Текст книги "Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре"

II. Перформативный поворот

Перформативный поворот (performative turn) переключает внимание на сферу выражения действий и образуемых ими событий вплоть до социальной культуры инсценировки. На первом плане здесь – не культурные смысловые взаимосвязи и не представление о «культуре как тексте», но практическое измерение производства культурных смыслов и опыта. На основании событий, практик, материальных воплощений и медиальных форм выводятся моменты порождения и изменения культурного. Но не только повышенное внимание к таким аспектам исполнения, представления и инсценировки, к «культуре как перформансу», делает перформативный поворот важным звеном культурологической дискуссии. Новаторским оказывается и его особый вклад в виде критического анализа процессов.[255]255
  См.: Victor Turner. Process, System, and Symbol. Anthropological Synthesis // Idem. On the Edge of the Bush. Anthropology as Experience. Ed. Edith L. B. Turner. Tucson, 1985, p. 151–173.


[Закрыть] Потому что перформативный поворот является очередным новым вектором, принципиально отступающим от ключевого понятия «структуры» и обращающимся к центральной идее социального «процесса»: «Перформанс есть парадигма процесса».[256]256
  Richard Schechner. Victor Turner’s Last Adventure // Victor Turner. The Anthropology of Performance. New York, 1987, p. 7–20 (Предисловие), здесь – p. 8.


[Закрыть] Даже если мы здесь также не имеем дела со сменой парадигм в строгом смысле слова, то взгляд на «процессы» продолжает структурную критику интерпретативного поворота и даже укрепляет ее: оба «поворота» однозначно отстраняются от структуралистской методы помещать в бинарные оппозиции такие символические системы, как мифы, ритуалы, родственные связи, отношения полов и т. д. Это критическое отстранение будет потом сопутствовать всей дальнейшей череде новых культурологических ориентиров. Оно по сей день определяет кардинальную критику наук о культуре в адрес принципа бинарности. Чтобы такие исходные качества перформативного поворота были продуктивными, следует еще до «сдвигов к перформативу» начинать с современного театроведения.[257]257
  О типичных для «перформативного поворота» «сдвигах к перформативу» не только в науках о культуре, но и в искусствах и в самом обществе говорит главная представительница наук о театре Эрика Фишер-Лихте – см.: Erika Fischer-Lichte. Vom «Text» zur «Performance». Der «performative turn» in den Kulturwissenschaften // Georg Stanitzek, Wilhelm Voßkamp (Hg.): Schnittstelle. Medien und kulturelle Kommunikation. Köln, 2001, S. 111–115, здесь – S. 113.


[Закрыть]

Особенным потенциалом обладает обращение к анализу ритуалов из «классического» поля символической этнологии. Здесь обнаруживаются плодотворные стимулы для перформативных перспектив транснациональной культурологии, хотя ее сфера деятельности пока еще относится к интерпретативной культурной антропологии. Неослабевающее влияние интерпретативного поворота здесь нельзя не заметить. Потому что этот «поворот» хоть и был нацелен на герменевтику культуры, но приближался к культурным смыслам, исходя из публично доступных сфер инсценировки и представления. Здесь и начинается перформативная переориентация.

1. Контекст и становление перформативного поворота

Однобокость текстовой модели и ее ориентированность на смыслы в интерпретативном повороте привели к тому, что социальные науки с 1970-х годов стали все чаще прибегать к словарю культурного перформанса. Этот вокабулярий питается из совершенно разных источников: не только из модели театральных постановок, из культуры инсценировки в искусстве, политике и повседневной жизни, но и из этнологических подходов к анализу ритуалов, а также из концепций употребления языка в прагматической философии языка и теории речевых актов. Концептуальная разработка этого перформативного понятийного аппарата происходит на широком пространстве вплоть до новейших подходов гендерных исследований и актуальных медиатеорий. Однако уже Клиффорд Гирц говорит в своем ключевом сочинении «Размытые жанры» о «постоянном расширении потока социального анализа, в котором главенствует аналогия драмы».[258]258
  Clifford Geertz. Blurred Genres. The Refiguration of Social Thought // Idem. Local Knowledge. New York, 1983, p. 19–35, здесь – p. 30.


[Закрыть] Но действительно ли появление аналогии с игрой и драмой лишает текст его господства? Этнолог Дуайт Конкергуд, к примеру, утверждает: «Парадигма перформанса – это альтернатива находящемуся вне времени и контекста, склонному к упрощениям подходу текстуального позитивизма».[259]259
  Dwight Conquergood. Rethinking Ethnography. Towards a Critical Cultural Politics // Communication Monographs 58, 2 (1991), p. 179–194, здесь – p. 189.


[Закрыть] Однако насколько оправданно говорить о «перформативной парадигме», сменяющей парадигму текста? Конкергуд вовсе не единственный, кто видит здесь четкий переход от парадигмы текста к парадигме перформанса; другие также говорят о «смене парадигм… от изучения текстов к анализу действий».[260]260
  Jürgen Martschukat, Steffen Patzold (Hg.): Geschichtswissenschaft und «performative turn». Eine Einführung in Fragestellungen, Konzepte und Literatur // Idem. (Hg.): Geschichtswissenschaft und «performative turn». Ritual, Inszenierung und Performanz vom Mittelalter bis zur Neuzeit. Köln, Weimar, Wien, 2003, S. 1–31, здесь – S. 2, со ссылкой на Эрику Фишер-Лихте.


[Закрыть]

Подобная «смена парадигм» начала утверждаться также с тех недавних пор, когда перформативный поворот стал наделяться специфическими акцентами в контексте междисциплинарных исследований концепта театральности. Если же налицо переоценка «культуры как инсценировки»,[261]261
  Erika Fischer-Lichte. Einleitung // Idem., Christian Horn, Sandra Umathum, Matthias Warstat (Hg.): Theatralität als Modell in den Kulturwissenschaften. Tübingen, 2004, S. 7–26, здесь – S. 7.


[Закрыть] если разрабатываются методы, чтобы «исследовать культуру как постановку»,[262]262
  Ibid., S. 9.


[Закрыть] то, возможно, прощание с текстовой моделью оказалось чересчур поспешным: «Направлять взгляд наук о культуре, столь долго ориентировавшихся на парадигму текста, на театральность культуры, значит делать эти науки чувствительными к постановочному характеру культуры».[263]263
  Ibid., S. 25.


[Закрыть] Но даже если постановка станет инновационным понятием наук о культуре, то будет ли это неминуемо означать преодоление понятия текста? В глазах театроведения, которое ясно различает между текстом и его сценической постановкой, это, вероятно, так и будет выглядеть. Менее категоричной представляется точка зрения так называемой символической этнологии или сравнительной символогии, которая дала первый толчок перформативному повороту.

Однако было бы слишком просто проводить столь строгое разграничение между текстуальным и перформативным поворотами. От внимания при этом ускользают многослойные пересечения различных «поворотов» в одном и том же интеллектуальном поле, ведущие к теоретически плодотворным смешанным формам. В этом случае мы имеем дело с перформативно расширенным понятием текста, которое зарождается еще в интерпретативном повороте из концепции «культуры как текста» и особенно ясно прочитывается в таких форматах представления, как праздники, карнавалы, ритуалы и прочие формы действий. Перформативный ракурс обнаруживается и в книге Гирца о Бали как государстве-театре.[264]264
  Clifford Geertz. Negara. The Theatre State in Nineteenth-Century Bali. Princeton, 1980.


[Закрыть] В культуре балийцев Гирц замечает присутствие экспрессивных черт стилизации и инсценировки, мышление социальными ролями. Бали – не просто государство-театр, но также «театр статусов – инсценируется иерархия».[265]265
  Clifford Geertz. «Aus der Perspektive des Eingeborenen». Zum Problem des ethnologischen Verstehens // Idem. Dichte Beschreibung. Beiträge zum Verstehen kultureller Systeme. Frankfurt/M., 1983, S. 289–309, здесь – S. 299.


[Закрыть] Впрочем, и это умозаключение еще не ведет к перформативному повороту. Потому что такой перформативный результат по-прежнему относится к признакам интерпретированной культуры, к ее культурному самотолкованию через экспрессивную постановку и стилизацию. К смене исследовательской перспективы ведет лишь собственный перформативный аналитический словарь, который потом преобразовывает и само понимание текста и культуры. Именно с такого исходного пункта «перформативный подход» символической этнологии порывает с холистическим пониманием культуры как закрытой системы смыслов. Напротив, в смысловом плане культура оказывается открытым, перформативным и тем самым ориентированным на изменения процессом, который можно раскрыть при помощи убедительного вокабулярия действий и инсценировок.

В поле зрения оказывается теперь более ясная связь с действиями и событиями, что видно на примере ритуала и «социальной драмы». Этнологический анализ ритуалов при этом служит лишь одним из двигателей перформативного поворота. Сам он многое взял из исследований ритуалов (ritual studies) 1970-х годов, которые расширили понятие ритуала, критически переосмыслив его с опорой на предшествующие исследования ритуального происхождения театра.[266]266
  См.: Ronald L. Grimes. Research in Ritual Studies. Metuchen, 1985.


[Закрыть] Однако перформативный поворот вырос на более многослойной почве. Ведь не менее важную магистраль развития перформативной теории образует философия языка, а в данном контексте особенно – ориентированная на действия теория речевых актов Джона Остина.[267]267
  См.: John L. Austin. Zur Theorie der Sprechakte (1955). Stuttgart, 1994. [Рус. изд.: Джон Остин. Как совершать действия при помощи слов // Он же. Избранное. М., 1999. С. 13–135. – Примеч. пер.]


[Закрыть] Решающим значением обладает специфическая связь речи и действия: по Остину, в определенных актах речи существующие положения вещей не только передаются в модусе высказывания, но и создаются. Речь и совершение действия совпадают в перформативных высказываниях (речевых актах), например в обещании, приказе, крещении. Уже здесь эффект, производимый языковыми высказываниями, связывается с их (пока еще точно не определенными) церемониальными или ритуальными рамками. Как бы то ни было, теория речевых актов Остина вносит существенный вклад в становление перформативного поворота, создавая условия для того, чтобы понятие перформативности, изначально относившееся к языку, совершило «культурологический поворот» в сторону культурного «перформанса» (performance).[268]268
  См.: Uwe Wirth (Hg.): Performanz. Zwischen Sprachphilosophie und Kulturwissenschaften. Frankfurt/M., 2002, S. 9. В этом собрании ключевых текстов (с подробной библиографией) фиксируется перформативный поворот; во введении описываются его различные историко-научные хитросплетения (особ. S. 34 ff.). Целый раздел носит заглавие «„Культурологический поворот“ понятия перформативности» (S. 183).


[Закрыть] «Культурологическое „открытие перформативного“ заключается, следовательно, в том, что все высказывания можно всегда рассматривать как инсценировки, то есть как перформансы».[269]269
  Ibid., S. 39.


[Закрыть]

В таком аспекте инсценировок культурологическое открытие перформативного – особенно с точки зрения театроведения – примыкает еще к одной линии, спровоцировавшей «сдвиги к перформативу»: к перформативному повороту непосредственно в искусстве. Искусство перформанса 1960-х годов – акционизм, хеппенинг и экспериментальный театр – обретает здесь власть над ключевыми аренами «стирания границ искусств», которое подчеркивает постановочный характер эстетического и выводит на сцену события вместо произведений.[270]270
  Об этом см.: Erika Fischer-Lichte. Ästhetik des Performativen. Frankfurt/M., 2004, S. 22 ff.; См. также: Idem. Grenzgänge und Tauschhandel. Auf dem Wege zu einer performativen Kultur // Ibid., S. 277–300.


[Закрыть] Импульсы к перформативному повороту исходят, однако, не только от искусства и теоретических построений, но и от культуры повседневности.[271]271
  См.: David J. Krieger, Andréa Belliger. Einführung // Belliger, Krieger (Hg.): Ritualtheorien. Ein einführendes Handbuch. Opladen, Wiesbaden, 1998, S. 7–33, здесь – S. 11 f. (Статьи о различных сферах общественных ритуалов, таких как футбол, правовые ритуалы, женские ритуалы и т. д. – S. 265 ff.).


[Закрыть] Примечательно здесь сложившееся в 1970-х общественное движение нью-эйдж, заимствующее религиозные практики из чужих культур. К важным предшественникам перформативного поворота кроме того относится и до сих пор актуальная театрализация жизни посредством медиальных инсценировок и «визуализаций информации»[272]272
  О перформативном повороте в «визуализации информации» и театральной форме сегодняшних презентаций знания – с опорой на театр памяти раннего Нового времени – см.: Peter Matussek. Der Performative Turn. Wissen als Schauspiel // Monika Fleischmann, Ulrike Reinhard (Hg.): Digitale Transformationen. Heidelberg, Berlin, 2004, S. 90–95.


[Закрыть] – вплоть до компьютера как «сцены» для интернет-выступлений.[273]273
  См.: Brenda Laurel. Computers as Theatre. Reading, 1991.


[Закрыть] Решающую роль здесь играет феномен театрализации современного медиаобщества и «общества инсценировки».[274]274
  См.: Herbert Willems, Martin Jurga (Hg.): Inszenierungsgesellschaft. Ein einführendes Handbuch. Opladen, Wiesbaden, 1998, особ. Введение.


[Закрыть] На это указывают пространства политических представлений,[275]275
  Thomas Meyer, Martina Kampmann. Politik als Theater. Die neue Macht der Darstellungskunst. Berlin, 1998.


[Закрыть] равно как и «общества наблюдения и инсценировки», в которых субъекты, утратив прочные ориентиры, в значительной мере вынуждены привлекать к себе внимание самоинсценировками.[276]276
  См.: Hans-Georg Soeffner. Die Ordnung der Rituale. Die Auslegung des Alltags 2. Frankfurt/M., 1995, S. 8 f.


[Закрыть] Такие эстетические и медиальные явления повседневности создают соответствующее социальное поле, которое не только обуславливает перформативные тенденции в поп-культуре, но и благоприятствует становлению теоретически сфокусированного перформативного поворота.

Именно эта конфигурация, представляющая собой смесь между трендами повседневной культуры и векторами развития культурных теорий на фоне глобального «постмодерного поворота»,[277]277
  О «перформансе» как «комплексном режиме постмодерна» см.: Michel Benamou, Charles Caramello (eds.): Performance in Postmodern Culture. Madison, 1977, p. 3.


[Закрыть] в итоге превращает перформативный поворот в многосоставную «спираль перформативных сгибов, концептуальных скачков».[278]278
  См.: Dwight Conquergood. Poetics, Play, Process, and Power. The Performative Turn in Anthropology // Text and Performance Quarterly 9, 1 (1989), p. 82–88, здесь – p. 87.


[Закрыть] И все же далее необходимо разделять ясно обозначившиеся пути расхождения теоретических построений. В конце концов, основоположники нового перформативного подхода уже с самого начала следуют раздельными курсами и расставляют собственные приоритеты. Соответствующим образом «различные, абсолютно противоположные толкования»[279]279
  Eckhard Schumacher. Performativität und Performance // Wirth (Hg.): Performanz, S. 383–402, здесь – S. 383.


[Закрыть] понятий перформативности и перформанса в антропологии, теории речевых актов, науках о театре и гендерных исследованиях, равно как и в теориях ритуализации и инсценировки повседневности, не порождают монолитного «нагромождения».[280]280
  См.: ibid., S. 383.


[Закрыть] Перформативный поворот также не стягивает их в единый узел и не сплетает в постмодернистский узор. Сведе́ние изначально не связанных между собой векторов перформативности речевых актов (Остин) и ритуального (театрального) перформанса (Виктор Тернер) – заслуга театроведения. Но заставить эти различные теоретические векторы действительно взаимодействовать друг с другом (например, подспудное, но не проясненное понимание ритуала у Остина – с аналитическими подходами к изучению ритуалов и, наоборот: этнологические и драматургические теории ритуалов – с теорией речевых актов) – это задача, решение которой до сих пор образует лакуну, и заполнить ее должны новейшие исследования перформативности. Но даже в таком случае именно сохранение разнонаправленности тех или иных трактовок будет поддерживать продуктивность их напряженной взаимосвязи, которая откроет путь более комплексному перформативному повороту. Лишь это придаст эффективность перформативной познавательной установке, которая выведет за узкую область анализа театральности, позволив при этом описывать язык как действие, а культуру – как инсценировку. Сферы инсценировки социальных и общественных практик не просто оказываются в поле зрения, но и обретают особую значимость. Расширенный спектр перформативного внимания простирается оттуда до самых разных предметных областей культурологии: до «перформанса „за рамками признанных театральных жанров“, вступающего на более обширные и суровые земли, которые среди прочего подразумевают „вооруженный конфликт и запасы провианта“».[281]281
  Della Pollock. Introduction. Making History Go // Idem. (ed.): Exceptional Spaces. Essays in Performance and History. Chapel Hill, London, 1998, p. 1–45, здесь – p. 1.


[Закрыть]

Перформация (Performanz), перформанс (Performance) и перформативность (Performativität) становятся новыми ключевыми понятиями в науках о культуре.[282]282
  О «перформативном повороте в науках о культуре» см. сборник: Jens Kertscher, Dieter Mersch (Hg.): Performativität und Praxis. München, 2003. Введение, S. 8; о сложности разграничения понятий см.: Joannes Snoek. Performance, Performativity, and Practice. Against Terminological Confusion in Ritual StuIdem // Christoph Wulf, Jörg Zirfas (eds.): Rituelle Welten (Paragrana 12, 1/2 (2003), p. 78–87).


[Закрыть] Они указывают на «сделанность» языка и действительности и служат анализу социальных способов самопредставления, а также форм политической театральности вплоть до театра военных действий. Как язык провоцирует действия? Каким образом производится и инсценируется действительность? В то время как категория текста обращается скорее к оседанию смыслов, здесь поднимается вопрос о том, выполнением каких действий создаются (культурные) значения: «смыслообразующая сила человеческих действий»[283]283
  Martschukat, Patzold (Hg.): Geschichtswissenschaft und «performative turn», S. 31.


[Закрыть] вновь оказывается в поле зрения. Эта непосредственная взаимосвязь конструирования смысла и процессов перформативного действия толкуется, впрочем, широко. Поэтому на ее фоне можно конкретнее определить перформативность текстов, формы их читательской рецепции, а также ритуальной переработки. Это предлагал еще Бахтин, чьи теории карнавала и диалога делают его также зачинателем перформативного поворота. Как и Остин, он специфическим образом продолжал развивать лингвистический поворот, замещая концепцию языка как абстрактной лингвистической системы идеей языка как исторической практики.[284]284
  См.: Pollock. Exceptional Spaces, p. 22.


[Закрыть] В этой связи Бахтин вводит категорию конфликта, испытаний посредством Другого (otherness) и тем самым – инстанцию критического диалога. Уже этот ранний, но дальновидный подход подготовил пути, которые затем поведут от перформативного поворота к постколониальному. Туда, где они – как, например, у Хоми Бабы – будут устремляться к перформативности в смысле креативной, чувствительной к различиям конструкции, связанной с постколониальной репрезентацией и властью действия. Более того, перформативный поворот открывает путь даже высказываниям и действиям культурного сопротивления.[285]285
  См.: ibid., p. 26; см. также гл. 4 «Постколониальный поворот».


[Закрыть]

Такая политизирующая перспектива открывается в перформативном повороте, только если не сужать ракурс – как происходит в некоторых новых перформативных подходах[286]286
  К примеру: Martschukat, Patzold (Hg.): Geschichtswissenschaft und «performative turn». S. 10 f.


[Закрыть] – до создания смыслов через действия. Лишь следующий знаменательный виток перформативного поворота указывает на гораздо больший потенциал: на мобилизующую силу социальных практик в плане процессов изменений в культуре. Перемены вытекают уже из широких возможностей самой ритуальной практики, которые обнаруживаются при аналитическом расчленении ритуала на специфические формы его реализации. Поэтому последующее соединение перформативного поворота с этнологическим анализом ритуала укрепит перспективу, которой до сих пор недостаточно следовали, упорно обращаясь к лингвофилософской теории речевых актов.[287]287
  См. введение Уве Вирта к сборнику: Uwe Wirth (Hg.): Performanz.


[Закрыть] Тем не менее антрополог Виктор Тернер через этнологический анализ ритуалов существенно уточнил и углубил методологию перформативного поворота. Так, он связал перформанс как форму выражения – в русле опирающейся на Вильгельма Дильтея «этнологии опыта»[288]288
  См. сборник: Victor W. Turner, Edward M. Bruner (eds.): The Anthropology of Experience. Urbana, Chicago, 1986.


[Закрыть] – со структурами переживания, однако сохранил за ними их собственную специфическую «процессуальную структуру» как предпосылку их доступности.[289]289
  Victor Turner. Einführung // Idem. Vom Ritual zum Theater. Der Ernst des menschlichen Spiels. Frankfurt/M., New York, 1989, S. 7–27, здесь – S. 18.


[Закрыть]

2. Этнологический анализ ритуалов как стимул для перформативного поворота

Анализируя идеально-типическую структуру ритуальных процессов, Тернер открыл новое поле исследований, выходящее далеко за рамки традиционного изучения ритуалов и выявляющее новые пути культурных инноваций. Его подробный анализ ритуальных секвенций широко охватывает не только теорию ритуалов, но и теорию культуры. Это касается прежде всего дифференцирования понятийного аппарата. В конечном счете понятие ритуала – как и понятие культуры – давно стерлось, подвергшись научной инфляции. Им обозначают любые стереотипные, стандартизированные и существенно формализованные действия и повторяемые последовательности в поведении. Как известно, часто говорят о ритуалах принятия пищи или чистки зубов, о лекционных ритуалах, дискуссионных, о ритуалах приготовления ко сну. Но действительно ли мы имеем здесь дело с ритуалами? Как отличить ритуал от церемонии? В классическом этнологическом смысле через ритуалы проникает сфера сакрального. Они воплощают сакральное измерение в секулярном мире: ритуалы в качестве «священного» – по крайней мере так выразился один из классиков теории ритуала, французский социолог Эмиль Дюркгейм. В перформативном подходе концепция ритуального значительно превосходит сакральную область. Так, к примеру, говорят и о секулярных ритуалах,[290]290
  Sally F. Moore, Barbara G. Myerhoff (Hg.): Secular Rituals. Assen, 1977.


[Закрыть] и о повседневных (Ирвинг Гофман), а также о ритуалах как «социальных драмах» (Тернер). Но разве не идет в этих случаях речь скорее о церемониях? Нет, пока им соответствует специфическое определение ритуала: ритуалы – можно было бы сформулировать это таким образом – лишены принципа полезности. Они представляют собой череду символически-экспрессивных, культовых действий, сакральные промежутки в континууме повседневной жизни или нагруженные культурной символикой конвенциональные образы действий. Такая смысловая нагрузка или даже культурная сверхдетерминация, напротив, отсутствует у церемоний. И еще одно различие Тернера играет существенную роль: «Церемония указывает, ритуал трансформирует» («Ceremony indicates, ritual transforms»),[291]291
  Victor Turner. Social Dramas and Stories About Them // Idem. From Ritual to Theatre. The Human Seriousness of Play. New York, 1982, p. 61–88, здесь – p. 80.


[Закрыть] или – как это не совсем точно звучит в переводе на немецкий – «Церемония индикативна, ритуал трансформативен» («Eine Zeremonie ist indikativisch, ein Ritual transformativ»).[292]292
  Victor Turner. Soziale Dramen und Geschichten über sie // Idem. Vom Ritual zum Theater, S. 95–139, здесь – S. 128.


[Закрыть] Стало быть, церемонии ничего не меняют, они лишь на что-то указывают (к примеру, на социальный статус) и служат в качестве знаков. Ритуалы же трансформируют и изменяют. Они регулируют переходы из одного состояния в другое. Это могут быть состояния целых обществ, как, например, смена времен года. А могут быть кризисы жизненных циклов и переходы между периодами жизни отдельных субъектов, как, например, пубертатные, свадебные и погребальные ритуалы в процессе индивидуальной социализации. Главным – по Тернеру – остается все же то, что в случае ритуалов речь идет всегда о феноменах инициации и перехода.

Конечно, анализ ритуалов Тернера не охватывает абсолютно все ритуальные явления, а его строгое, формалистское различение между ритуалом и церемонией не всегда надежно. Тем не менее его анализ очерчивает линию, методологически стимулирующую развитие перформативного поворота в других науках. Потому что здесь разрабатывается конкретный методико-аналитический инструментарий, с помощью которого культурно значимые процессы действия и представления в разных обществах могут быть описаны через общий знаменатель их инсценировочной структуры. Открывающаяся здесь предметная область оказывается более избыточной, чем это позволяет нам понять стандартизованная, сильно формализованная и доведенная до автоматизма череда действий, которая присутствует во всех формах ритуала. Именно перформативная оптика снимает с ритуала в узком смысле слова роль сугубо предметной области, поскольку обнаруживает культурно значимый инновационный потенциал: трансформативные возможности ритуального, «ритуалы как трансформативные перформансы».[293]293
  См.: Ursula Rao, Klaus-Peter Köpping. Die «performativeWende». Leben – Ritual – Theater // Köpping, Rao (Hg.): Im Rausch des Rituals. Gestaltung und Transformation der Wirklichkeit in körperlicher Performanz. Münster, Hamburg, London, 2000, S. 1–31, здесь – S. 7 ff.


[Закрыть] Так, «ритуальный процесс» в том виде, в каком его разрабатывает Виктор Тернер на процессуальных структурах ритуала и социальной драмы, оказывается сначала лишь предметно-эмпирическим трамплином для более дальновидной попытки, цель которой – отточить концептуальную оптику перформанса[294]294
  Ср.: Conquergood. Rethinking Ethnography, p. 187: «концептуальная оптика перформанса» («conceptual lens of performance»).


[Закрыть] и направить ее также на другие исследовательские сферы. Взгляд теперь четко ориентирован на изменение и трансформацию (в культуре). Этому потенциалу до сих пор не уделяют должного внимания, отдавая предпочтение аспектам инсценировки. При том что в становящемся мировом обществе он оказался бы весьма продуктивным для измерения возможностей и пределов символического действия, которые позволяют очертить не только пограничный и переходный опыт отдельных индивидуумов, но и процессы трансформации целых обществ – вплоть до конфликтов в ситуациях постколониального перехода.

Перформативный поворот направлен, наконец, на то, чтобы зафиксировать прагматический процесс самой символизации. Стимулируется анализ символов. Недостаточно воспринимать символы только как носители значений – как было в случае интерпретативного поворота – или расшифровывать значение отдельных символов. Лишь исторические контексты их использования, их включенность в такие процессуальные формы, как ритуал и социальная драма, позволяют заглянуть в суть процесса самой символизации. Ведь ритуалы являются средствами инсценировки символического действия, в которых символы формируются и изменяются. Но лишь анализ конкретных ритуальных форм и процессов решает общую задачу этнографии, литературоведения и культурологии: «уловить символы в своего рода движении».[295]295
  Victor Turner. Das Liminale und das Liminoide in Spiel, «Fluß» und Ritual. Ein Essay zur vergleichenden Symbologie // Idem. Vom Ritual zum Theater, S. 28–94, здесь – S. 33.


[Закрыть]

Для динамики нового перформативного подхода Виктор Тернер – безусловно, ведущий «персонаж», без какого-либо персонализирующего их отождествления. На примере Ндембу, африканского племени северо-западной Замбии, Тернер разработал анализ символов и ритуалов на эмпирической основе конкретных полевых исследований. Кроме того, его сравнительная симвология охватывает и символические формы, ритуальные элементы и вообще инсценировочную культуру современных, комплексных индустриальных обществ: «от Ндембу к Бродвею», как написала Эдит Тернер в небольшом очерке интеллектуальной биографии своего мужа.[296]296
  См.: Edith Turner. Prologue. From the Ndembu to Broadway // Turner. On the Edge of the Bush, p. 1–15, особ. p. 10.


[Закрыть] Виктор Тернер (1920, Глазго – 1983, США) с 1963 года преподавал в Америке (в Корнелльском Чикагском и Виргинском университетах). Будучи сыном актрисы, он сам в последние годы жизни как бы совершил театральный поворот. В сотрудничестве с театральной мастерской в Нью-Йорке, которой руководил театровед и театральный режиссер Ричард Шехнер,[297]297
  См.: Richard Schechner. Theater-Anthropologie. Spiel und Ritual im Kulturvergleich. Reinbek, 1990.


[Закрыть] он превратил свой перформативный подход в буквальную «антропологию постановки» – через практические попытки на своих этнологических семинарах по-настоящему разыграть ритуалы, которые он наблюдал в чужих обществах. Результаты полевых исследований переводились в систему игровых ролей, которые потом исполнялись, чтобы в процессе инсценировки прочувствовать и в некоторой степени разделить чужой опыт. Здесь было бы позволительно говорить уже практически о «театральном повороте» (theatrical turn) в этнографии.[298]298
  См.: Victor Turner. Dramatisches Ritual – Rituelles Drama. Performative und reflexive Ethnologie // Idem. Vom Ritual zum Theater, S. 140–160.


[Закрыть]

Такой экстремальный выход в театральный поворот вполне соответствует повышенному вниманию Тернера к анализу ритуалов инициации. Тернер выводит активную роль символов в социальном процессе не из «мертвых оболочек»[299]299
  Ibid., S. 144.


[Закрыть] структур, но из обостренного опыта человеческих отношений, чувств и «структур переживания»[300]300
  Turner. Das Liminale und das Liminoide, S. 99.


[Закрыть] в ритуальных пограничных состояниях. Отношения африканского племенного общества здесь служат лишь исходным пунктом для сравнительного переноса и применения к совершенно иным контекстам, будь то обряды посвящения у Францисканского ордена или у хиппи 1960-х. Тернеровские исследования символов и ритуалов тем самым раскрывают культуру социальных инсценировок, которая более или менее ярко выражена в любом обществе. Таким образом они свидетельствуют о повторной ритуализации в современных индустриальных обществах, о возрождении обрядов инициации и перехода или по крайней мере об остаточных ритуальных явлениях. Но начиная с 1970–1980-х годов – под влиянием антропологии перформанса[301]301
  См.: Victor Turner. The Anthropology of Performance. New York, 1987.


[Закрыть] – «ритуал» и «социальная драма» превосходят предметный уровень и становятся аналитическими категориями, обогащенными теоретической и концептуальной проработкой.[302]302
  О новой теоретической концепции ритуала см.: Belliger, Krieger (Hg.): Ritualtheorien.


[Закрыть] Говорить о перформативном повороте в принципе можно лишь тогда, когда понятие ритуала из предметной сферы переходит на уровень аналитического метода.[303]303
  Об этом см.: Catherine Bell. Ritual Theory, Ritual Practice. Oxford, 1992, p. 14.


[Закрыть]

Общим знаменателем этого «поворота» выступает инсценировочная структура действий, которая отражается, например, в праздниках и карнавалах, в формах репрезентации спорта, политики и религии и не в последнюю очередь в драме и театре – и которую можно также интерпретировать с помощью перформативного подхода.