Текст книги "Вверх по Причуди и обратно. Удивительные приключения трех гномов"

Глава 5
Меум и Тысячелист

Поток воды, в котором была сконцентрирована вся сила и мощь Причуди, пронёс Меума и Тысячелиста под водяным колесом и швырнул в мельничный пруд.

Они вновь скрылись под водой и показались на поверхности уже ниже по течению, по-прежнему цепляясь за свои котомки, но сил у них оставалось лишь на то, чтобы выбраться на прибрежную гальку.

Некоторое время гномы лежали, жадно хватая ртом воздух, кашляя, отплёвываясь и дрожа от холода. Они сняли вымокшие курточки и повесили их сушиться на ближайший куст. К счастью, совсем рядом росла высокая трава, сухая и пожухлая; гномы кое-как обтёрлись ею. «Стрекоза» пропала, а вместе с ней гномы лишились и большинства сухих вещей, всех съестных запасов и рыболовных снастей. Гномам повезло, что ночь была тёплой, иначе им пришлось бы несладко.

Но гномы очень изобретательны и быстро ко всему приспосабливаются. Неподалёку, на краю поля, стоял стог сена, и Меум с Тысячелистом побежали туда, голышом, неся с собой свои котомки и одежду. Зарывшись в стог, вскоре они вполне согрелись и проспали там до рассвета.

Как только взошло солнце, гномы разложили одежду на солнцепёке, а когда она просохла, направились к ручью, чтобы попытаться найти злополучную «Стрекозу». Но ни следов лодки, ни пропавших пожитков обнаружить не удалось, и гномы сели на гальку, чтобы посовещаться и обсудить сложившуюся ситуацию.

Что же им теперь делать? Вернуться к Дубовой заводи и снарядить новую экспедицию? Или вообще отказаться от своей затеи? Или продолжить путешествие, несмотря ни на что? Последнее решение нравилось им больше всего, но их положение было совершенно безнадёжным, ведь они потеряли рыболовные снасти и теперь не могли добывать себе еду. Это была серьёзная проблема.

– Если мы вернёмся, Вьюнок высокомерно произнесёт: «Я же вам говорил…», – с горечью сказал Меум.

– Я знаю… В этом-то и дело: мы станем посмешищем для всех обитателей ручья. Мы должны продолжить путешествие, Меум. Рано или поздно нам удастся сделать какие-нибудь снасти для рыбалки, и по дороге мы сможем найти себе пропитание. Без лодки путь будет долгим, но мы справимся.

И после длительного обсуждения и взвешивания всех «за» и «против» гномы в конце концов решили отправиться дальше – и будь что будет.

На чесальном столбе, стоявшем в поле, они набрали достаточно конского волоса, а Тысячелист смастерил из шипастых ветвей боярышника несколько одноразовых крючков. К этому времени гномы очень сильно проголодались, поэтому они накопали червей на берегу ручья и стали рыбачить. Гольян тут был совсем непуганый, не в пример рыбе, водившейся в Дубовой заводи, поэтому улов не заставил себя долго ждать. Деревянные крючки делали своё дело, несмотря на то, что, находясь в воде некоторое время, они размягчались и становились бесполезными. Гномы наловили достаточно рыбы для трапезы, и, подкрепившись, продолжили путь. Через некоторое время они обнаружили, что перестали слышать шум водяного колеса, – Мшистая мельница осталась далеко позади, и гномы были очень рады этому.

Теперь перед ними простирались неизвестные земли, и здесь гномов на каждом шагу поджидали новые опасности. И берега Причуди, и окрестные луга в этих местах были для гномов совсем чужими и незнакомыми. Где-то впереди их ждал ужасный Вороний лес; говорили, что там бродит великан Громобой. Ручей медленно и лениво нёс свои воды между заросших осокой берегов; местами встречались глубокие заводи, заросшие жёлтыми калужницами или кувшинками. Рыбы здесь было много, и в полдень гномы решили сделать привал и пополнить запасы. Меум нашёл сплетённое из травы куполообразное гнездо пеночки, хитро спрятанное в плотной прибрежной растительности, и, так как птицы рядом не было, достал оттуда четыре яйца, пока Тысячелист стоял настороже, озираясь по сторонам.

После долгих поисков им удалось найти несколько кусочков кремня, и гномы смогли разжечь костёр, хотя это и было довольно опасно. Они сварили яйца в створке раковины речной мидии, а затем прилегли вздремнуть.

Высоко в небе проплывали маленькие пушистые облака, в полях бродили коровы, по колено утопая в золотистых луговых травах, без умолку куковали кукушки. Над гномами возвышались лютики. Если бы мы, люди, могли подобно гномам прогуляться в таком золотисто-зелёном лесу, он произвёл бы на нас неизгладимое впечатление. Цветки лютиков напоминали крошечные золотые чаши, а между ними просвечивало голубое небо; этот великолепный покров простирался над гномами от одного края неба до другого, и казалось, будто лазурь небес была прихвачена гвоздиками с золотыми шляпками.

Гномы пробудились ото сна поздно вечером и, хорошо отдохнув, начали готовиться к дальнейшему путешествию.

– У меня появилась отличная идея, – воскликнул Меум, застёгивая пояс с висевшим на нём охотничьим ножом. – Помнишь, Водокрыс говорил, что по дороге мы должны нарисовать карту? Все путешественники составляют карты новых земель, да и нам самим пригодится такая карта, когда мы будем возвращаться назад в Дубовую заводь.

– Да, ты прав, Меум, нужно обязательно нарисовать карту. Как хорошо, что ты об этом вспомнил. Но как мы это сделаем? На чём мы её нарисуем?

– В том-то и дело, – ответил Меум, задумчиво поглаживая бороду. – Что тут у нас есть под рукой?

– Давай нарисуем на берёзовой коре.

Меум отрицательно покачал головой.

– Нет, берёзовая кора не годится, слишком тяжело будет тащить её с собой всю дорогу… Придумал! Возьмём мой жилет!

– Твой жилет? Как это?

– Видишь ли, кожа – самый лучший пергамент!

– Да, но чем ты будешь на ней рисовать? У нас нет отвара из кожуры грецких орехов, а даже если бы и был, мы не сможем взять его с собой – у нас и так полнó поклажи!

– Мы будем выжигать карту.

– Выжигать?

– Да, выжигать. Надеюсь, по ночам мы всегда будем разводить костёр, и кусочком проволоки, раскалённым на угольках, я смогу изобразить всё что нужно! – Меум намеревался нарисовать карту особым способом, который мы называем пирографией, или выжиганием по коже. – И к тому же такая карта не сотрётся, и ничего лишнего нам нести не придётся!

Тысячелист вздохнул:

– Хотел бы я быть таким же сообразительным как ты, Меум. Я бы до такого никогда не додумался. Так и сделаем.

Меум снял жилет и расстелил его на траве рядом с тлевшими в костре углями изнаночной стороной вверх. Поиски подходящего кусочка проволоки на ближайшей ограде заняли совсем немного времени, а потом Меум сделал для него деревянный держатель, как для пера. Он нагрел кончик проволоки докрасна и медленно провёл им по жилету. На коже осталась чёткая чёрная линия. Конечно, Меум не держал раскалённую проволоку на одном месте слишком долго, иначе она прожгла бы кожу насквозь. Примерно за час он нанёс на жилет весь их путь от Дубовой заводи. Он даже нарисовал Мшистую мельницу и её водяное колесо, а рядом поставил две точки, обозначавшие головы гномов, когда их уносило под колесо.

– Здорово нарисовано! – с восхищением воскликнул Тысячелист. – Это будет великолепная карта, и ты можешь отмечать на ней все наши приключения. Будет очень интересно рассматривать её, когда мы вернёмся домой, и Вьюнку должно понравиться!

Меум вновь надел свой жилет и заткнул перо за пояс. На западе солнце низко склонилось над заливными лугами, и начал собираться лёгкий туман, расстилавшийся над ровными полями подобно белой вуали. Закричал зуёк, а вдалеке забарабанил бекас.

На берег ручья вышли три зайца и стали щипать здесь травку. Гномы видели только кончики их розовых ушей, подрагивавшие среди примул. А примулы эти были вовсе не те, с длинными черенками, которые можно увидеть среди прибрежных зарослей или в укромных местах. Эти примулы были приземистыми, с толстыми стебельками, и очень бледного лимонно-жёлтого оттенка. На каждом поле их было видимо-невидимо, и их нежное благоухание наполняло вечерний воздух.

– Пора отправляться в путь, – сказал, наконец, Меум. – Зайцы вышли на пастбище.

Он встал и застегнул свою курточку из мышиной кожи. Подтянув пояса и вырезав два крепких ивовых посоха, гномы зашагали вверх по ручью, держась поближе к берегу.

Это был чудесный вечер, тихий, наполненный благоуханием самых разных растений – трав, тростника, цветущего боярышника, дикого ириса и примул. Вперёд! Хорошо было снова шагать по зелёной траве! По дороге Меум старался запомнить каждый поворот ручья, каждую заводь и порог, чтобы потом нанести всё это на карту. Ручей начал петлять, да так сильно и причудливо, что в некоторых местах почти поворачивал назад, выписывая замысловатые «восьмёрки» и зигзаги, поэтому за два часа гномы прошли всего пару полей. Но дорога не давала им скучать, и они весело шагали, что-то насвистывая себе под нос. Если бы они знали, сколь малое расстояние преодолели за эти два часа, то, возможно, упали бы духом. Впрочем, вы должны знать, что гномы – очень настойчивые существа (возможно, вы уже об этом догадались), и ничто не может заставить их изменить принятое решение.

Наверное, вы удивились, узнав, что теперь гномы решили отправляться в дорогу с наступлением сумерек и путешествовать в тёмное время суток, однако, подобно зайцам и ежам, гномы больше всего любят именно вечер; к тому же, теперь они находились в совершенно незнакомых краях. Одна из причин такого решения состояла в том, что в это время гномам легче всего оставаться незамеченными, а другая – в том, что гномы, подобно кошкам и совам, видят в темноте гораздо лучше, чем в светлое время суток. Возможно, именно поэтому наши прапрадеды так редко встречали представителей маленького народца, а в тех исключительных случаях, когда это всё же случалось, они приписывали увиденное игре воображения – ведь очень легко напридумывать себе чего-нибудь, увидев причудливые тени под кустами. И не забывайте, что не все могут видеть маленький народец; даже если бы сейчас гномы встречались так же часто, как в стародавние времена, немногие знали бы об их существовании. Можно сказать наверняка, что взрослые люди не видят гномов. «Почему?» – спросите вы. Я вынужден ответить, что всё это из-за того, что взрослые люди выросли. Головы у них сидят высоко, подобно верхушкам деревьев, и в этом-то всё дело – ведь когда мы малы, мы ниже и ближе к земле, и поэтому нам легче разглядеть её обитателей. Но и не все дети могут (или могли бы) увидеть гномов. В детстве я видел гнома всего один раз, и именно тогда, когда меньше всего ожидал его увидеть. А ещё одна причина состоит в том, что взрослые гораздо сильнее оторвались от природы, чем дети. Взрослые всегда слишком заняты своими делами и заботами; им нет никакого дела до травы, деревьев и журчащих ручейков. Но даже если бы мы с вами стояли на берегу Причуди тем майским вечером, и знали, что где-то здесь, сейчас вдоль берега шагают два гнома, я очень сомневаюсь, что мы смогли бы хоть на мгновение увидеть Меума и Тысячелиста.

* * *

Стемнело. Журчание ручья становилось громче, в воде плескались и резвились рыбёшки; лёгкий ветерок, шелестевший в густой прибрежной листве, звучал как-то невесело и даже тревожно. Как обычно, впереди шагал Меум, опираясь на крепкий ивовый посох и с котомкой за плечами. Прибрежные кусты становились всё более и более редкими; Причудь извивалась и петляла теперь среди широких лугов, а на её берегах время от времени встречались безвершинные ивы. В полумраке эти деревья напоминали скрюченных старичков с опущенными головами и густыми бородами.

На воде под одной из таких ив появились круги, и гномы увидели, как к их берегу плывёт что-то округлое и тёмное. Гномы тут же бросили свою поклажу, потому что не знали, что это за зверь. Но через мгновение они услышали негромкий приятный свист и поняли, что это выдра. Выдра забралась на корягу, торчавшую из воды неподалёку от гномов, и встряхнула хвостом, сгоняя воду. У этого зверька была забавная мордочка – широкая, с глубоко посаженными весёлыми глазками. Когда Меум шагнул вперёд, чтобы получше разглядеть выдру, зверёк услышал слабый шорох, тут же насторожился и весь подобрался, готовый скользнуть обратно в воду, но, увидев гномов, с удивительной ловкостью шмыгнул на берег.

– А-а, гномы! Вот это сюрприз, – произнесла Выдра. (Кажется, с гномами дружили все обитатели ручья.) – Сначала вы меня напугали – я не сразу поняла, кто здесь. Что же вы делаете так далеко от Дубовой заводи?

И гномам снова пришлось рассказать всю историю своего путешествия в поисках Морошика.

Выдра внимательно выслушала их, а потом ответила:

– Думаю, я могу вам помочь, гномы. Вот только одного я никак не пойму: почему вы так долго добирались сюда от Дубовой заводи? Чтобы доплыть оттуда до Мшистой мельницы, надо всего десяток раз взмахнуть хвостом!

– Как бы не так! – воскликнул Тысячелист (немного грубовато). – Мы шли на вёслах несколько часов и, должно быть, поднялись вверх по ручью на много миль!

Выдра была тактичным зверьком и сменила тему.

– Жаль, что вы лишились лодки; вы потратили столько времени и сил, чтобы её построить. Не буду скрывать: пешком вы не скоро доберётесь до Во-роньего леса, да и Морошика там может не оказаться. Я не удивлюсь, если узнáю, что он ушёл к Истоку Причуди, а путь туда неблизкий даже для меня.

– Это неважно, – упрямо сказал Меум. – Мы всё равно доберёмся туда, сколько бы времени это ни заняло, – даже если нам придётся зимовать в верховьях ручья.

– Что ж, гномы, ваше упорство достойно восхищения. Желаю вам удачи! Я не бывала у истоков Причуди, ведь в верховьях ручья нет рыбы, даже гольяна. Но я знаю наверняка, что за лесом и вплоть до старого каменного моста рыба в ручье есть, а уж дальше моста я никогда не заплывала. Но берегитесь Вороньего леса!

Когда Выдра уплыла, Меум прошептал:

– Хотел бы я, чтобы обитатели ручья прекратили болтать об этом Вороньем лесе. Я не боюсь ни жутких великанов, ни тёмных чащоб. Я люблю лес; почему же мы должны его бояться?

Но через секунду оба гнома замерли на месте. Издали, откуда-то с верховий Причуди, где, вероятно, располагался Вороний лес, донёсся пронзительный вой, тут же утонувший в полной тишине. Даже ивы, казалось, задрожали от страха, и оба гнома были очень напуганы. Это был вой лесной собаки – вой, который им ещё не раз придётся услышать во время путешествия.

Затем послышался тихий стук. Тысячелист вздрогнул и схватил Меума за руку:

– Что это?

– Н-не глупи, – заикаясь, произнёс Меум, – эт-то всего лишь мои з-з-зубы. Да и т-т-твои бы т-т-тоже с-с-стучали, если бы т-т-тебе было чем с-с-стучать.

– Ох, я боюсь, – застонал Тысячелист, – я боюсь, Меум! Давай вернёмся к Вьюнку в Дубовую заводь!

– Уф! – сказал Меум, пытаясь совладать с зубами. – Чего нам бояться лесных собак? Они никогда не причиняли нам вреда у Дубовой заводи. Ты можешь отправляться домой, коли хочешь, но я иду дальше.

По правде говоря, как раз в этот момент Меум думал о том, как хорошо было бы оказаться сейчас в их родной пещере в корнях старого дубового дерева, лежать у очага и смотреть, как тлеют в огне угольки. Но об этом он помалкивал.

Гномы тихо стояли в сырой траве, вглядываясь в темноту в направлении верховий ручья. Над ними склонились ветви старой ивы, её густая крона шелестела, узкие изящные листья свисали вниз, и из-за них время от времени робко выглядывали звёзды.

Вой раздался вновь; на этот раз он был слабее, и оттого казался ещё более ужасным; точно так же исследователи северных пустошей испытывали самый жуткий страх именно тогда, когда слышали волчий вой, находясь в сосновых перелесках.

– Уф! – снова выдохнул Меум. – Лесные собаки не едят гномов летом, только зимой, когда непросто раздобыть пропитание. Сейчас у всех достаточно еды; лесная собака охотнее полакомится сочным молоденьким зайчонком, чем костлявым старым гномом без единого зуба.

– Или с длинной жидкой бородёнкой, – язвительно вставил Тысячелист.

Бесшумно пролетел филин, поворачивая большую голову; его глаза горели как фонари. Филин на мгновение завис над гномами, хлопая крыльями и внимательно разглядывая маленьких человечков; повинуясь инстинкту, гномы пригнулись. Этого филина они не знали (это был не Бен); когда птица поняла, что перед ней гномы, она тихонько ухнула и скрылась в темноте.

– Слушай, – сказал Меум Тысячелисту, – мы должны собраться с духом. Так ты скоро сведёшь меня с ума, а бояться тут нечего: все звери и птицы, живущие у ручья, – наши друзья. Что до горностаев и лесных собак, то мы и тут прекрасно сможем о себе позаботиться. Лесные собаки стараются обходить нас стороной, потому что мы пахнем почти как люди. Давай пойдём дальше – скоро рассвет, а мы и мили не прошли. Вперёд!

И, вновь подобрав свой посох и закинув котомку за спину, он первым зашагал вдоль ручья.

Трава и кусты были усеяны белыми лепестками цветов боярышника, похожими на конфетти; ветерок относил эти лепестки к водам ручья, а течение подхватывало и уносило их. Некоторые, попав в небольшие водовороты и воронки, скапливались здесь и кружились в воде, словно сказочные колёса.

Дикие яблони тоже теряли розовые лепестки своих цветков, белые и розовые лепестки смешивались и украшали воды Причуди затейливыми узорами.

В следующие два часа гномы прошли большое расстояние, и с ними не случилось никаких неприятностей. Причудь понемногу сужалась, в этом не было сомнений, а на берегах почти перестали встречаться кустарники. Гномы шли через покосные луга с ещё не скошенной травой, усеянные великим множеством разнообразных полевых цветов, среди которых преобладал нежный арóнник. В отличие от светлого времени суток, глубокой ночью в этих краях стояла полная тишина: птицы давно умолкли, а заросли тростника, где находят себе убежище поющие в темноте тростниковые камышовки, остались далеко позади.

Жаль, что я не могу в полной мере описать ту чудесную летнюю ночь, всю её сладкую нежность и умиротворённость. Теперь гномам пела одна лишь Причудь, и на каждом новом повороте пела на новый лад. Гномы вышли к широкому броду, где вода с громким журчанием растекалась по большой галечной отмели.

– Мы назовём это место Бормочущим перекатом, – сказал Меум.

Он всегда находил удачные названия для новых мест, и во время следующего большого привала нанёс это место на карту.

В траве гудели мотыльки, мимо то и дело пролетали майские жуки. Один ударился о грудь Тысячелиста, тот ойкнул, а Меум вздрогнул от его возгласа.

За ручьём паслись коровы; до гномов доносилось их чавканье и аромат свежей травы. Стояла такая тишина, что было слышно даже урчание в животах этих огромных животных – подобный звук помогает охотнику на слонов ориентироваться в высокой траве. Многие коровы лежали на земле, неподвижные и безгласные, будто вытесанные из камня, – наверное, они дремали.

Тысячелист потянул Меума за рукав.

– Давай раздобудем молока, – прошептал он.

Они перебрались через ручей по отмели, добавив новые нотки в пение Причуди, и прокрались к тому самому месту, где лежали сонные коровы. От разлёгшихся здесь животных шёл крепкий запах: приятный аромат лютиков и травы смешивался с запахом заляпанной грязью шерсти и навоза. Гномам не впервые приходилось доить коров. Это был старый трюк, которому они научились сотни лет назад, ещё до того, как в этих краях была построена первая железная дорога.

Меум держал створку устричной раковины под коровьим соском, а Тысячелист ловко выжал в неё молоко. Стоя под большим выменем, гномы поглядывали вверх, на небо. На фоне звёзд бок лежащей коровы казался огромной чёрной горой. Когда Тысячелист выжимал молоко, глаз коровы приоткрылся, тяжёлые ресницы разомкнулись, и корова беспокойно взмахнула хвостом. В следующее мгновение она могла бы подняться, но раковина уже до краёв наполнилась густым парным молоком, белевшим в темноте.

Отнеся драгоценную ношу обратно к ручью, гномы осушили раковину и почувствовали прилив сил.

– Нет ничего лучше парного молока, чтобы вдохнуть в гнома новую жизнь, – заметил Меум.

– Ах, – вздохнул Тысячелист, вытирая свой маленький беззубый рот, – так-то лучше, гораздо лучше. Именно этого мне и не хватало; теперь я готов ко всему… Чу!

С лугов донеслось пение жаворонка. Занимался рассвет; он приходил крадучись, словно серебристо-серый призрак, и медленно разливался по небу на востоке.

– Солнце встаёт, – прошептал Меум, – скоро будет совсем светло!

Тысячелист зевнул во весь свой беззубый рот.

– Ох, я так устал… Я так устал, Меум!

– Остановимся на отдых, когда проснутся цветы, – ответил Меум. – Нужно идти дальше.

Серебристо-серое небо на востоке светлело. Меум и Тысячелист, подавляя зевоту, шагали вперёд, оставляя позади новые повороты ручья, замечая и запоминая каждую новую заводь, – шагали до тех пор, пока небо не наполнилось пением птиц и сиянием утреннего солнца.