Текст книги "Грузия. Перекресток империй. История длиной в три тысячи лет"

В августе 1121 года у Давита насчитывалось около 56000 воинов, включая 16000 кипчаков и нескольких крестоносцев: они разбили лагерь в ущелье Ничаби в сорока километрах к западу от Тбилиси. Обе стороны объявили священную войну. Армия противника состояла из сельджуков и была, вероятно, в три, может быть, в пять раз больше грузинской. Основную часть армии Давит оставил в самом ущелье, а сына Деметрэ послал наверх с левым и правым крыльями, чтобы окружить врага. Он обеспечил победу беспощадными предупредительными мерами: завалив ущелье деревьями и глыбами, чтобы его собственным воинам некуда было отступить; затем он послал в сельджукский штаб двести конных, вооруженных до зубов. Конные выдали себя за дезертиров, а когда их привели в штаб, начали рубить мусульманских вождей, приведя армию в полную панику. Тяжелая конница, включая франков-крестоносцев, завершила победу. Эта Дидгорская битва 12 августа 1121 года длилась всего три часа, но она уничтожила мусульманскую гегемонию над Грузией и Арменией. За последние три с половиной года царствования Давит обустроил свое государство на основе этой победы. Грузия стала неприступной христианской крепостью, которая еще сто лет будет властвовать на территории от Черного моря до Каспийского и от северных кавказских степей до Восточной Анатолии.

Через год после Дидгори Тбилиси вернули, не без кровопролития, в Грузинское государство: три дня подряд грабили северную, мусульманскую, часть города, а потом учредили свободный режим, терпевший все вероисповедания: христиане даже платили больше налогов, чем мусульмане. (В год мусульмане платили три денария, евреи четыре, а грузинские христиане пять: весь город обязался выплачивать каждый год в казну 10000 денариев.) В угоду мусульманам и евреям в Тбилиси было запрещено резать свиней. Вместо совета старейшин город управлялся наместником (шихной)[71]71
   Brosset M.-F. Éclaircissements а l’histoire de la Géorgie depuis l’antiquité. P., 1851. P. 243.


[Закрыть].

В 1123 году, несмотря на стычку между грузинскими и кипчакскими солдатами на подступах к ширванской столице Шемаха, Давиту удалось захватить весь эмират Ширван: западную, преимущественно христианскую часть он включил в состав своего царства и назначил Свимона, епископа Бедии и Алаверди, наместником; восточную, преимущественно мусульманскую, часть Давит отдал своей дочери с мужем Манучехром. Через год Давит стоял на берегу Каспийского моря и захватил Дербент; тогда армянское население города Ани пригласило Давита прийти и властвовать над ними. 60-тысячное войско Давита три дня осаждало город, пока он не сдался. Давит сослал мусульманского правителя и передал Ани в руки своего генерала Абулети и его сына генерала Иванэ Абулетисдзе. Давит теперь считался освободителем Армении, и его гербы объявляют его царем не только всех грузин, но и всех армян: ведь он вернул великой мечети Ани ее первоначальные формы и назначение христианского собора. Захватив столько спорных вассальных владениий вокруг грузинских границ, Давит был вынужден ввести новый военный и сословный ранг, монапире (пограничник): как немецкие маркграфы, монапире охранял границы, разведывал смежную вражескую территорию и снабжал царя данью и разведданными. В свою очередь, монапире получал феодальные права и даже мог завещать свой ранг сыновьям.

В то же время Давит председательствовал новым церковным собором, который пытался примирить армянские монофизитские и грузинские диофизитские христологические концепции. Грузинский католикос Иоанэ и выдающиеся богословы, например Арсен Икалтоели, который блестяще выступал на Руис-Урбнисском соборе, девять часов обсуждали вопросы раскола. Как можно было ожидать, две церкви не смогли объединиться, тем более что сам Арсен переводил на грузинский много антимонфизитских трактатов; тем не менее на армянских территориях, которые вошли в Грузинское царство, Давит IV сумел на время создать обстановку терпимости.

Если верить Собиранию милостыни, своеобразному сочинению из смеси фактов и вымысла, написанному в начале XIX века Иоанэ Батонишвили, использовавшим документы, тогда доступные Багратидам, а теперь утерянные, иерусалимский король Бодуэн II, переодетый дервишем, встретился с Давитом IV. Хотя это маловероятно, будущий Бодуэн II в 1117 году действительно находился в Гаргаре, части Армении, только что освобожденной грузинами: от Гаргара до Двина, столицы Армении, рукой подать[72]72
   Khubashvili L. Davit Aghmashenebelis presk’is zogierti sakitkhisatvis / Ed. B. K’udava. // [Ist’oriani: sametsniero k’rebuli]. Tbilisi, 2009. P. 181–193.


[Закрыть]. Весть о победных битвах Давита уже дошла до Иерусалима, когда первые крестоносцы начинали опасаться, что мусульманские силы возродятся: западным летописцам казалось, что грузинский царь воплощал собой легендарного царя-священника пресвитера Иоанна, грядущего с востока, чтобы спасти христианские народы.

Давит оставил своим потомкам только одно неоконченное дело, взятие Гянджи, мусульманского коммерческого и культурного центра. Его остальные завоевания уже привели к результату большого политического значения – появилось новое, неуничтожаемое слово, Сакартвело, буквально «земля картвелов», всеобъемлющее определение Грузии. Наследство Давита распространялось не только на политику. Грузинская культура была преобразована: Ширванский эмират, где слились кавказские албанцы, арабы и турки с иранцами, стал цветущим центром персидской культуры[73]73
   Крымский А.Е. Низами и его современники. Баку, 1981. С. 157–161.


[Закрыть]. Новоперсидский язык пользовался арабским шрифтом, и грамотность была теперь доступна не только эрудированным магам, а любому образованному человеку. Политическая мощь Персии ослабевала, зато поток персидской поэзии в новоиспеченных тюрко-ирано-арабских государствах был неисчерпаем. Ширван, когда Давит захватил его, был родиной поэта Хакани; в смежном эмирате Гянджа появилась череда придворных поэтов, самым гениальным представителем которой стал Низами Гянджеви. Вместо строго суннитского ислама распространялись терпимые исмаилитские и суфийские секты. Низам ал-Мулк, визирь сельджукского султана Малик-шаха, написал блестящий трактат об управлении. До 1100 года грузинская литература, подражая византийской, оставалась преимущественно духовной, но завоевание Ширвана открыло для Грузии новую, светскую культуру лирики, эпоса, философии, мистики с героической и романтической тематикой. Персия опять выдавливала Грецию из грузинского сознания, но в культурной, а не политической сфере. Влияние, однако, было взаимное: мусульманские правители, особенно ширванские, обращались к грузинскому царю с изысканным подобострастием, называя его «царем абхазов, осетин, и русских»; поэт Хакани даже заявляет: «Я стал носителем грузинской речи»[74]74
   Todua M. Kartul-sp’arsuli et’iudebi III. Tbilisi, 1979. P. 33.


[Закрыть]. Грузинская религиозная литература не переставала быть византийской по жанру и мировоззрению, но смыкание с восточным миром оживило и православные жанры: например, буддистская легенда Лалита-Вистар, преобразованная в христианскую повесть Балахвар и Джосафат, проникла через арабский вариант в грузинский, прежде чем распространиться, в переводе с грузинского на греческий, на Запад. Переводы с персидского сначала порождали грузинские подражания, а затем самостоятельное творчество, прославляющее царствование Тамар, правнучки Давита. Как ни странно, рыцарские ценности персидской поэзии сближали грузинскую культуру с миром крестоносцев и трубадуров, в отличие от сурового византийского духовного мира. Арабское слово раинди, раньше «обуздатель лошадей», теперь в грузинском недаром обозначало «рыцарь».

Именно в царствование Давита грузинский язык подвергся коренным изменениям: сдвинулись времена глаголов, у глаголов появились приставки, но, что более существенно, под влиянием Ширвана в лексику влился персидский запас слов, хотя предыдущие арабские и тюркские нашествия оставили относительно слабые следы на языке. Так же как церковнославянское влияние на русский, или норманно-французское на английский, иностранный язык обогатил грузинский бесчисленными синонимами и новшествами. К тому же, когда царский двор переселился из моноязычного Кутаиси в космополитичный Тбилиси и обстановка стала не церковной, а мирской, у феодальной знати пробудилась жажда к рыцарской литературе и веселому времяпрепровождению. Даже старый алфавит вышел из употребления и для мирян и солдат был заменен новой прописью мхедрули (для конных), больше подходившей для пера и бумаги нетерпеливых солдат и придворных, чем монументальный асомтаврули, созданный, чтобы писать долотом на камне. Замечательно, что одним ранним примером нового алфавита является записка, написанная самим Давитом.

Давит возил с собой библиотеку, даже когда воевал: он был одержим богословием, астрологией и историей, «деяния которой», по словам летописца, «он знал лучше любого другого царя». Судя по всему, и Коран, и персидские стихи он читал в подлиннике. В поэзии, как и в политике, Давит стремился к совершенству и создавал образцы для подражания для многих последующих царей Багратидов. От творческого наследия Давита остались только его одиннадцать Гимнов покаяния, свободных подражаний псалмам библейского царя Давида. Он отождествлял себя с ним и считал своим предком, потому что власть обоих покоилась на совершенных ими смертных грехах. Может быть, мы не должны толковать эти стихи как биографическую исповедь (например, чувство вины за то, что он сверг собственного отца)[75]75
   Жордания Ф.Д. Завещание Давида Обновителя. М., 1895 (для толкования чувства вины у Давита IV за то, что он насилием взял власть); Met’reveli R. Saist’orio nark’vevebi. P. 213–214.


[Закрыть], но они доказывают, что Давит был одаренным поэтом, способным на самокритику и обладавшим прозрением:

 
Каинов убийственный помысел,
Сифа сынов бесчиние,
непотребство исполинское,
скверну жителей пятиградия
многократно умножил я,
уподобясь потоку зла,
неудержимо вспять стремящемуся.
Египтян жестокосердие,
обычаи ханаанские,
и жертвоприношения,
и кудрей сплетение,
колдовство, волхвование —
все, что претит воле Твоей, —
перенял я кощунственно,
превзойдя примеры бесчиния.
…грешники,
средь которых – и первый я,
и средний, и последний,
как пучина бездонная
вобравший в себя потоки мерзости.
 

Изредка Гимны покаяния, возможно, намекают на политическую карьеру Давита: «Я пределы нарушил дерзостно, и прибавил дом к дому, и присоединил поле к полю, у немощных отнял их долю, об одном лишь лелея помыслы, чтоб соседей у меня не было, чтобы только один я населял всю эту землю»[76]76
   Агмашенебели Д. Покаянный канон // Пер. А.А. Гогешвили, Л. Григолашвили. Тбилиси, 1989. С. 30–39.


[Закрыть].

Давит предвидел, что рано умрет, и умер 24 января 1125 года. Его похоронили в Гелати, в комплексе собора, монастыря и семинарии, который он основал и который еще строился. Царь приказал, чтобы его тело положили под порогом, чтобы каждый входящий наступал на него. Он оставил два завещания (андердзи): первое, составленное в 1124 году по наущению его духовного отца Арсена Икалтоели, передает монастырю Шио-Мгвиме земли, конфискованные у мятежников, с просьбой поминать его в каждой службе[77]77
   Davit Aghmasheneblis anderdzi Shiomghvimsadme / Ed. A. Gogoladze. Tbilisi, 2000; Silogava V. Anderdzi Davit Aghmasheneblisa Shiomghvimisadmi. Tbilisi, 2003.


[Закрыть]. Второе завещание, написанное накануне смерти, короче и более спорное: Давит выражает свое удовлетворение тем, что оставляет после себя царство от Никопсии (сегодняшнего Туапсе) до Дербента, от Осетии до Арагаца (горы между Ани и Ереваном) и хвалит сына и наследника Деметрэ как самое дорогое ему благословение от Бога: «мудростью, и мощью, и мужеством превосходящего меня, и святостью». Но завещание самым неожиданным способом распоряжается престолонаследием:

«И детям, и царице моей вменяю, при посредничестве Божием, чтобы Деметрэ брата своего Цвата воспитал, и, если пожелает Господь и будет хорош, после себя сделал царем над отечеством, и сестер своих почтил, как детей моих возлюбленных». [Слово «цвата» бо2льшей частью специалистов толкуется как вариант наречия цота (немножко), но некоторые заключали, что «Цвата» – это прозвище Вахтанга, мальчика, которого родила вторая жена, Гурандухт.]

Второе завещание дошло до нас только в виде копии XIX века. Не исключено, что оно является подделкой. Само условие «если пожелает Господь и будет хорош» неуместно, когда говорят о престолонаследии Богом помазанного царя, и даже мысль о том, что наследник престола должен быть регентом младенца-брата, а не передавать престол своему собственному сыну, противоречит всему, что Давит и его предшественники делали, чтобы обеспечить неоспоримый переход власти от царя до царя. Спрашивается, не вставила ли это условие кипчачка Гурандухт, вторая царица, и ее сторонники, чтобы в конце концов ее шестилетний Вахтанг, наполовину кипчак, унаследовал престол? (У Гурандухт была и дочь Тамар, еще моложе Вахтанга, которая потом, как ее сводная сестра, тоже Тамар, вышла замуж за члена осетинской царской семьи.) Сознательно или нет, Давит, по-видимому, завещал бомбу замедленного действия, которую его сын и внук смогли обезвредить с огромным трудом. Арсен Икалтоели, тридцать лет дававший Давиту «надежду и путеводство», сочинил для Давита эпитафию, в 1127 году высеченную на надгробной плите в Гелати. На ней до сих пор можно прочитать:

 
Некогда в Начармагеви я угостил семерых царей,
Турок, персов, арабов из границ своего царства изгнал.
Рыб из здешних рек перебросил в тамошние.
Все это исполнив, я сложил руки на груди.
 

Сам Давит написал эпитафию попроще: «Вот мое покоище между одной вечностью и второй. Этого я желал, и здесь я поселился».

7
Деметрэ и Гиорги III

Когда в 1125 году двадцативосьмилетний Деметрэ I пришел к власти, он оказался в сложном положении. Во-первых, отец умер, не успев венчать его на царство перед духовенством и знатью; во-вторых, существовало второе завещание, по которому Деметрэ являлся просто регентом младшего брата. Грузия была фактически боевым фронтом с соседними мусульманскими государствами от Черного моря до Каспийского, сквозь Центральную Армению и Азербайджан: угроза превосходила силы даже крайне подвижной грузинской армии, несмотря на то что Давит IV своими завоеваниями оставил наследнику объединенное и хорошо защищенное царство. Давит завещал сыну «знамя мое счастливое, и доспехи мои царские, и хранилища мои верхние и нижние». Враги нового царя решили ковать железо, пока горячо: уже в 1125 году Деметрэ пришлось сражаться с сельджуками, которые осаждали Дманиси, крепость, охраняющую Тбилиси с юга (в 1130-х гг. Деметрэ потеряет, а потом вернет себе Дманиси). Все-таки Деметрэ смог захватить Хунани, на полпути к Гяндже, и таким образом превратить Триалетские горы в преграду дальнейших нашествий.

В следующем году Ширван восстал против грузинской власти, хотя эмиратом управлял зять Деметрэ Манучехр III. Ширваншаха и его мусульманский народ, искавших полной независимости, поддерживали сельджуки. С помощью своей сестры Деметрэ пошел на компромисс, и в 1129–1130 годах Ширван заново разделили, проведя новые границы по реке Тетрицкали (Аксу). Северо-западную область, частично христианскую, включили в Грузинское царство, а Манучехра признали эмиром юго-восточной, ограничив его независимость условием, что он будет платить Деметрэ налоги и в случае войны поставлять «столько тысяч человек, сколько потребуется». С другой стороны, такое подчинение оказалось спасительным для Ширвана, так как Грузия теперь защищала его от таких соперников, как Дербентский эмират. Деметрэ до некоторой степени стеснил свободу и Дербента, выдав свою дочь (имя неизвестно) за эмира Абу ал-Музаффара. Деметрэ доверял эмиру: все свое царствование тот держал важного дидгорского военнопленного в дербентской крепости. Ладить с мусульманскими соседями было для Деметрэ нетрудно, и не только потому, что он унаследовал обаяние отца: Грузия, как и Ширванский эмират, тогда гордилась своей религиозной терпимостью. На время Деметрэ нанял своим секретарем Ибн ал-Азрака, летописца Маяфарикина. Ибн ал-Азрак почти с недоумением вспоминает, что по пятницам Деметрэ ходил в тбилисскую мечеть, выслушивал проповедь от начала до конца и раз подарил мечети 200 золотых денариев: «От него я видел такое уважение к мусульманам, какого они не испытывали, даже будучи в Багдаде». Как Давит, так и Деметрэ чеканил монеты с арабскими надписями, освобождал мусульман от тяжелых налогов и жаловал им религиозные привилегии.

Для Деметрэ и его наследника Гиорги III труднее всего было удерживать армянскую столицу Ани. В то время как армянские христиане обрадовались освобождению от мусульманской власти, армянская и грузинская знать боялась, что потеряет автономию, и считала, что мусульманское вассальство для них будет более выгодным. Деметрэ отреагировал быстро, выпустив из тюрьмы Абулсуара, мусульманского губернатора, которого задержал Давит. В 1126 году Фадл, сын Абулсуара, вернулся из ссылки в Хорасане; он дал Деметрэ ложную клятву верности, чтобы взять в свои руки власть над Ани у грузин Абулети и Иванэ Абулетисдзе. Спрашивается, почему Абулети и Иванэ, возможно, без согласия Деметрэ, но, без сомнения, при потворстве местных старшин без протеста сдали город Фадлу? Армянские историки оговаривают сдачу тем, что Абулети сначала хотел спасти только себя самого, а потом свою семью и христианских сограждан. Но через несколько лет стало ясно, что Иванэ Абулетисдзе уже задумал свержение Деметрэ.

В 1130 году Насир ад-Дин Сукман, султан Хлата (тогда столица Шах-Армении на озере Ван, а сегодня Ахлат), предпринял первую попытку изгнать грузин из остальной Армении: эти попытки будут повторяться еще тридцать лет. Эмир Фадл тоже старался расширить свою территорию, захватив сначала Двин, а потом Гянджу. Деметрэ пришлось договариваться с этим энергичным захватчиком, и они решили, что собор Ани останется христианским храмом и что Деметрэ будет «защитником» местных христиан. Напряженное противостояние длилось двадцать лет, пока еще более могучий мусульманский правитель, эрзурумский эмир Салдух, не пришел и не взял Ани.

Сдав город Фадлу, Абулети с сыном бежали в Дманиси. Почти сразу стало понятно почему. В 1131 году Абулети узнал, что его сын Иванэ вместе с тринадцатилетним самозванцем Вахтангом, сводным братом царя, замышлял убийство Деметрэ. Абулети разоблачил сына, но и отца, и сына заточили в Дманиси, пока не поймали третьего заговорщика, после чего их всех вместе отдали под суд. Суд оправдал Абулети и, к общему удивлению, учитывая, что каждое второе поколение семьи Абулети было изменниками, простил Иванэ Абулетисдзе. Прощение было, однако, показное: Иванэ назначили военным командиром в Гарни, вблизи от Еревана, и там по приказу Деметрэ его благоразумно обезглавили. Сын Иванэ Тиркаши бежал в Шах-Армению, где эмир назначил его губернатором Аршаруникской провинции, и двадцать лет дожидался смены политического климата. Вахтанга Деметрэ не пощадил: он приказал выколоть ему глаза, и искалеченный двадцатилетний Вахтанг в 1138 году умер.

Деметрэ выдался передых всего на два-три года. В 1137 году на границах Грузии образовалось могучее новое государство: Шамс ад-Дин Элдигюз (бывший кипчакский раб, женившийся на вдове султана Тугрула)[78]78
   Brosset M.-F. Éclaircissements а l’histoire de la Géorgie depuis l’antiquité. P., 1851. P. 247.


[Закрыть] основал династию, которая охватит Южный Азербайджан, Северо-Западный Иран и бывшую Кавказскую Албанию. Деметрэ спасло землетрясение 1139 года, разрушившее Кавказскую Албанию, сровнявшее Гянджу с землей, унесшее больше 20000 жизней[79]79
   Brosset M.-F. Op. cit. P. 243.


[Закрыть]. Деметрэ сразу вторгся в разоренную страну, разграбил развалины, уничтожил оставшихся в живых обитателей, снял ворота Гянджи с петель и перевез их в монастырь Гелати, где высек на них: «Я, царь Деметрэ, разбил Кавказскую Албанию и взял навсегда эти ворота». Ворота он повесил у гроба отца.

Сельджукский султан и азербайджанский Атабаг решили отомстить и в 1143 году попытались вернуть Гянджу. Деметрэ выиграл битву, но потерял город по мирному договору: выдав дочь Русудан за мосульского султана Масуда Темирека, он сделал Гянджу ее приданым. (Масуд умер в октябре 1152 г.; Русудан затем стала последней женой хилого хорасанского султана Гияса ад-Дин Санджара-шаха, умершего в 1157 г., так что бездетная Русудан вернулась в Грузию, обогащенная опытом мусульманских дворов, и стала советницей своего брата Гиорги III и племянницы царицы Тамар.) В 1154 году, к концу своего царствования, Деметрэ таким же неудачным способом выдал свою младшую дочь (имя неизвестно) за волынско-владимирского князя Изяслава Мстиславовича. Альянс был многообещающим: Изяслав приходился внуком великому князю Владимиру Мономаху. Но как только медовый месяц закончился, Изяслав умер, и никакого политического союза между православными странами не последовало. Как в шахматной игре, Деметрэ двигал тремя дочками: по крайней мере одна из этих пешек стала в конце концов влиятельным ферзем.

В 1140-х годах грузинские феодалы уже подозревали, что Деметрэ невзлюбил своего старшего сына Давита и назначил младшего Гиорги наследником. Почему отец с сыном поссорились, неизвестно. Может быть, у Давита были пороки; не исключено, что семья Абулети и статус города Ани оказались яблоком раздора. Те феодалы, которые раньше поддерживали самозванца Вахтанга, теперь возмущались, что Деметрэ лишает Давита наследства, но агитировали за сдачу Ани мусульманам. Недовольство было подпольным, ибо мстоварни-разведчики работали так же хорошо при Деметрэ, как при Давите. Впервые оно проявилось в 1155 году.

Еще раз из-за Ани вспыхнула война. Арабский историк ал-Фарик (который находился при дворе у Деметрэ в 1154–1155 гг.) отмечает, что в 1153–1154 годах правитель Ани, Фахр ад-Дин Шаддад, нарушил клятву верности и пригласил эрзурумского эмира Салдуха взять город под опеку, так как Эрзурум обещал брать с граждан меньше налогов, чем Тбилиси. Когда Деметрэ узнал об этом приглашении, он уже стоял так близко от Ани, что за один день его армия дошла до городских стен. Грузины схватили эрзурумского эмира и отвезли его в Тбилиси, но по непонятным причинам освободили в обмен на выкуп в 100000 денариев. Феодалы (включая некоего Васака с братом), устроившие выкуп эмира, были именно те, которые поддерживали царевича Давита против отца и младшего брата. Соборяне и старейшины Ани все-таки не угомонились: через год они свергли Фахра ад-Дина и назначили его брата Фадла правителем города.

К концу 1155 года грузинские бунтовщики нанесли удар: против своей воли Деметрэ постригся в монахи, и престол перешел к Давиту V. Давит сразу наградил сторонников, пригласив Тиркаши, внука Абулети, вернуться из ссылки, чтобы стать главнокомандующим (амирспасалари). Двоих из мятежников, братьев Сумбата и Иванэ Орбели, продвижение Тиркаши разгневало. Через шесть месяцев Давита V отравили братья Орбели, подстрекаемые то ли бывшим царем Деметрэ (который будто бы в монастыре все молил Бога, чтобы его старший сын погиб), то ли младшим братом Давита, Гиорги. На это темное дело документы света не проливают. По установленному порядку и по закону, после смерти Давита престол должен был унаследовать его молодой сын Демна. Согласно одному источнику, Деметрэ, узнав о смерти Давита, вышел из монастыря, чтобы венчать своего младшего сына Гиорги на царство; другие источники утверждают, что Деметрэ, как и Давит, неожиданно умер не своей смертью, а Гиорги III незаконно забрал власть в свои руки. Армянские летописцы не осуждают Давита V, а утверждают, что Давит на смертном одре назначил Гиорги регентом молодого Демны: последнее неправдоподобно, учитывая взаимную ненависть братьев. На самом деле Деметрэ то ли вернулся в монастырь Давита-Гаресджа, то ли никогда не покидал его: он переименовал себя в Дамианэ и писал гимны, из которых самый известный – чрезвычайно красивый и трогательный Хвала Богородице: «Ты – виноградная лоза, вновь распустившаяся; ветвь нежная, в Эдеме посаженная; и сама собою ты солнце сияющее». Единственные следы Деметрэ-Дамианэ после 1156 года – это персидская ода на его смерть, сочиненная ширванским поэтом Фелеки (небесный) в тюремной камере (Фелеки сам умер в 1160 г.), а также портрет 1194 года, изображающий покойного царя в монашеской рясе. Деметрэ умер одновременно со своей сестрой Тамар, бывшей в то время игуменьей в монастыре Тигва.

Когда в 1156 году Гиорги III унаследовал престол, то ли благодаря убийству, то ли по всем законам престолонаследия он уже женился на изумительно красивой Бурдухан, дочери осетинского царя Худдана. У них долго не было детей, а когда наконец Бурдухан начала рожать, она рожала только дочерей. (Две дочери Гиорги III, Тамар и Русудан, были воспитаны его два раза овдовевшей сестрой Русудан.) Так как не было сына-наследника, Гиорги III знал, что само существование его племянника Демны, сына Давита V, подвергало его царствование опасности и возбуждало у феодальной знати желание утвердить потерянные права. Тем не менее феодалы решились на попытку государственного переворота лишь через двадцать лет. Они откладывали бунт, потому что Гиорги сразу принял меры: он преследовал всех, кто поддерживал Давита V. Тот Васак, который помог эрзурумскому эмиру Салдуху избежать плена и потом принял сторону Давита, вместе с братом уехал в Эрзурум, где благодарный Салдух назначил его командующим армией и приказал ему предпринять наступление против Грузии. Братья Орбели, убившие царя Давита V, негодовали, что им тем не менее отказали в повышениях и наградах (Иванэ Орбели уже служил главнокомандующим), и сами участвовали в заговоре против Гиорги. Молодой Демна перестал казаться Гиорги опасным только после того, как его удалили из Тбилиси в дом Иванэ Орбели, обязавшегося воспитать молодого цесаревича. Гиорги тешился мыслью, что честолюбие Иванэ Орбели утихло. В любом случае, когда Демна стал взрослым, он женился на дочери Иванэ Орбели, и это исключило для него возможность престолонаследия, так как грузинские цари могли жениться только на дочерях или сестрах иностранных царских семей, иначе грузинские феодальные семьи могли бы либо кичиться родными связями с царским домом, либо завидовать тем, у кого такие связи были.

Пока бунтующие феодалы только кипели, Гиорги III занимался военными достижениями. Ани уже был в его руках, так как Васак взял его для Грузии, прежде чем сбежать. Не обращая внимания на угрозы эрзурумского эмира, в 1160 году Гиорги вдруг потребовал у эмира Гянджи будто бы годами неоплачиваемые налоги и приказал недоимщику-эмиру самому явиться с наличными. Эмир ответил, что он идет не с деньгами, а с армией, которая будет осаждать Тбилиси. Гиорги проиграл и битву, и недоимку. Через год город Ани обманул его надежды: Гиорги назначил губернатором Садуна, который ему казался верноподданным. Как только Садун приехал в Ани, он укрепил город, и Гиорги пришлось арестовать и казнить его. Ани отдали двум феодалам, Иванэ Орбели (приемному отцу и будущему тестю Демны, и Саргису Мхаргрдзели (длинноплечий), члену могучего полугрузинского, полуармянского рода. Саргис Мхаргрдзели, как многие его потомки, стал и амирспасалари в армии, и мандатуртухуцеси в государстве.

К 1162 году турки в Диярбакыре, Эрзуруме и Хлате объединились против Грузии, и Гиорги пришлось собрать коалицию из военных, министров, главного секретаря (мцигнобартухуцеси), конного командира и горстки надежных феодалов, чтобы отразить их и отогнать от грузинских границ. Блестящая и кровавая победа над более многочисленными силами, чем грузинские[80]80
   Brosset M.-F. Op. cit. P. 255.


[Закрыть], кончилась тем, что Гиорги освободил всех горожан Ани и передал им свои доходы от грабежа, чтобы заново построить церкви и дворцы. Эта победа заставила Шамса ад-Дин Элдигюза и его азербайджанские войска отказаться от замышлявшегося ими нападения на союзный Гиорги Ширван. Однако зимой 1163 года Элдигюз повернул на запад, соединился с эрзурумскими войсками и разрушил армянскую крепость Гаги; направляясь к Ани, Элдигюз разорил всю Северную Армению. Ответным ударом Гиорги еще раз напал на Эрзурум и захватил Салдуха: но и в этот раз Салдуха выкупили – его сестра Шах-Бануар, жена правителя Хлата, послала Гиорги очень ценный подарок. В конце концов через два года все мусульманские армии отступили: весь Азербайджан на северо-западе от Гянджи опять был в грузинских руках. На сдачу Ани, однако, эмиры еще не были согласны: Элдигюз придумал компромисс, который Гиорги принял: в 1165 году Ани стал формально грузинским вассалом, но управлял городом Махмуд из рода Элдигюзов. Тем временем на севере дербентский эмир, пренебрегши признанным им грузинским суверенитетом, собирал многочисленную и многонациональную армию из осетин, хазаров, кипчаков-перебежчиков и русских: к концу 1160-х (или в начале 1170-х) он вторгся в Ширван, которым тогда управлял двоюродный брат Гиорги, Ахсартан I. Гиорги отозвался на просьбу Ахсартана о помощи, и грузинские армии жестоко наказали Дербент, отдав Ширвану часть дербентской территории, так что власть Ахсартана теперь распространилась до Каспийского моря[81]81
   Мамедов С. Стратегическая операция объединенных сил ширвано-грузинских войск по отражению нашествия русов, хазар / Ред. Б. Кудава // Историани. Тбилиси, 2009. С. 211–218 (дает ширванскую точку зрения на эту кампанию, как она отразилась в поэзии Хакани).


[Закрыть]. В этой победоносной войне блестяще и героически сражался и Мануэл Комнин, отец будущего трапезундского императора (вместе с женой Русудан, дочерью Гиорги, Мануэл приехал в Тбилиси к тестю в гости).

По словам летописца, Гиорги III мог теперь царствовать «в радости, отдыхая и охотясь». Но десять лет победных войн исчерпали людские и денежные ресурсы страны и обострили недовольство во всех слоях общества. Гиорги пришлось отменить освобождение церковных поместий от налогов, тем самым вызвав отчуждение самой могучей, кроме феодальной знати, политической силы. Гиорги тешился мыслью, что военные доблести делали его почти равным деду Давиту IV. Хакани, ширванский придворный поэт, сочинитель не только философской лирики, но и панегириков, именовал Гиорги по-персидски: «новым Августом… более великим, чем Иракл… непревзойденным в этом мире… верховным защитником Креста… мечом Мессии… воплощением Христа».

В 1170-х годах Грузия уже не воевала с соседями, но ее генералы не могли сидеть сложа руки. Они объявили, что не хотят «воздерживаться от боя и грабежа», и занялись этнической чисткой, изгоняя последних турецких кочевников из Тао и из долины Куры. Только летом 1172 года Гиорги прибег к силе: он занял Двин, армянскую духовную столицу, разграбил город, но предоставил его местному феодалу, Анании. К концу 1174 года Ани стал наконец полностью грузинским владением: Гиорги заточил шаха мусульманской Армении и назначил Иванэ Орбели губернатором.

Но Иванэ Орбели был неисправим: через год он решил, что получит больше денег и почтения от турок, и собрался отдать Ани Элдигюзу и эмиру Арслану. Ему воспротивились и горожане, и духовные лица. Епископ Басег остался верным Гиорги III, который отблагодарил его тем, что выкупил Апирата, брата епископа, у турок и назначил его анийским эмиром. Эмир Арслан был пленен, и Ани стал неоспоримым грузинским владением. Элдигюз и Арслан в последний раз сделали попытку нападения, вторгшись с азербайджанскими и хамаданскими войсками в Северную Армению, но в 1175 году их изгнали из Лоре и Дманиси, и они отступили в Двин, который остался мусульманским до конца века.

К концу 1170-х годов Грузия была до такой степени изнурена войной, что она могла предпринимать только мелкие стычки в Западном Тао-Кларджети, вместе с армянскими солдатами отбирая территорию, которую Давит Таоский отдал византийцам и которая осталась в руках сельджуков. (Несмотря на послевоенное истощение, литературное творчество в Грузии расцветало: сочинялись крупные прозаические сочинения, например рыцарская эпопея Амирандареджаниани, с гениальной изобретательностью свободно переводились с персидского такие свободомыслящие и эротические поэмы, как Вис и Рамин Фахра ал-Дина ал-Гургани.) Наконец Гиорги III обратил внимание на внутренние неурядицы. Около 1170 года был введен суровый закон против разбоя и воровства. Впервые в Грузии преступления против личности и собственности нужно было искупать не вергельдом (денежной компенсацией), а отбыванием установленного законом наказания. Вдобавок к уже созданной службе безопасности мстоварни Гиорги III учредил новую полицию – «вороловы», мпаравтмедзебелни. К концу 1170-х годов, когда разбой стал настоящим бедствием, вышел декрет, чтобы воров и разбойников вешали на деревьях рядом с их добычей, если она найдена. В то время пытка, кроме выкалывания глаз и оскопления государственных изменников, была в Грузии редким явлением. К обезглавливанию изменников прибегали только тогда, когда ссылка и анафема оказывались недостаточным устрашением, и тогда палачами назначали негрузин. Но смертная казнь через повешение осталась драконовской мерой для разбойников на целый век, даже в царствование мягкосердечной царицы Тамар.