конечно, в прессу и в общество, ввиду участия многих лиц в составлении и печатании этой работы.

Теперь для общества и еврейства вопрос будет стоять так: Совет единогласно высказался за отмену некоторых ограничений, но Государь пожелал сохранить их.

Ваше Величество, мы не имеем права ставить Вас в такое положение и прятаться за Вас.

Это тем более неправильно, что Вы, Ваше Величество, сами указывали на неприменимость к жизни многих из действующих законов и не желаете лишь в порядке спешности и чрезвычайности даровать от себя что-либо евреям до Думы.

Моя всеподданнейшая просьба поэтому такова: положите, Государь, на нашем журнале резолюцию приблизительно такого содержания: «Не встречая по существу возражений против разрешения поднятого Советом министров вопроса, нахожу необходимым провести его общим законодательным порядком, а не на основании 87 статьи законов Основных, так как 1) вопрос этот крайне сложен, 2) не представляется, особенно в подробностях, бесспорным и 3) не столь спешен, чтобы требовать немедленного разрешения за два месяца до созыва Государственной думы».

При таком обороте дела и министерство в глазах общества не будет казаться окончательно лишенным доверия Вашего Величества, а в настоящее время Вам, Государь, нужно правительство сильное.

Затем, если бы Вашему Величеству было угодно, можно было бы резолютивную часть журнала переделать и, не настаивая на 87 статье, испрашивать разрешения Вашего Величества, внести ли вопрос в Думу или разрешить его в порядке чрезвычайном.

Простите мне, Ваше Величество, но я знаю, чувствую, что вопрос этот громадной важности».

Впрочем, провал инициативы Столыпина по снятию ограничительных мер против еврейского населения был не единичным случаем, а характерным симптомом. Чем более отдалялось время террора и колебания устоев империи, чем стабильнее становилась внутриполитическая обстановка, тем меньше сильный глава правительства был нужен императору (не говоря уж об его ближайшем окружении), правым, даже некогда лояльные октябристы по многим вопросам начали переходить в оппозицию к премьеру. В Государственной думе (и ещё в большей мере в Государственном совете, где антистолыпинскую группу возглавил Дурново) после успокоения страны всё более нарастали антипремьерские настроения.

Проведение второстепенного законопроекта о выборах в Государственный совет от западных земств чуть было не привело к отставке кабинета Столыпина. Впрочем, блокирование данного законопроекта было специально организовано правыми в Государственном совете, чтобы нанести смертельный удар по премьеру, о чём прямо писал информированный октябристский рупор-газета «Россия».

Сразу же после отклонения правительственного законопроекта правым большинством Государственного совета Столыпин 5 марта 1911 года подал в отставку, но после долгих колебаний император 10 марта отклонил её и разрешил премьеру прибегнуть к чрезвычайно указному законотворчеству, распустив палаты на трехдневный срок. Формально председатель Совета министров победил, но это была для него пиррова победа, продемонстрировавшая невозможность дальнейшего взаимодействия с Государственным советом без принятия чрезвычайных мер.

И Столыпин нисколько не обманывался относительно своего будущего на посту главы правительства, что легко читается в его письме Николаю II от 1 мая 1911 года: «Вы изволили обратиться к моей совести, и я мучительно в эти дни передумал поставленный мне вопрос.

С одной стороны – упрек, который мне ставят некоторые, что я поддался личному чувству, чувству гнева, а главное – сомнение, что я непрошеною мерою мог поставить Ваше Величество в положение, неудобное по отношению к лицу, сослужившему Вам и России в 1905 году большую службу.

С другой стороны – государственная необходимость, спокойное течение государственных дел!

Начну с последнего. Когда Ваше Величество повелели мне остаться на моём посту, передо мною во весь рост встал вопрос о непреодолимом препятствии на моём пути, в виде стены, которую я не могу сдвинуть с места. Я разумею искусственную обструкцию, создаваемую мне в Государственном совете. Неутомимая деятельность П. Н. Дурново в этом направлении продолжится, несомненно, и впредь, что доказывается только что появившимся в печати памфлетом против правительства, вдохновлённым, по общему отзыву, им.