Текст книги "Мокрушники на довольствии"

12

Услышав выстрел, я тотчас бросился на пол. Не научившись этому за два года в армии, я постиг сию науку за девять лет службы при Эде Ганолезе. Поэтому я провел несколько секунд, зарывшись носом в половик, пока не понял, что звук, доносящийся до меня, – ни что иное как топот ног человека, бегущего по коридору к лифту.

Я кое-как поднялся на ноги и, распахнув дверь, успел увидеть, как задвигаются створки лифта. Я даже мельком не видел этого парня. Пробежав по коридору, я несколько раз надавил на кнопку «вверх», хотя и знал, что это не принесет никакой пользы, и лифт не поднимется ко мне, пока не довезет умника до самого низа. Пока он доползет, пока я сяду да опущусь, умник успеет добежать до середины Нью-Джерси.

Вернувшись в двери квартиры, я захлопнул ее. Я так и так собирался уходить, вот и решил отправиться в путь без промедления. Лифта надо было ждать несколько секунд, и я посвятил их размышлениям о причинах всей этой пальбы.

И тут наступило озарение. Я попал в газеты, потому что подозревался в убийстве Бетти Бенсон. Парень, за которым я охотился, должно быть, прочел статью и понял, что опоздал к Бетти, что я уже побывал у нее и знал все то, что знала она.

Лифт поднялся, я вошел и нажал кнопку первого этажа. Коль скоро я намеревался встретиться со всеми, кто был перечислен в моем списке возможных подозреваемых, рано или поздно мне придется разговаривать и с парнем, который только что норовил прикончить меня.

13

Я решил начать с Джонни Рикардо, не потому что он был главным подозреваемым, а потому что находился ближе других. Он владел клубом любителей вечерних трапез на Восточной пятьдесят девятой улице, который почему-то назывался «Пивнушка Джонни». Я взял такси, а «мерседес» оставил в гараже, ибо только приезжему придет в голову искать место для стоянки в радиусе десяти кварталов от «Пивнушки Джо» в девять часов вечера.

Зал в «Пивнушке Джо» был перегорожен надвое. В передней половине размещался бар, а в задней – ресторан, где дважды за вечер выступали исполнители народных песен и комики, косящие под слабоумных или под Морта Сала и Орсона Бина.

Я миновал бар и вошел в ресторан. Минутку постоял в дверях, разглядывая людей, сгрудившихся в полумраке маленьких столиков, коричневые занавески и сцену размером с письменный стол, которая сейчас была пуста. Тут возле меня вырос официант в черно-белом одеянии, как на похоронах, и предложил показать мне столик.

– Я не хочу есть, – ответил я. – Мне надо поговорить с Джонни Рикардо.

Выражение его лица неуловимо изменилось, и он сказал.

– Не уверен, что он у себя. Кто хочет его видеть?

– Передайте, что я от Эда Ганолезе, – ответил я, считая, что это имя скажет ему больше, чем мое собственное. У нас с Джонни Рикардо по какой-то непонятной причине никогда не было общих дел, хотя Джонни почти наверняка был так или иначе связан с Эдом Ганолезе.

– Я посмотрю, в кабинете ли он, – сказал мой приятель. – Если угодно подождать в баре…

– Ничего, я подожду здесь, чтобы вам не так далеко ходить.

Он незаметно пожал плечами и бесшумно удалился. Я потоптался на месте, оглядываясь по сторонам, вскоре официант вернулся и сказал:

– Он у себя. Вон за ту занавеску и вверх по лестнице. Первая дверь направо.

– Благодарю.

Во исполнение указаний я миновал коричневую портьеру, поднялся по лестнице, покрытой коричневой дорожкой, открыл коричневую дверь, первую справа, и прибыл в кабинет Джонни Рикардо. После коричневого изобилия снаружи комната была почти невидима. Сплошная серость: серые стены, серый письменный стол, серый ковер, серый конторский шкаф, серые шторы на двух окнах и серая корзина для бумаг возле серого стула. Даже картина на стене была выполнена в разных оттенках серого.

Серой была и личность, восседавшая за письменным столом. Вполне под стать своему кабинету и костюму. У парня была бледная бескровная физиономия, испещренная глубокими морщинами, вылинявшая шевелюра, бесцветные глаза и серые костлявые руки, торчавшие из серых рукавов пиджака.

Он поднялся, и его тонкие губы сложились в улыбочку.

– Я Джонни Рикардо, – представился серый человек высоким и надтреснутым серым голосом, протягивая свою костлявую руку, которую я принял с осторожностью, стараясь не сломать в ней что-нибудь. Я тоже назвался.

Джонни продолжал улыбаться.

– Так вы, говорите, от Эда Ганолезе?

– Совершенно верно.

– Что ж, надеюсь, вам от меня ничего не нужно. Знаете ведь, как оно бывает, – он улыбался, но глаза смотрели настороженно. Жестом указав на серый стул у стола, Джонни пригласил: – Усаживайтесь.

– Благодарю.

Когда мы оба уселись, он спросил:

– Что привело вас сюда? Надеюсь, ваш приход не влетит мне в копеечку?

Я покачал головой.

– Нет, я пришел не за этим. Насколько мне известно, на вас никто не жалуется.

– Рад слышать, – ответил Джонни, глядя все так же настороженно и ежесекундно стискивая костлявыми пальцами подлокотники стула.

– Я пришел из-за девушки, которую вы когда-то знавали. Мэвис Сент-Пол. Возможно, вы ее помните?

– Мэвис? – он растерялся, но ухитрился остаться все таким же улыбчивым.

– В нашем деле приходится встречаться со столькими девушками. – Джонни отвел от меня глаза и принялся изучать картину на стене. – Мэвис, – повторил он. – Мэвис Сент-Пол. Весьма необычное имя.

– Это сценический псевдоним, – пояснил я.

– Певичка?

– Нет, актриса. Насколько я слышал, певицей она была неважной.

– Мэвис… Мэвис… О, бог мой, ну да! Конечно, конечно. Мэвис! Черт, три года прошло, а кажется, что только вчера! – Он опять смотрел на меня, удивленный и обрадованный этим напоминанием о старой доброй Мэвис. – Что вы хотите знать про Мэвис?

– Разве вы не читаете газет?

– При моей-то работе? – Он широко развел руками и криво улыбнулся мне.

– Только не при этой работе, дружище. У меня строго ненормированный день, и я почти безвылазно сижу вот за этим столом, когда не сплю, или проверяю актеров, или смотрю, чтобы бармены не запускали руку в кассу. У меня нет времени на газеты, телевизор и тому подобную чепуху.

– Значит, вы ничего не знаете о Мэвис?

– Ничего не знаю о Мэвис?

Я пропустил это мимо ушей. Раз или два легавые норовили пустить эту уловку в ход в разговорах со мной. Если он уже знал ответ, то мог забыть, что я ему ни черта не говорил, и выдать себя в ходе дальнейшей беседы. Поэтому я не стал ему отвечать, а вместо этого спросил:

– Вы не помните, давно ли виделись с ней в последний раз?

– С Мэвис? О, боже, да уж целая вечность прошла. Не помню. Во всяком случае, не меньше трех лет. Она бросила меня ради какого-то шута с телевидения. То ли Мартин, то ли Морган, уж и не знаю. Нам с ней просто было весело, как в песне поется. Я знал, что она не задержится у меня надолго, а она знала, что я не хочу слишком затягивать отношения. Знаете ведь, как оно бывает.

Я подумал об Элле, о веренице девочек, предшествовавших ее появлению, и о том, что Элла совсем не похожа на других. И сказал:

– Да, я знаю, как оно бывает. И вы не видели Мэвис с тех пор, как она ушла от вас к этому самому Моргану?

– Моргану или Мартину – что-то в этом роде. Начинается с «м». Имел какое-то отношение к телевидению.

– Да. Но встречались вы с ней после этого или нет?

– С Мэвис? Нет, разумеется, нет. Я уж и не знаю, как ее вообще угораздило подцепить меня. Она не собиралась работать в ночных клубах. Мэвис была актрисой, увеселения – не ее область. И она не могла спеть ни одной ноты.

– Это я слышал. Ну, а какая она была? К какой разновидности девушка принадлежала?

Он улыбнулся мне.

– О, Мэвис была себе на уме, эта девица знала, чего хочет.

– Ну, и чего она хотела?

– Денег, – ответил он, – Только денег, много денег и больше ничего.

– Она и впрямь стремилась стать актрисой?

– Несколько странным образом. Она считала, что актриса – это непременно знаменитость. А став знаменитым, вы неизбежно разбогатеете. Она просто не могла представить себе знаменитого бедняка. В общем, ее стремление проистекало все из того же источника. Она жаждала денег, больших денег. Даже спала со своим преподавателем, чтобы бесплатно брать уроки актерского мастерства. Прижимистая сквалыга.

– Хапуга, да?

– Нет! Она была очень милой. Черт возьми, поймите меня правильно. Мэвис не была стервой с тяжелым взглядом и волосами, обесцвеченными перекисью водорода. Не то что мегера, с которой я встречаюсь сейчас. Ничего общего. Она была милым ребенком, с которым легко поладить; спать с ней было одно удовольствие. Понимаете? Но одним глазом она всегда высматривала, где бы сорвать доллар.

– Почему вы говорите о ней в прошедшем времени? – спросил я. – Она что, умерла?

– Мэвис? Насколько я знаю, нет. Она где-то здесь, возможно, все еще с этим субчиком с телевидения, как там его звать, черт возьми. Хотя сомневаюсь. Вероятно, дурачится сейчас на чьей-нибудь яхте, наслаждаясь жизнью и поминутно заглядывая в свою сберкнижку. Нет, я говорю о ней в прошедшем времени потому, что для меня она – пройденный этап. Мое прошлое. Через полчаса после ухода отсюда вы тоже станете моим прошлым, и я буду говорить о вас в прошедшем времени. Но это вовсе не значит, что вы умрете.

– Мне просто стало любопытно, – сказал я и попытался кинуть ему наживку, дабы посмотреть, что из этого получится. – А что Бетти Бенсон?

– Кто?

Мне показалось, что это вполне правомерная реакция, но ведь я неважный знаток психологии.

– Бетти Бенсон, – повторил я.

Джонни опять заулыбался.

– Вы шутите, – сказал он. – Так никого не зовут.

– Но эту девушку звали именно так.

Он с улыбкой вздернул брови.

– Звали?

Я дал маху. Поэтому глуповато улыбнулся и сказал:

– У меня тоже есть прошлое. Это я от вас заразился. Зовут. Я о Бетти Бенсон.

– А что, я должен знать эту девушку? Мэвис-то я знаю, но не знаком ни с какой Бетти Бенсон.

– Мне подумалось, что вы могли видеться с ней. Она была… э-э-э… она

– подруга Мэвис.

Он на минуту задумался, потом покачал головой.

– Боюсь, что нет. Я еще могу потратить минуту, припоминая, кто такая Мэвис Сент-Пол. Это не совсем обычное имя, но где вы видели в Нью-Йорке шлюху с заурядным именем и фамилией? К тому же, три года прошло. Но Бетти Бенсон… Я наверняка запомнил бы цыпочку с таким именем, попадись она мне на глаза.

– Да, надо думать, – согласился я.

– Кстати, почему вдруг такой интерес к Мэвис? – спросил он. – У нее возникли трения с синдикатом?

Я никогда не употребляю в речи слово «синдикат». Не знаю, что приходит мне в голову, когда вы слышите это словечко, но у меня в мозгу оно прочно связано с газетными фельетонами, рубрикой «Как добиться взаимности в любви» и прочей чепухой в том же духе. Людей, продающих этот бред всем газетам страны, можно смело назвать «синдикатом». Предприятие, на котором я работаю, не дает советов несчастным влюбленным, разве что, возможно, тот его отдел, где заправляет Арчи Фрайхофер. Я работаю на компанию, на предприятие, на организацию. Но уж никак не на синдикат.

Но я не стал сообщать об этом Рикардо, а просто сказал:

– Мне толком не известно, в чем дело. Я всего лишь мальчик на побегушках.

– Надеюсь, она не попала в беду, – сказал Джонни.

– Думаю, что нет. Вы знаете что-нибудь о ее муже?

Он вытаращил глаза.

– О муже?

– Мне сказали, что она вышла замуж до своего приезда в Нью-Йорк.

– Вот те на. Не помню, чтобы она когда-либо говорила об этом.

– Ну что ж, – произнес я, вставая, – большое спасибо за то, что уделили мне время.

– Пустяки, – ответил он. – Я готов помочь всем, чем могу, кроме денег.

– Джонни рассмеялся кладбищенским смехом. – На все сто процентов. Но если надо раскошеливаться, то десять процентов готовности долой. Должен же я иметь прибыток, а?

– Да, согласился я и пошел к двери, но на полпути остановился и вернулся к столу. – Кстати, у вас есть пистолет?

– При чем тут это?

– К Мэвис это не имеет отношения. Дело совсем в другом. Я чуть было не забыл вас спросить…

– Слушайте, я согласен вам помогать…

– Просто мне стало любопытно, есть ли у вас пистолет, – сказал я.

– Разумеется, есть. Я держу в сейфе крупные суммы денег, и…

– Вам нет нужды оправдываться, – успокоил я его. – Я просто полюбопытствовал. Где он, у вас в столе?

– Да, но я не…

– Можно взглянуть?

– Послушайте, – начал он, и серость сменилась снежной белизной. – Послушайте, в чем дело? Я никогда не причинял вреда Эду Ганолезе…

– Не волнуйтесь вы так. Я вовсе не собираюсь убивать вас из него. Будь иначе, я бы нашел менее людное местечко, чем этот ваш клуб. Я просто хочу взглянуть на пистолет, и все.

– Зачем?

– Увлекаюсь стрелковым оружием.

Я протянул руку, Джонни затеял поединок взглядов, норовя заставить меня опустить глаза, но я был не один. Из-за моей спины на Джонни пялились Эд Ганолезе и вся организация, и в конце концов отвернуться пришлось ему. Он пожал плечами и выдвинул ящик стола.

Пистолет, который протянул мне Джонни, был настоящим чудовищем. Автоматический «кольт» сорок пятого калибра. Имея такой, можно усеять трупами все горы и долины.

– Думаете, вас придут грабить слоны? – спросил я.

– Пистолет, он и есть пистолет, – ответил Джонни. Это было не совсем так, но я не стал с ним спорить. Я поднес дуло к носу, но не унюхал ничего, кроме запаха холодной стали. Извлек обойму. Она была полна. Передернул затвор. Механизм был вычищен и обильно смазан. Из этого пистолета уже давно не стреляли.

– Другого оружия у вас нет? – спросил я.

– Нет.

Я возвратил Джонни его адскую машину, и тут он сказал:

– Мэвис мертва, верно? Ее что, застрелили? С кем она гуляла последнее время? С Эдом Ганолезе?

– Вам следовало бы почаще читать газеты, – посоветовал я.

14

Следующим я решил посетить Сая Грилдквиста, поэтому удалившись на квартал от «Пивнушки Джонни», зашел в аптеку, чтобы позвонить. Я толком не знал, где искать продюсера, когда идет его спектакль, он мог быть и в театре, и дома. Сперва я позвонил в театр, где мне сообщили, что Сай будет в своей конторе только на другой день после обеда. Тогда я попробовал дозвониться до квартиры.

Сай самолично снял трубку. Судя по его глухому зычному голосу, он уже много лет прикуривал одну сигару от другой.

– Грилдквист у телефона, – сообщил он мне и умолк, дожидаясь, когда я назову себя.

Мне не хотелось загодя оповещать его о приходе человека, который желает говорить с ним о Мэвис Сент-Пол, поэтому я сказал:

– Я драматург, мистер Грилдквист. Пока мои пьесы не ставились, но…

Как я и думал, он тотчас принялся отделываться от меня, пустив в ход дежурный набор расхожих фраз.

– Извините, но сейчас я занят «Далекими барабанами» и, боюсь не смогу прочесть пьесу, которая не одобрена театральными агентами. Советовал бы вам обратиться к одному из них.

– О, – проговорил я. – Что ж, большое спасибо.

– Всегда к вашим услугам, – ответил он.

Я вышел из аптеки, подозвал такси и поехал к Грилдквисту, который проживал в районе восточных шестидесятых улиц. Всего в четырех кварталах от жилища Мэвис Сент-Пол, хотя в Нью-Йорке такого рода обстоятельство ровным счетом ни о чем не говорит. Жить в нью-йоркской квартире – все равно что иметь дом на Луне. В сущности вы один в радиусе миллиона миль.

Дом Грилдквиста стоял совсем рядом с Пятой авеню и парком, и я сразу понял, что попасть внутрь будет непросто. В подъезде дежурил швейцар, а у него за спиной на стене висел маленький телефонный коммутатор. Следовательно, без согласия жильца мимо швейцара не прошмыгнешь.

Стало быть, придется все-таки оповестить Сая Грилдквиста о своем приходе. Я поднялся на крыльцо, и, когда швейцар открыл мне дверь, переступил порог.

– Кого вы желаете видеть? – спросил швейцар.

– Мистера Грилдквиста, – ответил я.

– Ваше имя?

– Скажите ему, что я от Эрнеста Тессельмана, – попросил я в надежде, что Грилдквисту известно, кто такой Эрнест Тессельман. – Пришел поговорить о Мэвис.

– Мэвис?

– Совершенно верно.

– А как ваше имя, сэр?

– Просто скажите, что я от Эрнеста Тессельмана, – повторил я.

Несколько секунд он переваривал мои слова, потом пожал плечами и пошел к своему коммутатору. Я ждал, разглядывая блестящий кафель и мрамор подъезда. Наконец швейцар вернулся и сказал:

– Квартира одиннадцать Си, сэр, поднимитесь на первом лифте.

Я поблагодарил его и воспользовался первым лифтом. Квартира 11-Си располагалась в дальнем конце коридора, и Грилдквист открыл дверь, едва я успел нажать на кнопку звонка.

Он пригласил меня войти и повел в гостиную, где предложил сесть. Потом осведомился, не угодно ли мне чего-нибудь выпить. Я пробормотал что-то насчет виски с водой, и Грилдквист отправился готовить выпивку, а я тем временем оглядел комнату.

Похоже, быть бродвейским продюсером – весьма прибыльное занятие. Гостиная была огромной и двухэтажной. Посередине вели две ступеньки, которые вели в эдакую яму, где на белом ковре стояли белая софа и белые столики, неплохо смотревшиеся в окружении бледно-зеленых стен, бара из темного дерева, консоли с телевизором и камина из шершавого кафеля. Камин выглядел как настоящий, хотя сейчас в нем не горел огонь. Французское окно вело из гостиной на балкон, с которого открывался вид на огни города.

Вернулся Грилдквист с напитками, вручил мне стакан и уселся слева от меня. Мы сделали по несколько глотков, глядя на пустой экран телевизора, потом Грилдквист нарушил молчание, спросив небрежным тоном, будто речь шла о каком-то пустяке:

– Кто такой Эрнест Тессельман?

– Последний любовник Мэвис, – ответил я и взглянул на него. – Вы впустили меня в дом, не зная, кто такой Эрнест Тессельман?

Он улыбнулся телевизору.

– А вы думали, это волшебное имя? Нет, уж не обессудьте, но двери перед вами открыло имя Мэвис.

– О, – пробормотал я. – Понятно.

Он все пялился на экран, и я последовал его примеру, но телевизор не работал. Почему-то из-за этого телевизора наш разговор шел еле-еле. Мы с Грилдквистом смотрели друг на друга, мы оба разглядывали телевизор. Мы не обращались друг к дружке, а говорили с этой квадратной дурацкой мордой, которая служила нам то ли толмачом, то ли еще кем.

– Эта штуковина сломалась недели две назад, – вдруг сказал Грилдквист.

– Ну и черт с ней. Я все равно никогда не смотрю телевизор. Жена – та была большой любительницей.

– Потому что телевидение – ваш соперник? – спросил я.

– Нет. Люди смотрят телевизор, когда им лень найти более полезное занятие. А когда не лень, они идут в театр. Телевидение и театр – такие же соперники, как прокисшее пиво и доброе виски.

– У вас прекрасное шотландское, – произнес я, позвякивая кубиками льда в стакане.

– Благодарю, – ответил Грилдквист. – Вы тот самый драматург, который звонил недавно, не так ли?

– Я хотел узнать, дома ли вы.

– Как я понимаю, вы – частный сыщик.

– Вроде тех, которых показывают по телевизору? Нет, боюсь, что нет. Просто приятель Эрнеста Тессельмана.

– Последнего любовника Мэвис.

– Совершенно верно.

– Помолчите минуту, – попросил он. – Дайте мне сообразить. – Грилдквист поудобнее устроился в кресле, хмуро взглянул на телевизор и сказал: – Этот ваш мистер Тессельман думает, что тот парень, которого ловит полиция, не убивал Мэвис. Поэтому он нанял вас, или попросил вас, или велел вам – в зависимости от ваших с ним отношений – разнюхать, что к чему, и выяснить, кто настоящий убийца. Выполняя его указания, вы разнюхали, что к чему, и кто-то сказал вам, что я был знаком с Мэвис. Это навлекло на меня подозрения, и вы пришли узнать, убил я ее или нет.

– А вы ждали моего прихода, – сказал я телевизору. – Почему?

– Вообще говоря, не ждал. Но театральный продюсер проводит изрядную часть своей жизни за чтением пьес. Великое множество этих пьес – детективы. А кроме того, есть еще и… – тут он указал рукой на телевизор. – Когда швейцар сообщил мне, что пришел человек, который хочет поговорить о Мэвис, я без особого труда понял, что мне дали роль в первой картине второго действия.

– Почему вы позволили мне подняться?

– Кабы я вас завернул, вы тотчас решили бы, что я и есть тот человек, которого вы ищете. Нынче вечером я не очень занят, и если мы с вами немного поболтаем, вреда от этого не будет. Кроме того, наш разговор может оказаться полезным для вас, хотя я вынужден признаться, что не понимаю, каким образом. Но я хочу, чтобы убийцу поймали. Мэвис была славной девушкой.

– Мне говорили, она отличалась своекорыстием, – сказал я, вспоминая отзыв Бетти Бенсон.

Грилдквист засмеялся.

– Не совсем. Это весьма точная характеристика Мэвис, но, боюсь, она может увести вас в сторону. Мэвис не была шлюхой, она не легла бы в постель с любым, у кого есть деньги. Чтобы она обратила внимание на мужчину, он должен был ей понравиться.

– А нравились ей только богачи, – вставил я.

– Думаю, в ее жизни просто был такой этап. Полагаю, что, повзрослев, она переросла бы это. Так ее настроило замужество.

– Замужество?

– Вы, должно быть, слышали, что она была замужем.

– Еще в своем родном городе?

– Да. За каким-то рабочим. Перед ней открывалось лучезарное будущее на каком-нибудь пригородном ранчо. Муж предложил ей свою любовь и свою защиту, но уж никак не благополучие. А потом бросил ее. И с тех пор она больше не хотела ни любви, ни заботы, а жаждала лишь благополучия. Это вполне можно понять.

– Вы не знаете, какое имя она носила в браке?

– А разве не Сент-Пол? Хотя нет, наверное, это все-таки был сценический псевдоним. Мне очень жаль, но она, по-моему, никогда не называла имени мужа. Мэвис не любила говорить о нем.

– А когда вы с ней познакомились?

– Пол Девон как-то притащил ее на вечеринку. Он преподает в театральном училище и подрабатывает режиссурой в около бродвейских театрах. Тогда они уже какое-то время встречались.

– Но вы оказались богаче.

Он улыбнулся телевизору.

– Стало быть, к этому сводится мое мужское обаяние? Наверное, вы правы. Я был богаче. Кроме того, я был бродвейским продюсером, а Мэвис отчаянно хотела стать звездой.

– У нее было хоть какое-то дарование?

– Самая малость. Явно недостаточно. Она была слишком порывиста, и ее прочтение ролей не отличалось глубиной.

– Почему вы расстались?

– Моя жена задумала разводиться. Я решил, что лучше какое-то время вести себя безупречно, чтобы не давать ей в руки козырей. А когда все кончилось, Мэвис уже была с кем-то другим. Кажется, с парнем из ночного клуба.

– Как вы это восприняли?

– Завел другую девушку, – он отвернулся от телевизора, чтобы одарить меня улыбкой. – Я не желал Мэвис зла. Кроме того, прошло уже три года.

– Вы с ней еще виделись?

– Раз или два, на вечеринках. Мы остались друзьями, хотя почти не встречались.

– Когда вы виделись в последний раз?

– Где-то год с лишним назад. Она была с Чарли Морганом, телевизионным продюсером. Вскоре после этого он умер.

– Вы в последнее время не встречались с Бетти Бенсон?

– Бенсон? – Он нахмурился, изучая телевизор. – Ах, вы имеете в виду подружку Мэвис? Эту маленькую бюргершу. – Грилдквист внезапно повернулся ко мне. – Это ее только что убили?

– Совершенно верно.

– Вы, разумеется, считаете, что это дело рук того же парня?

– Конечно.

– Я видел эту девушку лишь однажды. Пока Мэвис не вселилась в свою квартиру, снимал для нее жилье. Уж и не помню, как выглядела эта Бенсон.

– И с тех пор вы ее не видели?

– Нет. Не было нужды.

– У вас есть огнестрельное оружие?

Он растерянно посмотрел на меня.

– Мзвис, вроде, зарезали, не так ли?

– И Бетти Бенсон тоже, – ответил я – Мне просто стало любопытно, есть ли у вас пистолет.

– Вообще-то есть. Правда, он не совсем мой. Это собственность моей второй жены.

– Той, на которой вы были женаты, когда встречались с Мэвис?

– Да. Она оставила пушку здесь, а мне все недосуг вернуть. Эта женщина теперь в Калифорнии, а оружие, кажется, запрещено пересылать по почте.

– Могу я взглянуть на него?

– Могу я спросить, зачем?

– Нынче вечером в меня стреляли.

– О! – Грилдквист поднялся. – Не уверен, что мне удастся его разыскать.

– Я хотел бы посмотреть.

– А что, я под большим подозрением?

– У меня нет никакой градации, – ответил я.

– Если мне удастся найти пистолет, я, наверное, стану подозреваемым номер один.

– Это зависит от обстоятельств.

– Пойду поищу. Вы пока налейте себе еще.

– Благодарю.

Он ушел, а я встал, стараясь не смотреть на телевизор. Стакан Грилдквиста тоже был пуст, поэтому я захватил и его, отнес в «яму» и налил по второй. Потом вернулся на место и сел, но телевизор все больше раздражал меня, посему я поднялся и передвинул свое кресло так, чтобы оно оказалось прямо напротив кресла Грилдквиста. Потом я передвинул и его кресло тоже, сел, и тут появился хозяин дома.

С пистолетом в руке. Маленькая дамская пугалка двадцать пятого калибра, с блестящим стволом и рукояткой из слоновой кости. В рекламе говорится, что такие «удобно носить в кармане или дамской сумочке». Грилдквист держал пистолетик в расслабленной ладони, но палец его касался спускового крючка. Дуло было нацелено в пол, в какую-то точку, находившуюся примерно на полпути между нами.

Он немного постоял в дверях, с полуулыбкой глядя на меня, потом сказал:

– Знаете что, будь я тем человеком, который убил Мэвис и пытался убить вас, вы сейчас были бы в весьма неловком положении. Я мог бы застрелить вас, уложить труп в ванну, расчленить и выкинуть по кусочку в мусоросжигатель.

– Это вы в пьесе вычитали? – спросил я.

– Да, – ответил Грилдквист, и его улыбка сделалась шире. – Я ее отклонил. Недостаточно реалистична. Частный сыщик никогда не попадет в такой переплет.

– Швейцар знает, что я поднялся к вам.

– Думаете, он вас запомнит? Или начнет гадать, куда вы подевались?

– Мистеру Тессельману известно, что я пошел сюда.

– Но известно ли ему, что вы до меня добрались?

– Если вы шутите, то играете со смертью, – сказал я.

– Почему это? Пистолет-то у меня.

– С первого выстрела вы можете и промазать, при условии, что я достаточно проворно отскочу в сторону.

Грилдквист нахмурился

– Да, эта шутка начинает набивать оскомину, – рассудил он и, подойдя, отдал мне пистолет.

Я взял его, понюхал дуло, открыл затвор. Пистолетик не был заряжен, его давно не чистили и не пускали в ход. Я вернул его Грилдквисту и сказал:

– Не следует играть с огнестрельным оружием.

– Наверное, вы правы, – согласился он, потом сел, посмотрел на телевизор и опять взглянул на меня. – Вы передвинули кресла.

Отвечать на это замечание было бессмысленно.

– Кстати, о вашей второй жене, – проговорил я. – Она когда-нибудь виделась с Мэвис?

– От всей души надеюсь, что нет. Не думаю, иначе она сказала бы об этом, Джанин далеко не молчунья.

– Говорите, она теперь в Калифорнии?

– Опять вышла замуж. Вы что, думаете, ее обуяла запоздалая ревность? Джанин не способна убить человека. Во всяком случае, ударом ножа. Она предпочитает сживать людей со свету языком.

– У вас, кажется, была и третья жена?

– Она в Европе. У нас с Мэвис все закончилось еще до того, как я встретил Элайзен.

С минуту я потягивал виски, потом сказал:

– Уж и не знаю, о чем еще спросить. Может, вам придут в голову какие-нибудь ответы?

Он улыбнулся, глядя в свой стакан.

– Нет, зато пару вопросов я придумал. Например, вы не назвали свое имя и не объяснили, как связан я с мистером Тессельманом.

Я осушил стакан, поднялся и сказал:

– Вы правы, я не назвался и не объяснил. Спасибо, что нашли для меня время.

– А между тем хотелось бы знать.

Я улыбнулся и зашагал к двери.

– Как вы думаете, имеет ли смысл стращать вас полицией? – спросил он.

Я остановился и оглянулся.

– Как это?

– После вашего ухода я могу позвонить швейцару и сказать, чтобы он не выпускал вас из здания. А потом позвать полицию и заявить, что вы выдавали себя за сыщика.

– Зачем вам это?

– Вы вели разговор так, как было выгодно вам. Я к такому не привык. Мне хочется знать, кто вы такой.

– Вы знакомы с человеком по имени Бугай Рокко? – спросил я.

– Профсоюзный деятель?

– Он самый. Этот человек никогда не осложнял вам жизнь?

– Нет, до сих пор мы неплохо ладили. Да и дел у нас с ним не так уж много. А что?

– Если вы станете осложнять жизнь мне, Бугай начнет осложнять жизнь вам.

– Никогда не встречал такого умельца пускать в ход громкие имена, – сказал Грилдквист. – Сейчас вы скажете еще, что знакомы с Джорджем Клейтоном.

Я разинул рот.

– С Джорджем Клейтоном?

– С тем парнем, которого арестовали за убийство Бенсон. И не врите, будто не знаете этого имени.

Я улыбнулся и перевел дух. Я совсем забыл о газетах. Разумеется, в них было напечатано мое полное имя.

– Джордж Клейтон – это я.

Он мне не поверил.