Текст книги "Недра России. Власть, нефть и культура после социализма"

2. Сфера циркуляции до приватизации
Петробартер и новые формы корпораций

Распад Советского Союза в период с 1985 по 1991 год вверг в хаос все подразделения, обсуждавшиеся в предыдущей главе, как и обладавший отчетливыми социалистическими характеристиками нефтяной комплекс в целом. При рассмотрении последующих преобразований крайне важно помнить, что характер и темпы постсоветских изменений сильно варьировались – в зависимости от региона, отрасли или элемента каждой из рассматриваемых отраслей. В нефтяной промышленности Пермского края вопросы официального культурно-идеологического строительства в моногородах и проблемы загрязнения, экологии и окружающей среды – аспекты советского нефтяного комплекса, более всего волновавшие сторонников и критиков коммунистической партии соответственно, – быстро отошли на второй план и оставались там большую часть следующего десятилетия. В то же время вопросы о реорганизации советских предприятий нефтяной отрасли и о том, каким будет товарооборот нефти и нефтепродуктов в новых политических и экономических условиях, стали крайне актуальны и быстро приобрели в Пермском крае гораздо более широкий резонанс, чем в советский период. Эти две связанные между собой сюжетные линии – превращение социалистических предприятий в новые корпорации, а также возникновение новых видов и схем товарооборота – составляют историю пермской нефти в 1990-х годах, о которой я расскажу в главах второй и третьей.

Что касается реструктуризации предприятий, то российская нефтяная промышленность после 1991 года столкнулась с двумя серьезными проблемами: во-первых, советская система министерств и их отделов быстро рушилась, и, во-вторых, коммунистическая партия больше не имела возможности выполнять свою прежнюю роль посредника в переговорах между различными группами интересов в процессе централизованного планирования. В. Ю. Алекперов, заместитель министра нефтяной и газовой промышленности в последние годы существования СССР, кратко охарактеризовал эти проблемы так: «В тот год [1992] структурно российский нефтегазовый комплекс состоял из почти двух тысяч разрозненных объединений, предприятий и организаций, принадлежавших ранее бывшему союзному отраслевому министерству» [Алекперов 2011: 343]. Ключевое слово здесь – «разрозненных»: основная задача перемещения нефти от одного подразделения к другому в системе добычи, переработки и распределения – трудный для понимания, если вообще доступный пониманию элемент советской политической экономии – вдруг осталась без исполнителя. Теперь было даже непонятно, в каких отношениях с министерством Алекперова состояли разношерстные объединения, предприятия и организации нефтегазового сектора и управляло ли ими министерство вообще. Но главное – было неясно, что их ждет в будущем, поскольку распределительная власть социалистического типа перестала существовать.

Говоря о том, как новые российские нефтяные компании выбирались из хаоса первых лет постсоветской эпохи, обычно принято описывать важнейшие столкновения в борьбе за месторождения, имевшие целью выявить, кто контролирует большую часть нефти, у кого самые большие запасы и самые лучшие краткосрочные и долгосрочные возможности для добычи и получения прибыли. Главной темой этого нарратива является приватизация государственных активов в нефтяном секторе, в том числе печально известные залоговые аукционы середины 1990-х годов и другие махинации в Москве. На примере Пермского края, рассмотрев лишь несколько из упомянутых Алекперовым двух тысяч предприятий, мы сможем так или иначе дополнить этот нарратив и расширить его границы[89]89
  Дополнительные сведения о нефти в российских регионах в эпоху Ельцина можно найти у Келлисона и Глаттера [Kellison 1999; Glatter 1999; Glatter 2003]. Все эти тексты посвящены богатой нефтью Западной Сибири. Одной из региональных проблем, которая в значительной степени изучена в рамках существующих исследований, является двойственное положение в Законе о минеральных ресурсах 1992 года, требовавшее, чтобы лицензии на добычу нефти получали одобрение как в Москве, так и в местном регионе, – положение, согласно которому коалиции региональных геологов, политиков и нефтяников обрели огромное влияние. См., например, [Густафсон 2017: 83–84].


[Закрыть]. Проследив тот извилистый путь, пройдя по которому советский нефтяной комплекс Пермского края превратился в группу подразделений новой частной вертикально интегрированной нефтяной компании «ЛУКОЙЛ», мы сможем, например, выявить значимость процессов, происходивших задолго до начала приватизации в 1993 году, оценим важность нефтеперерабатывающих предприятий, которым, в отличие от месторождений, редко уделяют должное внимание, а также увидим, как, по сравнению с советским периодом, возросло значение «Пермнефтеоргсинтеза» (ПНОС) для региона, и рассмотрим внутренний товарооборот нефтепродуктов – по сравнению с экспортом. В этих главах термин «корпорация» используется в широком смысле. В них будет подробно рассказано о том, что распределение акций в ходе приватизации являлось лишь одним из многих важных аспектов инкорпорации: пространственной организации бизнеса в Пермском крае, установления отношений с региональными и районными политическими сообществами, а также реорганизации рабочих коллективов и советских моногородов в новых условиях. Мы также рассмотрим пару новых корпораций – «Пермскую товарную биржу» и «Пермскую финансово-производственную группу», которые, строго говоря, не были частью нефтяного сектора, но тем не менее во многом определяли его развитие и основные направления изменений в Пермском крае, толчок которым давала нефть. Вертикальная интеграция здесь оказывается не столько образцом или желаемым результатом, сколько непрерывным процессом, стратегией накопления, которая пусть и показала себя в начале 1990-х годов в России чрезвычайно подвижной и неупорядоченной, все же применялась еще долгое время.

В этих главах в историю корпораций зачастую окажется вплетена и вторая сюжетная линия – о смене моделей обмена и товарооборота, то есть тех средств, условий и способов, благодаря которым нефть и нефтепродукты становились или не становились в 1990-х годах объектами сделок. Вопреки многим экспертным прогнозам, советский дефицит и рациональное перераспределение не сменились в одночасье товарно-денежными отношениями и рынками. Поэтому нефть в Пермском крае в 1990-х годах чаще обменивалась на другие товары, чем на деньги, а в 1995–1998 годах она даже служила средством товарного обеспечения региональной суррогатной валюты. Быстро меняющийся характер этих обменов серьезно повлиял как на региональные корпорации, так и на региональную политику. Я даже рискну предположить, что материальность участвующей в обмене нефти и суррогатных валют, обеспеченных нефтью, – средств, которыми эти способы обмена связывали нефть как вещество с другими веществами, предметами, местами и институтами, – стала решающим фактором в смене представлений о том, с чем Перми следует связать свою региональную идентичность: не с оборонно-промышленным сектором, а с нефтяным[90]90
  Об экономических проблемах, с которыми сталкивались советские города оборонного сектора (включая Пермь) в попытках приспособиться к постсоветским условиям, см. особенно [Gaddy 1996].


[Закрыть].

Только когда бартер постепенно, шаг за шагом, стал утрачивать свое значение, в Пермском крае упрочилась взаимосвязь нефти и денег. Прежде всего я хочу подчеркнуть, что, проследив за возникновением этой взаимосвязи в 1990-х годах, на мой взгляд, можно увидеть, что она была скорее случайным, чем естественным и неизбежным последствием (как наверняка станут утверждать многие экономисты и другие теоретики постсоветского «перехода»). В одной из своих предыдущих работ я показывал на примерах из более обширного набора периодов и локаций, что бартерные отношения долгое время сохраняли важность в мировой нефтяной промышленности и что они часто сосуществуют с обменом нефти на деньги, находясь с ним в чрезвычайно политизированных отношениях [Rogers 2014а]. Если я рассматриваю здесь более ограниченный временной и пространственный отрезок, в рамках которого в конце 1990-х годов денежный обмен действительно возобладал над бартерным, это не нужно воспринимать как указание, что так бывает всегда, что таков естественный ход развития или что такое положение вещей не может когда-нибудь измениться. На самом деле столь же правомерно было бы утверждать обратное: что довольно долго практиковавшиеся и тщательно готовившиеся немонетарные сделки в Пермском крае 1990-х годов – это хорошее доказательство тому, что нефть и деньги вовсе не являются естественными дополнениями друг для друга.

Чтобы расширить исторический и сравнительный контекст, я скажу так: в первой части этой книги я намерен показать, что тесная взаимосвязь между нефтью и деньгами, которая зачастую рассматривается в современном глобальном капитализме как краеугольная, вовсе не является естественной и всеобъемлющей, и в мире нет этому лучшего примера, чем советская и ранняя постсоветская нефть. Эту тесную взаимосвязь нефти и денег требовалось создать и сохранить, но она не вечна и в любой момент может измениться. Связь между оборотом нефти и денежным оборотом, формировавшаяся в Пермском крае в течение десятилетия, была неразрывно переплетена с процессами создания новых корпоративных форм, новой региональной элиты и новых ярких символов региональной идентичности. Эта история начинается там же, где в конце советского периода завершилась предыдущая: на пермском нефтеперерабатывающем предприятии – ПНОС.

У Сухарева, генерального директора ПНОС, была проблема или, точнее, целый ряд проблем. В конце 1980-х годов он сумел справиться с экологическим кризисом «Туч над головой», что не только позволило пермскому нефтеперерабатывающему заводу продолжать работу, но и ускорило продвижение Сухарева по карьерной лестнице от должности главного инженера до поста генерального директора. Тем не менее в начале 1990-х годов, помимо деятельности активистов-экологов, возникло множество других факторов, угрожавших существованию ПНОС. Без тех связей, которые прежде создавали и поддерживали министерства и коммунистическая партия и с помощью которых советская нефть перемещалась с добывающих предприятий на перерабатывающие, а затем к потребителям, теперь ПНОС испытывал затруднения и на начальном, и на конечном этапе производственного цикла. Что касается добывающих предприятий, то региональное нефтедобывающее объединение «Пермнефть» могло в любой момент распасться на составляющие его подразделения, многие из которых выдвигали все более непомерные требования как к собственным управляющим конторам, так и к перерабатывающим предприятиям, желавшим приобрести нефть. Что же до распределения и потребления, то крупнейшие государственные заказчики ПНОС, в том числе советские военные, резко сокращали свои заказы или были неплатежеспособны. Появились новые заманчивые возможности экспорта нефти за рубеж в обмен на твердую валюту, которая – не то что в советскую эпоху – поступала бы прямо на счета ПНОС, но значительная часть продукции нефтеперерабатывающих предприятий пока не соответствовала европейским стандартам, а для достижения необходимого качества требовались значительные обновления. У проблем ПНОС также имелась важная техническая сторона: в отличие от нефтедобывающих скважин, двигателей легковых и грузовых автомобилей и самолетов, нефтеперерабатывающее оборудование ПНОС должно было работать круглосуточно, пусть даже с минимальной производительностью, чтобы не выходить из строя. Таким образом, нельзя было приостановить работу на время, чтобы справиться с масштабным и внезапным сокращением спроса и предложения. ПНОС оказался опасно близок к производственному минимуму.

У Сухарева была возможность решить свои проблемы в Москве, в Министерстве нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности СССР, в ведении которого находился ПНОС и которое все еще пыталось руководить переработкой нефти на основных предприятиях страны, по сути решая проблемы ПНОС в масштабах всей советской системы, распадавшейся в то время на части. Но там Сухарев сразу же столкнулся с трудностями, потому что во внутренней иерархии министерства ПНОС занимал невысокое положение. Благодаря региональным и личным связям руководство министерства наиболее тесно взаимодействовало с территориями европейской части России и Западной Сибири; Пермский край, провинциальный регион со все уменьшавшимися объемами нефтедобычи, и ПНОС просто не обладали такими связями, которые позволили бы привлечь особое внимание чиновников министерства к решению их проблем. Сухарев позже вспоминал свои тревоги относительно того, каким нефтеперерабатывающим предприятиям советской системы придется закрыться в первую очередь: «Омску? Так ведь начальник главка оттуда… Ярославлю? Бывшая вотчина замминистра… Ангарску? Сам министр наш там карьеру делал… Москве? Не смешите!.. Значит, нам, грешным уральцам, в первую очередь придется несладко»[91]91
  Вениамин Сухарев о времени и о себе // Звезда. 2006. 31 марта.


[Закрыть]. Другими словами, Министерство нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности не собиралось продлевать существование ПНОС надолго.

Государственный концерн «ЛУКОЙЛ»

Советское прошлое не только оставило ПНОС неприятное наследство, но и подарило новые возможности. На многопартийных выборах осенью 1990 года Сухарев был избран депутатом от Пермского края в Верховный Совет РСФСР, после того как провел кампанию, добиваясь дополнительного финансирования для обновления ПНОС, которое позволило бы соблюсти обещанные более высокие экологические стандарты. Новое положение позволяло ему в то время быть в тесном контакте с руководством Пермского края – не больше него желавшим потерять пятнадцать тысяч рабочих мест ПНОС в промышленном районе Перми, – а также предоставило ему должность в Москве, позволявшую действовать в интересах ПНОС в обход головного министерства. Для начала Сухарев изучил многочисленные консорциумы, в которые объединялись производители и перерабатывающие предприятия, но ни один из них не казался способным предоставить ПНОС новые возможности[92]92
  Федотова С. Время «Л» – 1991 год // Пермская нефть. 2011. 22 февр.


[Закрыть]. В ноябре 1991 года он встретился с Алекперовым – заместителем министра нефтяной и газовой промышленности, ветераном советской нефтяной промышленности.

В то время Алекперов использовал свое положение, чтобы начать новый эксперимент: создать вертикально интегрированную нефтяную компанию, которая будет работать по образцу западных нефтяных компаний и в конечном итоге сможет конкурировать с ними. Алекперов получил контроль над тремя значительными нефтяными месторождениями в Западной Сибири – Лангепасом, Ураем и Когалымом, – первые буквы названий которых составят имя новой компании: «ЛУКОЙЛ»[93]93
  Об основании «ЛУКОЙЛа» см. также у Крюкова и Мо, а также у Лэйна, Алекперова и Густафсона [Kryukov, Мое 1991; Lane 1999: 26–30, 111–114; Алекперов 2011; Густафсон 2017: 113–162].


[Закрыть]. Сухарев предложил Алекперову важнейший элемент для этой вертикальной интеграции: крупный нефтеперерабатывающий завод. Однако из-за того, что советская нефтяная промышленность своей структурой напоминала соты, у Алекперова не было значительного влияния на Миннефтепром, поэтому Сухареву и его совету директоров пришлось официально выводить ПНОС из юрисдикции своего головного министерства[94]94
  См. также [Биккель, Федотова, Юзифович 2009: 141–144].


[Закрыть]. Это было сделано, пусть и не обошлось без некоторых трудностей и обвинений в предательстве. Когда в ноябре 1991 года «ЛУКОЙЛ» был официально зарегистрирован, он включал три месторождения в Западной Сибири, ПНОС и второй, несколько меньший нефтеперерабатывающий завод в Волгограде[95]95
  На протяжении нескольких месяцев государственный концерн «ЛУКОЙЛ» также включал перерабатывающие предприятия в Литве и Башкирии, но вскоре после распада Советского Союза эти фирмы вышли из «ЛУКОЙЛа» под политическим давлением со стороны их национальных или региональных правительств.


[Закрыть]. «ЛУКОЙЛ» являлся в то время государственным концерном; приватизация в нефтяной промышленности началась лишь осенью 1992 года.

Из Москвы приобретение крупного нефтеперерабатывающего предприятия, пусть и несколько устаревшего, виделось Алекперову важным шагом «ЛУКОЙЛа» к возможности конкурировать с западными нефтяными компаниями на их собственных условиях. В Пермском же крае вхождение ПНОС в структуру «ЛУКОЙЛа» могло решить некоторые проблемы Сухарева. ПНОС получил бы гарантии стабильного притока нефти из высокопродуктивных месторождений Западной Сибири для переработки, и, следовательно, он больше не был бы так зависим от непредсказуемых и часто ненадежных операторов, в розницу сбывавших танкеры и вагоны сырой нефти перерабатывающим предприятиям по всей России. Место в государственном концерне «ЛУКОЙЛ», с его откровенно глобальными амбициями и связями в кругах советского нефтяного истеблишмента, также открывало новые возможности для зарубежных и внутренних инвестиций и еще больше для экспорта. С помощью «ЛУКОЙЛа» ПНОС быстро смог получить займы, кредиты и гранты, которые позволили усовершенствовать технологии, чтобы привести процесс переработки к стандартам, приемлемым для зарубежного экспорта (включая грант в размере 500 000 долларов США, предоставленный Агентством США по международному развитию в начале 1993 года). Нефтеперерабатывающий завод быстро вступил в партнерские отношения с итальянскими, французскими и японскими фирмами, получая консультации по вопросам модернизации оборудования от специалистов по нефтепереработке из «Shell» и «British Petroleum», а также из американских компаний «Bonner & Moore», «Lummus Global», «Foster Wheeler» и других, специализировавшихся на переработке нефти. Число зарубежных специалистов стало настолько велико, что компания построила для встреч с иностранцами специальное офисное здание [Сверкальцева 1998: 64]. К середине 1990-х годов ПНОС на 20 % увеличил возможности очистки нефти, удвоил выпуск высококачественных моторных масел и в пять раз увеличил выпуск высококачественных бензиновых продуктов, одновременно уменьшив вредные выбросы [Курбатова, Сафрошенко 2006: 514–515].

Присоединение ПНОС к государственному концерну «ЛУКОЙЛ» осенью 1991 года сделало нефтеперерабатывающий сегмент нефтяного комплекса Пермского края частью передовой вертикально интегрированной нефтяной компании России, и это был огромный шаг вперед по сравнению с положением завода всего лишь несколькими неделями ранее – на низовом уровне неофициальной иерархии Миннефтепрома. Но это был лишь первый шаг на пути к консолидации нефтедобывающих и нефтеперерабатывающих операций в Пермском крае, поскольку и добывающие предприятия, и предприятия сбыта оставались вне сферы влияния «ЛУКОЙЛа» – и так продолжалось еще несколько лет. В соответствии с планами государственного концерна «ЛУКОЙЛ» по вертикальной интеграции, ПНОС немедленно приступил к процессу формирования из нескольких входивших в него нефтехимических предприятий отдельных компаний, чтобы сосредоточиться именно на переработке нефти. Предприятия, занимавшиеся жидкостями для металлообработки, минеральными удобрениями и другими продуктами и в течение десятилетий входившие в ПНОС под руководством Миннефтепрома, обрели самостоятельность. (Тот факт, что именно эти компании, теперь получившие независимость, прежде были ответственны за большую часть печально известных загрязнений, производимых ПНОС, значительно укрепил намерения завода как можно скорее снизить свое негативное воздействие на окружающую среду.) Но даже несмотря на то, что эта старая модель советской промышленной интеграции постепенно уступала место планам вертикальной интеграции в нефтяной промышленности, ПНОС одновременно расширялся, приобретая предприятия в других секторах, которые многим могли бы показаться никак не связанными с основной сферой его деятельности. Агроассоциация «Труд» в Кунгурском районе, образованная на базе колхоза имени С. М. Кирова, присоединилась к ПНОС в 1992 году, обязавшись регулярно поставлять молоко и мясо работникам завода. (У ПНОС до того уже были налажены отношения с другими колхозами – пусть и менее надежные и успешные.) Вскоре завод также начал строительство мясоперерабатывающего завода для агроассоциации «Труд» [Сверкальцева 1998: 66].

Хотя об истории становления «ЛУКОЙЛа» в качестве первой вертикально интегрированной компании в России рассказывают часто, при этом редко упоминают, что вертикальная интеграция на государственном уровне отчасти происходила за счет усиления межсекторальной интеграции на уровне региональном. Рассматривая ту роль, которую в ранний постсоветский период ПНОС играл в региональной системе обмена – учитывая и приобретение им сельскохозяйственных предприятий, и его растущее значение в обороте товаров народного потребления, – можно отметить некоторые ключевые первоначальные преобразования, происходившие в точках соприкосновения частных корпораций и государства, формирующейся элиты, региональных идентичностей, а также продуктов и средств обмена, включая нефть, – и все это еще до приватизации и до интеграции нефтедобывающих предприятий Пермского края в крупную нефтяную корпорацию.

ПНОС и петробартер: сюзеренитет с отличиями

То, что ПНОС вовлекал в сферу своей деятельности сельскохозяйственный сектор, было не исключением, а скорее правилом в работе ранних постсоветских компаний, поскольку с окончанием централизованного социалистического планирования наступил век «раздробленного суверенитета» [Verdery 1996: 208]: любые сообщества, от территориальных образований и регионов страны до бывших колхозов и заводов – таких как ПНОС, – все чаще превращались для своих жителей и работников во всеобъемлющие социальные институты. Таким образом, ранний постсоветский ландшафт был испещрен точками, по удачному выражению Хамфри [Humphrey 2002: 5-20], оторванных от центра сюзеренитетов, взаимодействие которых практически не контролировалось и не координировалось ни централизованной государственной властью, ни функционирующими рынками. Многие из этих сюзеренитетов выпускали свои собственные валюты и различные виды продовольственных карточек или удостоверений личности, пытаясь справиться с тотальным дефицитом. Поскольку многие продукты питания было все труднее найти, сельскохозяйственная деятельность и производство колбасных изделий стали для ПНОС способом обеспечить здоровье и благополучие своих сотрудников и их семей – значительную часть населения Индустриального района Перми, – не завися от непредсказуемых внешних источников снабжения и без необходимости тратить деньги.

Раздробленный суверенитет наделил местных начальников, руководителей ферм и других низкоуровневых администраторов полномочиями в рамках контролируемых ими сфер. Он также в значительной степени повлиял на изменение характера взаимоотношений между предприятиями: в условиях быстрого роста цен, скачков инфляции и с лежащей в руинах советской системой перераспределения товаров обмен между предприятиями чаще совершался на бартерных условиях, чем с использованием денег. В ряде исследований этот раздробленный суверенитет и связанное с ним процветание бартерных отношений рассматриваются как признаки того, что в ранний постсоветский период государство потеряло контроль практически над всем – от насилия [Volkov 2002] до денежного обращения [Woodruff 1999] и более фундаментальных признаков управления в целом [Rogers 2006]. Все это справедливо и по отношению к ПНОС, но ПНОС был сюзеренитетом с очень существенным отличием. Как предприятие нефтяной отрасли, принадлежащее к новому федеральному государственному концерну «ЛУКОЙЛ», ПНОС в то время имел одно решающее преимущество почти перед всеми остальными крупными организациями в Пермском крае: он мог торговать своей продукцией на международных рынках[96]96
  В то время подобной возможностью также обладал только «Уралкалий», крупнейший производитель калийных удобрений на севере Пермского края (подробнее в главе третьей).


[Закрыть]. Хотя эти возможности ограничивались как качеством его нефтепродуктов, так и федеральным законодательством, даже небольшой объем экспорта был весьма важен в контексте углубляющегося экономического кризиса в Пермском крае. Действительно, в начале 1990-х годов обмен продуктов переработки нефти, которые предлагал ПНОС, на множество других товаров посредством торговли на международных рынках стал первым шагом на пути превращения нефти в основу региональных средств обмена в постсоветский период – то есть в то, чем она никогда не была в советское время.

Обратимся к словам бывшей сотрудницы компании «ЛУКОЙЛ-Пермь», которую я попросил в 2011 году вспомнить, какое место занимала нефтяная промышленность в Пермском крае сразу после распада Советского Союза. Для начала она сосредоточила свое внимание на ПНОС:

Все работали по бартеру – денег не было, поэтому Чусовской металлургический завод обменивал свою продукцию на сахар или другие товары. Благодаря этому в регионе появилось немного сахара. Так делал не только Чусовской металлургический завод, но и ПНОС. Да, они также работали по бартеру, я думаю, с китайцами. Они импортировали пуховики – и качественно сшитые. [Сотрудники ПНОС получали их] и просто шли на рынок и продавали их за сумасшедшие деньги – нечего было носить, ничего не было в магазинах. ПНОС получал эти куртки для своих работников в обмен на нефтепродукты. Это был прямой бартер, потому что денег не было.

То есть работникам ПНОС доставались в качестве бонусов, через связи или другими путями, товары, полученные в результате международного бартера – такие как пуховики – вместо оплаты деньгами. Значительная часть этих вещей затем попадала на городские рынки и далее в регион [Сверкальцева 1998:65]. Эта модель обмена сохранилась с последних лет советского периода. В 1989 году, воспользовавшись реформами эпохи перестройки, давшими независимость организациям, ПНОС открыл новое подразделение, которому было разрешено самостоятельно торговать нефтью на международных рынках. Самые первые сделки были заключены с партнерами в Японии, Южной Корее, Финляндии и Венгрии. Лишь небольшая часть этих международных продаж приносила денежный доход, поскольку ПНОС мог удерживать только до 27 % прибыли от продажи товара за деньги (остальная часть направлялась в федеральный бюджет Советского Союза, поскольку государство всеми силами пыталось сохранить контроль над аппаратом планирования и распределения), но заводу разрешалось оставлять у себя все товары, полученные в результате бартера. В поздние советские и ранние постсоветские годы ПНОС также широко использовал эту возможность для обмена технологиями и строительными материалами, необходимыми для модернизации и ремонта его устаревшего оборудования [Сверкальцева 1998: 61].

Поскольку промышленная база Пермского края постепенно разрушалась, а ПНОС входил в государственный концерн «ЛУКОЙЛ», международные сделки по продаже за наличные и бартерные операции завода расширялись и теперь приносили всевозможные привлекательные товары. Для регионального обмена это приобрело еще большее значение. Например, однажды – и этот случай хорошо запомнили – в результате международной бартерной сделки между ПНОС и Японией в Пермском крае появилась почти сотня новых «тойот». Те, кто был тесно связан с нефтеперерабатывающим заводом, сразу же раскупили новые автомобили; в отличие от советских времен, ПНОС внезапно стал престижным местом работы [Сверкальцева 1998:62]. В самом начале 1990-х годов начала формироваться и выходить за пределы ПНОС новая региональная элита, а нефть в обменных операциях на международных рынках обрела важнейшее значение для торгов, в которых участвовала. На тот момент масштабы петробартера ПНОС были еще относительно невелики: пусть уже заметные в международном измерении, они только начинали приобретать отличия от обычного бартера, широко применявшегося в региональной экономике. Вскоре ситуация изменилась.

По словам рассказывавшего мне об этих годах знакомого с хорошими связями, оказалось, что фактически Сухарев из ПНОС в ноябре 1991 года «присоединил “ЛУКОЙЛ” к экономике региона». Чтобы понять следующий этап этого процесса и его постоянно растущее участие в преобразовании региональных идентичностей и практик, нам нужно рассмотреть еще один из проектов Сухарева: объединение усилий с политическими лидерами и директорами других крупных компаний региона для запуска нового и на первых порах спорного предприятия – «Пермской товарной биржи».