Текст книги "Игра шутов"

– Оставьте его и убирайтесь.

Они закружились вокруг принца Барроу хороводом вакханок, вопя, как оглашенные; кто-то сорвал с постели простыню, смастерил из нее грубое подобие туники и фризового плаща и принялся громко декламировать, пародируя гэльскую речь. Они пели, разглагольствовали и блевали у кровати и у аналоя; они петляли по комнате в поисках вина, а найдя его, обливали друг друга и пытались облить О'Лайам-Роу. Затем они не без труда обнаружили дверь и выкатились прочь.

Дверь хлопнула, и принц Барроу остался в своей вонючей, разоренной спальне один на один с Тади Боем, который лежал на полу и громко рыгал. Голосом, новым даже для него самого, О'Лайам-Роу велел:

– Поднимайся.

Ему пришлось повторить это дважды без всякого толку, и тогда, преодолевая отвращение, граничащее с тошнотой, он вынужден был прикоснуться к оллаву, потянуть его за измызганный, сочащийся влагой рукав. Тади Бой встал, пошатываясь и брызгая слюной; глаза под нависшими веками были черными и маслянисто блестели.

Не глядя О'Лайам-Роу снял со стены ирландскую арфу и швырнул ему. Арфа стукнулась о дородное тело, зазвенела, непойманная, и упала на пол. Тади Бой, слегка опечаленный, нагнулся за ней, и тут совсем уж омерзительный спазм сотряс его тело.

– Ну же, давай поднимай! – воскликнул О'Лайам-Роу. – Не сыграешь ли «Прелюд к солончакам»? Может, споешь мне «Езду О'Нила»? Неужели нам не услышать сегодня вечером великих эпических песен?.. Матерь Божья, Фрэнсис Кроуфорд из Лаймонда, ты сделал продажную девку из своего искусства и сам весь истаскался, как последняя шлюха!

Тади Бой, как пьяная сорока, широко раскрыл один глаз и кокетливо подмигнул О'Лайам-Роу через струны арфы, но в следующую минуту потерял к нему интерес, встал и целеустремленно направился куда-то еще.

В чуланчике Пайдара Доули стоял бочонок с вином. Спокойно, в два прыжка, О'Лайам-Роу подскочил к оллаву и преградил ему путь. В своей широкой ладони он зажал оба запястья Тади, и этого оказалось достаточно, чтобы удержать его.

– Скажи-ка мне одну вещь. Зачем ты вообще приехал во Францию? Ты можешь вспомнить?

Два влажных запястья извернулись, стараясь высвободиться.

– Чтобы посмотреть, как богатые живут. – Его лицо под крашеными волосами было сальным, покрытым багровыми пятнами. О'Лайам-Роу с тяжело бьющимся сердцем не мог отвести глаз от этого лица, некогда столь умного и тонкого. Тади Бой снова начал потихонечку оседать. Даже исступленное веселье покинуло его, и в полузакрытых глазах мерцало какое-то ленивое довольство. О'Лайам-Роу встряхнул его и поставил прямо.

– Ты ведь сам богат. Так мне говорили. Ты что, забыл, кто ты такой? Как тебя зовут?

Инертная масса покорно висела у него на руках.

– Не знаю, – признался Тади Бой.

– Ты – Хозяин Калтера, прости, Господи, тебе и всем, кто тебя сделал таким. Зачем ты здесь?

Тади долго молчал и потом произнес с пьяной обходительностью:

– Не могу припомнить.

О'Лайам-Роу отпустил его:

– Тебе не припомнить девочку, которую хотят убить?

Молчание длилось еще дольше прежнего. Потом Тади Бой Баллах, или Лаймонд, потому что оба слились наконец в одно, прислонился к стенке в каком-то уголке, выбранном наудачу, и вздохнул:

– Ричард присмотрит за ней.

– Ты, чертова скотина, – проревел О'Лайам-Роу, осекся и добавил сдержанно: – Твой брат – человек заметный. Он ничего не сможет сделать.

– Ну так и я тоже не смогу. Я занят, – довольным тоном произнес Тади Бой.

– Занят, еще бы, – съязвил О'Лайам-Роу. – Ты занят разрушением. Разве есть хоть какая-нибудь надежда, чтобы праздное, тщеславное, самим лишь собою дорожащее общество устояло против такого, как ты?

Как струйка воды, нашедшая дырочку в дамбе, Тади Бой заскользил по стене.

– Не могу же я творить музыку и жить, как мальчик из церковного хора, – сказал он.

Дивная теория самовыражения всплыла в памяти О'Лайам-Роу, а за ней и другая, о бесконечной святости высокого искусства. Но он сказал просто:

– Тебя наняли не за тем, чтобы ты творил музыку. А если ты будешь злоупотреблять властью, которую музыка дает тебе, то лучше бы ты оставил ее совсем.

Лаймонд захихикал. Тяжело дыша, с бледным лицом, явно Делая над собой усилие, О'Лайам-Роу произнес все же то, что считал важным, то, что должен был произнести:

– Твое дело – охранять маленькую королеву. Возможно, найдется на свете кто-нибудь – мужчина ли, женщина, – кому удастся выкачать из тебя все спиртное, какое ты проглотил, и напомнить тебе об этом. А я уж больше ничем не могу помочь. Сегодня ночью я уезжаю.

Сидя на полу, Тади Бой хохотал так сильно, что его опять потянуло на рвоту. Когда позывы прекратились, он сказал:

– И пусть оставшиеся псы перегрызут глотки друг другу.

Рядом с О'Лайам-Роу стоял кубок, полный вина. Ирландец взял его и, как булыжник, бросил в голову Тади Бою. Потоки розовой мальвазии, как капли дождя по стеклу, заскользили по воспаленной, блестящей коже Тади Боя, а тот таращился на О'Лайам-Роу широко открытыми глазами, и содрогался от смеха, и извергал из себя смесь неочищенного масла, вина и богатых яств.

В комнате хранились большие запасы жидкости: и воды, и вина. О'Лайам-Роу вылил на Лаймонда все, один ледяной поток за другим, направляя струю прямо в лицо, в немом бешенстве гоняясь за ним по комнате. Лаймонд же то катался по полу, то ковылял кое-как, то ползал на карачках – и замирал снова и снова, захлебываясь, задыхаясь, судорожно, бессмысленно хохоча, когда очередной водопад настигал его, как удар, сбивающий с ног.

Потом ярый гнев пошел на спад столь же внезапно, как и разгорелся. О'Лайам-Роу поставил кувшин на место и вдруг почувствовал, что замерз и весь дрожит.

Тади Бой лежал у его ног, мокрый, как водяная крыса, и все еще смеялся, визгливо, взахлеб, почти в истерике, и с каждым его движением по полу расходились маленькие волны. Несколько брызг, шипя, попали в очаг. Винные пятна и подтеки багровели на простынях и гобеленах; на столбиках кровати, инкрустированных слоновой костью и черепахой, тоже виднелись кровавые капли и полосы; с секретера текло. Запах еды, пота, перегара и пролитого вина был нестерпимым.

Таковы были и мысли О'Лайам-Роу. Тяжело ступая по склизкому, затопленному полу, он выскочил, чуть не опрометью бросился вон из комнаты. Позади него смех оборвался на высокой ноте, и раздался надтреснутый, болезненный голос:

 
И пеплом они посыплют главу,
В пустыню уйдут, к миру глухи,
И муки страшные станут терпеть,
Увы, за свои грехи.
 

Наступило короткое молчание. Потом тот же голос раздумчиво повторил: «Ув-вы, за свои грехи»; потом раздалось хихиканье, а потом все стихло.

Маргарет Эрскин, вся бледная, явилась через полчаса. Пол уже начал подсыхать причудливыми островками перед ярко горящим очагом. Маргарет вбежала в комнату, словно за ней гнались, не обращая внимания ни на вонь, ни на другие предметы недавнего кутежа. Кто-то задул свечи, и свет исходил только от огромного очага: комната полнилась тенями, которые отбрасывали длинные языки пламени. Воздух двигался, накатывал волнами, как некий смертоносный прилив. Было удушающе жарко.

Она прошла через многие войны, которые, собственно, и не кончались со дня ее появления на свет; она дважды была замужем; она не раз присутствовала на смрадных ночных сходках пэров и сельских лэрдов, и поэтому точно знала, чего ей ожидать, и была готова покорно исполнить то, что от нее требовалось.

Но все складывалось по-иному. Тади Бой передвигался по комнате с тех пор, как О'Лайам-Роу оставил его. Об этом свидетельствовали перевернутые стулья, скомканные, скрученные простыни, смятые гобелены – было видно, что он хватался за что попало, лишь бы удержаться на ногах.

Эта бурная, упорная активность теперь, видимо, иссякла. Было тихо – слишком тихо. Отгоняя от себя страхи, Маргарет упрямо надеялась, что он по крайней мере узнает ее и как-нибудь сможет подняться. Вряд ли бы ей удалось своими силами поставить его на ноги.

Она не учла, что Лаймонд мог просто не услышать ее. На самом деле он стоял в тени за очагом, опираясь на два стула, содрав с себя почти всю мокрую одежду, повернув к стене кудлатую, пропитанную влагой голову. Длинные пальцы одной руки, крепко вцепившиеся в спинку стула, высвечивало пламя, и Маргарет могла слышать тяжелое, учащенное дыхание.

Лаймонд, должно быть, ощутил ее присутствие. Его измученный желудок, раздраженный до такой степени, когда любая мысль, любой запах могут сделаться решающими, возмутился, стоило Лаймонду повернуться. Он сложился вдвое, обхватив руками голову, но перед этим Маргарет поймала на себе взгляд его расширенных глаз и уловила странное удивление на его лице. Было ясно, что он рассчитывал пережить это в одиночестве.

Маргарет отодвинула стулья и обхватила его крепко, сноровисто и бесстрастно, как больничная сиделка. Когда все прошло, она сказала своим обычным здравомыслящим тоном:

– Вас опоили ядом. Вам надо ходить, дорогой мой.

Зрачки у него были широкие и черные; на ярком свету он, наверное, не видел бы ничего. Весь обмякший, безвольно повисший у нее на плече, Лаймонд сказал спокойно:

– Мне не нужно больше ходить.

– Ах нет, нет, нужно! – испуганно вскричала Маргарет Эрскин и, вцепившись обеими руками в зловонную рубашку, потащила его вперед. Он весь был полон белладонной, и мозг его затуманился. Пока мог, он сам сделал многое, чтобы освободиться от яда. А теперь Маргарет должна была довершить начатое и во что бы то ни стало не дать ему лечь.

Во время первого круга по комнате она попросту волокла его на себе. Потом он, двигаясь смутно, как в бреду, начал облегчать ей задачу – тяжело, неверно ступая, сделал шаг, потом еще и еще; и вот, шатаясь от стены к стене, стал двигаться сам, а Маргарет лишь помогала. В лицо ему она не смотрела и была рада этому потом, когда заметила на его ладонях кровавые отметины ногтей. Он был гораздо ближе к осознанию своих проблем, чем в то можно было поверить.

Вначале он пребывал где-то далеко-далеко, и это пугало; а потом, когда оцепенение прошло, на него накатила нескончаемая, невыразимая тошнота. Он споткнулся, не видя ничего вокруг себя, и Маргарет, удерживая его, вдруг увидела, что белладонна и собственная необузданность сделали с Фрэнсисом Кроуфордом. И еще Маргарет поняла, что плакать сейчас не время: она просто не может позволить себе такой роскоши, ибо Лаймонд дошел до предела. Избавился ли он от яда или нет – так или иначе нужно было дать ему отдохнуть.

Маргарет подтащила его к очагу, где постелила простую постель, и он улегся, учащенно дыша, мучимый спазмами, которые шли уже на убыль. Глубоко запавшие глаза были плотно закрыты. Когда он, не двигаясь, вдруг заговорил, сердце у нее оборвалось.

– Mignonne, – сказал Лаймонд безмятежно. – Je vous donne ma mort pour vos etrennes [37]37
  Милая, даю вам в приданое мою смерть (фр.).


[Закрыть].

Даже в такой крайности, черт бы его побрал, цитата звучала обидно.

– Мне вовсе не нужна ваша смерть в приданое, – возразила Маргарет. – Благодарите мастера Абернаси. Он вас увидел среди бразильцев, сразу почуял неладное и пришел ко мне.

– Белладонна, – проговорил спокойный голос. – Полагаю, мне ее подмешали в глинтвейн. Белладонной пользуют слонов, когда у них облезает кожа. – Тут Лаймонд, забыв осторожность, внезапно расхохотался, а потом, весь в испарине, закрыл руками лицо.

Через мгновение Маргарет спросила его:

– Если вы поняли, что отравлены, то почему не позвали на помощь? О'Лайам-Роу…

– О'Лайам-Роу уехал, – лаконично сообщил Лаймонд. – И если кто-то завтра будет обманут в своих ожиданиях, пусть думает, что пьяным… везет.

Наступила тишина. Высокое, блистающее пламя ревело в очаге; жар поднимался длинным, шелковистым столбом, и обжигающий воздух дрожал. Пол уже совсем высох. В ровном красноватом свете измызганные, захватанные пальцами стены, раскиданная мебель, разворошенная кровать выглядели изысканно драматичными, словно сделанными из цветного стекла. Но смрад ничем нельзя было приукрасить. Маргарет подумала, что такая гробница как нельзя более подошла бы Тади Бою Баллаху. В то, что она подошла бы также и Фрэнсису Кроуфорду, не хотелось верить.

Глаза его были закрыты. С той стороны, куда падали тени, лица было не разглядеть, но профиль, обрамленный сиянием, представал чистым и узнаваемым; красноватые блики падали на нижнее веко, обрисовали твердую линию щеки. Все остальное милосердно скрадывала тьма.

Маргарет сидела, не шелохнувшись, пока первые, робкие звуки не подсказали ей, что где-то люди встают и одеваются, готовясь к новому дню. Тогда и она шевельнулась и впервые поняла, что Лаймонд вовсе не спит. Он поднял ресницы: глаза его, хоть и под набрякшими веками, все же были уже синими.

– Да, вам нужно идти, – сказал он и добавил сухо: – Все семейство Эрскинов словно подрядилось спасать меня от меня самого.

Она была потрясена, а он – напрочь выбит из колеи, поэтому оба избегали чувств. Маргарет удивлялась про себя: сколько же стоицизма нужно иметь, чтобы продолжать валять дурака, зная, что яд уже действует, полагаясь на выпивку, на ламповое масло, на Бог знает какие еще попавшие под руку средства, пытаясь сохранить не только жизнь, но и видимость незнания. Поняв это, Маргарет решила оставить в комнате все, как есть.

Сказать хотелось очень многое, но мало что можно было облечь в слова так, чтобы ни ей, ни ему не утратить самообладания. Наконец она склонилась поправить одеяло, лежавшее в изголовье, и проговорила тихо:

– Я знала, что мне предназначено место у очага.

Свет под его глазами стал ярче. Маргарет никогда не видела, чтобы человек в полном сознании лежал так тихо. Он сказал:

– А мне, пожалуй, предназначено не столько зажигать огни, сколько гасить их. Мне было жаль девочку. Но я ничего не мог поделать.

Значит, он разглядел лицо Марии.

– Когда-нибудь вы все исправите, – сказала она и подумала с упавшим сердцем, что должна заставить себя уйти, бросая его в таком состоянии. К тому же совсем одного: рядом нет ни единого человека, которому можно было бы довериться… Бог знает, какие еще испытания примет он на себя завтра, на следующей неделе, в следующем месяце – смотря какой убийственный срок положен будет этому гнусному мероприятию. Медля у его изголовья, не решаясь уйти, она в отчаянии выпалила:

– Хоть бы Робин Стюарт был здесь. Кто теперь присмотрит за вами?

Даже не глядя, она ощутила, как Лаймонд вздрогнул от удивления. Потом он издал какой-то задушенный звук, весьма похожий на смех, вовремя остановился, медленно, как во сне, протянул руку, коснулся ее пальцев и слабо сжал их. Рука была холодная, невесомая, однако в пожатии ощущалось превосходство.

– Но, дорогая моя, – сказал Лаймонд, – ведь Робин Стюарт и есть убийца.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Фирболг – здесь: потомок одной из самых древних групп завоевателей Ирландии; за ними следуют мурруги и милезцы (сыновья Миля, выходца из Иберии, современной Испании).

2. Пэан – хвалебная песнь в кельтской поэзии.

3. Клото, Лахесис и Атропос – богини судьбы в древнегреческой мифологии. Клото – прядущая нить жизни человека. Лахесис – отмеряющая жребий. Атропос – отрезающая нить.

4. Спинет – старинный клавишный инструмент, похожий на клавесин, но меньших размеров.

5. Мойры – в древнегреческой мифологии богини судьбы (см. примеч. к с. 30).

6. Коннетабль – во Франции с XIV в. главнокомандующий армией.

7. Сенчан Торпест – памятник древнеирландской литературы.

8. Иерихон – город в Палестине, часто упоминающийся в ветхозаветных преданиях.

9. Сьер – в средневековой Франции обращение к вельможе.

10. Конкордат – здесь: договор, заключенный Папой Римским Львом X и французским королем Франциском I в 1516 г. По этому конкордату принцип выборности церковных иерархов был заменен королевским назначением.

11. Бандинелло Баччо (1488-1550) – итальянский скульптор эпохи Возрождения.

12. Здесь перечисляются древние названия различных местностей Ирландии и Шотландии и племена, населявшие их.

13. Эхо – в древнегреческой мифологии нимфа, наказанная Герой за болтовню и способная произносить только окончания слов, не зная их начала.

14. Сервет Мигель (1509/1511 – 1553) – испанский мыслитель, врач.

15. Пегас – в древнегреческой мифологии крылатый конь, символ поэзии.

16. Букцина – древнеримский духовой музыкальный инструмент, огромной длины труба.

17. Лаокоон – в древнегреческой мифологии троянский прорицатель, возражавший против введения в осажденный город Трою оставленного ахейцами деревянного коня, за что Афина наслала на него из моря змей, задушивших его самого и его сыновей.

18. Птолемеи Лагиды – царская династия в эллинистическом Египте в 305-30 гг. до н. э.

19. …Дионис, со своими Панами, менадами, сатирами… – Дионис в древнегреческой мифологии бог виноделия; в его свиту входит лесное божество Пан, козлоногие существа сатиры и неистовые плясуньи менады.

20. Мэлори Томас (ок. 1417-1471) – английский писатель, автор эпопеи «Смерть Артура», прозаической компиляции средневековых легенд артуровского цикла; сэр Гавэн и король Артур – герои этих сказаний.

21. Левий – один из ветхозаветных патриархов.

22. Арсиноя – царица эллинистического Египта (II в. до н. э. ), содержавшая ручных обожествленных крокодилов.

23. Дирхем – старинная арабская серебряная монета; Али Нур-ад-Дин, Мириам-кушачница – персонажи арабских сказок «Тысячи и одной ночи».

24. Дромадер – одногорбый верблюд.

25. Комус – древнеримское божество смеха и веселья.

26. Видам – феодальный титул в средневековой Франции.

27. Палестрина Джованни Пьерлуиджи (ок. 1525-1594) – итальянский композитор, глава римской полифонической школы.

28. Жанекен Клеман (ок. 1485-1558) – французский композитор, один из создателей жанра многоголосых песнопений.

29. Сертон Пьер – французский композитор XVI в., известен аранжировкой народных песен.

30. Музыка sirechtach – традиционный ирландский лад.

31. Гужон Жан (ок. 1510 – между 1564 и 1568) – французский скульптор эпохи Возрождения.

32. Лимузен Леонард (1503-ок. 1577) – знаменитый ювелир родом из Лиможа, работал в широко известной в истории прикладных искусств технике лиможской эмали.

33. Приматиччо Франческо (1504/1505-1570) – известный итальянский скульптор, художник, архитектор.

34. Аркадельт Жак – нидерландский ученый и музыкант XVI в., служил при дворе кардинала Шарля Лотарингского.

35. Херемон – легендарный король Ирландии иберийского (испанского) происхождения, живший предположительно в XII в. до н. э. Основатель милезской династии.

36. Бенефиций – доходная должность или земельный участок, полученные как вознаграждение.

37. Плантагенеты – королевская династия в Англии (1154-1399 гг.).

38. Сакра-деви – одна из ранних ипостасей индуистского бога Вишну, охранителя Вселенной.

39. Обезьяны Катусайи – ручные обезьяны из древнеиндийских легенд,

40. Клепсидра – водяные часы.

41. Аэр, болга – виды традиционной ирландской поэзии.

42. Каллимах (ок.310-ок.240 до н. э. ) – древнегреческий поэт эллинистического периода; смотритель знаменитой Александрийской библиотеки.

43. Фаилнис – мифическая собака из древнеирландского эпоса.

44. Самхантида – в ирландской мифологий иной мир, мир вечного блаженства; Кормак – божество Солнца; Куррах – небо.

45. Скотт Майкл (?1175-ок.1232) – шотландский переводчик, математик и астролог; пользовался славой колдуна.

46. Дунс Скотт (ок. 1265-1308) – британский средневековый философ, пользовавшийся европейской известностью.

47. Гоббам Саэр – памятник древнеирландской литературы.

48. Делорм Филибер (между 1510 и 1515-1570) – французский архитектор эпохи Возрождения.

49. Дюре Луи (1527-1568) – французский медик, личный врач королевской семьи.

50. Джовашш Баттиста ди Якопо, по прозвищу Россо Фиорентино (1494-1540) – итальянский художник.

51. Андреа дель Сарто (1486-1530) – итальянский живописец, представитель флорентийской школы Высокого Возрождения.

52. Челлини Бенвенуто (1500-1571) – итальянский скульптор, ювелир, писатель.

53. Гролье Жан (1479-1565) – библиофил, дипломат, государственный деятель, подвизавшийся при французском дворе.

54. Кетцалькоатль – «змей, покрытый зелеными перьями», одно из главных божеств у индейцев Центральной Америки: бог-творец мира, создатель человека и культуры, владыка стихий, правитель тольтеков.

55. Брюмель Антуан – французский композитор второй половины XV – первой половины XVI вв.: Гудимель Клод (1505-1572) – французский композитор, учитель Палестрины и других полифонистов; Лассус (Лассо Орландо) (ок. 1532-1594) – франко-фламандский композитор, обобщивший и развивший достижения европейских музыкальных школ эпохи Возрождения; Виллатр Адриен (1480/1490-1562) – фламандский композитор, один из создателей контрапункта; Ле Жен Клод (1540– 1598/1603) – французский композитор.

56. Сикофант – здесь: доносчик, наушник.

57. Гиневра – героиня легенд артуровского цикла; жена короля Артура.

58. Генеральные Штаты – род парламента во Франции XV-XVIII вв.

59. Силен – в древнегреческой мифологии демон плодородия, воплощения стихийных сил природы; изображается в буйном танце с непристойными движениями.