Текст книги "Нежный бар. История взросления, преодоления и любви"

– Как делишки, пацан?

Я сел. Бобо стоял на подъездной дорожке, с Уилбуром на пассажирском сиденье. Они приехали меня «спасать», объявил он.

– Нельзя же, чтобы дядя Гусь испортил все веселье? – сказал Бобо. – К черту Гуся! Сегодня будем только я, ты и Уилбур. Трое амиго.

Я не мог взять в толк, с какой стати Бобо так расщедрился – разве что он не знал дороги до Гилго и нуждался в моей помощи, чтобы добраться туда. А может, ему и правда нравилось проводить время со мной. Или Уилбуру? Бабушка удивилась еще сильней меня. Она вышла на улицу и так уставилась на Бобо, словно прикидывала, не вызвать ли полицию. Только по той причине, что Бобо был приятелем дяди Чарли, и потому что Уилбур так умоляюще на нее смотрел, она сказала «да».

Когда мы вырулили на Плэндом-роуд, мне стало казаться, что Бобо какой-то сонный. Я не понимал, что он просто мертвецки пьян. В три глотка он разделался с банкой «Хайнекена» и велел мне лезть назад, достать ему еще одну из пенопластового переносного холодильника. Там же, сзади, притаился Уилбур. Только заметив его, я вспомнил, что говорил Джоуи Ди – Уилбур чует, когда Бобо перебрал.

Примерно в двух милях от Гилго, когда я в очередной раз полез назад за «Хайнекеном», машину закрутило, протащило через все три полосы и выбросило на обочину. Нас с Уилбуром прижало к задней двери. Пиво разлилось повсюду. Кубики льда рассыпались по салону, словно шарики из маракаса. Я услышал визг покрышек, звон стекла и вой Уилбура. Когда машина остановилась, я открыл глаза. Мы с Уилбуром были все поцарапанные и мокрые от пива, но счастливые, потому что оба понимали, что могли погибнуть. Нас спасла большая мягкая дюна, поглотившая инерцию удара.

В ту ночь мне приснился сон. (Или кошмар, я никак не мог решить.) Я был на пляже. Наступали сумерки, время ехать домой. Но Бобо был не в том состоянии, чтобы сесть за руль. Уилбур нас повезет, сказал он мне. Пока Бобо дрых на заднем сиденье, я, вооруженный, сидел с Уилбуром впереди и наблюдал, как он ведет машину. Время от времени он крутил рукоятку радиоприемника, а потом поворачивался ко мне, скаля зубы в демонической усмешке, словно всем своим видом спрашивал: И что такого?

Тетя Рут прослышала о моих вылазках на Гилго и решила, что Макгроу должен поехать тоже. Как-то утром она высадила его перед дедовым домом – никогда еще я не видел Макгроу в таком предвкушении. Время шло, а дядя Чарли все не показывался, и он потерял терпение.

– Похоже, никуда мы не поедем, – сказал Макгроу, взял свою биту и отправился на задний двор. Я последовал за ним.

Но тут мы услышали, как хлопает дверь, а дядя Чарли, откашлявшись, требует принести ему кока-колы и аспирина. Бабушка поспешила по коридору к нему в спальню и спросила, поедет ли он на пляж.

– Нет, – отрезал дядя Чарли. – Возможно. Не знаю. А что?

Она понизила голос. До нас с Макгроу доносились лишь обрывки приглушенных фраз. «Рут просила… взять Макгроу… хорошо для мальчиков…»

Потом вступил дядя Чарли. «Бармены, а не няньки… «Кадиллак» не резиновый… отвечать за двух мелких…»

После недолгих переговоров, которые нам послушать не удалось, дядя Чарли вышел на задний двор и обнаружил нас с Макгроу на ступеньках, уже в плавках под шортами и с пакетами из супермаркета, содержавшими наш вариант походных запасов – один спортивный журнал, один банан и одно полотенце. Дядя Чарли, в одних трусах, встал посреди двора.

– Значит, вы, чудики, хотите поехать на Гилго?

– Ага, – с напускным равнодушием подтвердил я.

Макгроу кивнул.

Дядя Чарли поднял глаза на верхушки деревьев, как часто делал, когда раздражался. Иногда мне казалось, он мечтает переселиться туда, построить себе дом на самой высокой из дедовых сосен – крепость, еще более надежную и недосягаемую, чем его спальня.

– Две минуты, – сказал он.

Мы с Макгроу сидели на заднем сиденье, пока дядя Чарли объезжал город. Первым мы остановились у Бобо. Когда Бобо с Уилбуром забрались вперед, то сперва смерили взглядом Макгроу, а потом – дядю Чарли.

– Гусь, – заметил Бобо, – наша маленькая семейка разрастается.

– Угу, – буркнул дядя Чарли, откашливаясь. – Это мой второй племянник. Макгроу, поздоровайся с Бобо и Уибуром.

– А сколько всего у тебя племянников, Гусь? – поинтересовался Бобо.

Нет ответа.

– Гусь, – сказал Бобо, – похоже, в скором времени ты будешь заезжать за мной на школьном автобусе.

Всю дорогу до дома Джоуи Ди Бобо продолжал подшучивать над дядей Чарли.

– Гусь, – говорил он, – наверное, правильно будет называть тебя Матушка-Гусыня. Жила-была бабушка в старом башмаке, у ней было племянников, что воды в реке…

– Матушка-Гусыня, – хихикнул Макгроу. Я толкнул его локтем. Нельзя смеяться над дядей Чарли.

– Кто это? – спросил Джоуи Ди, забираясь на заднее сиденье и указывая пальцем на Макгроу.

– Мой племянник, – ответил дядя Чарли.

– Пацан Рути?

– Угу.

Похоже, только Кольт рад был видеть нас.

– Чего? – удивился он, втискиваясь назад, отчего Макгроу оказался практически у меня на коленях.

– Еще пацан? Ну, чем больше, тем веселей, так ведь?

Макгроу открыл рот, потом закрыл. Мне все было ясно. Медведь Йоги.

Дядя Чарли ехал еще быстрей обычного, видимо, потому, что машина была переполнена, и он чувствовал, как всем хочется скорей вылезти наружу. На Гилго он купил нам с Макгроу гамбургеров. Мне он никогда гамбургеры не покупал, ни разу за все наши поездки на Гилго, но Макгроу вечно выглядел голодным. Поглотив свой гамбургер за три укуса, Макгроу спросил, не найдется ли в баре холодного молока. Я покачал головой. Бобо рыгнул, и я сказал Макгроу, что это сигнал. В воду.

Мы с ним прошли за парнями по песку, как они, бросили свои шезлонги и одежду на песок, не замедляя шага, и вступили в прибой. Но Макгроу так и не остановился. Проплыл мимо меня, мимо парней, даже мимо песчаной отмели Бобо. Это заметил только Джоуи Ди. Голова Макгроу становилась все меньше и меньше, удаляясь от берега, и Джоуи Ди воскликнул:

– Эй, Макгроу, греби назад!

Макгроу проигнорировал его слова.

– Можешь в это поверить? – поинтересовался Джоуи Ди, когда я пристроился рядышком с ним. Вроде как он обращался ко мне, но я не стал отвечать, потому что знал – он разговаривает со своей карманной мышкой. Интересно, где он сейчас ее прячет – рубашки-то на нем нет.

– Пацан решил, что он Джонни Вайсмюллер. До берега целая миля. Давай, греби, следующая остановка Мадрид. Вот сведет ногу, и станешь рыб кормить.

Джоуи Ди развернулся и посмотрел на дядю Чарли – тот сидел на пляже, развалившись в шезлонге, и преспокойно читал газету.

– Отлично, – сказал он своей мыши. – Гусю наплевать.

Гусюнаплевать.

– Я, значит, должен присматривать за его чертовым племянником, пока он почитывает газетки. Великолепно! Никакого чертова отдыха сегодня!

Я страшно сердился на Макгроу за то, что он раздражает Джоуи Ди. Если кто-нибудь из парней выразит недовольство нашими поездками на Гилго – по-настоящему, а не в шутку, как Бобо, – нас больше никогда не возьмут. У парней были свои правила поведения, и когда Макгроу их не соблюдал, мне хотелось его ударить. В то же время я ему завидовал. Он плыл в Мадрид, в то время как я, прислушиваясь к бабушкиным наставлениям, держался берега. Дело было даже не в том, что Макгроу не боялся – нет, он, кажется, даже хотел, чтобы отлив унес его с собой, прямо-таки мечтал об этом. В нем присутствовала некая сумасшедшинка, что делало его больше похожим на мужчину.

Когда Макгроу вылез из воды, я пронзил его многозначительным взглядом, но он предпочел этого не замечать. Он уселся со мной рядом в центре кружка и начал строить песочный замок. Я сказал ему, что нам нельзя злить парней, но Джоуи Ди тут же посоветовал заниматься, чем мы хотим, и «плевать на всех». Потом он обернулся к остальным и добавил: «Что угодно, лишь бы чертов Флиппер не лез снова в воду».

Рядом с замком Макгроу мы построили песочные часы, чтобы следить за временем, когда парни уснут. Их храп – сравнимый по громкости с ревом двигателей самолета, – и вид Джоуи Ди, который и во сне умудрялся разговаривать со своей карманной мышью, вызывал у нас смех, и приходилось зажимать рты руками, чтобы никого не разбудить.

В Манхассет мы вернулись позже обычного. Времени зайти в бар не оставалось. Всем пора было домой. По пути к дедову дому Макгроу сидел с поникшей головой. Я злорадствовал про себя: Ха! Так тебе и надо! Ты заплыл за песчаную косу, зато я побывал в баре. Потом я вспомнил, сколько баров Макгроу повидал, когда устраивал облавы на своего отца, и понял, что он отнюдь не расстроен тем, что не увидит еще один. Ему просто грустно было прощаться с парнями.

Тем вечером мы с Макгроу сидели на двухсотлетнем диване, играли в карты, смотрели «Странную парочку», и он не переставая говорил про Гилго. Ему хотелось ездить на пляж каждый день. Да хоть жить на Гилго. Он сказал, Бобо похож на Джека Клагмена[17]17
  Джек Клагмен (1922–2012) – американский актер, лауреат премий «Золотой глобус» и «Эмми», наиболее известный за свою работу на телевидении.


[Закрыть]. Я посоветовал ему поумерить пыл. Существуют кое-какие переменные, объяснил я. Погода и похмелье. Никогда не знаешь заранее, что сулит следующее утро. В случае Макгроу имелась и третья переменная – тетя Рут. В какие-то дни она могла его не отпустить: то ему надо отрабатывать бейсбольные удары, то он наказан. А иногда она вообще не давала никакого объяснения.

Когда Макгроу не ездил на Гилго, я сидел в центре кружка и скучал по нему: я предпочел бы, чтобы он вообще сюда не приезжал, потому что без него пляжные вылазки теряли большую часть очарования. С Макгроу все было интереснее. Я делил с ним свой опыт наблюдения за парнями и смеялся над забавными вещами, которые они говорят. Слепень ужалил Бобо за ногу, потом полетел дальше, петляя, словно пьяный, и замертво упал на песок – как же мне хотелось, чтобы Макгроу тоже это увидел!

Хотя парни обращались со мной неизменно снисходительно, в основном они игнорировали меня, и в отсутствие Макгроу я мог часами не слышать собственный голос. Когда они заговаривали со мной напрямую, это было довольно неловко. Наш обычный разговор выглядел так: Джоуи Ди таращился на меня. Я таращился на него. Он таращился еще выразительней. Я продолжал таращиться в ответ. Наконец, он произносил: «С кем «Уайт Сокс» играют сегодня?» – «С «Рейнджерами», – отвечал я. Он кивал. Я кивал. Конец беседы.

Скучая по Макгроу, я сильнее ощущал тоску по маме, не отпускавшую меня практически все время. Однажды я сидел, глядя на океан, и размышлял, что она сейчас делает. Поскольку мы не могли позволить себе междугородные звонки, то обменивались аудиопосланиями, которые записывали на кассеты. Я проигрывал ее пленки снова и снова, ища в мамином голосе признаки усталости и расстройства. На последней кассете ее голос казался счастливым. Даже слишком. Она говорила, что взяла напрокат диван, с очень красивыми коричнево-золотистыми узорами – никаких портретов отцов-основателей! «Раньше у нас с тобой никогда не было дивана!» – восклицала она с гордостью. Но я волновался. Можем ли мы позволить себе диван? Что, если у нее не получится соблюдать график платежей? И она опять начнет тыкать в калькулятор и плакать? А меня не будет рядом, чтобы отвлечь ее какой-нибудь шуткой… Я не стану волноваться о том, чего не произойдет. Но на Гилго моя мантра не работала. Тревожные мысли накатывали одна за другой. Зачем я здесь? Мне надо быть в Аризоне, заботиться о маме. Она, наверное, едет сейчас по пустыне совсем одна и поет. С каждой волной, ударявшей о берег, очередная грустная мысль возникала у меня в голове.

Чтобы немного отвлечься, я обернулся к парням. Дядя Чарли казался расстроенным.

– Голова сегодня совсем не варит, – сказал он, прижимая пальцы к виску. – Чертова «ворди-горди» сводит меня с ума.

– Что за «ворди-горди»? – спросил Бобо.

– Шарада в газете, – ответил дядя Чарли. – Тебе дают дурацкую подсказку, а ответ состоит из двух слов, которые рифмуются между собой. Ну, как елки-палки. Или мышка-норушка. Вроде детская игра. Первую я разгадал без проблем: машины Джейн – ответ – Хонды Фонды. Но остальные – прямо не знаю. Наверное, у меня острая самбука мозга.

– И водкизм в придачу.

– О да, это хроническое.

– Ну-ка, загадай нам одну!

– Ладно, – ответил дядя Чарли. – Посмотрим, насколько вы, дурни, сообразительные. Приседание Ричарда.

Бобо прищурил глаза. Джоуи Ди потыкал палкой в песок. Кольт потер подбородок.

– Чертовы ребусы! – воскликнул Бобо. – Как будто жизнь и так недостаточно ставит загадок.

– Книксены Никсона, – сказал я.

Тишина пала на меня, словно тень. Я оторвал глаза от песка – все парни таращились на меня с распахнутыми ртами. Заговори Уилбур человеческим голосом, они и то не удивились бы так.

– Вот вам и пацан! – протянул Кольт.

– Мама дорогая! – сказал Бобо.

– Загадай ему еще, – обратился Джоуи Ди к своей карманной мыши. Загадайемуеще!

Дядя Чарли перевел взгляд на меня, потом назад в газету.

– Потрясающий Гарри, – прочел он.

Я призадумался.

– Супер Купер?

Парни вскинули в воздух руки и приветствовали меня бурной овацией.

С того дня все переменилось. Я всегда знал, что для того, чтобы стать своим в мужском царстве, надо знать пароль. Этим паролем оказалось слово. Язык заставил парней признать меня. Разгадав «ворди-горди», я перестал быть гостем в их кругу. Нет, они не включали меня в каждую свою беседу, но хотя бы не воспринимали больше как чайку, случайно затесавшуюся в их компанию. Из призрака, маячащего поблизости, я превратился в реального человека. Дядя Чарли больше не подскакивал на месте, когда обнаруживал, что я стою рядом с ним, да и другие парни стали больше обращать на меня внимания и учить разным вещам. Например, как отбивать крученые подачи, как орудовать железной клюшкой, как запускать мяч по спирали и играть в покер семью картами. Научили, как пожимать плечами, как хмурить лоб и как реагировать на все по-мужски. Они научили меня правильно стоять, объяснив, что для мужчины это – его философия. Научили произносить «твою мать», подарив мне это слово, как перочинный нож или хороший костюм – нечто, что должно быть у каждого мальчишки. Показали мне, как с помощью «твою мать» можно выплеснуть раздражение, отпугнуть врагов, привлечь союзников и заставить людей смеяться, порой даже против воли. Научили меня выговаривать это веско, с напором, и одновременно элегантно, чтобы получать от жизни чего ты хочешь. Зачем нерешительно интересоваться, что происходит, говорили они, когда можно спросить: «Че за дела, твою мать?» У них была масса рецептов фраз, в которых «твою мать» являлось основным ингредиентом. Бургер в баре Гилго, к примеру, становился в два раза вкусней, если назвать его «Гилго, мать твою, бургером».

Все, чему парни учили меня тем летом, относилось в целом к сфере уверенности в себе. Они учили меня, как важна эта уверенность. В ней – главный секрет. И ее одной уже достаточно. Со временем я сам в этом убедился.

Помимо таких уроков парни еще давали мне задания. Например, отправляли в бар Гилго за выпивкой и сигаретами или просили почитать вслух колонку Джимми Бреслина, либо засылали эмиссаром к одеялу, на котором загорала компания симпатичных девиц. Я наслаждался этими поручениями, видя в них демонстрацию доверия к себе, и без промедления кидался их выполнять. Когда парни на Гилго играли в покер и ветер им мешал, мне полагалось придерживать карты и ставки на одеяле. Это была работа для осьминога, но я справлялся, и однажды, когда карта все-таки улетела, я бросился за ней. До сих пор помню горделивое выражение их лиц, когда я догнал бубнового валета у кромки прибоя и поймал его, прежде чем он упадет в воду.

Глава 13. Пат

Проснувшись, я понял, что, несмотря на июль, день выдался пасмурным. Никакого пляжа. Я прилег на двухсотлетнем диване и раскрыл «Микробиографии». Однако дядя Чарли скомандовал мне одеваться.

– Гилго? – спросил я.

– Ответ неверный. «Метс», «Филлис». Сдвоенный матч.

Меня повысили.

Как будто сам факт, что меня взяли на стадион «Шиа», был недостаточно удивителен, дядя Чарли сказал, что я могу надеть одну из его бейсболок. Я выбрал клетчатую, с ярко-зелеными цифрами, и стал крутиться перед зеркалом, поправляя козырек, пока дядя Чарли не сказал поторапливаться.

Сначала мы заехали за Джоуи Ди. Он сделал мне комплимент по поводу нового «шапо». Потом к нам присоединился громила по имени Томми. Он был огромный, как Джоуи Ди, и хотя в целом не походил на Маппета, черты его лица отличались тем же случайным и непостоянным характером: лицо, более мясистое, чем у Джоуи Ди, и более подвижное, сползало, вслед за губами, вниз, стоило ему только нахмурить брови, а он делал это постоянно, и тут же нос, рот, глаза и щеки устремлялись к подбородку, словно их утягивало в водосток. Томми тоже отметил мою бейсболку, а потом, нахмурившись, сказал, что и на нем «новая шляпа». Потому что он на новой работе, объяснил он.

– Томми получил работу на стадионе «Шиа», – объяснил дядя Чарли, посмотрев на меня в зеркало заднего вида.

– Начальником охраны. Управляет всей командой. Поэтому мы и едем – Томми нас проведет бесплатно.

Мы остановились у гастрономической лавочки угоститься чаем со льдом и купить сигарет. Потом, вместо того, чтобы выехать на шоссе, вернулись к «Диккенсу».

– Кто еще едет? – спросил я, когда мы уселись на стулья в баре.

Дядя Чарли отвел глаза.

– Пат, – последовал ответ.

– Кто он? – спросил я.

– Она, – поправил меня дядя Чарли.

– Пат – девушка твоего дяди, – шепнул Томми мне на ухо.

Мы сидели у барной стойки и ждали эту самую Пат. Мне не нравилось, что в нашей компании будет девушка, и еще больше не нравилось, что она опаздывает. Наконец она влетела в двери, словно порыв ветра занес ее внутрь. У нее были волосы цвета скотча, ярко-зеленые глаза и веснушки, напоминавшие крошечные мокрые листочки, прилипшие к переносице. Она была тощая, как дядя Чарли – такой же фламинго, только чуть более нервный.

– Привет, парни! – воскликнула она, шлепнув сумочку на стойку.

– Привет, Пат!

– Простите, я опоздала. Пробки – просто ужас.

Она прикурила сигарету и окинула меня взглядом с головы до пят.

– Ты, наверное, Джей Ар?

– Да, мэм.

Я спрыгнул с табурета, сдернул бейсболку с головы и пожал ей руку.

– Ну ничего себе! Настоящий джентльмен. И что ты делаешь с этими недотепами?

Она сказала, ей бы очень хотелось, чтобы у ее сына, моего ровесника, были манеры, как у меня.

– Мама наверняка души в тебе не чает.

За десять секунд ей удалось отыскать кратчайший путь к моему сердцу.

Места на стадионе нам достались в трех рядах от домашней базы. Дядя Чарли и остальные парни развалились на сиденьях, вытянув ноги, и перезнакомились со всеми соседями. Дядя Чарли сказал, что если мне надо отойти в туалет, это не проблема, «только запомни, где мы сидим, и не задерживайся слишком долго». Он заметил на трибуне разносчика с пивом и замахал ему рукой.

– Запомни наши места, – сказал он разносчику, – и не отлучайся далеко.

– За кого ты сегодня? – спросил Джоуи Ди у дяди Чарли.

– Да я весь в раздрае! Голова говорит – «Метс», а банковский счет – «Филадельфия», с братской любовью. Кого бы ты выбрал, Джей Ар?

– Хм. «Метс»?

Дядя Чарли надул губы и ухмыльнулся, словно я изрек нечто весьма мудрое. Потом пошел к телефонной будке, чтобы сделать ставку, и Пат развернулась ко мне.

– Ну, как дела у твоей мамы? – спросила она.

– Хорошо.

– Она в Нью-Мексико?

– В Аризоне.

– Наверняка ей очень одиноко без тебя.

– Боже, надеюсь, что нет.

– Уж поверь! Я сама – мать-одиночка. Она очень скучает.

– Серьезно?

– У тебя же нет ни братьев, ни сестер?

Я покачал головой.

– О, значит, она там совсем одна! Но идет на эту жертву, потому что понимает, как ты любишь бабушку, и своих кузенов, и дядю Чарли. Вы говорите с ней по телефону?

– Нет.

Я поглядел на центральное поле и сглотнул вставший в горле ком.

– Это слишком дорого, поэтому мы записываем кассеты и отправляем друг другу.

– О! Ей точно очень одиноко.

Я не стану волноваться о том, чего не произойдет.

Вернулся дядя Чарли.

– Ну и что ты решил? – спросил его Джоуи Ди.

– Поставил на «Метс», против десяти, – ответил он. – Пацан говорил так, будто у него предчувствие.

Джоуи Ди уставился на меня глазами, расширившимися, словно блюдца.

– Что означает «против десяти»? – спросил я.

– В зависимости от букмекера, – объяснил дядя Чарли. – Иногда по десятке за доллар, иногда по сотне. Сечешь?

– Секу.

Дядя Чарли посмотрел на Томми и спросил, все ли «улажено».

– Не беспокойся, – ответил Томми, вставая и подтягивая штаны. – Пошли со мной, пацан.

Я вскочил со своего места.

– И не забудь, – напутствовал Томми дядя Чарли, – его кумир – Сивер.

– Чэс, я же говорил, Сивер задирает нос.

– Томми, – сказал дядя Чарли.

– Чэс, – сказал Томми, хмурясь.

– Томми.

– Чэс.

– Томми.

– Чэс!

– Это его кумир, Томми.

– Это моя задница, Чэс.

– Все равно попробуй.

Томми нахмурился так, как ни разу до того, а потом сделал мне знак следовать за ним. Мы спустились по проходу, поднялись на лифте, миновали воротца и перескочили несколько ступенек. Полицейский провел нас через металлические двери в темный туннель, похожий на канализационную трубу. Вдалеке я увидел пятнышко света, которое становилось больше по мере того, как мы продвигались вперед. Томми велел мне держаться возле него, что бы ни произошло – его голос эхом отдавался от стен. И вот, словно через портал, мы шагнули на яркий свет – в раздевалку нью-йоркских «Метс». Их голубая форма слепила глаза, а оранжевые цифры на ней жгли, словно огонь. Они казались нереальными. Не могли быть реальными. Нет, это что-то вроде механических манекенов ковбоев в Роухайде.

– Уилли Мейс, – сказал Томми, толкая меня вперед. – Поздоровайся со Здоровяком.

Он поднял мяч, лежавший на полу, и протянул его мне. Я сделал шаг к Мэйсу и передал ему мяч. Тот поставил на нем автограф.

– Видел бы ты его «Кадиллак», – сказал Томми, когда мы отошли. – Ярко-розовый. Крутая тачка.

– Как у дяди Чарли?

Томми фыркнул.

– Да уж. В точности.

Он подвел меня к Баду Харрельсону, и Джону Мэтлоку, и Джерри Кузману, которые стояли рядком, опираясь на биты, словно на ирландские трости. Я едва не рассказал Кузману про Правило Дяди Чарли, но Томми вовремя меня перехватил, чтобы представить комментатору «Метс», Бобу Мерфи, который щеголял в спортивной куртке, напоминавшей один из бабушкиных халатов. Мерфи посмеялся вместе с Томми над какой-то их недавней поездкой по барам. Его голос, который я часто слышал по радио, казался мне знакомым, словно голос отца, и от этого я сразу почувствовал близость к этому человеку.

Томми усадил меня на скамью и велел вести себя тихо, он скоро вернется. Я пристроился на краешек, рядом с какими-то игроками. Поздоровался, но они не отвечали. Я сказал, мне можно находиться здесь, потому что приятель моего дяди – начальник охраны. Те снова ничего не ответили. Тут вернулся Томми и присел рядом со мной. Я сказал, игроки на меня злятся.

– Эти? – спросил он. – Они из Пуэрто-Рико. Но хабла инглес, пацан. Теперь слушай. Я искал везде. На земле и на небе. Кто-то вроде видел, как Сивер гонял тут мух, но сейчас его нигде нет. Поэтому на сегодня мы это оставим, ладно? Я покажу тебе раздевалку «Джетс», а потом отведу назад.

Мы прошли с ним по коридору в другую раздевалку, где пахло, как в «Диккенсе» – ментолом, тоником для волос и брютом, – и когда я искал шкафчик Намата, Томми вдруг вцепился мне в плечо. Я поднял глаза.

– Хочу тебя кое с кем познакомить, – сказал он, мотнув головой в сторону двери. Я обернулся.

Сивер.

– Что это у тебя? – спросил Сивер.

– Мяч.

Он взял его. Томми подтолкнул меня к Сиверу ближе. Я смотрел, как ходят взад-вперед бугры мышц на его массивной руке, оказавшейся на уровне моих глаз, пока он водил ручкой по мячу. Я разглядывал номер «41» у него на груди, сразу над моей головой. Когда он протянул мяч мне назад, я попытался поглядеть на него, но не смог.

– Спасибо, – пробормотал я, уставившись в землю.

Он пошел прочь, на поле, по туннелю.

– Я такой идиот, – сказал я Томми. – Даже не посмотрел на него.

– Ну что ты говоришь! Ты был очень вежлив. Прямо джентльмен. Я очень горд тем, что представил тебя ему.

По дороге назад на трибуну я держал мяч перед собой, словно птичье яйцо.

– Ну? – спросил дядя Чарли.

– Миссия выполнена, – отчитался Томми.

В их взглядах, устремленных друг на друга, читалось взаимное восхищение.

Джоуи Ди изучил мой мяч, стараясь браться за швы. Мне хотелось обнять его за то, что он так осторожен, в отличие от Пат, которая вертела его и охлопывала, словно снежок.

– Кто такой Джейсон Гори? – спросила она, рассматривая автографы.

– Это Джерри Рут. Любимый кэтчер Тома Сивера.

– А Ванда Маркс?

– Это Уилли Мейс.

– Он до сих пор играет? Я думала, Мейс ушел.

– Он и ушел. Мейс теперь тренер. И ездит на розовом «Кадиллаке».

– Прямо не Уилли Мейс, а Мэри Кей!

Игра началась. «Метс» в тот день играли отвратительно, и каждый раз, когда они допускали ошибку, дядя Чарли махал разносчику пива. Еще он внимательно следил за табло с показателями других игр, проходивших по стране, и все развивалось не так, как ему бы хотелось. Пат устала терпеть его нервозность и заскучала. Сказала, пойдет купить сыну сувениров. Когда она не вернулась спустя три иннинга, дядя Чарли отправился ее искать. Назад он вернулся один.

– Пропала без вести, – недовольным голосом сказал он.

– Подожди, проголодается – вернется, – ответил Томми.

– Или если захочет выпить, – заметил Джоуи Ди.

У дяди Чарли выдался неудачный день, и я чувствовал себя виноватым, потому что для меня он стал одним из лучших дней в жизни, а еще потому что это я убедил его поставить на «Метс». Чтобы отвлечь его от проигрыша и исчезновения Пат, я засыпал дядю Чарли вопросами. Вроде бы это помогало. Он охотно объяснял мне бейсбольные нюансы – что такое хит-энд-ран, двойные очки, намеренные ауты, как считать общее количество ударов и средние показатели. Еще он познакомил меня с секретным кодом бейсбола. Когда все базы заняты, надо говорить «мешки пьяные». А вместо «добавочный инниг» – «песня на бис». Питчеры – это «завитушки», раннеры – «утки на пруду», а кэтчеры – «инструменты неведения». В какой-то момент он прокомментировал и моего кумира.

– Сивер – чертов Рембрандт, – сказал дядя Чарли, и я был рад, что понял, о чем речь, благодаря «Микробиографиям».

– Грут ждет мяч во внешнем углу – и Сивер посылает его туда. Как крошечное пятнышко белой краски. Словно у Сивера в руках шестидесятифутовая кисть. Сечешь?

– Секу.

Но даже Рембранд не мог выручить дядю Чарли в тот вечер из угла, в который он сам себя загнал. Когда «Метс» сравняли счет, настроение дяди Чарли немного улучшилось, но потом «Филлис» снова вырвались вперед, заняв все базы.

– Мешки пьяные, – заметил я, пытаясь его развеселить – безуспешно.

Отбивающий «Филадельфии» Грег «Бык» Лужински выскочил на домашнюю базу – он выглядел как Стив на софтбольной игре, мужчиной среди мальчишек.

– Гусь, – сказал Джоуи Ди, – не хочется это тебе говорить, но, похоже, грядет решающий удар.

– Прикуси свой чертов язык.

Лужинский послал мяч высоко в левую часть поля. Мы повскакали на ноги и смотрели, как мяч долетел до дальней трибуны, на которую и приземлился с громким хлопком.

– Неправильно я живу, – вздохнул дядя Чарли.

– У меня было предчувствие, – сказал Джоуи Ди, пожимая плечами.

– Сукин сын, – сказал ему дядя Чарли, – не обойдись мне это в кучу бабла, я бы, может, и порадовался твоим паранормальным способностям. Получается, ты у нас ясновидец. Ты же не против, что я говорю «ясновидец»?

На втором матче «Метс» держались получше. Сначала вырвались вперед, и дядя Чарли опять воспрянул духом. Но вскоре «Филлис» снова вели – благодаря удачному забегу Майка Шмидта. Дядя Чарли курил сигареты одну за другой и постоянно махал разносчику, а я представлял себе, как тают у него в комоде стопки пятидесяти– и стодолларовых купюр. Когда вторая игра закончилась, мы отправились на поиски Пат, которая не показывалась уже часа три. И нашли ее на галерее, где она пила пиво и кокетничала с компанией полицейских. Пока мы шли до машины, она опиралась на меня и восторгалась моими манерами, все время повторяя, как мама, должно быть, мной гордится. Я понимал, что она не очень хорошо себя вела в тот день. Утром мне показалось, что я получил повышение, но на самом деле его получила Пат – и не воспользовалась представившейся возможностью. Но все равно она мне нравилась, и мне хотелось получше ее вести, но проблема заключалась в том, что я еще нес бейсбольный мяч с автографами, а Пат была для меня тяжеловата. Дядя Чарли забрал ее, закинул руку Пат себе на шею и потащил к машине, словно солдат, который должен доставить раненого товарища в полевой госпиталь.

Когда вскоре после того мы узнали, что у Пат рак, я первым делом вспомнил, как терпеливо и ласково держался с ней дядя Чарли в тот вечер. Я не понимал, насколько она ему небезразлична – да и никто из парней этого не знал, – пока Пат не заболела. Дядя Чарли переехал к ней, кормил ее, купал, читал ей, делал уколы морфина, а когда она умерла, сидел у деда на кухне, сотрясаясь от рыданий, и бабушка держала его в объятиях.

Мы с бабушкой ходили на похороны. Я стоял над открытым гробом Пат, глядя в ее лицо, исхудавшее от болезни. Хотя она больше не улыбалась своей клоунской улыбкой, мне казалось, я слышу ее голос, упрашивающий позаботиться о дяде. Я отвернулся от гроба и увидел, что парни из «Диккенса» столпились вокруг него, как жокеи и конюшие вокруг беговой лошади с покалеченной ногой. Я сказал Пат, что оба мы можем расслабиться. Дяде Чарли поможет бар. Он укроется там, как укрывался, когда лишился волос. Я сказал, что парни из «Диккенса» присмотрят за ним. Поклялся, что вижу это. Что я – ясновидящий.