Текст книги "Недра России. Власть, нефть и культура после социализма"

До сих пор я писал о «Пермнефти», нефтедобывающем производственном объединении Пермского края, как о едином целом. На самом деле «Пермнефть» всегда состояла из нескольких производственных подразделений (их количество менялось), которые назывались нефтегазодобывающими управлениями, или просто НГДУ НГДУ были географически привязаны к нефтяным месторождениям или скоплениям нефтяных месторождений в Пермском крае, а их штаб-квартиры располагались в населенных пунктах – обычно в небольших городах – рядом с нефтяными месторождениями, которые они обслуживали. Каждое такое управление было полностью укомплектовано рабочими бригадами, необходимыми для добычи нефти, ее первоначальной транспортировки, технического обслуживания и ремонта скважин и других работ, обеспечивающих добычу. Это же относится к персоналу центральной конторы. В последние десятилетия советской эпохи НГДУ базировались в Краснокамске, Чернушке, Осе, Полазне (см. илл. 3) и Кунгуре. Это и были нефтяные города советского «Второго Баку».

Илл. 3. Посвященные нефтяной промышленности советская настенная роспись и постсоветский плакат на центральной площади Полазны – нефтяного поселка к северу от Перми. Фото автора, 2010

Нефтяные города и поселки капиталистического нефтяного комплекса – от долины реки Ойл-Крик в Пенсильвании XIX века до городов, возникших в наши дни на волне экономического бума над Баккеновской формацией в районе Бэдлэндс Северной Дакоты, – хорошо изучены и, в общем, хорошо осмыслены[73]73
  Например, [Hinton 2008].


[Закрыть]. В них зачастую неприкрыто существовало колоссальное классовое неравенство: высокооплачиваемые специалисты отрасли руководили добычей нефти на фоне отчаянно бедных местных сообществ. Более того, это неравенство часто накладывалось на неравенство расовое: первые американские нефтяные лагерные городки в Саудовской Аравии в середине XX века, как убедительно показывает Роберт Виталис [Vitalis 2006], были почти что «анклавами Джима Кроу», созданными по образцу американского Запада[74]74
  «Законы Джима Кроу» – законы о расовой сегрегации в некоторых штатах США в период 1890–1964 годов. «Джим Кроу» – бедно одетый неграмотный чернокожий. «Анклавы Джима Кроу» – районы больших городов и поселки, предназначенные для проживания чернокожего населения. – Примеч. перев.


[Закрыть]. Проявления подобной динамики наблюдались и в нефтяных городах Пермского края, но, поскольку в условиях социалистического способа производства при партийно-государственном аппарате управления нефть имела иное значение, эти проявления были гораздо менее масштабными, а их последствия не столь существенными. Например, первые открытия нефти на территории Пермского края осуществлялись при помощи приезжих – в основном специалистов и работников, эвакуированных из Баку и Грозного, – но барьер между переселенцами и местными жителями существовал недолго. В довольно короткие сроки были созданы региональные учебные заведения для подготовки нефтяников, и вскоре местные жители взяли на себя руководство разработкой нефтяных месторождений края. Поэтому на юге Пермского края в более поздний период татарская и башкирская этнические общности были широко представлены в местных НГДУ и «Пермнефти» – в том числе на руководящих должностях.

Социализм советского типа стремился так скоординировать все аспекты человеческой жизни, чтобы способствовать движению к светлому социалистическому (и в конечном итоге коммунистическому) будущему[75]75
  О современном творческом видении монопрофильных городов и советской социальной модерности, важное место в которой занимает энергетическая инфраструктура, см. [Collier 2011].


[Закрыть]. Бесспорно, эти стремления во многом потерпели крах, но они тем не менее создали особые типы организационных структур и среду жизнедеятельности, а также внедрили в массовое сознание ожидания, заложившие условия для всего – от высокой политики до повседневной жизни. Советские моногорода, значительная часть населения которых была занята в одной отрасли, служили основными локациями для всей этой деятельности. Для таких городов местное предприятие было центром, в котором концентрировалась не только четко определенная деятельность в сфере нефтедобычи, но и партийная политика, жилищное строительство, образование, культура и многое другое. Рассмотрим это на примере Осы.

С момента своего основания в 1591 году и до 1960-х годов Оса, расположенная примерно в 125 километрах к югу от Перми, была в основном сельскохозяйственным поселением, а наибольшую известность ей принесли события, произошедшие в конце XVIII века, когда некоторое время здесь базировались восставшие крестьяне во главе с Емельяном Пугачевым. Несмотря на то что другие уезды Пермской губернии в эпоху императорской России стали заводскими центрами под протекторатом дворянских родов Строгановых и Демидовых, Оса оставалась преимущественно сельскохозяйственным районом. Но с полномасштабным открытием Волго-Уральского нефтяного региона ее положение стало быстро меняться. Первая нефть была добыта из недр под Осой в мае 1963 года, и спустя всего несколько лет Оса стала «городом нефтяников» [Гашева 2007: 44]. Она быстро превратилась в одну из основных производственных баз для добычи нефти на юге Пермского края, для чего здесь развивалась инфраструктура как нефтяной промышленности, так и социальной и культурной сферы в целом: были построены первые многоэтажные жилые дома, дворец культуры, новые детские сады и школы, гостиница, а к концу 1970-х и началу 1980-х годов улицы Осы и дороги, соединявшие ее с нефтяными месторождениями и крупнейшими городами региона, Пермью и Чайковским, были заасфальтированы. К концу советского периода в сфере нефтедобычи в Осе работало на десяти отдельных месторождениях около пяти тысяч человек.

Практически всеми этими аспектами общественной жизни управляло Осинское НГДУ «Пермнефти». В «Летописи осинской нефти (1963–1993)» [Калимулин 1993] последовательно рассматриваются составные части Осинского НГДУ, и структура этой брошюры, таким образом, дает некоторое представление о тесной взаимосвязи между деятельностью нефтедобывающего предприятия и остальной жизнью в Осе. Сначала рассматриваются нефтедобывающие подразделения – в соответствии с месторождениями, которые они разрабатывали, – а затем перечисляются различные отделы, обеспечивавшие работу нефтедобывающих подразделений: от тех, что занимались ремонтом и реконструкцией, до тех, что занимались бурением артезианских скважин (в истощенные месторождения закачивали огромное количество воды, чтобы сохранить приток нефти). Половину книжки занимают разделы, посвященные особенностям жизни в Осе, связанным с нефтедобычей. Например, выработка электроэнергии и, одновременно с этим, пара и горячей воды служили как в работе нефтяных компаний на производственных площадках, так и в городских многоквартирных домах, где жили нефтяники и их семьи, в магазинах, школах, детских садах, санаториях и так далее. Дворец культуры нефтяников, построенный в 1985 году, включал в себя концертный зал, кинозал, множество специальных студий, а перед фасадом даже устроили площадь с фонтаном. Здесь проходили не только обычные мероприятия и собрания коммунистической партии, но также выступления танцевальных и инструментальных ансамблей и театральных трупп. Подобным же образом были устроены дома культуры в ряде городов и поселков Пермского края в годы «Второго Баку». К концу советского периода на балансе «Пермнефти» было более миллиона квадратных метров жилья, 44 детских сада и шесть санаториев-профилакториев, а также предприятие несло ответственность за многочисленные дороги общего пользования, связывавшие нефтяные города, такие как Оса, с региональным центром [Биккель, Федотова, Юзифович 2009: 85].

Подобные процессы развернулись вокруг ПНОС и в самой Перми. На территории будущего Индустриального района Перми – на тогдашней городской окраине – первоначально располагалось несколько небольших деревень. После того как в 1949 году было принято решение о строительстве нефтеперерабатывающего завода, здесь возвели несколько небольших фабрик, общежитий и других объектов для обеспечения процесса строительства материалами и рабочей силой. Позднее, в 1950-х и начале 1960-х годов, когда нефтеперерабатывающий завод заработал, на месте этих зданий разместили объекты социальной инфраструктуры для работников завода: множество жилых домов, дворец культуры и, в 1965 году, музей [Сверкальцева 1998: 23]. Они дополнили школы и больничный комплекс, появившиеся здесь еще в начале 1950-х годов. В 1972 году территория застройки вокруг нефтеперерабатывающего завода разрослась настолько, что превратилась в новый городской район – Индустриальный.

В Осе, как и в других моногородах, культурные и развлекательные мероприятия были тесно связаны с градообразующими предприятиями. История Индустриального района дает ответ на риторический вопрос о взаимосвязи промышленного и культурного производства: «Много это или мало на один район: два Дворца культуры, две музыкальные и одна художественная школы, кинотеатр “Мир”, шесть библиотек? Способны ли они “обогреть” население столь обширной территории?» [Гладышев и др. 2002:109].

Ответ занимает десятки страниц, включая длинный список множества предприятий культурной сферы Индустриального района, выдающихся деятелей культуры и ключевых достижений. Развивающая работа с населением, которую вела всесоюзная сеть приписанных к предприятиям домов культуры, принимала различные формы: от скучных лекций, организованных коммунистической партией, – мероприятий, которые обычно плохо посещались и в основном игнорировались, – до гораздо более популярных торжеств по поводу производственных достижений, а также праздников. Если в официозной металлической символике советского культурного производства нефтяники оставались в тени заводских рабочих, то в их собственных клубах и домах культуры это было не так. Здесь, в этом локальном контексте, квалифицированные советские работники культуры, трудившиеся в специальных отделах культуры НГДУ и ПНОС, славили нефть и труд по ее добыче и переработке, вели летопись событий и вписывали их в местную и общегосударственную историю. Одним словом, здесь нефтяники получали «признание» [Donahoe, Habeck 2011: xi][76]76
  См. также [Grant 2011].


[Закрыть] – зачастую даже большее, чем предполагалось генеральной линией партии.

Оглядываясь на эту эпоху уже из постсоветских лет, Н. И. Кобяков, один из руководителей ООО «ЛУКОЙЛ-Пермнефть», так охарактеризовал нефтяные моногорода региона:

Ведь что представляла собой «Пермнефть»? Натуральное хозяйство, где было все – от научно-исследовательских институтов до сельскохозяйственных ферм и теплиц. Мы сами вели разведку нефти, сами проектировали разработку залежей, сами бурили, обустраивали месторождения, сами эксплуатировали, сами оборудование ремонтировали, сами сельхозпродукцию выращивали, сами своих детей воспитывали в детских садах, сами себе организовывали досуг… [Бондаренко 2003: 126].

Наконец, еще одним значимым элементом социалистического нефтяного комплекса были его отношения с окружающей средой. В течение большей части советского периода в «коммунистических представлениях об окружающей среде»[77]77
  Термин «environmentality», который здесь переведен как «представления об окружающей среде», составлен из слов «environment» (окружающая среда) и «mentality» (ум, мышление, мировосприятие). – Примеч. перев.


[Закрыть] [Snajdr 2008] природе – как самостоятельному деятельному началу, требующему заботы, а не как инструменту, используемому в социалистических проектах во благо человеку, – уделяли мало внимания. Поэтому довольно удивительно, что к концу советской эпохи экологический активизм стал одним из главных векторов политической критики[78]78
  О развитии экологического активизма в позднесоветский период см. [Harper 2006; Snajdr 2008; Henry 2010; Weiner 1999: 429–440]. О случаях, в целом аналогичных тем, что здесь представлены, см. [Tsepilova 2007; Bolotova 2007].


[Закрыть]. В Пермском крае, как на добывающих, так и на нефтеперерабатывающих площадках, нефтяные компании вводили методы работы, которые – после событий Чернобыля и, если смотреть шире, в условиях горбачевской гласности и перестройки – приобретали ключевое значение.

Последствия «ядерных взрывов в мирных целях»

Поскольку советские планировщики, геологи и инженеры стремились максимизировать продуктивность нефтяных месторождений в условиях социалистического дефицита, они снова и снова обращались к технологическим инновациям, в том числе к новым методам бурения. В Пермском крае были проведены первые советские эксперименты с диагональным и горизонтальным бурением [Абатурова 2003: 39], а турбобур стал привычным инструментом именно в Волго-Уральском бассейне [Campbell 1968:108–120]. Другие методики были направлены на трансформацию самих нефтяных залежей, и главной из этих методик было заводнение: практика закачивания значительного количества воды в истощенные скважины с целью повышения давления и добычи большего количества нефти.

В 1960-х годах к этим методам добавили подземные ядерные взрывы, которые, как считалось, могли придать нефтяным пластам иную форму, что позволило бы увеличить добычу. Первые два подземных ядерных взрыва в Пермском крае были проведены в 1969 году в двадцати километрах от Осы, каждый на глубине чуть более 1200 метров и мощностью в 7,6 килотонны. Хотя в бурении специальных скважин для установки ядерных зарядов участвовали бригады из Пермского края, взрывы осуществляли советские военные после одобрения на уровне Политбюро. Они были частью широкой программы Советского Союза «Ядерные взрывы для народного хозяйства», предусматривавшей использование ядерных зарядов для всего – от увеличения добычи нефти и газа до изменения русел рек и формы горных хребтов[79]79
  См. [Курбатова, Сафрошенко 2006: 401–402].


[Закрыть]. (Соединенные Штаты осуществляли аналогичные проекты, включая использование подземных ядерных взрывов для стимулирования добычи природного газа на американском Западе, в рамках операции «Плаушер»[80]80
  В советской литературе использовалось название «Операция “Лемех”». – Примеч. перев.


[Закрыть]. Но масштаб их был значительно меньшим, чем у советской программы.)

Взрывы вблизи Осы не привели к значительному увеличению добычи нефти на окрестных скважинах, хотя дома поблизости тряхнуло так сильно, что пришлось восстанавливать большинство кирпичных печей [Биккель, Федотова, Юзифович 2009: 72]. К 1976 году стало ясно, что в местные грунтовые воды проникает значительное количество радиационного излучения – так же как и в добытую нефть, и в средства транспортировки сырой нефти к перерабатывающим предприятиям [Курбатова, Сафрошенко 2006:401]. Хотя некоторые скважины, в которых уровень радиации признали недопустимо высоким, были закрыты, нефтяное месторождение Оса в целом продолжали эксплуатировать. Эти результаты, однако, не пресекли попыток Советского Союза использовать подземные ядерные взрывы для увеличения добычи нефти. Еще пять устройств было взорвано в недрах Пермского края в 1980-х годах, все – далеко на севере, на Гежском нефтяном месторождении, в восемнадцати километрах от города Красновишерска [Соколова 2003:4]. Результат был таким же, как и в Осе: никакого заметного увеличения добычи нефти не произошло, но повсюду в окружающей среде возрос уровень радиации.

Два последних подземных взрыва под Красновишерском произошли в 1987 году – в период горбачевской гласности и перестройки, а также роста экологического сознания, – и местный геолог, специалист по бурению, во главе группы обеспокоенных жителей Красновишерска потребовал предоставить дополнительную информацию о потенциальной опасности подземных взрывов для здоровья и экологии. Хотя они не получили никакой существенной информации, их требования, по-видимому, способствовали тому, что всего за день до седьмого из запланированных подземных взрывов возле Красновишерска (на самом деле боеголовка уже была в земле) Горбачев ввел мораторий на подземные ядерные испытания и другие взрывы [Курбатова, Сафрошенко 2006: 402].

Тучи над головой

В самой Перми разворачивалось такое же движение активистов, как и в Красновишерске, только более масштабное, и тоже обращенное к проблемам нефтяной промышленности. 15 мая 1987 года газета «Вечерняя Пермь», в то время не являвшаяся официальным печатным органом коммунистической партии, опубликовала статью, которую продолжали обсуждать и цитировать даже почти четверть века спустя, когда я приступил к своему исследованию. Статья называлась «Тучи над головой», и в ней подробно описывались те опасности для окружающей среды и здоровья человека, которые создавались выбросами предприятий ПНОС в Индустриальном районе Перми[81]81
  Голованева Н. Тучи над головой // Вечерняя Пермь. 1987. 15 мая. С. Ф. Журавлев, заместитель редактора газеты, позже рассказал, что государственная цензура посчитала первое предложенное им название, «Тучи над городом», слишком провокационным, но содержание статьи оставила без изменений. См.: Журавлев С. Правду! Ничего кроме правды… // Звезда. 2005. 18 нояб.


[Закрыть]. Вскоре фотокопии статьи были расклеены на стенах и во всех общественных местах города, что положило начало формированию первого городского экологического движения. Редакцию «Вечерней Перми» завалили письмами, и до конца года газета напечатала еще серию откликов и дополнительных интервью. Прежде такой способ открытого обмена мнениями в газете не был знаком региону; спустя десятилетия о нем часто вспоминали как о том моменте в общественной истории Перми, когда стала ощущаться реальность перестройки. Этот момент назван ключевым в мемуарах почти всех известных политиков той эпохи [Сапиро 2003; Сапиро 2009: 70; Игумнов 2008: 286].

В длинной серии статей в «Вечерней Перми» были подробно описаны конкретные случаи несоблюдения существующих стандартов и экологических норм, а также случаи небрежности со стороны надзорных органов, которые обязаны были следить за этими проблемами. Например, в одной статье речь шла о сбросе салициловой кислоты – обычного продукта переработки нефти, который даже в относительно небольших количествах может вызвать ожоги и сыпь, – в реку Каму, несмотря на регламенты и положения, предусматривающие, чтобы никакие вещества, сбрасываемые в реку после обработки, не снижали качество питьевой воды[82]82
  Корабельников А. Живая вода или мертвая? // Вечерняя Пермь. 1987.28 мая.


[Закрыть]. Даже члены коммунистической партии, работавшие в ПНОС, не стеснялись писать письма редактору, призывая во имя здоровья и благополучия жителей Перми к всесторонней оценке и смягчению экологических последствий и вреда от деятельности предприятия. Газета сделала вывод на основании этих откликов, поощряя дальнейшее участие в движении: «Но времена меняются. Теперь нет зон, закрытых для критики, а значит, стало возможным деловое, конкретное вмешательство и исправление положения»[83]83
  Голованева Н. Тучи над головой // Вечерняя Пермь. 1987. 26 мая.


[Закрыть]. Вскоре эта проблема достигла высочайшего уровня в Пермском крае – Областного комитета коммунистической партии, который к лету 1987 года приказал изучить экологические мероприятия и условия на всех заводах и других промышленных предприятиях на всей территории региона[84]84
  В Обкоме КПСС // Вечерняя Пермь. 1987. 24 июня.


[Закрыть].

В начале июня Пермский городской комитет КПСС созвал собрание, чтобы ознакомиться с мнениями специалистов и отреагировать на общественный резонанс. На встрече генеральный директор ПНОС В. П. Сухарев назвал обвинения, перечисленные в «Тучах над головой», «справедливыми и своевременными» и отметил, что, согласно последним пятилетним планам, рост производственных потребностей нефтеперерабатывающего завода опережает рост его возможностей по защите местной окружающей среды. Он сообщил о намеченном капитальном ремонте, о новых процедурах для обеспечения соблюдения существующих правил и активизации усилий по созданию санитарной зоны вокруг ПНОС путем расселения жителей города, чьи дома подвергались необратимым загрязнениям. Он отметил, что такие переселения в какой-то мере проводились уже с 1960-х годов, но теперь зона расселения будет расширена до улицы Первомайской включительно и сто семей из этой зоны будут переселены в 1987 году, а остальные – к 1990 году[85]85
  Жеребцов Л., Корабельников А. Охране окружающей среды – рабочую заботу! // Вечерняя Пермь. 1987. 11 июня.


[Закрыть].

В официальном ответе партии, опубликованном в газете позднее на той же неделе, признавалась серьезность ситуации, а вина частично возлагалась на постоянный спрос на продукцию и решающее значение ПНОС для региональной экономики, которые и стали причиной неприемлемо низкого внимания к экологическим проблемам. Также была обещана программа капитальных улучшений[86]86
  Щелгов И. Зона особого внимания // Вечерняя Пермь. 1987. 11 июня.


[Закрыть].

В сопроводительном материале, написанном исполняющим обязанности директора и председателем отделения партии в ПНОС, отмечалось, что в 1970-х годах, когда предприятие занималось в основном переработкой нефти, отрицательные последствия его воздействия на окружающую среду были похвально незначительны. Но, по его словам, поскольку ПНОС расширил свою работу, включив в нее другие аспекты нефтехимической и химической переработки – в том числе производство бутана, мочевины и аммиака, – экологический менеджмент усложнился, а завод не был обеспечен ресурсами, необходимыми для выполнения запланированных природоохранных задач. Он обещал, что теперь строительство новых средств производства, которые позволят еще глубже перерабатывать нефтепродукты, развернется с полным вниманием к охране окружающей среды[87]87
  Шуберов В., Власов В. Наш долг // Вечерняя Пермь. 1987. 11 июня.


[Закрыть].

Общественный протест не прекратился, и в последующие месяцы ПНОС боролся за то, чтобы его не закрыли, и использовал самые разные стратегии для достижения компромисса. Например, поскольку активисты сосредоточили большую часть своего внимания на новом, строящемся нефтеперерабатывающем заводе ПНОС, нескольким лидерам местного экологического движения оплатили поездку в другой город, где уже работал аналогичный объект, пытаясь продемонстрировать его безопасность. Эта поездка не привела ни к каким компромиссам, и все же серия публичных встреч и газетных статей привлекла внимание к постоянно растущему списку экологических опасностей: горам ядовитых отходов, загрязнению рек, испарению горючих химикатов и многому другому. Несмотря на то что ПНОС все-таки выжил, работа над новым нефтеперерабатывающим комплексом «Парекс» была приостановлена до получения от Министерства нефтепереработки и нефтехимии нового финансирования для экологической модернизации и смягчения последствий переработки.

Полтора десятка лет спустя Сухарев, ставший главой ПНОС всего за год до того, как статья «Тучи над головой» была расклеена по всей Перми, вспоминал:

Иначе как «монстром», губящим природу и здоровье людей, завод тогда не называли. Экологические проблемы стали в Перми толчком для процессов, которые сейчас мы называем демократическими. И так случилось, что на острие крупного социально-экономического конфликта попали мы[88]88
  Вениамин Сухарев о времени и о себе // Звезда. 2006. 31 мар.


[Закрыть].

В постсоветском исследовании об истории компании этот эпизод в целом рассматривается схожим образом, и там с некоторой обидой говорится о том, что именно ПНОС, а не какое-нибудь другое из крупных предприятий города, загрязнявших окружающую среду (а в них не было недостатка), принял на себя основной удар общественного гнева:

Пристальное внимание общественности страны привлекает каждый завод, каждая фабрика, чье воздействие отрицательно сказывается на здоровье человека. В нашем городе за примером далеко ходить не надо. Несмотря на то, что завод имени Орджоникидзе со своим ярко-желтым дымом находится прямо в зоне отдыха горожан… город ополчился на нас. Статья в «Вечерке» «Тучи над головой» имеет громадный общественный резонанс: жители Первомайки требуют расселения, а весь город – если не полной остановки «главного монстра», то уж прекращения только что начавшегося строительства «Парекса» – обязательно [Сверкальцева 1998: 57].

Помимо того что ПНОС находился в центре Индустриального района города, имелась, вероятно, еще одна веская причина, по которой именно ПНОС, а не какая-либо другая промышленная организация оказался в центре внимания экологических активистов: он не был самым авторитетным и не обладал самыми тесными политическими связями с промышленными организациями города. Он не отождествлялся с верхними эшелонами регионального политического устройства или с военными и, таким образом, стал идеальной целью для пробной попытки еще не оперившегося экологического движения. Даже когда в самом конце советской эпохи нефтяной сектор занял ключевую позицию в представлениях о регионе, эта позиция досталась ему отчасти из-за сравнительно низкого положения в неофициальной региональной иерархии.

В начале 1990-х и в последующие годы велись серьезные споры о том, действительно ли ПНОС смог многое исправить в короткий срок, но экологические проблемы не исчезли и в 1990-х, и в 2000-х годах. И, пожалуй, наиболее значимым последствием полемики вокруг статьи «Тучи над головой» была наглядная демонстрация того, как проблемы экологии и здоровья человека могут стать каналом для широкомасштабных и, по сути, революционных политических изменений. Задолго до того, как появились пресс-секретари, отделы по связям с общественностью, программы корпоративной социальной ответственности и международные стандарты экологической защиты, разногласия, возникшие вокруг ПНОС в конце 1980-х годов, преподали руководителям нефтяных компаний и политикам региона первый урок того, как экологическая критика может привести к политической реформе. Урок был усвоен. Необходимость предотвращения подобных инцидентов действительно заняла видное место в списке приоритетов этих руководителей и политиков, поскольку после 1991 года нефтяная промышленность стала в регионе основной.