Текст книги "Потерянные девушки Рима"

14:00

– Не думаю, что это хорошая мысль.

Де Микелис, которому она позвонила, высказался с достаточной прямотой. Сандра почти пожалела, что втянула его. Движение в Риме застопорилось из-за дождя, такси, которое она взяла на вокзале, продвигалось вперед рывками.

Инспектор не отказывался ей помочь, но не понимал, зачем было являться в Рим лично.

– Ты уверена, что поступаешь правильно?

Сандра собрала чемодан на колесиках, положила туда все необходимое на несколько дней пребывания вне дома, а также фотографии, распечатанные с пленки, которую она извлекла из «лейки», книжку, куда муж записал те странные адреса, и радиопередатчик, найденный в сумке.

– У Давида была опасная работа. Он никогда не сообщал мне, куда направляется, такая была между нами договоренность, так мы вместе постановили. – (Муж уверял, будто хочет избавить ее от лишних волнений, от переживаний, какие испытывает жена солдата, ушедшего на фронт.) – Зачем тогда он наговорил мне на автоответчик всю эту чушь? Зачем нужно было утверждать, будто он в Осло? Я тут подумала: все-таки какая я свинья. Ведь он хотел не скрыть от меня что-то, а привлечь мое внимание.

– Согласен. Возможно, он обнаружил что-то и хотел тебя защитить, а ты теперь одна-одинешенька лезешь на рожон.

– Вряд ли. Давид знал, что рискует, и, в случае если с ним что-нибудь случится, хотел, чтобы я провела расследование. Поэтому и оставил для меня указания.

– Ты имеешь в виду снимки в старом фотоаппарате?

– Кстати, ты уже определил, из какой картины этот фрагмент: убегающий мальчик?

– Описание мне ни о чем не говорит. Я должен увидеть фото.

– Я тебе его послала по электронной почте.

– Ты же знаешь, я в этих компьютерных делах… Ладно, попрошу кого-нибудь из ребят мне его сбросить. Сообщу тебе, как только что-то выясню.

Сандра знала, что может на него рассчитывать. Ему понадобилось пять месяцев, чтобы сказать, как он сожалеет о смерти Давида, но в общем и целом Де Микелис был хорошим человеком.

– Инспектор…

– Да?

– Ты сколько лет женат?

Де Микелис расхохотался:

– Двадцать пять. А что?

Сандре вспомнились слова Шалбера.

– Понимаю, это очень личное. Но ты когда-нибудь сомневался в своей жене?

Инспектор прочистил горло:

– Как-то раз среди дня Барбара сказала, что пойдет навестить подругу. Я понял, что она лжет. У нас, полицейских, шестое чувство, верно?

– Да, думаю, это так. – Сандра не была уверена, что хочет услышать эту историю. – Но ты не обязан со мной делиться.

Де Микелис продолжил рассказ, проигнорировав ее слова:

– Так вот, я решил проследить за ней, как за обычным подозреваемым. Она ничего не заметила. Но в какой-то момент я остановился и подумал: что это я делаю? И решил вернуться домой. Назови это страхом, если хочешь. Я-то знаю, что это было. На самом деле меня не интересовало, солгала она или нет. Если бы я обнаружил, что она действительно идет к подруге, мне бы показалось, будто я ее предал. Как я имею право на верную жену, так и Барбара заслуживает мужа, который ей доверяет.

Сандра поняла, что старший товарищ поделился с ней тем, что, скорее всего, никогда никому не рассказывал. Набравшись храбрости, она выложила остальное:

– Де Микелис, я хотела попросить тебя еще об одном одолжении…

– Каком конкретно? – В голосе звучала досада.

– Вчера вечером мне позвонил некий Шалбер из Интерпола. Он думает, будто Давид ввязался в какое-то темное дело, и вообще показался мне жутким мозгоклюем.

– Понял, соберу о нем информацию. Это все?

– Да, спасибо, – с облегчением вздохнула Сандра.

Но Де Микелис еще не закончил:

– Удовлетвори мое любопытство: куда ты сейчас направляешься?

Где все закончилось, хотела сказать Сандра.

– К тому строящемуся дому, откуда упал Давид.

* * *

Идея поселиться вместе принадлежала ей. Но Давид ее принял благосклонно. Во всяком случае, так ей показалось. Они были знакомы всего несколько месяцев, Сандра не была уверена, что правильно истолковывает реакции любимого мужчины. Порой он умудрялся все до крайности усложнять. В отличие от нее, Давид никогда не поддавался эмоциям. Когда они спорили, именно Сандра повышала голос, раздражалась. Он же прибегал к тону слегка примирительному, а главное, небрежному. Можно было даже решить, что только она и скандалит. Сандра невольно подумала, что Давид вовсе не проявлял равнодушие, нет: с его стороны то была тщательно выработанная стратегия – сначала выслушать все ее излияния, а потом заставить признать, что она вышла из себя совершенно напрасно.

Самым убедительным доказательством этой ее теории послужило то, что случилось через месяц после начала их совместной жизни в ее квартире.

Вот уже неделю Давид находился в странном настроении, все время молчал, и у Сандры сложилось впечатление, будто возлюбленный ее избегает, даже когда они дома одни. Хотя он в тот период и не работал, но всегда приискивал себе какое-нибудь занятие. Что-то делал, закрывшись в кабинете, либо чинил розетку, либо чистил засорившуюся раковину. Сандра чувствовала: что-то не так, но спросить боялась. Она говорила себе, что нужно время, что Давид не только не привык называть какое-то место своим домом, но и никогда не жил с женщиной под одной крышей. Однако вместе с боязнью его потерять в ней просыпалась ярость: разве можно так себя вести, пусть бы уж высказался начистоту. Она готова была взорваться.

Это произошло ночью. Они оба спали, когда Сандра вдруг почувствовала, как Давид трясет ее за плечо. Увидев, что на часах всего три ночи, она, сонная, спросила, какого черта ему нужно. Давид включил свет и бросился на постель. Взгляд его блуждал по комнате, он искал слова, чтобы высказать то, что давно уже вертелось у него в голове. А именно: так больше не может продолжаться, он себя чувствует неловко и, в конечном итоге, такое положение вещей стесняет его.

Сандра пыталась уразуметь смысл этих запутанных фраз, но единственным объяснением, какое ей приходило на ум, было: чертов говнюк меня сливает. Оскорбленная в лучших чувствах, недоумевая, почему он не мог подождать до утра, чтобы ее вырубить, Сандра встала и в бешенстве накинулась на него, осыпая нецензурными выражениями. В гневе она швыряла на пол все, что попадалось под руку, среди прочего пульт дистанционного управления: от удара телевизор включился. Так поздно передавали только старые черно-белые фильмы. В данный момент шел «Цилиндр» с Фредом Астером и Джинджер Роджерс, которые как раз исполняли дуэтом знаменитую песню.

Нежная мелодия в сочетании с истерикой Сандры придавала всей сцене какую-то нереальность.

Хуже всего было то, что Давид не отвечал, а молча, опустив голову, сносил оскорбления. Когда бешенство Сандры достигло предела, она вдруг увидела, как Давид сует руку под подушку, вытаскивает оттуда синий бархатный футляр и придвигает его на край постели, на ее сторону, при этом лукаво улыбаясь. Тут же онемев, Сандра воззрилась на коробочку, уже точно зная, что в ней содержится. Она чувствовала себя последней идиоткой, ничего не могла с собой поделать – так и стояла с разинутым от изумления ртом.

– Я как раз пытался сказать тебе, – произнес Давид, – что мы не можем продолжать так жить и что, по моему смиреннейшему мнению, нам нужно пожениться. Потому что я люблю тебя, Джинджер.

Он сказал ей это – впервые открыв свои чувства и назвав ее так – под голос Фреда, который пел Cheek to cheek, «Щека к щеке».

 
Heaven, I’m in Heaven,
And my heart beats so that I can hardly speak;
And I seem to find the happiness I seek
When we’re out together dancing, cheek to cheek.[6]6
На небесах я, на небесах,И сердце так бьется, что слов нет на языке,Я, кажется, счастье нашел, что искал вдалеке,Когда мы танцуем рядом, щека к щеке.

[Закрыть]
 

Сандра неожиданно для себя расплакалась. Бросилась в его объятия, потому что хотела прижаться к нему. Рыдая на его груди, принялась раздеваться: не терпелось заняться с ним любовью. Это они и делали до самой зари. Никакими словами не описать того, что она испытала тогда ночью. Чистая радость.

Тогда Сандра и поняла, что с Давидом ей не видать покоя. Что им обоим, чтобы жить, нужен порыв. Именно тогда к ней стал подкрадываться страх: как раз поэтому все может сгореть в один миг.

Так оно и случилось.

Через три года, пять месяцев и сколько-то дней после той неповторимой ночи Сандра стояла на заброшенных лесах недостроенного здания над тем самым местом, где тело Давида – ее Давида – разбилось, упав с высоты. Крови не было, ее смыло дождями. Ей хотелось принести цветок, но не стоило слишком предаваться чувствам. Она приехала, главным образом, чтобы понять.

После падения Давид в агонии лежал на асфальте всю ночь. Наконец велосипедист, случайно проезжавший мимо, заметил его и позвал на помощь. Слишком поздно. Давид умер в больнице.

Когда коллеги из Рима описали ей, как все произошло, Сандра не слишком задавалась вопросами. Например, она не стала задумываться, был ли Давид в сознании все это время. Она бы предпочла узнать, что Давид умер мгновенно, а не в результате множественных переломов и внутренних кровоизлияний. Но прежде всего она старалась отрешиться от самого страшного из вопросов.

Если бы кто-нибудь раньше заметил умирающего Давида, лежащего на земле, можно ли было бы спасти его?

Медленная агония подтверждала версию несчастного случая как доказательство от противного: убийца, конечно же, довершил бы начатое дело.

Сандра углядела справа лестничный марш. Она оставила чемодан и стала подниматься осторожно, поскольку перил не было. На уровне шестого этажа отсутствовали и стены. Лишь пилястры поддерживали междуэтажные перекрытия. Сандра подошла к парапету, с которого соскользнул Давид. Он явился сюда в темноте. Сандра вспомнила телефонный разговор с Шалбером прошлой ночью.

«Согласно рапорту полиции, синьор Леони находился в этом недостроенном здании потому, что оттуда открывался наилучший вид на объект, который он собирался сфотографировать… Вы видели это место?» – «Нет», – рассердилась Сандра. «Ну а я видел». – «И что вы этим хотите сказать?» Но он всего лишь добавил саркастически: «„Кэнон“ вашего мужа разбился при падении. Жаль, мы никогда не увидим той фотографии».

Когда Сандра увидела то, что простиралось перед Давидом той ночью, она поняла всю глубину сарказма агента Интерпола. Огромная асфальтированная площадка, окруженная высотными домами. Зачем бы ему здесь фотографировать? Да еще и в темноте?

Сандра принесла с собой один из пяти снимков, распечатанных с пленки, которую она нашла в «лейке». Ошибки нет: это те самые леса, только в дневное время. Увеличив снимок, Сандра сразу подумала, что Давид пришел сюда, чтобы осмотреть место преступления.

Она огляделась: должна быть какая-то зацепка. Место заброшенное, никому не нужное, по крайней мере с виду.

Тогда зачем же Давид пошел сюда?

Нужно мыслить в других категориях, сместить фокус, как ее учили на курсах криминологии.

Истина в деталях, напомнила она себе.

Именно в деталях она и должна искать ответы. Сандра сконцентрировалась, как всегда это делала на месте преступления, изучая его с помощью фотоаппарата. Она должна прочесть это место. Снизу вверх. От общего к частному. Для сравнения она держала перед глазами снимок, который Давид сделал «лейкой».

Я должна найти все детали, имеющиеся на снимке, сказала она себе. Как в тех шарадах, где нужно найти различия в двух рисунках, на первый взгляд идентичных.

Установив границы, заданные фотографией, она начала с пола, обшаривая его метр за метром. Перевела взгляд на то, что находилось впереди, потом посмотрела на потолок. Она искала какой-нибудь знак, нацарапанный на бетоне. Тщетно.

Переключилась на лес пилястров. Осматривала их один за другим. Некоторые за прошедшие пять месяцев получили незначительные повреждения еще и потому, что их не успели оштукатурить, и следы непогоды запечатлелись на них особенно ясно.

Когда Сандра добралась до крайнего слева, у самого парапета, она заметила, что этот пилястр не совсем такой, как на фотографии. Маленькая, но, возможно, значимая деталь. В то время, когда Давид фотографировал место преступления, у подножия пилястра виднелась горизонтальная щель. Сейчас она была закрыта.

Сандра наклонилась, чтобы рассмотреть получше. В самом деле, отверстие прикрывалось чем-то вроде полосы гипсокартона. Похоже, ее поставили сюда специально, чтобы положить что-то в щель. Сандра отодвинула гипсокартон и оторопела.

В щели лежал диктофон Давида. Тот самый, не обнаруженный Сандрой в сумке, хотя он и значился в списке, который муж составлял, собирая вещи.

Сандра взяла диктофон, сдула с него пыль. Он был плоский, сантиметров десять в длину, с цифровой памятью. Такая модель заменила старые кассетные диктофоны.

Положив диктофон на ладонь, Сандра смотрела на него и чувствовала, как ею овладевает страх. Один только Бог знает, что там внутри. Очень может быть, что Давид спрятал диктофон и заснял тайник. Потом вернулся за ним и упал. Или же он записал что-то именно в этом месте. Может, в тот же вечер, когда погиб. Сандра, кстати, вспомнила, что прибор может работать на расстоянии. Запись включается при малейшем шуме.

Нужно решаться, нечего больше ждать. Но она колебалась, осознавая: эта запись может навсегда лишить ее уверенности в том, что Давид стал жертвой несчастного случая. И она не в силах будет смириться: такова цена. И станет докапываться до правды, рискуя никогда не обнаружить ее.

Без дальнейших размышлений она нажала клавишу и стала ждать.

Кто-то кашлянул два раза. Скорее всего, нарочно, чтобы включить запись на расстоянии. Потом – голос Давида, глухой, далекий, еле слышный из-за помех. И прерывистый.

– …мы одни… я ожидал с тех пор…

Тон был спокойный. Зато Сандре стало не по себе, когда она снова услышала этот голос. Она уже свыклась с мыслью, что Давид больше никогда не заговорит с ней. Теперь Сандра боялась, что волнение захлестнет ее, а ведь ей нужно сохранять ясность рассудка. Она собралась с силами и сказала себе, что это всего лишь расследование и подходить к нему надо чисто профессионально.

– …не существует… я должен был это вообразить себе… неприятность…

Фразы были слишком разорваны, чтобы понять, о чем идет речь.

– …я в курсе… все подряд… все это время… невозможно…

Для Сандры этот набор слов не имел смысла. Но вот прозвучала целая фраза:

– …я долго искал и наконец нашел…

О чем говорил Давид, с кем? Нельзя понять.

Сандра подумала, что можно вернуться к началу записи и дать послушать звукооператору, который очистит ее от помех. Больше ничего не сделаешь. Она уже хотела выключить аппарат, как вдруг услышала другой голос.

– …да, это я…

Сандра похолодела. Она получила доказательство: Давид был не один. Поэтому и решил записать разговор. Далее следовали возбужденные, взволнованные реплики. Ситуация по какой-то причине изменилась. В голосе мужа слышался испуг.

– …погодите… так нельзя… поверить не могу… я не… все, что в моих силах… нет… нет… нет!..

Звуки борьбы. Шорох катающихся по полу тел.

– Погодите… Погодите!.. Погодите!..

Потом – последний отчаянный вопль, который все удалялся, затихая, пока не пропал в тишине.

Сандра уронила диктофон, обеими руками оперлась о бетон. Внутренности скрутило сильнейшим спазмом. Ее вырвало. Еще, и еще раз.

Давида убили. Кто-то столкнул его с высоты.

Сандре хотелось кричать. Хотелось очутиться далеко отсюда. Хотелось никогда не знать Давида, даже не догадываться о его существовании. Не любить его. О таком и подумать страшно, но это правда.

Звук удаляющихся шагов.

Сандра повернулась к диктофону. Этот прибор еще не оставил ее в покое, еще требовал внимания. Похоже, убийца знал, где расположен тайник.

Шаги замерли.

Прошло несколько секунд, потом снова голос. Но не слова. Песня.

 
Heaven, I’m in Heaven,
And my heart beats so that I can hardly speak;
And I seem to find the happiness I seek
When we’re out together dancing, cheek to cheek.
 

15:00

Улица Делле Комете находилась на окраине. Маркус потратил какое-то время, добираясь туда на общественном транспорте. Остановка автобуса располагалась неподалеку. Оставалось пройти пешком метров двести. Вокруг – пустыри и промышленные строения. Социальные жилые дома далеко отстояли друг от друга, образуя нечто вроде бетонного архипелага. Посередине высилась церковь современной архитектуры, ей далеко было до изящества тех, что веками украшали центр города. Широкие автострады поглощали транспортный поток, регулируемый исправно мигающими светофорами.

Номер 19 оказался заброшенным заводским корпусом. Прежде чем войти и посмотреть, что там по адресу, указанному в записке с символом треугольника, которую он нашел в офисе Раньери, Маркус постоял немного, проясняя ситуацию. Он не хотел рисковать напрасно. На противоположной стороне улицы располагалась бензоколонка, а при ней мойка и бар. Там постоянно туда и сюда сновали машины. Заводским корпусом, похоже, никто не интересовался. Маркус подошел ближе к бензозаправочным автоматам, делая вид, будто ждет кого-то, а тот опаздывает. Где-то с полчаса он наблюдал за происходящим. Наконец убедился, что слежки за этим местом нет.

Перед заводским корпусом была грунтовая площадка. Дожди превратили ее в настоящее болото. До сих пор еще можно было разглядеть следы шин. Наверняка машины Раньери, зеленого «субару», тут же пришло в голову Маркусу: ведь он заметил давеча, насколько она испачкана в грязи.

Сыщик побывал здесь. Потом спешно вернулся в офис, чтобы уничтожить записку. И ушел оттуда, забрав с собой что-то из сейфа.

Маркус попытался соединить эти детали, составить из них цельную картину. Но на ум приходило единственно то, как торопился Раньери.

Человек ведет себя так, только если чего-то боится, подумал Маркус. Что же Раньери увидел, что его так напугало?

Маркус обошел стороной главный вход в здание, решив поискать какую-нибудь боковую дверь. Стал пробираться сквозь заросли кустарника, окружавшие низкое строение прямоугольной формы. Выпуклая крыша из листового железа придавала ему сходство с ангаром. Маркус обнаружил пожарный выход. Наверное, и Раньери проходил здесь, поскольку дверь была притворена. Он с силой обеими руками потянул створку и протиснулся внутрь.

Лучи солнца, проникавшие сквозь пыльные окна, заливали обширное пространство, почти пустое, если не считать каких-то сваленных штабелем станков и шкивов, свисавших с потолка. Дождевая вода, просочившаяся сквозь крышу, скопилась в темные лужи.

Маркус прошел вперед, огляделся, шаги его гулко отдавались в пустоте. В глубине цеха железная лестница вела на верхний уровень, в маленькую контору. Маркус подошел ближе, и тут же одна деталь бросилась ему в глаза. На перилах не было пыли. Кто-то озаботился их протереть, возможно, чтобы уничтожить отпечатки пальцев.

Что бы ни таило в себе это место, разгадка наверху.

Маркус стал осторожно подниматься, глядя себе под ноги. На середине лестницы до него донесся запах. Его ни с чем нельзя было спутать. Единожды понюхав такое, потом узнаешь его где угодно. Маркус не помнил, где и когда он впервые столкнулся с этой вонью. Но какая-то скрытая часть его существа ничего не забыла. Вот они, шутки амнезии. Он мог бы вспомнить аромат роз или запах материнской груди. А вспомнил, как смердит труп.

Прикрыв нос и рот рукавом плаща, Маркус преодолел последние ступеньки. Трупы увидел прямо с порога конторы. Они были совсем близко. Один лежал ничком, другой оставался на четвереньках. У каждого – сквозное пулевое отверстие в черепе. Расстрел, казнь по всем правилам, заключил Маркус.

К уже и без того продвинутой стадии разложения добавился огонь. Кто-то пытался сжечь тела, полив их спиртом или бензином, но пламя затронуло только верхнюю их часть, оставив нижнюю в целости. Неизвестному, кто бы он ни был, удалось лишь изуродовать трупы до неузнаваемости. Вглядевшись, Маркус понял, что эти двое были судимы: если сведения о них не хранились в базе данных, зачем было брать на себя грязную работу и отрезать им руки?

Стараясь не дышать, он подошел, чтобы рассмотреть получше.

Руки были отняты по запястье, ткани как будто вырваны, но на костях – регулярно повторяющиеся бороздки. Такие обычно оставляет инструмент с зубцами, вроде небольшой пилы.

Маркус задрал у одного штанину, рассмотрел лодыжку. Здесь на коже ожогов не было. По синюшному цвету он примерно установил, что смерть наступила чуть меньше недели назад. Тела вздулись, но, похоже, эти люди и при жизни были пузатыми. Типично для тех, кому за пятьдесят.

Маркус не знал, кто они, возможно, и не узнает никогда. Но у него возникла определенная мысль по этому поводу. Весьма вероятно, что перед ним – убийцы Валерии Альтьери и ее любовника.

Он старался понять, кто расправился с ними и почему так долго медлил.

Как Раффаэле пригласили в квартиру Лары анонимным письмом, так и Раньери вызвали в заброшенный цех запиской, которую Маркус нашел в его офисе.

Сыщик обнаружил здесь этих двоих, которых, возможно, заманили сюда аналогичным способом, и застрелил их.

Нет, не сходится.

Раньери побывал здесь несколько часов назад, и коль скоро эти двое мертвы уже неделю, зачем ему было возвращаться? Может быть, поджечь трупы, или отпилить руки, или просто оценить ситуацию. Но зачем было так сильно рисковать? И потом, что его так напугало? Почему он бежал, от кого?

Нет, этих двоих убил кто-то другой, подумал Маркус. И раз он не избавился от трупов, значит хотел, чтобы их нашли.

Эти двое вряд ли что-то значили. Скорее всего, простые исполнители. Маркус вернулся к мысли, что убийство в доме Альтьери – заказное. Его организовал один определенный человек. Или несколько. Последнюю версию рано было отвергать, и она не нравилась Маркусу. Ритуал, проведенный в спальне, красноречиво свидетельствовал в пользу версии, связанной с сектой. С тайным обществом, готовым оборвать любые нити, которые могли бы к нему привести, даже ценой убийства собственных приверженцев.

Маркус догадывался, что в данный момент действуют две группировки, противоположные и враждебные друг другу. Одна старается раскрыть тайну, посылая анонимные письма. Другая, наоборот, стремится, оставаясь невидимой и преследуя собственные цели, защитить себя.

Связующим звеном между ними мог быть только Раньери.

Частный сыщик что-то знал, Маркус был в этом уверен. Был убежден также, что рано или поздно обнаружится связь с Джеремией Смитом и исчезновением Лары.

Тут действовали странные, темные силы. В данный момент Маркус чувствовал себя пешкой в чьих-то руках, полностью во власти событий. Ему нужно было определиться, взять на себя какую-то роль, а поэтому необходимо было встретиться с Раньери.

Он решил, что с него достаточно трупного смрада. Перед тем как уйти, он, по давнему обыкновению, хотел перекреститься, но передумал. Возможно, мертвецы того не заслуживали.

* * *

Раньери вызвали в заброшенный цех анонимным посланием. Он отправился туда этим утром и увидел трупы. Потом вернулся в офис, чтобы уничтожить записку. Вслед за тем выбежал бегом, прихватив что-то хранившееся в сейфе.

Маркус не переставая прокручивал в уме эту последовательность событий. Но чувствовал при этом, что ему недостает какой-то существенной связки.

Тем временем снова начался дождь. Маркус вышел из ангара и зашагал по грунтовой площадке. Глядя себе под ноги, стараясь не испачкаться в этом болоте, он разглядел деталь, которую раньше не заметил.

По грунту расплывалось темное пятно, чуть поодаль виднелось другое. Похожие на то пятно, которое он видел утром у дома, где располагался офис Раньери, на асфальте, на том месте, где сыщик припарковал свой зеленый «субару».

Если пятна не смыло дождем, значит они оставлены маслянистым веществом. Маркус нагнулся, чтобы убедиться в этом: в самом деле, тормозная жидкость.

Очевидно, машина стояла и перед заброшенным заводом. Но это он уже заключил из того обстоятельства, что автомобиль был весь в грязи. Вначале Маркус решил, что два эти факта связаны, что Раньери одновременно повредил и испачкал машину. Но, оглядевшись, не увидел ни рытвин, ни торчащих булыжников, которые могли бы причинить такой вред. Значит, это случилось раньше и в другом месте.

А где был Раньери до того, как приехал сюда?

Маркус поднес руку к шраму на виске. В голове стучало, вот-вот опять начнется мигрень. Нужно принять обезболивающее, что-нибудь поесть. Он, кажется, зашел в тупик и теперь должен найти способ оттуда выбраться. Завидев автобус, подходящий к остановке, ускорил шаг, чтобы успеть на него. Вскочил в последний момент, уселся на одно из задних мест, рядом с пожилой дамой, которая везла сумки с покупками: та воззрилась на синяк под глазом и рассеченную губу, результат нападения Раффаэле Альтьери. Маркус, однако, и не взглянул на нее, скрестил руки на груди и вытянул ноги под расположенное впереди сиденье. Закрыл глаза, стараясь отрешиться от ударов молота, раздававшихся в голове. Провалился в неглубокий сон. Голоса, звучавшие вокруг, и разнообразные шумы позволяли пребывать в полудреме, а главное, не давали видеть сны. Сколько раз он садился в такой вот автобус или в вагон метро и засыпал там? Ездил туда и обратно, от кольца до кольца, без цели, чтобы отдохнуть и при этом избежать сновидения, в котором он умирает вместе с Девоком. Размеренный ход автобуса ли, метро убаюкивал его. Ему казалось, будто невидимая сила его поддерживает. И он чувствовал себя в безопасности.

Он открыл глаза потому, что уже несколько минут не ощущал приятного колыхания, а пассажиры вокруг взволнованно гомонили.

В самом деле, автобус остановился, и кто-то сетовал на то, что теряет время, стоя в пробке. Маркус выглянул в окошко, стараясь понять, где находится. Он узнал одинаковые дома вдоль объездной дороги. Поднялся с места и стал пробираться вперед. Водитель не выключил мотор, но сидел сложа руки.

– Что случилось? – спросил Маркус.

– Авария, – ответил водитель, не вдаваясь в подробности. – Сдается мне, мы тут долго проторчим.

Маркус оглядел машины, ехавшие впереди. Они двигались медленно, одна за другой сворачивая на обочину и объезжая место аварии, в которую, по-видимому, попало несколько автомобилей.

Автобус двигался рывками. Когда наконец подошла его очередь, дорожный полицейский жезлом дал знак поторапливаться. Водитель свернул на обочину. Маркус стоял рядом, когда они проезжали мимо груды покореженного, обгоревшего железа. Пожарные уже почти потушили пламя.

Зеленый «субару» Раньери Маркус узнал по части капота, которую пощадил огонь. Тело водителя внутри было прикрыто простыней.

Маркус понял, почему автомобиль сыщика оставлял повсюду масляные пятна. Он ошибался: не было никакой связи с местом, куда Раньери ездил прежде и где повредил машину. Речь, по-видимому, шла о тормозной жидкости: кто-то вывел из строя тормоза.

Авария не могла произойти случайно.