Текст книги "Дурак умер, да здравствует дурак!"

Глава 26

Я уже начал подумывать, что он не объявится. В десять минут девятого похожий на пещеру зал ожидания центрального вокзала был почти безлюден. Я сидел на скамейке, с которой мне было видно почти все пространство этого громадного помещения, и высматривал знакомые лица. В случае, если бы такое лицо попало в поле моего зрения, я был готов пуститься наутек, будто человек, преследуемый нечистой силой (вполне вероятно, что это было недалеко от истины). Слишком свежи были воспоминания о недавней пальбе. Не говоря уже о вопросительной улыбке и неподвижных глазах Гаса Риковича.

Однако лицо человека, который появился ниоткуда и плюхнулся рядом со мной на скамью, было совершенно незнакомо мне. Человек носил исполинскую косматую черную бороду с толстыми седыми прядями; его длинные волосы были растрепаны и тоже изобиловали сединой, лицо казалось немного чумазым. На носу человека болтались очки с толстыми линзами в роговой оправе, правая дужка была поломана и небрежно склеена липкой лентой. Человек был среднего роста, но носил старый твидовый костюм на два-три размера больше, а красно-оранжевый галстук его был завязан таким здоровенным узлом, какого я не видел ни разу в жизни. Эти узлы прежде называли виндзорскими, и они были в чести у школьников, отлично успевавших по всем предметам.

– Привет, дитя, – сказал он голосом, трескучее которого мне еще не доводилось слышать. – Я профессор Килрой.

– Полагаю, вам уже известно, кто я, – ответил я.

– Конечно. «Короткая Простыня» как-то раз показал мне тебя.

– Корот… Ах, вы имеете в виду дядюшку Мэтта?

– Мэтта, Мэтта, его самого, – он вытер губы тыльной стороной ладони и рассеянно оглядел зал ожидания. – Пойдем куда-нибудь, промочим горло.

– Я предпочел бы остаться здесь.

– Ага, – он с прищуром посмотрел на меня сквозь свои очки. – Пуганая ворона, да?

– Если вы имеете в виду, что я, наконец-то, научился никому не доверять, то вы правы.

– Смышленый малыш, – сказал профессор. – Я так и знал, что у Мэтта не может быть совсем уж глупых племянников.

– Вы хотели о чем-то поговорить, – напомнил я ему.

– Да, верно, – Килрой снова вытер губы, опять обвел взглядом зал и добавил:

– Я бы опростал стопочку, а? Нервы, знаешь ли. Скверно, что нас видят вместе.

Тут уж занервничал я. Быстро оглядевшись и не заметив ни одного пулемета, я спросил:

– Чего это вы волнуетесь?

– Не хочу больше их злить.

– Кого?

– Ребят Коппо.

– Кого-кого?

Он посмотрел на меня.

– Так ты и вовсе ничего не знаешь, что ли?

– Сроду не слыхал о ребятах Коппо, – ответил я.

– Откуда же, по-твоему, взялись денежки?

– Почем мне знать? Откуда-то из Бразилии.

– Правильно. От Педро Коппо.

– Он – один из ребят?

– Не-а. Он был их папашей.

– Был?

– Слушай, можно мне начать с самого начала, а? – спросил Килрой.

– Конечно, – ответил я.

– Ты слыхал о Бразилиа?

– Кажется. Это новый город.

– Точно. Его начали строить лет десять назад в чертовой глухомани, где и вовсе ничего не было. Там сколочено немало состояний, сынок. Много денег.

Я и сам какое-то время держал там лавочку в рабочем районе. Халупа-Сити, слыхал?

– Лавочку?

Профессор сделал вид, будто сдает карты.

– Картишки, – пояснил он. – Эти южноамериканцы обожают азартные игры. Горячая латинская кровь, понятно?

– А у дяди Мэтта тоже была там лавочка?

– Недолго. Мы знали друг друга много лет, иногда объединялись, иногда работали каждый сам по себе. Понимаешь, о чем я?

– Полагаю, что да.

– Ну так вот. Была там эта пташка Коппо, – продолжал профессор. Педро Коппо. Расчищал место, участок под строительство Бразилиа, ясно?

Грузовики. Владельцы грузовиков нажили там несметные богатства. У Коппо было по пальцу в каждом пироге. – Килрой поскреб своей клешней воздух.

– Понимаю, понимаю, – сказал я.

– Ну, а «Короткая Простыня» его обул. Изящно так, в яловые сапожки.

Мошенничество было довольно сложное. Проселочные дороги и все такое. А я вошел в дело, когда дядьке понадобился исследователь от «Дженерал моторс».

Он нагрел Коппо где-то на миллион, – воспоминания так возбудили профессора, что он даже замахал рукой. – Мне досталось сто косых. Остальное хапнул «Короткая Простыня», а потом уехал в Рио и начал веселиться.

Я решил выстрелить наугад и спросил:

– Там-то он и повстречал Уолтера Косгроува?

Потому что Уолтер Косгроув был единственным известным мне пациентом доктора Луция Осбертсона. К тому же, он жил в Бразилии одновременно с дядей Мэттом.

Профессор Килрой сначала вздрогнул, потом принялся рьяно вытирать губы и чесать где-то у себя за пазухой.

– Косгроув? – переспросил он. – Кто такой Косгроув?

– Это неважно, – ответил я, прекрасно понимая, что профессор Килрой знает, кто такой Уолтер Косгроув. Но я не видел причин развивать эту тему.

Не хотелось бы спугнуть профессора раньше, чем он поведает мне ту часть истории, которую считает достойной моего слуха. Поэтому я спросил:

– Что произошло потом? Когда дядя Мэтт поехал в Рио.

– Что произошло потом? – эхом откликнулся Килрой. – Потом Педро Коппо покончил с собой. Ну кто бы мог подумать? Он был смышленый малый и без труда сделал бы себе еще миллион. Но вместо этого выпал из окна там же, в Бразилиа. А поскольку кругом были одни новостройки, он грохнулся прямиком в жидкий бетон.

– О! – воскликнул я. – Иными словами, я унаследовал кровавые деньги?

– Да уж не кровные. Теперь-то на них и вовсе одна кровь, – ответил профессор. – Педро Коппо, «Короткая Простыня», вот-вот добавится моя, а возможно, и твоя тоже.

И Гаса Риковича, подумал я, но говорить об этом вслух не было нужды.

– Ребята Коппо, – сказал я, начиная понимать, что к чему. – Сыновья.

Они решили отомстить за отца?

– Уразумел, – похвалил меня профессор и нервно заозирался по сторонам. – Их двое. Близнецы. Один другого круче.

– Они в Штатах?

– Уже несколько лет, – ответил Килрой. – Приехали задолго до самоубийства Педро. – Он подался ко мне и сипло зашептал:

– Они в преступном сообществе, за ними стоит вся мафия.

– Стало быть, это они убили дядьку.

– Или приказали убить, – уточнил он. – Теперь они – большие люди, им нет нужды самим делать черную работу. Достаточно показать пальцем, и ты покойник.

Я вспомнил стрельбу из машины. Это определенно было в духе мафии. Но что за наследство я получил, если в нагрузку к нему мне дали еще и наемных убийц?

Профессор Килрой как заведенный возюкал ладонью по губам, с каждым мгновением волнуясь все сильнее и сильнее. Поэтому я не удивился, когда он сказал:

– Сынок, ты уж не обессудь, но мне надо выпить. Пойдешь со мной?

– Пожалуй, нет, – рассудил я. – Тут, на открытом месте, безопаснее.

– Для тебя не существует безопасных мест, открытых или закрытых, ответил профессор. – Вот что я хочу втолковать тебе, сынок. – Он принялся тереть губы так усердно, что едва не смахнул с носа очки. – Мне и впрямь надо выпить. Знаешь, что, ты посиди тут, я мигом обернусь.

– Мне это не нравится, – сказал я.

– Думаешь, я тебя продам? Позвоню кому-нибудь и скажу: вот он, голубчик? Будь так, я бы и вовсе сюда не пришел.

В этом он был прав.

– Ну, ладно, – сказал я. – Подожду десять минут, но не больше.

– Договорились, – он вскочил, замешкался, стоя возле меня, и нерешительно спросил:

– У тебя доллар найдется?

– Доллар?

– Я тебе уже немало сообщил, – подчеркнул профессор. – И сообщу еще больше. Это стоит доллара. Это стоит гораздо дороже.

Я достал бумажник, отыскал доллар и вручил его Килрою. Бумажка мгновенно исчезла в складках просторного профессорского одеяния, и он поковылял прочь, забавно подволакивая ногу. Килрой напоминал то ли какую-то странную птицу, то ли Эмметта Келли в костюме грустного клоуна.

В отсутствие профессора я поразмыслил над тем, что он уже успел мне рассказать. Теперь все обретало смысл: и таинственное обогащение дяди Мэтта в Бразилии, и его убийство, и покушение на меня, и похищение Герти. Оно тоже было обстряпано в мафиозном духе. Полагаю, они думали, что Герти известно мое местонахождение. Или похитили ее с целью получения выкупа, и рано или поздно я получу от них весточку.

Итак, новая задачка. Что они будут делать, когда найдут меня? Потребуют денег или убьют? Если они замыслили убийство, значит, мне надо срываться с места и бежать. Если у них на уме вымогательство, и они начнут тянуть с меня мзду за освобождение Герти, я, разумеется, заплачу.

Я принял решение расспросить профессора Килроя о Герти. Но вернется ли он? Я посмотрел на часы. Прошло уже восемь минут, и я начал нервничать. То есть, нервничал я уже давно. Просто сейчас моя нервозность немного усилилась.

Поразительно, как же много на свете людей, которые, если приглядеться к ним повнимательнее, очень похожи на членов мафии. Их чемоданы набиты бомбами, под переброшенными через руку пальто прячутся обрезы. Я заметил даже троих крутых на вид парней, которые несли футляры для скрипок.

Все-таки профессор Килрой продал меня. Внезапно я проникся уверенностью в этом. Десять минут истекли, а его все нет. Зал ожидания потихоньку заполнялся наемными убийцами, которые медленно подступали ко мне со всех сторон.

Охваченный смятением, я вскочил на ноги и заметался, не зная, куда бежать. Наконец я быстрым шагом двинулся к ближайшему ряду багажных шкафчиков, забился за них и уставился на только что покинутую мною скамейку.

Ничего не происходило.

Ничего не происходило целых сто восемьдесят секунд, в продолжение которых я раздумывал, не рвануть ли мне к выходу. Однако, вполне возможно, именно этого и ждали убийцы. Но могли ли они наблюдать за всеми дверьми?

Что, если выйти на перрон, обогнуть здание и пробраться на стоянку такси? А может, кто-то поджидает меня и на перроне, чтобы сверзить под поезд?

Появился профессор Килрой. Он торопливо прошаркал к скамейке и в явном замешательстве остановился возле нее, озираясь по сторонам. Профессор был один и казался очень встревоженным.

Все так же опасливо я вышел из-за шкафчиков и медленно приблизился к нему. Завидев меня, профессор бросился навстречу со словами:

– Что случилось? Ты засек кого-то из них?

– Не знаю, – ответил я, садясь на свое место. – Едва ли.

Профессор остался стоять, в сильном волнении обводя глазами зал.

Наконец он спросил:

– Может, нам лучше убраться отсюда?

– Нет. Тут я чувствую себя в безопасности.

– Нельзя слишком долго торчать в одном месте.

– Сядьте и не торчите, – велел я ему. – Рассказывайте остальное.

Едва ли ваше повествование затянется.

– Это верно, – профессор сел, но волнение не покинуло его, и он нервно засучил всеми имевшимися конечностями. – Когда старик гикнулся, его сыновья поклялись добраться до нас с Мэттом. Три года назад они настигли меня.

– И не убили, – заметил я.

– Они знали, что я – мелкая сошка, – отвечал он. – То дело провернул «Короткая Простыня». Я возвратил им весь остаток денег, они малость намяли мне бока, и все. Думали, я знаю, где искать «Короткую Простыню», иначе и бить не стали бы.

– А вы этого не знали?

Килрой подмигнул, подался ко мне и прошептал:

– Знать-то знал, да только обвел их вокруг пальца. Неужто я продал бы старого друга?

От него несло виски.

– А вот дядю Мэтта они убили, – сказал я.

– Потому что он все придумал. И потому, что не вернул бы им деньги. Во всяком случае, я так думаю. Полагаю, они долго не могли разыскать его. Им и в голову не приходило, что он в Нью-Йорке, под самым носом. Разумеется, они не знали его подлинного имени. Но в конце концов нашли. Упорные ребята.

– И теперь они охотятся за мной, – сказал я.

– За деньгами, – поправил меня Килрой. – На тебя им плевать, как и на меня. Даже еще больше плевать, потому что ты не участвовал в мошенничестве. Но им противна мысль о том, что деньгами пользуется кто-то другой, вот почему они стрясли с меня все до цента, – он вытер губы ладонью. – Не надо было мне возвращать им деньги. Знаешь, что я должен был сделать?

– Что?

– Отдать все на благотворительность, – ответил он. – Какому-нибудь сиротскому приюту или еще куда.

– Но ведь они могли убить вас, если бы не получили деньги обратно.

– Что им в этих деньгах? Они и так богачи. Просто им не хотелось, чтобы мне хорошо жилось, – объяснил профессор и желчно добавил:

– А я не должен был допускать, чтобы хорошо жилось им!

– Кажется, они похитили мою подругу, – сказал я. – Возможно, вы ее знаете. Герти Дивайн. Она жила в дядькиной квартире.

Килрой прищурился.

– Стриптизерка? Ее что, похитили?

– Как вы полагаете, они хотят меня убить, или потребуют, чтобы я заплатил за нее выкуп?

– Ей что-нибудь досталось?

– Насколько мне известно, нет, – ответил я. – Думаю, я получил все.

– Не надейся, – заявил профессор. – «Короткая Простыня» не оставил бы старую подружку Герти ни с чем. Наверняка он позаботился и о ней, будь спокоен.

– Думаете, поэтому они и похитили ее?

– Конечно. Чтобы выжать деньги. Зачем еще? Почему они должны требовать с тебя выкуп? Ты ей не отец.

– Просто мне подумалось, что у них могла возникнуть такая мысль, сказал я.

– Сейчас ты должен печься о себе, сынок, – рассудил Килрой и похлопал меня по колену. – Тебе предстоят большие треволнения, уж ты мне поверь.

– Я вам верю, – ответил я.

– Слушай, что за имя ты упоминал? – спросил профессор. – Косгроув?

– Уолтер Косгроув.

– Ага. Вроде, что-то знакомое. Кто он такой?

– Так, мелочевка, – ответил я. Мне показалось, что профессор Килрой уже давно задумал порасспросить меня о Косгроуве, чтобы узнать, много ли мне известно об этом человеке и где я добыл сведения. А чувство, названное профессором синдромом пуганой вороны, подсказало мне, что любые крохи знаний, которые я ухитрюсь сохранить в тайне, не принесут ничего, кроме пользы.

Но Килрой продолжал давить на меня.

– Кажется, я где-то слышал это имя. Уолтер Косгроув. Кто он? Тоже кидала?

– Не имеет значения, – отрезал я. – Что, по-вашему, я должен предпринять, чтобы избавиться от братьев Коппо? Пойти в полицию?

– Слушай, – ответил профессор, – Коппо платят мзду половине городских легавых. Так сказать, в рабочем порядке. Откуда тебе знать, что легавый, к которому ты обратишься, не настучит братьям?

– Я и сам так думаю, – угрюмо согласился я. – Честно говоря, я подозревал, что тут не обошлось без продажных полицейских.

– Иначе убийство дядьки уже было бы раскрыто.

– Надо полагать.

– Все эти любительские объединения, ГПП и ему подобные, иногда и впрямь делают полезное дело, но их слишком мало, и легавые выворачивают все по-своему.

– Как же мне быть?

– Если ты думаешь, что сможешь исчезнуть, лучше исчезни, – отвечал он. – А если нет, мой тебе совет: сбрось эту кубышку. Передай какой-нибудь благотворительной шайке все до последнего цента. Да еще раструби об этом, чтобы твои снимки попали в газеты, и все такое. Тогда и братья Коппо узнают.

– Но… – заспорил я, – отдать такие деньги…

– Они не принесут тебе ничего, кроме горя, сынок, – сказал Килрой. Ты сам назвал их кровавыми и был прав. Два человека уже погибли из-за них. А может, и стриптизерка тоже на том свете. Через день-другой, чего доброго, не станет и тебя. Уж и не знаю, как тебе удавалось столько времени ускользать от Коппо. Должно быть, новичкам и впрямь везет.

– Возможно, – ответил я и мрачно уставился на грязный пол. – Думаю, мне лучше покинуть город.

– Не надо, сынок. Этим их не обманешь. Они только того и ждут. Стоит удариться в бега, и пиши пропало: они тотчас станут хозяевами положения.

Я понимал, что он прав.

– Но что же тогда делать? Мне нужно время на раздумья. Чтобы все взвесить и решить. Куда мне податься?

– До сих пор ты жил дома, правильно? Там ты и получил записку.

– Да, главным образом дома.

– Вот почему ты протянул так долго, – сказал профессор. – Они не могут поверить, что ты способен на такую глупость. Ты в бегах и знаешь, что в бегах. И они знают, что ты в бегах. А ты как ни в чем не бывало сидишь дома. Да им это и в голову не придет. Так что оставайся там и впредь. Не высовывай носа без крайней нужды. И мой тебе совет: избавься от денег. На них можно купить только пулю в спину.

– Не знаю, – промямлил я. – Просто не знаю.

– Решай сам, – молвил профессор. – Я на твоем месте поступил бы именно так. Об одном прошу: не отдавай добро Коппо. Меня оторопь берет, как подумаю, что они могут завладеть всеми этими деньгами.

– Они ничего не получат, – пообещал я.

– Ну и ладно, – профессор поднялся. – Пора мне двигать отсюда, сказал он и снова вытер губы. – Слушай, те сведения, которые я сообщил, они чего-нибудь стоят?

– Стоят, – согласился я, опять доставая бумажник и вытаскивая из него десятку. После короткого колебания я присовокупил к ней еще одну и вручил деньги Килрою.

Он принял их с горькой усмешкой и сказал:

– Три года назад в клубе «Повеса» я платил столько за пачку сигарет и велел кролику оставить сдачу себе. Никогда не знаешь, как повернется жизнь, сынок.

– Похоже, что так, – сказал я.

Профессор заковылял через зал. Я смотрел ему вслед, а потом, когда Килрой удалился на почтительное расстояние, пошел за ним. Профессор и впрямь рассказал мне немало, но я подозревал, что сведения, которые он от меня утаил, еще обширнее. И хотел побольше узнать о нем.

Поначалу мне показалось, что профессор почуял слежку. Он озирался и торопливо семенил по залу широкими кругами, но я держался поодаль, и Килрой наверняка не заметил меня.

После долгих бесцельных скитаний, вволю набегавшись туда-сюда по залу и вверх-вниз по лестницам, профессор, наконец, угомонился, подошел к ряду шкафчиков камеры хранения, достал ключ, открыл одну из дверок и, запустив руку в шкафчик, извлек оттуда новенький чемоданчик для бумаг, точно такой же, какие были у половины ждущих поезда пассажиров мужеска пола. В их руках эти чемоданчики выглядели вполне обыденно, но в лапах профессора Килроя такая штуковина была совершенно неуместна. Неся свой несуразный багаж, он направился к ближайшему мужскому туалету и скрылся за дверью.

Я стоял снаружи и ждал. Прошло двадцать минут. Люди сновали туда-сюда, но профессор Килрой как в воду канул. Неужели там есть еще один выход?

Хватит ли у меня духу войти в туалет и поискать профессора там?

Наконец я решился. Второго выхода не оказалось. Профессора Килроя тоже.

Я облазил все углы, даже заглянул в кабинки, заслужив несколько неприятных прозвищ, но так и не нашел профессора Килроя. Его просто не было там.

Глава 27

Я вышел из туалета в немалой тревоге, большой растерянности и великом раздражении. Как он это проделал и куда делся?

Пока я стоял с совершенно дурацкой миной, ко мне приблизился какой-то здоровяк средних лет, спортивного вида, в дорогом костюме и с тонкими усиками. Он сказал:

– Извините, приятель, не ваш ли это чемодан?

Я рассеянно взглянул на протянутый мне дорогой синий чемодан и ответил:

– Нет, не мой.

– Я нашел его там.

– Правда? – я продолжал оглядывать зал ожидания в надежде высмотреть хромоногого профессора Килроя, когда верзила спросил:

– Может, там что-нибудь ценное, как вы думаете?

Наконец-то уловив смысл его слов, я повернулся к щеголю.

– В чем дело?

– Я говорю, может, там что ценное?

В груди у меня поднялась волна лютой злобы.

– Вы что, хотите провернуть мошенничество с утерянной сумкой? спросил я.

Верзила захлопал глазами, приняв очень невинный и очень растерянный вид.

– Разумеется, нет. Я только что нашел этот…

– Ну, все, мое терпение иссякло, – заявил я и, яростно пнув щеголеватого верзилу в лодыжку, зашагал прочь.

Глава 28

За мной следили.

По ряду причин я решил отправиться домой пешком. Первой из этих причин, как обычно, было мое брюшко, а второй – желание обдумать услышанное от профессора Килроя (в особенности – поданную им идею избавиться от денег ради сохранения жизни). На ходу мне иногда думалось лучше, чем в кресле, вот я и пошел пешком. Но должен признаться, что существовала еще и третья причина. Сколько раз я видел это на вечерних сеансах в кино. Герой садится в такси, думая, что за рулем – обычный водитель, а оказывается, шоферюга-то на самом деле куплен мафией! Я видел это столько раз, что и не счесть, вот сколько! Профессор Килрой наверняка назвал бы это синдромом пуганой вороны, но мне казалось, что от каждого попадавшегося на глаза желтого огонька исходит зловещее сияние. Все такси были до отказа набиты коварными помыслами. Кроме того, я никогда прежде не видел такого числа похожих на бандитов водителей.

Вот почему я пошел пешком.

И поэтому за мной увязался хвост.

Я выбрал Пятую авеню – широкую и хорошо освещенную улицу. К тому же, более живописную, чем некоторые ее западные соседки. Пройдя пару кварталов в южном направлении, я вдруг увидел, что преследователи совсем рядом. Они сидели в длинном черном «кадиллаке», том же самом, который третьего дня маячил напротив моего дома. Машина ползла вперед с включенными янтарными подфарниками, задние окна были прикрыты черными занавесками. В салоне было темно, и я не мог разглядеть водителя, но заметил у него на голове шоферскую фуражку.

Они избрали весьма странный способ слежки. Сначала машина медленно обгоняла меня, потом останавливалась перед ближайшим перекрестком и ждала, пока я не прошагаю мимо. Как только я удалялся на полквартала, машина снова приходила в движение, снова обгоняла меня, после чего опять останавливалась у перекрестка.

В каком-то смысле это было даже страшнее, чем открытое и наглое нападение. Изящно и безмолвно скользящий мимо автомобиль, легкое шуршание покрышек, затем – остановка. «Кадиллак» напоминал исполинскую пантеру.

Водитель смотрел только вперед. Занавески на окнах даже не колыхались.

Всякий раз, проходя мимо, я ждал шквального огня из задних окошек или внезапного нападения коренастых головорезов, которые схватят меня, впихнут на заднее сиденье и повезут на последнюю в моей жизни автомобильную прогулку. Но ничего подобного не происходило. Кварталы сменяли друг дружку, а страшная безмолвная игра в гонку за лидером все продолжалась.

Что мне было делать? Они явно выжидали, когда на тротуарах поблизости не будет других прохожих, чтобы без спешки застрелить меня, или похитить, или уж не знаю, что они там еще задумали. А если это не удастся, тогда они будут следить за мной, пока я не приведу их к своему убежищу.

Да, но ведь улицы, пересекающие Манхэттен поперек, имеют проезжую часть с односторонним движением. Возможно, в этом – мое спасение? Впереди была Тридцать шестая улица, по которой разрешено ездить только в восточном направлении. Если я сверну направо и пойду на запад, «кадиллак» не сможет последовать за мной.

Он остановился перед перекрестком и заурчал, как довольная сытая пантера. Я брел мимо, чувствуя, как сводит мышцы спины. Ничего не случилось.

Дойдя до угла, я резко свернул направо и быстро зашагал по Тридцать шестой улице.

Сзади хлопнула дверца.

Я оглянулся и успел заметить, как «кадиллак» мощным рывком преодолевает перекресток и мчится на юг. Несомненно, они задумали свернуть на Тридцать пятую улицу и обогнать меня, чтобы перехватить у выхода на Шестую авеню. Тем временем из-за угла появился мощный коренастый человек в холщовой кепке и размеренным шагом двинулся следом за мной, держа руки в карманах кожаной куртки.

Я пошел быстрее и немного оторвался от коренастого в кепке, но все равно мне не удалось бы достичь конца квартала раньше, чем «кадиллак» обогнет его и преградит мне путь.

Впереди, примерно в половине квартала, светились витрины маленькой закусочной – единственного в округе заведения, которое еще не закрылось.

Если не считать коренастого в кепке, на улице, кроме меня, не было ни одного пешехода. Я ощущал все более противный зуд в лопатках и, соответственно, все поспешнее двигался в направлении закусочной. Там люди, там безопасно, там островок света. Ну, а уж если дела будут совсем плохи, я смогу позвонить в полицию. Быть может, мне ответит человек, который не получает пособия от братьев Коппо. Во всяком случае, такая вероятность сохранялась.

Из-за дальнего угла показался нос черного «кадиллака»; его янтарные подфарники горели, будто зенки морского чудовища. «Кадиллак» остановился, поджидая меня.

Я подходил к закусочной. Все ближе, ближе, ближе. До нее оставалось шагов пять-шесть, когда свет в витринах вдруг потух. Я чуть было не стал как вкопанный. Точнее, я остановился, но мгновение спустя вспомнил о коренастом в кепке и снова торопливо двинулся вперед. Лишь одинокий фонарь напоминал теперь о том, что когда-то на Земле жил Томас Альва Эдисон – великий человек, которому надо поставить памятники во всех проулках и закоулках. И облепить эти памятники горящими лампочками. И пусть они стоят возле дверей круглосуточных забегаловок, где много посетителей.

Когда я поравнялся с закусочной, из нее вышел человек в белых брюках и черном пальто. Человек держал в руках лязгающую связку ключей. Я проворно взял право руля, миновал ключника и вошел в открытую дверь, после чего вежливо осведомился:

– У вас отключили ток?

И, не дожидаясь ответа, шагнул в кромешную тьму.

– Эй! – донесся сзади сердитый голос. – Куда это вы?

– Кофе и датскую булочку с сыром! – бодро отчеканил я и рухнул, налетев на столик.

– Ну-ка, выходите!

– Тогда – с черносливом! – гаркнул я, поднялся на ноги и тотчас опять упал, споткнувшись о стул.

– У нас закрыто, придурок!

– А рубленый бифштекс из вырезки есть? – вопросил я. – С зеленым горошком!

Наводя такого рода справки, я ползал на четвереньках и методом тыка искал место, где можно встать в полный рост, не ударившись головой о крышку столика.

– Ты чего это? – с испугом поинтересовался голос за спиной. Громить нас пришел? Выметайся оттуда!

– Ладно, ладно, понял, – ответил я. – Все это у вас в дневном меню.

– На выход, на выход!

– Скоро ли вы откроете шведский стол?

Но ключник не отличался начитанностью. Он сказал:

– Или ты выходишь, или я зову легавых.

Я кое-как поднялся на трясущиеся ноги и произнес голосом юродивого:

– Вя-вя-вяяяяяя, вя-вя-вяяяяяяя, ну, давай, поймай меняяяяя…

– Ну, ладно, гад! – воскликнул хозяин заведения и широким шагом двинулся в мою сторону, но споткнулся о стул и упал.

Норовя совершить обходной маневр, я врезался в стену, попятился и натолкнулся на какую-то будку, потом – на вешалку и, наконец, на кассовый аппарат. Я обхватил его руками и замер, будто шар в бильярдном автомате.

По крайней мере, мне удалось обойти противника с фланга, и он больше не преграждал мне путь к дверям. Я слышал, как ключник ворочается в глубине зала, то и дело падая и бормоча:

– Ну, где ты? Подожди, дай только до тебя добраться… Ну, где ты, где?

Видимо, ключник был слишком взбешен и не догадался включить свет, что вполне меня устраивало.

Я на цыпочках шмыгнул к двери, споткнулся о ящик для рассады (он-то здесь зачем?), набитый пластмассовыми розами с острыми шипами, и преодолел остаток пути на четвереньках. Оставаясь в этом положении, я выглянул за дверь и увидел, что коренастый в кепке стоит футах в двадцати слева, привалившись к витрине магазинчика. А справа на углу маячили янтарные глаза неподвижного «кадиллака».

Но тут я заметил стайку подростков, приближавшихся ко мне со стороны Шестой авеню. Они болтали, не слушая друг дружку; некоторые размахивали руками. Ватага шла плотной фалангой, будто была заключена в какой-то невидимый ящик. Я не мог сказать, мальчики это или девочки. Вероятно, всего хватало. Они были облачены в мешковатые брюки и пиджаки, и фигуры их отличались эдакой бесполой стройностью. Если это были мальчишки, то слишком длинноволосые, если девчонки, то наоборот. Если это были мальчишки, значит, у них ломался голос. Если девчонки, то, судя по голосам, они злоупотребляли куревом. Все шагали причудливой поступью людей, только что слезших с мотоциклов.

Я разогнулся, отряхнулся, и, как только подростки поравнялись со мной, быстро вышел из закусочной, затесался в самую середку стаи и громко сказал:

– Эй, банда, слыхали про многоножку, у которой плоскостопие?

Никто не обратил на меня никакого внимания. Подростки перебирали ногами, махали руками и мололи языками, так что мне оставалось лишь хлопать ушами и глазами. Мое появление не внесло ни малейшей сумятицы в их плотные ряды. Шагавший слева от меня юный человек излагал содержание кинофильма.

Чуть впереди кто-то описывал куртку, которую он (она) видел(а) в аэропорту.

Справа и чуть сзади развернулось обсуждение внешней политики США, а впереди шло восхваление университета Мехико. На крайнем левом фланге звучали пылкие речи в защиту противозачаточных пилюль.

Коренастый в кепке отступил в какое-то темное парадное. Проходя мимо, я увидел лишь его грозно горящие глаза.

«Кадиллак» обогнал нас и остановился на углу впереди.

На Пятой авеню мой взвод повернул напра-во. Я по-прежнему норовил запутать «кадиллак», вынуждая его блукать по улицам с односторонним движением, а на Пятой авеню оно как раз одностороннее, и все едут на юг.

Поэтому здесь я покинул своих товарищей и свернул в противоположную сторону, бросив напоследок:

– До встречи, крокодилы!

– До свидания, мил-человек! – крикнул мне вслед кто-то из подростков, и я отметил про себя, что он (она) весьма любезен(на).

Коренастый в кепке снова шествовал за мной, но устремившийся вобъезд квартала «кадиллак» застрял перед красным светофором на Пятой авеню. Увы, светофоры имеют свойство менять цвет, поэтому, прежде чем я добрался до Тридцать седьмой улицы, за спиной опять послышалось знакомое шуршание покрышек, и «кадиллак» снова сел мне на хвост.

Позвольте заметить, что все это время я пребывал в состоянии дикого ужаса. Именно он гнал меня вперед, не давая остановиться. И именно благодаря ему я вдруг открыл в себе такое свойство, как мнительность. Я всегда знал, что мне присуща робость, но теперь вдруг стал рассматривать эту черту своего характера как балласт, ненужный багаж, от которого необходимо избавиться, чтобы удержаться на плаву в штормящем море.

Долго ли я смогу ее давить? Меня преследовали и пехота, и моторизованные части. Было уже почти девять, и в оживленном торговом районе, по которому мы продвигались, начиналась бурная деятельность по сворачиванию кипучей деятельности. Вскоре улицы станут относительно безлюдными, закроются последние лавочки и забегаловки, река машин на Пятой авеню обмелеет. И уж тогда, в темноте, тишине и пустоте убийцы прихлопнут меня, будто комарика.

Я пересек Тридцать седьмую улицу, посмотрел направо и не увидел «кадиллака». Должно быть, его продвижению помешали красные светофоры. Я по-прежнему держал путь на север, коренастый в кепке отстал от меня чуть ли не на квартал.

Пересекая Тридцать восьмую улицу, я оглянулся и заметил «кадиллак», который пер через перекресток в квартале от меня, раскачиваясь, будто океанский лайнер на высокой волне.