Текст книги "Преступление, искупление и Голливуд"

Глава 8. Знакомые лица, 1969

Фрэнк Карлисси и Фрэнк Руссо снова пришли ко мне на помощь. Я вернулся на свою старую работу в автомастерской – ту, на которой успел продержаться всего 29 дней, когда впервые вышел из тюрьмы в 1965 году. Фрэнк пристально следил, чтобы я ежедневно посещал собрания АА вместе с ним.

Пока меня не было, Фрэнк при поддержке судьи, его чести Чарльза Хьюза, организовал реабилитационную программу для парней, которых обвиняли в обороте наркоты, в качестве альтернативы юношеской колонии. Судья Хьюз был неглупым человеком. Он знал, что 75 % дел, проходящих через его суд, связаны с наркотиками, и не верил, что все можно решить «терапией железных решеток». «Восстановление на свободе» (ВНС) проводили собрания каждый день, и Фрэнк подумал, что я могу стать хорошим примером для двадцатилеток. Хотя мне самому было всего двадцать пять, годы тюрьмы превратили меня в авторитет в их глазах.

ВНС проводило собрания в Реседе, в здании над цветочным магазином. Когда я вошел в зал, весь в татуировках, пацаны заинтригованно уставились на меня. Мы разговорились, и когда я стал рассказывать о тюрьме, то сразу понял, что те из них, кому грозил суд, мечтали узнать о жизни за решеткой всё, а особенно – как ее избежать.

Я объяснил по-простому:

– Делайте все, что скажет судья.

Любой человек, говорящий подросткам, что делать – будь то учитель, родители, коп, судья, – вызывает у них чувство отвращения. Но мои советы они слушали во все уши, потому что я был стреляным воробьем, тем, кто знал тюремную систему изнутри.

После встречи они столпились вокруг меня, как стадо вокруг пастуха. Когда мы ушли, Фрэнк сказал:

– Слушай, Дэнни, эти дети в восторге от твоих татушек. Только не зазнавайся, это не делает тебя мессией.

Он был прав, я действительно мог им помочь. Мы с ними были похожи, мы все любили кататься по Ван-Нэйсу и Вентуре, выпивать, драться и ширяться героином. Но если они упустят шанс на исправление, их жизни покатятся под откос. Я дал им представление о жизни в тюрьме и рассказал обо всем без утайки. Я никогда ничего не приукрашивал и не обманывал их, просто говорил правду, хотя картинка вырисовывалась не самая приятная.

– В тюрьме, – говорил я им, – вы станете либо девкой, либо убийцей. Но не все так просто. Парни из гетто, такие как я, легко превращаются в убийц, но вы выросли в Реседе и явно не захотите становиться ни тем, ни другим. Сможете смириться с тем, что в тюрьме выбора у вас не будет?

Я повторил им слова, которые жили во мне с того момента, как я ввалился на собрание «Нам не все равно» в 1959 году.

– Если вы продолжите в том же духе, вас ждет либо тюрьма, либо психушка, либо могила.

Психушка, кстати, была особенно актуальным заведением в 1969 году. Молодежь в то время активно долбила кислоту, которая выжигала им мозги. Наркотики сильно изменились со времен моей молодости.

Мой тюремный опыт значил многое для тех пацанов. Они воспринимали мои слова всерьез. Я начал понимать, что даже ужасный опыт может оказаться полезным – надо только поделиться им с другими, показать своим примером, что он не помешает исправиться, если ты действительно этого хочешь.

В ИШМ Джонни как-то сказал мне:

– Дэнни, почему бы тебе не передохнуть и не вылезти из этого хомячьего колеса, куда ты сам себя загнал?

Тогда я не понял, что он имеет в виду, но чертовски надеялся, что сам смогу донести эту мысль до пацанов.

У нас с Фрэнком было много дел. Мы работали, посещали собрания АА, собирали еду для продовольственного банка, развозили носки и термобелье для бездомных. Впервые мне было приятно отдавать, а не забирать.

Однажды к Карлисси завалился дядя Гилберт. Он с неделю как вышел из «Фолсома», и я знал, что он рано или поздно зайдет повидаться. К дому он подъехал на черном «линкольне», на голове – черная шляпа-федора, на нем самом – длинное черное пальто, шелковая рубашка и черные штаны-болеро. Его ботинки стоили не меньше четырех сотен. Гилберт всегда одевался с шиком, как кинозвезда.

Я вышел ему навстречу с заднего двора в заляпанном грязью комбинезоне, похожий на замученного вьетконговца.

Гилберт с жалостью окинул меня взглядом.

– Дэнни, ты чего творишь?

– Работаю.

– Здесь? Жалкие гроши. Давай работать вместе, как в старые добрые времена.

Он выложил на стойку пятьдесят граммов героина и тысячу баксов наличными.

Старые добрые времена.

Гилберт был моим кумиром с самого детства, моим примером, и я во всем ему подражал. Мы сошлись после одного случая, когда я наткнулся на него в доме бабушки и дедушки. Он сидел на диване с большой стеклянной миской на коленях и поманил меня к себе. Я смотрел, как он перебирает какие-то листочки и стебельки. Тогда я понятия не имел, что это марихуана, я просто был рад, что Гилберт обратил на меня внимание. Ему было всего тринадцать, но он уже тогда выглядел, как звезда кино – высокий, красивый, с невероятной улыбкой. Он жил, спал и ел с мужчинами. Для меня он был настоящим мачо.

– Мне нужна твоя помощь. Пойдем.

Гилберт проверил, как там мой дед. Тот спал. Мы забрались в его «шеви» тридцать восьмого года выпуска, и Гилберт протянул мне сумку.

– Считай песни по радио.

В 1951 году все песни в радиоэфире длились одинаково – чуть меньше трех минут. Хитовыми были песни типа «Йезебель» Фрэнки Лэйн и «Слишком юная» Ната Кинга Коула. Я был на седьмом небе от счастья. Я был рядом со своим героем. По Ист-Палм мы поехали к Сан-Фернандо-Роуд.

Через каждую пару-тройку песен Гилберт останавливался, просил меня передать ему сумку, в которой, как мне казалось, лежали сигареты, и велел ждать. Мы съездили в три разных места, а потом направились домой. Когда мы въехали на подъездную дорожку, Гилберт спросил:

– Сколько насчитал?

– Чего насчитал?

– Песен, тупица! – рассмеялся он.

– Тринадцать.

Он улыбнулся и потрепал меня по голове. Дед все еще спал, когда мы вернулись в дом.

Гилберт наклонился и положил руки мне на плечи.

– Хорошо сработал.

Я был горд, как никогда. Это было настоящее приключение, да еще и с самим Гилбертом. Мне было семь, и я только что провернул свою первую сделку с наркотой.

Где-то год спустя моя семья переехала в Пенроуз, когда штат забрал дом моей бабушки по праву принудительного отчуждения собственности, чтобы построить там Гарден-Фривэй. Я носился по дому в ковбойской шляпе и стрелял из игрушечного пистолета.

Бам. Бам. Бам.

– Прекрати, свиненок!

Бабушка велела мне пойти на задний двор к Гилберту и его друзьям.

– Они там читают Библию.

Книга у них действительно была, но никто и не думал ее читать. У них была красивая Библия бабушки – в красном переплете с золоченым тиснением. Каждая мексиканская семья знает, о какой Библии я говорю. Это была важнейшая вещь в каждом мексиканском доме, покупали ее за двадцать два доллара в рассрочку на пять лет. Я был в шоке, что бабушка позволила вынести книгу из дома. Но в тот момент Гилберт влипал в такое количество неприятностей, что она наверняка только радовалась, что он решил обратиться к благому слову.

Гилберт, Чарли Диаз, Бобби Ортега и еще один чувак открыли Библию на странице, где был изображен распятый Иисус. На столе рядом лежала большая кипа чего-то, похожего на чай. Я подумал, что это «йерба буэна» – чай, который обычно заваривала нам бабушка.

– Йерба буэна, – сказал я, ткнув пальцем в листья.

– Точно, – отозвался Чарли. – Отличная травка.

Оказалось, что Гилберт и его друзья прикрывались изучением Библии, чтобы спокойно отделить листья марихуаны от стеблей.

В то время не было нормальной табачной бумаги, по крайней мере, мы о ней не знали. Гилберт использовал пергамент, в который мясники заворачивали мясо, самокрутки приходилось облизывать чуть ли не целиком, чтобы сигарета держалась.

– Давай-ка и Дэнни накурим!

Всем эта идея понравилась, и Гилберт прикурил мне один влажный косяк. У меня не получилось затянуться, так что Гилберт сделал тягу сам, выдул дым в бумажный пакет и дал мне вдохнуть через отверстие. Это сработало – очень и очень хорошо.

Я пыхал, а остальные парни свистели и подбадривали меня.

В дом я вернулся словно на крыльях. Я прыгал по мебели, кружился по всему дому. Бабушка снова разозлилась на меня из-за дурачеств. Я ржал, как полоумный, и она пинками выгнала меня из комнаты. Моя бедная бабуля понятия не имела, что это был мой первый, но далеко не последний кайф.

Семь лет спустя мы с Гилбертом организовали бизнес. Гилберту было двадцать, он только что вернулся из армии, отслужив два года в десанте. Он не стал тратить время зря и сразу занялся делом на улицах.

По субботам мы начинали рано. Я приходил к его дому, бабушка кормила нас яичницей и колбасками чоризо. Потом мы отправлялись на Темпл-Стрит к дилеру Чьюи, забирали у него героин и продавали его в парке «Сан-Вэлли».

Рожей Чьюи, как и Ричарда Берри, можно было бы иллюстрировать слово «наркоман» в словаре. При этом у него была жена, дети и чистый, уютный дом.

Основная часть работы – наполнять воздушные шары. Берешь воронку, надеваешь на носик воздушный шарик и засыпаешь бело-бежевый порошок. Мы делали по тридцать, сорок или даже шестьдесят шариков и отправлялись в парк. В одной части парка Гилберт заключал сделку, а я ждал на другой. Как только Гилберт получал деньги, он показывал мне на пальцах, сколько шариков нужно отдать клиенту. К тому времени, когда они ко мне подходили, я уже держал нужное количество порций во рту.

Мать относилась ко мне с холодком, для отца я был разочарованием. Идеальных родителей я видел только по телевизору в сериалах «Приключения Оззи и Гарриет» и «Трое сыновей». За просмотром я нюхал клей, чтобы справиться с пустотой внутри, и ждал, пока мой дядя, крутейший чувак во всем мире, не вспомнит о моем существовании.

– Можно мне с тобой?

– Конечно!

Ну и что, что он собирался загнать граммов пятнадцать героина? Куда бы он ни шел, я следовал за ним. Я был верен ему и готов на все ради его одобрения. Если бы он играл в футбол, я бы тоже стал спортсменом. Просто так сложилось, что он был гангстером и дилером.

Гилберт стал моим проводником не только в мир наркотиков, но и в другие миры. Как-то утром он разбудил меня рано утром. Мне было восемь.

– Пойдем на рыбалку, – предложил он.

Мы вышли на задний двор, накопали червей и сложили их в банку с продырявленной крышкой.

По бульвару Глен Оукс мы дошли до дамбы Хансен. Идти пришлось пять миль, но с Гилбертом этот путь не казался длинным. Бульвар Глен Оукс находился в безлюдной северной части Пакоимы, вокруг были только поля и грязь. Гилберт решил научить меня крутой походке.

– Мужики ходят вот так, – сказал он и продемонстрировал, как именно. Я был прилежным студентом.

Мы пересекли поле, заросшее высокой травой. Гилберт положил на землю удочки и сказал:

– Мне нужно отлить.

Я подумал, что тоже хочу, стянул штаны и присел.

Гилберт с удивлением уставился на меня.

– Ты что делаешь? Посрать решил?

– Нет, пописать.

Я вырос в окружении тетушек и кузин, и все они справляли нужду сидя. Я не знал, как ссыт мой отец, потому что он постоянно работал, часто бесился на меня, и я никогда не заставал его в туалете. Для меня писать сидя было нормально, но Гилберту так не казалось.

Он с силой толкнул меня прямо в грязь.

– Парни ссут стоя, дурачина!

Я с криком вскочил на ноги:

– Да я прикалывался!

До сих пор помню, как мерзко липли к ногам мои мокрые штаны, пока я пытался натянуть их обратно. Мне было так стыдно. Мой дядя, мой герой смотрел на меня с отвращением, как будто я был одним из тех сопляков, над которыми смеялись в моей семье.

В той куче грязи я в одно мгновение превратился из Ширли Темпл в Джона Уэйна.

На дамбе Гилберт прикурил косяк и предложил мне тяжку.

– Вот это житуха, а, Дэнни?

Небо над нашими головами казалось бесконечным.

– Ага.

Весь свой улов мы принесли бабушке, и она пожарила нам рыбы на ужин.

Мой дядя показал мне, как писают мужчины, он таскал меня на рыбалку, тренировал на ринге, научил всему, что нужно знать о наркоте, пушках, тюрьме и о том, как быть мужиком. Я постоянно нуждался в его внимании, хотел проводить с ним все свое время, хотел стать им.

Но тогда у Карлисси я понимал, что должен сделать. Впервые в жизни я сказал ему «нет».

– Не могу, Гилберт.

– Просто подумай.

Он ушел, оставив на стойке деньги и наркоту. Фрэнк нашел меня на заднем дворе, сидящим в раздолбанном грузовике.

– Дэнни, ты же понимаешь, Гилберт делает то, что должен и что хочет. Это больше не для тебя.

– Он оставил мне штукарь баксов и пятьдесят граммов.

– Ты взял?

– Деньги – да. Наркоту не трогал.

Я показал Фрэнку котлету наличных.

– Хорошо. От денег отказываться тупо, – рассмеялся Фрэнк.

На одном из собраний ВНС мое внимание привлекла девушка по имени Дебби. Она носила синюю мини-юбку и белые сапоги на высоких каблуках. У нее были длинные, красивые волосы. Она была маленькой прелестницей, и ей едва исполнилось восемнадцать.

Дебби боролась с зависимостью от колес. Ей понравилась и история моего выздоровления, и я сам.

Сначала на собрания меня возил Фрэнк, но потом детвора начала делать это по очереди. Для них это было почетным делом. После очередного собрания я завел речь о покупке собственной машины, и тут Дебби сказала:

– Родители покупают мне новую тачку. Могу продать тебе старую.

У нее была красивая «импала» 59 года. Водительских прав у меня тогда не было, но она все равно дала мне порулить.

После собраний мы с ней и другими ребятами стали выбираться в «Дю-Пар» попить кофе или поужинать. Ей было спокойно со мной, хотя до этого я успел ее напугать. Я как-то ждал своей очереди на вход в бургерную, а она решила составить мне компанию и пролезла между двумя парнями. Один из них решил потереться об нее, и я одернул его:

– Эй, мудила, ты что делаешь?

– Че? Че? – затараторил он.

– Нахер иди, – отрезал я. – Сам знаешь, что.

Он подошел к своей машине и засунул руку через окно, словно доставал что-то. Я приблизился и сказал:

– Знаешь, землячок, лучше бы у тебя там была пушка, потому что у меня она точно есть.

– Че, чувак? Ты че, чувак? – опять заело у него.

– Ты облажался, сам знаешь, – сказал я.

После этого он наконец-то извинился.

Потом Дебби спросила меня:

– У тебя правда есть пистолет?

– В тот раз не было, – сказал я. Это я называю белой ложью. Хотя свои пушки я захоронил на заднем дворе дома своих родителей, это не значило, что я не знаю, где достать еще.

Она впечатлилась и с тех пор называла меня «Крепким орешком».

С родителями Дебби я познакомился на семейном вечере, который устроили в ВНС.

– Я никогда не слышала от мамы, что она меня любит, – поделилась одна девочка во время своего выступления.

Ее мать в это время сидела прямо рядом с ней.

– Но ты же знаешь, что люблю, разве этого недостаточно? – удивилась она.

– Тогда почему ты этого не говоришь?

– Ну, ты ведь и так это уже знаешь.

Я хотел придушить эту дамочку. Во мне закипела вся обида и злость, которая копилась внутри с самого детства. Я чувствовал себя плаксивым уродом, но эмоции были слишком сильными. Мои собственные предки ни разу не сказали мне, что любят меня. Такое ощущение, что родители во всем мире неспособны открыть рот и озвучить детям свои чувства.

Но старики Дебби оказались крутыми. Ее отец был важной шишкой в «Ханна-Барбера Продакшнс», где делали мультики «Джонни Квест», «Скуби-Ду» и «Мишка Йоги». Дебби работала там же иллюстратором. Родители любили ее и, в отличие от семьи Лоры, смогли полюбить и меня. Думаю, они слишком сильно боялись того, что может случиться с их дочерью, если она снова начнет употреблять. Со мной она оставалась чистой, так что и они чувствовали себя спокойнее. Мы с Дебби встречались всего несколько месяцев, когда ее мама спросила:

– Когда вы собираетесь пожениться?

Нам эта идея понравилась, так что мы быстро решились на брак. Люди часто не понимают, почему я так просто отношусь к женитьбе. Дело в том, что брак не казался мне пожизненным обязательством или таинством. Я видел в нем возможность устроить крутую вечеринку, порадовать свою женщину и просто приятно провести время.

Дебби была ангелом: любящая, счастливая, красивая, жизнерадостная. Каждый день, приходя домой с работы, она устраивала целое шоу, вручая мне картинку, которую нарисовала специально для меня. Это были милые, забавные карикатуры на нас двоих. Ее родители купили ей новую машину, как и обещали – «родстер», а я унаследовал ее «импалу». Отец моего друга Чабби, Кино, привел в порядок двигатель, а мы с Фрэнком поработали над кузовом: выправили вмятины, добавили бондо и как следует отшлифовали тачку перед покраской. Я хотел, чтобы она стала настоящей конфеткой.

Однажды я ехал по Лорель-Каньону мимо парка Фернанхелес – там тусуется много наркоманов – и увидел голосующего на обочине парня. Я понятия не имел, кто он такой, просто захотел похвастаться машиной.

Я тормознул, и когда парень подошел к пассажирской двери, я буквально услышал, как у него сбилось дыхание. Уже позже я понял, что с таким звуком его тело покидала надежда. Парнишка оказался Дэннисом, моим старым собратом по преступлениям. Тем самым, кто меня сдал…

– Дэнни.

Я стиснул руки на руле.

– Садись, Дэннис.

Он сел в машину, и я учуял его запах. От него воняло смертью. С минуту мы сидели молча.

– Убьешь меня? – смиренно спросил он, словно спрашивал, не угощу ли я его сэндвичем с ветчиной.

Когда меня упекли за решетку, все знали, как это произошло и что Дэннис меня сдал. В нашем мире крыс и стукачей убивали без суда и следствия. В тюрьме меня часто спрашивали:

– Хочешь, грохнем Дэнниса?

Я всегда отвечал, что сделаю это сам.

У меня был друг по имени Чарли Фасанелья, который как-то оказался в больнице в Норко, где пациентов избавляли от зависимостей. Дэннис лечился там в то же время. Однажды он созвал собрание, чтобы чем-то поделиться – это обычное дело в рехабах и психиатрических больницах. Все сели в кружок, и Дэннис начал:

– Мне сегодня нехорошо.

Тут влез мой друг Чарли:

– А знаешь, кому сейчас еще хреновее? Дэнни Трехо.

Потом он так сильно отмутузил Дэнниса, что сломал ему скулу. За это нападение Чарли осудили, и он сам рассказал мне об этом в «Соледаде».

Теперь я сидел рядом с тем, чья слабость загнала меня в «Сан-Квентин», «Фолсом», «Соледад». Этот человек украл у меня десять лет жизни, кинул меня в ад, заставил меня убивать ради выживания. Если бы Дэннис застал меня обдолбанным, пьяным, без машины и невесты, я бы убил его. Мне пришлось бы его убить, просто чтобы сохранить лицо. Но даже чистый и трезвый, я все равно ненавидел его, хотя и лучше понимал его мотивы. Я помнил семейные фотографии на стенах дома его родителей. Помнил его в шапочке выпускника, свежего и румяного – ребенка, перед которым тогда открывался огромный мир возможностей. Того пацана давно уже не было. Мне стало его жаль.

К тому же, я знал, что, если убью его, мне придется бросить свою «импалу», а я не хотел отдавать эту красотку никому.

– Нет, Дэннис, не убью.

– А это и неважно, я все равно подыхаю.

Он задрал рукав. Его правая рука была самой мерзкой вещью, которую я когда-либо видел. Это был уже не абсцесс, а гниющий кусок мяса черно-зеленого цвета. Я чуть не блеванул.

– Господи, Дэннис…

Он рассказал, что федералы использовали его, чтобы устраивать облавы. С того момента, как он сдал меня, они взяли его на крючок – за организацию сделок для облав они отдавали ему половину наркоты. Когда он слишком увлекался, его отправляли в Норко на реабилитацию, а потом все начиналось заново. Я проехал с ним несколько кварталов и высадил на пересечении Вайнленда и Ланкеширм.

– Мне правда жаль, Дэнни.

Несколько недель спустя тело Дэнниса обнаружили в парке Вальхалла рядом с кладбищем. Я слышал, что он передознулся, а на теле обнаружили еще несколько колотых ран. По слухам, это был «горячий выстрел» – намеренно смертельная доза героина. Сначала копы думали, что в этом замешан я. Это было не так. Дэннис подставил не меньше половины населения Долины Сан-Фернандо.

Он был наркоманом, и его смерть была лишь вопросом времени.

Пятнадцать лет спустя на одном из собраний ко мне подошла женщина. Она сказала, что хочет привести свою дочь в «Программу помощи детям», в которой я работал. Отцом девочки оказался Дэннис.

– Ты убьешь ее, Дэнни? – спросила она.

Я был в шоке. Неужели она принимала меня за монстра? Неужели все эти годы я оставался таким темным и ужасным человеком, что она считала меня способным на такое?

– Ты о чем вообще? Конечно, нет. Приводи, я возьму ее в программу прямо сегодня.

Она упала мне на руки с рыданиями.

Мы с Дебби поженились в модном отеле в Бербэнке, ее родители за все заплатили. Моя семья тоже пришла. Думаю, они были на седьмом небе от счастья за меня, но, как и та женщина на собрании, не могли об этом сказать. Ночка выдалась веселой, но я даже словами выразить не могу, как пофиг мне было на таинство брака. Я считал это всего лишь формальностью, бумажкой. Зато Дебби была счастлива. Ужасно в этом признаваться, но для меня брак означал только гарантированный и постоянный секс.

В медовый месяц мы отправились в Палм-Спрингс. Родители Дебби помогли нам купить наш первый дом в Арлете на Осборн-Стрит. Мы отремонтировали его и превратили в уютное гнездышко. Но от некоторых привычек оказалось сложно избавиться. В окружении, где я вырос, неверность была обычным делом. Есть такая поговорка: «Одна в доме, одна на улице». Мексиканская культура научила меня тому, что каждая женщина – это Дева Мария. Женщины способны рожать детей, а значит – творят чудеса, но это единственное, на что они годны. Я не горжусь этим, но за неимением лучшего примера я перенял этот образ мышления. У всех мужчин, которых я знал с детства, была жена дома и любовница за его пределами, и я не стал исключением. Женщины были повсюду: на встречах, на работе, в магазинах. Многих из них кольцо на моем безымянном пальце не останавливало, а притягивало, как магнит. У меня были возможности изменять направо и налево, и я пользовался каждой из них.

Дебби мирилась с моей неверностью и закрывала на нее глаза. Она смеялась над женщинами, которые звонили нам домой, но ей не хватало смелости приструнить меня. Я не думал о том, как она себя при этом чувствует. Мои мысли занимали деньги и работа.