Текст книги "Как написать прорывной роман. Секреты мастерства от знаменитого литературного агента"

Личные ставки

В начале этой главы я озвучил обескураживающий вопрос, который можно поставить перед любым романом: и что тогда? Если у вас появился ответ на этот вопрос, значит, ставки в вашем романе на месте. Теперь ответьте на вопрос посложнее: если под угрозой находится X или Y, то… почему это должно меня заботить? Этот вопрос также нередко вызывает у начинающих романистов мучительное заикание.

К счастью, спасение есть.

Давайте изучим личные ставки протагониста из любого романа. Придумать потребность, острое желание или цель для вашего героя несложно. Куда сложнее сделать так, чтобы эта потребность, желание или цель не меньше значили и для читателя.

Возьмем пример из реальной жизни: что на этом свете важнее всего, ну, скажем, для вашего лучшего друга? Так понятнее? О’кей, тогда почему это нечто, что бы там ни было, важно и для вас? Это же очевидно. Потому что вы любите своего друга. У вас есть общее прошлое. Вы ему сопереживаете.

Нас в целом мало волнуют желания, потребности и цели незнакомцев. То же касается и отношения читателя к персонажу истории: его ставки будут убедительными ровно настолько, насколько он близок читателю по духу. Если персонаж холоден, отстранен или замкнут, сопереживать ему невозможно. Личные ставки в таком случае выглядят незначительными. Читателю неинтересно. И наоборот – когда персонажи сильные и привлекательные, а еще лучше – выписаны с теплотой и искренностью, ставки кажутся выше и читательский интерес соответственно растет.

Взять, к примеру, незаконнорожденного сына медсестры в частной школе. С какой стати нас должен волновать такой персонаж? Ни с какой. Однако в «Мире глазами Гарпа» (The World According to Garp, 1978) Джон Ирвинг рисует подробный портрет своего протагониста с такой добротой и сочувствием, что тот не просто нас волнует – мы сопереживаем ему изо всех сил.

А что там с дураками и идиотами? То же самое. Помещая недалеких персонажей в драматические и судьбоносные ситуации, Ежи Косинский в «Садовнике» (Being There, 1970) и Уинстон Грум в «Форресте Гампе» (Forrest Gump, 1986) делают истории своих протагонистов значимыми в общественном смысле. Но на самом деле мы так переживаем за Шенси «Шанса» Сэдовника и Форреста Гампа, потому что они очень к себе располагают. Мудрости глупцов у них обоих в избытке.

«Жизнь идиота – не сахар»[9]9
  Перевод С. Зимина.


[Закрыть], – в первом же предложении своей истории сообщает нам Форрест Гамп, и мы немедленно занимаем его сторону. Шанс Сэдовник неграмотен. Он компенсирует свое невежество пространными афоризмами, которые остальные считают глубокомысленными и пророческими. Шанс начинает консультировать влиятельных и богатых – даже президента. Это очевидная сатира, которая должна производить безумное впечатление, и все же милая и скромная натура Шанса побуждает нас болеть за него на протяжении всего романа.

Есть и другие причины, которые объясняют успех этих биографических романов (мы обсудим их в девятой главе), но высокие ставки в этих историях берут истоки в невероятной доброте и глубине образов их персонажей.

Как пробудить в читателе то же теплое отношение, заботу и любовь, которые вы испытываете к своему протагонисту? Позвольте читателю узнать протагониста так же хорошо, как знаете его сами. Я серьезно: вы ведь хорошо знаете главного персонажа своей истории, правда? Вы знаете о его прегрешениях в старших классах? Вы знаете, чем он гордится больше всего? Вы знаете, чего он ужасно стыдится? Знаете, кого он любит больше всех на свете и почему? Отлично. Без подобных знаний сочувствия от читателя не добиться.

Тот же принцип работает и с эксцентричными, чудаковатыми, глупыми, не вписывающимися в окружение, вздорными, лживыми, подлыми и распутными персонажами. Правда состоит в том, что мы не можем не симпатизировать тем, кого хорошо знаем, что бы они там ни натворили. Понимание ведет к сочувствию. Сочувствие, в свою очередь, делает ставки более значимыми. Вот почему убедительно выписанный злодей всегда вызывает симпатию.

Вернемся к обескураживающему проверочному вопросу номер два: почему это должно меня заботить? Существует еще один возможный ответ, в котором не помешает разобраться: читатель не останется равнодушным, если неравнодушен протагонист. Иными словами, читатель будет вовлечен в историю героя до той же степени, до какой сам главный герой вовлечен в свою жизнь.

Какой из политических вопросов – ваш личный триггер? Ну, знаете, тот, на тему которого вы при малейшей возможности готовы спорить с пеной у рта? Реформа финансирования избирательных кампаний? Доступ к бесплатной медицинской помощи? Семейное образование? Спасение китов? Аборты? Запрет ядерного оружия? Права потерпевших? Изменения в Конституции? Я задел вас за живое? Почему этот вопрос вас так волнует? Когда вы впервые из-за него завелись? Когда смотрели новости? Читали газету? Разговаривали с приятелем? Это не имеет значения. Однажды вы на него наткнулись и поняли, что вам не все равно. Но погодите-ка… вы на него наткнулись. Идея о правах для пострадавших не снизошла на вас из ниоткуда, так ведь? У острого интереса есть некий источник. Сначала проживаете, потом переживаете.

Далее, вопросы личного и жизненного плана: отношения с кем оказались для вас самыми значимыми или, например, сложными? С отцом? С первой любовью? Вам было трудно справиться с собственным эго или с ощущением несоответствия чьим-то требованиям? А может, вы слишком остры на язык, отчего у вас сплошные проблемы? (О эта пассивная агрессия!) Есть ли в вашей жизни конфликт, который никак не получается разрешить? Это конфликт с окружающими? С собой? С Богом? Ага. Так я и думал. Как вы осознали эту проблему? Покопавшись в себе? На психотерапии? Благодаря озарению, полученному от наставника? Ценой горького опыта, возможно, нескольких провалов? Жизнь немыслима без внутренних конфликтов и моментов, когда вы сталкиваетесь с ними лицом к лицу и испытываете боль… Да ведь эти пощечины, откровения и виражи судьбы и есть те самые поворотные моменты в жизни, разве нет?

Вернемся к вашему роману: чего хочет ваш протагонист? Какова его цель? Чего он жаждет всей душой? Чего ему следует избегать любой ценой? Что движет им или приводит его в состояние оцепенения? И самое главное – откуда вы, автор, об этом знаете? Из истории вашего персонажа. А теперь расскажите ее читателю – или вложите ее в уста одного из героев романа.

Усильте внутренний конфликт. Вставьте внутренний перелом в момент наивысшего накала драмы. Каждый протагонист нуждается в мучительной потребности, всепоглощающем страхе, болезненном сожалении, почти осязаемой мечте, страстном желании, неуемных амбициях, неистовом вожделении, чувстве неполноценности, непростительной слабости, непреложном обязательстве, мощном инстинкте, соблазнительном плане, высоком идеале, неумирающей надежде – в чем угодно, что в конце концов сможет вытолкнуть его за рамки, сдерживающие всех нас, и приведет к желанным переменам.

Если для того, чтобы вывести в романе личные ставки, необходимо определить, что для вашего персонажа важнее всего, то здесь будет полезно поставить перед историей вопрос: «Как усилить эффект происходящего?» Выведите на передний план то, за что герой готов отдать «что угодно», задействуйте это в событиях романа, и тогда вы автоматически ответите на вопрос: «Почему это должно меня заботить?»

Как повысить ставки

Если вы уже разобрались, как выглядят ставки в вашей истории, и сделали это понятным и читателю, то можете воспользоваться еще одним приемом, который добавит вашей книге прорывного размаха: повысьте ставки. Поставьте на кон еще больше. Намного больше.

Чаще всего это не означает, что нужно усугубить угрозу, то бишь сделать все ту же опасность еще более серьезной. Речь о том, чтобы ввести в сюжет новые источники опасности, те неожиданные дополнительные потери, которые только добавляют герою мучений. Иначе говоря, ситуацию «через три дня гигантский метеорит из космоса уничтожит Землю» уже особенно не ухудшишь. Черт, да мы все умрем! Однако вы совершенно точно можете превратить эти самые три дня в сущий ад. Можно развязать войну. Что? Когда человечеству осталось жить три дня? Конечно. Почему бы и нет.

Любовные романы – тот вид произведений, в которых по-настоящему высокие ставки это большая редкость. В типичной любовной истории герой и героиня встречаются в самом начале. Сразу же становится понятно, что им суждено быть вместе, но некие обстоятельства или они сами мешают этому воссоединению. В принципе этого достаточно, и зачастую этим все действие и ограничивается. Неопытные авторы таких романов раз за разом перерабатывают основной конфликт в каждой последующей главе, снижая его эффект с каждым повтором. Если вам доводилось ощущать раздражение, читая любовный роман (Да сколько можно! Поцелуйтесь уже!), то вы понимаете, о чем я.

Опытные же писатели умеют наращивать страсть между героем и героиней на протяжении всей истории, знают, как распалить или поначалу остудить ее, чтобы позже она разгорелась со всей мощью. Такая возвышенная любовь, по сути, и представляет собой высокие ставки. Чем ближе конец истории, тем больше герои могут потерять.

Важный вопрос, ответ на который поможет повысить ставки: от чего ситуация может стать еще хуже? В дополнение к нему есть еще один: в какой момент обострение ситуации будет совсем не кстати? Правильный выбор момента только усилит драматизм ситуации.

И последний существенный момент: как превратить объект ставок из возможной потери, существующей лишь в теории, во вполне осязаемую, наводящую ужас беду, которая вот-вот случится? Как раз здесь пригодятся ситуации «на волосок от гибели», мини-катастрофа, некая потеря еще до кульминации. Одно дело – пригрозить опасностью. Совсем другое – принести кого-то или что-то в жертву на раннем этапе вашей истории или, напротив, в последний момент – чтобы напомнить о том, сколь разрушителен был бы эффект, развернись беда во всю мощь.

Чтобы добиться такого эффекта, вы, автор, должны быть готовы навлечь на своих героев страдания. Это может оказаться нелегкой задачей, но помните: обходительностью драматизма не добиться.

Испытания и злоключения помогают выстроить характер персонажа, конфликт. Спросите себя: потери кого из своих сторонников ваш протагонист не вынесет? Убейте этого персонажа. В чем ваш персонаж особенно силен? Отнимите у него эту силу. Какой из догматов веры священен для вашего протагониста? Разбейте его вдребезги. Сколько времени нужно вашему протагонисту, чтобы решить свою проблему? Урежьте его.

Прижмите своих персонажей к стенке, и тогда ваши читатели не смогут оторваться от книги. Короче говоря, поднимите ставки и наглядно продемонстрируйте, какая беда может случиться, – тогда-то ваш роман и обретет размах, который вознесет его над общей массой.

Ваши личные ставки

Первое и главное условие для того, чтобы читатель проникся романом, – это ваше собственное к нему неравнодушие. Ключевой вопрос, который вы должны задать себе сами: «Почему я пишу этот роман?» Второй по важности вопрос: «Почему я не могу не написать этот роман?»

Если ответ на второй вопрос звучит как «меня не опубликуют», или «я зря потрачу время», или (худший вариант) «я провалю сроки сдачи и не получу вторую половину гонорара», значит, мотивация для написания романа у вас неверная. Возможно, ему не хватает огня. Отсутствует некая движущая сила. Ваши убеждения слабоваты. Чтобы укрепить их, нужно переоценить свои жизненные установки. Некоторые считают, что для успеха писателю нужно большое эго, я же считаю, что писателю не обойтись без большого сердца.

Как, по-вашему, человечеству следует себя вести? Как мы должны жить? Какие принципы должны нами двигать? Какие испытания, искушения и беды делают нас лучше? Что нам необходимо осознать, чтобы вырасти над собой? Моральный фундамент истории – это источник его основной мощи, но закладывают его не читатели. Его закладываете вы.

Возможно, вы не моралист, а скорее реалист. Может быть, вас завораживает неоднозначность всего сущего. Вы считаете жизнь не набором стандартных ситуаций, а красочным опытом, сотканным из радости и боли, глубоких смыслов и полного абсурда. Если ваша цель – описывать жизнь во всем ее разнообразии, рисовать картину мира яркими красками, в которых видит ее ваше творческое око, – здорово. Копайте глубже. Ищите главное. Покажите мне жизнь такой, какая она есть. Пусть это будет впечатляющий опыт, иначе меня не взволнует ваша история.

Итак, зачем вы пишете свой роман? Серьезно, зачем? Надеюсь, вы сможете ответить на этот вопрос. В конечном счете высокие ставки рождаются из вашей приверженности некой моральной аксиоме или той морали, что лежит в основе вашей истории. Когда вы пишете прорывной роман, не столь важно, какая именно цель вами движет. Важно, что она у вас есть. Без нее шансы вашего романа совершить прорыв совсем невелики. Слишком низкие ставки.

Чек-лист бестселлера:
Ставки

✓ Большие ставки – залог большого успеха.

✓ Ставки демонстрируют, чего можно лишиться.

✓ Чтобы проверить, велики ли ставки, спросите себя: «И что тогда?»

✓ В основе высоких ставок – ценность конкретной личности.

✓ Чтобы создать правдоподобные общественные ставки, добавьте в историю крупицу правды.

✓ В прорывных романах общественные ставки сочетаются с личными.

✓ Источник значимых личных ставок лежит глубоко внутри нас и показывает, кто мы есть на самом деле.

✓ Общественные ставки со временем изменяются.

✓ Чтобы повысить личные ставки, спросите себя: «Как усилить эффект происходящего?»

✓ Чтобы повысить общие ставки, спросите себя: «От чего ситуация может стать еще хуже?»

✓ Беда должна стоять у порога. Заставьте героев страдать.

✓ Источник высоких ставок в романе – ваши личные ставки в работе над этим романом.

4
Время и место

Многие романисты, похоже, не считают место действия существенным элементом своей истории. Это необходимый компонент истории, но выписывать его скучно. Без него не обойтись, но разобраться с ним лучше бы поскорее. В конце концов, кому хочется читать страницу за страницей с описаниями?

Не меньше писателей, видимо, убеждены, что место действия – один из важнейших элементов романа. Они начинают свои произведения пассажами, задающими тон происходящему, и впоследствии документируют детали окружающего пространства в каждой сцене.

Какой подход лучше сработает для прорывного романа?

По моему опыту, нет особенных преимуществ ни у подхода «за описательность», ни у подхода «против описательности»; однако равнодушное отношение ко времени и месту, в которых происходят события романа – это явный недочет. Задвиньте описательность на задний план или превратите ее в рельсы, по которым едет все остальное, но не игнорируйте время и место.

Правда заключается в том, что у любой истории есть контекст. Он есть всегда – вне зависимости от того, упоминаете вы о нем или нет. Романисты, которые воздерживаются от описательных фрагментов, вероятно, вплетают заметные приметы времени и места действия в другие аспекты своей истории – например в диалоги. Роман – это самодостаточный мир. Это не реальный мир (хотя он может его отражать), а мир, который живет в полную силу, где день сменяется ночью, место, которое меняется и растет, влияет на персонажей или совершенно их не замечает.

В XIX веке было принято считать окружающий ландшафт одним из персонажей истории. В XXI веке нам не хватает терпения, чтобы читать описания пейзажей, но все-таки мы ждем, что роман оживит перед нами мир, по которому перемещаются персонажи. Он может быть враждебным или влекущим, бескрайним или тесным, мрачным или завораживающим, предельно реалистичным или отчаянно фантастическим. Каким бы ни был подход автора, мы хотим проникнуть в мир его истории.

Доказательства этому можно найти в весьма популярных областях научной фантастики и фэнтези. Здесь создание места действия – это высокое искусство. Поскольку миры в научной фантастике и фэнтези могут значительно отличаться от нашей реальности (их создатели ставят слово «реальность» в кавычки), они конструируют место действия в логичных и мельчайших подробностях.

Этот процесс называется построением мира. Если в двух словах, это строгий алгоритм создания правдоподобного альтернативного времени и пространства. Простейшее упражнение в построении мира выглядит так: представьте нашу привычную историю и внесите в ее ход одно изменение. А теперь придумайте, как его последствия отразились на нашей сегодняшней жизни самым различным образом. В чем-то наша жизнь будет совсем иной. Южане победили в Гражданской войне? О’кей, возможно, это привело к тому, что мы ездим на шестиколесных автомобилях. Что? Эксперт в построении мира умеет не только подкидывать сюрпризы, но и подводить под них настолько логичные объяснения, что выглядят они абсолютно уместно.

Один из блестящих примеров построения мира в научной фантастике – это роман Уильяма Гибсона «Нейромант» (Neuromancer, 1984). Этот провидческий роман не только познакомил мир с понятием «киберпространство», но и предрек ближайшее будущее, в котором информационные ловкачи с помощью проводов подключаются к сети, виртуальной реальности, в которой живут и даже совершают преступления. Звучит знакомо? В 1984 году идеи Гибсона были невероятно свежи; более того, они казались столь же визионерскими и при этом пугающе правдоподобными, как и Большой Брат из романа Джорджа Оруэлла «1984», увидевшего свет в 1949 году.

Настолько логичным предсказанным выглядело будущее в версии Гибсона, что я был ошеломлен, когда впервые прочел «Нейроманта». Так вот какое оно – будущее, подумал я. А потом в 1995 году один мой клиент, британский автор научно-фантастических романов Пол Дж. Макоули, прислал рукопись романа под названием «Волшебная страна» (Fairyland). Роман, позже выигравший премию Артура Кларка (британский аналог премии «Хьюго»), переместил меня в недалекое будущее, в котором биоинженерия радикально повлияла на общество. Синтетические наркотики вызывают у посетителей клубов весьма конкретные галлюцинации – например видения Девы Марии. Существуют разумные гуманоидные питомцы, которых называют «куклами». Они безобидны – до тех пор, пока химик-бунтарь не знакомится с гениальной девочкой по имени Милена, у которой есть цель: превратить кукол в автономную расу. Подробные и логичные прогнозы на будущее Макоули выдает один за другим. Я был ошеломлен, когда прочел «Волшебную страну». Так вот какое оно – будущее, подумал я. И, разумеется, оно совсем не похоже на будущее Гибсона.

Поклонники научной фантастики и фэнтези часто называют одной из причин своей любви к жанру то, что он переносит их в альтернативные времена и пространства весьма правдоподобного вида. Им нравятся детализированные миры. Но как быть большинству авторов беллетристики – нам, простым «обывателям» (на жаргоне любителей научной фантастики), желающим рассказывать истории лишь о привычном мире?

Как показывают нам примеры наших коллег из научной фантастики и фэнтези, построение прорывного места действия начинается с этого правила: мир романа – это не только ландшафт и помещения. Это также атмосфера, эпоха, мода, идеи, мировоззрения, исторический момент, духовность и многое другое. Это картина не только места, но и жизни людей в некой среде; это не только история, но и личности, меняющие свою эпоху. Описания – это лишь малая часть. Главная задача – показать живых людей в живой среде.

Сильная сторона беллетристов – в умении запечатлеть место, момент времени, личность (или все это сразу) с такой четкостью и живостью, чтобы эта картинка навсегда отложилась у читателя в разуме. К примеру, в романе Джейн Гамильтон «Карта мира» (A Map of the World, 1994) жизнь ее героини Элис, от лица которой ведется повествование, рушится, когда дочь ее подруги тонет в пруду. В четвертой главе Элис вместе с мужем Говардом отправляется в магазин мужской одежды за костюмом на похороны:

К 6:15 костюм был закончен. Он заплатил за него внушительную сумму, аккуратно вписав цифры в чек Нелли, а затем ушел в примерочную наряжаться. Он появился оттуда молча, глядя в пол, словно не веря, что все это тело, уходящее от шеи вниз, тоже принадлежит ему. Я отошла, любуясь им, разнорабочим, столь равнодушным к своему внешнему виду, не уделявшим особого внимания личной гигиене, но вот он был передо мной, сногсшибательный в своем костюме. Стоял всего лишь июнь, а его лицо уже было темным от загара. Его белоснежная улыбка ослепляла, как солнечное затмение, если смотреть на него в упор. При виде его невозможно было сдержать восхищение, трудно было не хотеть как-нибудь завладеть этой его красотой – выпить его, поглотить его, нырнуть в его рубашку и спрятаться там до конца отмеренной на этой земле жизни. Шесть лет брака позади, но ему все еще удавалось иногда сводить меня своим видом с ума[10]10
  Здесь и далее: перевод фрагмента Д. Ключаревой, если не указано иное.


[Закрыть].

Умение запечатлевать моменты с фотографической четкостью ценно, но само по себе оно лишь первый шаг к созданию вымышленного мира. По-настоящему запоминающаяся обстановка в романе обладает почти осязаемой реалистичностью, куда большей, чем персонажи, чем сама история. Ее границы простираются далеко за пределы любой из сцен. Она продолжает жить в воображении читателя, даже если сюжет уже забылся.

Как сотворить декорации к роману, которые выглядят масштабными и живыми? Как ввести их в свой роман? Давайте разберемся, с помощью каких приемов можно этого достичь.

Психология места

Вы когда-нибудь говорили себе: «Мне не по себе от этого места»?

Если да, значит, вы испытали психологическое влияние неподвижного физического окружения. На всех нас влияет то, что находится вокруг. На этом факте базируется архитектура – искусство создания ограниченных пространств. То же касается и декораций на сцене театра и в кино. У дизайна интерьеров есть свои термины, правила и идейные течения. Почему бы и перед обстановкой в романах не ставить те же цели?

Когда роман хорошо написан, обстановка в нем работает. Гораздо меньше понятно, как именно она работает. По словам самих писателей, чаще всего они превращают место действия в одного из персонажей истории. Но что это значит? Оно появляется вновь и вновь? У него меняется настроение? У него собственная сюжетная арка?

Разумеется, нет, но хорошо выписанная обстановка, несомненно, влияет на действующих лиц. Если вы когда-либо попадали в комнату, оформленную Фрэнком Ллойдом Райтом[11]11
  Фрэнк Ллойд Райт (1867–1959) – американский архитектор, создатель «органической архитектуры», для которой характерна непрерывность архитектурного пространства и интеграция построек в ландшафт: форма здания вытекает из его назначения и условий среды, в которой оно возводится.


[Закрыть], то знаете, какой расслабляющий эффект оказывают его интерьеры. Взмывающие вверх своды собора Парижской Богоматери могут возвысить вас в духовном плане. Простые общественные помещения в стиле шейкер выполняют сразу две задачи. В их стенах заключены одновременно и умиротворение, и рьяная набожность.

Как обстановка в вашем романе влияет на людей? Это и есть ее основное назначение – не показывать, как выглядит место, а демонстрировать его психологический эффект на персонажей романа.

Энн Риверс Сиддонс хорошо удается описывать мир прибрежных районов Северной и Южной Каролины. В своем романе 1997 года «На остров» (Up Island) она отправляет свою героиню Молли Белл Редвин приходить в себя после крушения брака на север, на остров Мартас-Виньярд. В конце лета Молли арендует небольшой коттедж у пруда в глубине острова. Связь между домом, окружающим пейзажем и ее надломленным духом искусно описана в начале седьмой главы:

Освещенный солнцем дом стоял на склоне крутого гребня, который, казалось, устремлялся прямиком в стальное небо. Под ним дорожка, по которой я только что проехала, змеилась сквозь низкую густую поросль – там джип то нырял, то выскакивал из мрачной тени. Но здесь, наверху, вокруг дома не было ничего, кроме редко высаженных, истрепанных ветром дубов, нескольких сарайчиков-развалюх и двух огромных одиночных валунов, которые, несомненно, стояли тут с тех времен, когда ледник, отступая, сформировал этот остров. Над домом нахмуренной бровью нависал гребень, заросший приземистыми кустами голубики и черники. На самой его вершине деревьев не было. Я взглянула вниз, и у меня захватило дух от панорамного вида на пруд Чилмарк и Атлантический океан. В тот день дули странные, порывистые ветра, по земле бежали тени облаков, и лоскутное одеяло пространства передо мной казалось живым, тени и свет, деревья и океан пульсировали, волнуясь на ветру. Это зрелище почему-то настолько выбило меня из колеи, что я отвернулась и уставилась на закрытую дверь большого старого дома. Я приехала сюда, ища убежища в лесистых глубинах острова, но этот высокий дом посреди глуши, одиночка посреди бескрайнего пространства и ослепительно-яркого беспокойного света, совсем не походил на место, способное дать мне приют.

Визуальный образ этой сцены создают скорее подробности, существительные и глаголы, нежели любые из прилагательных или причастий. Но впечатляют в этом отрывке не только описанные объекты. На Молли удивительно влияют свет и окружающий ее ландшафт. Другой персонаж мог бы счесть этот день ясным и свежим. Но горюющей Молли неприятно и неуютно.

Вы можете усилить психологический эффект места действия в истории, если вернетесь в ранее описанную обстановку и покажете, как изменилось ее восприятие персонажем. В студенческие годы я жил, писал и голодал (не буквально) в Лондоне. И безумно любил этот город. Все здесь казалось мне утонченным, историческим, романтичным, творческим и свободным. Противоположностью загородному поселку, в котором я вырос. (О, вы и так уже догадались?) Спустя несколько лет я вернулся туда по делу. Я больше не голодал. У меня были с собой кредитки. Я брал такси, когда хотел. Меня захлестывало ощущение собственной успешности. Я вырос, построил бизнес и сделал себе имя. У меня были назначены встречи. Люди угощали меня блюдами, которых я когда-то не мог себе даже вообразить. Я пробился.

Несмотря на чувство удовлетворения, которое я испытывал, Лондон для меня изменился. По-прежнему великий город, он стал для меня всего лишь одним из многих городов. К примеру, я знал все ходы и выходы в издательском бизнесе, который приехал тогда обсуждать. Я видел его изнанку, умел распознавать пустые обещания и скрытые проблемы. Мой старый район пережил джентрификацию. Во многом он не сильно отличался от места, из которого я прилетел, – от модных кварталов Верхнего Ист-Сайда в Нью-Йорке.

Изменился ли сам Лондон? В чем-то – да, но по большей части – нет. Я изменился куда сильнее. Перемена произошла внутри, в человеке, который на него смотрел. На мой взгляд, полезный принцип превращения места в действующее лицо истории заключается в том, чтобы наделить персонажей переменчивыми отношениями с этим местом; демонстрируя отношения персонажей с разным окружением, вы, в свою очередь, сможете показать, как эти персонажи растут над собой (или регрессируют).

Это не так просто, как может показаться. Хронологизация меняющихся отношений потребует от вас некоторых усилий. Обстановка не участвует в диалогах. Она не совершает действий. (По крайней мере, не всегда). Для того чтобы описать ее, вам потребуется сделать паузу или даже нырнуть в мысли персонажа и дать ему время осознать те чувства, которые вызывает у него обстановка, в которую вы его поместили.

А это, в свою очередь, требует, чтобы ваше повествование вел рассказчик с четко сформулированной позицией, и не важно, в первом или третьем лице вы пишете. Описание места с точки зрения непредвзятого или всеведущего наблюдателя может произвести унылое впечатление. Оно может оказаться балластом, помехой в потоке повествования.

Зато описание места от лица того, кто ведет рассказ, – неотъемлемая часть нарратива, поскольку оно неотделимо от самого персонажа и зачастую демонстрирует его развитие. Есть в вашей рукописи простое нейтральное описание местности? Попробуйте переписать его так, будто смотрите на нее глазами персонажа. Чувствуете разницу? Ваши читатели тоже почувствуют.