Текст книги "Метафизика не-мертвых в кино"

Транзитная Виза в Лабиринт!

Название организованного ливанскими видеоделами Махмудом Ходжейдж и Акрамом Заатари в мае 2001 года воркшопа, для которого они пригласили семь действующих лиц из четырех стран Среднего Востока и из разных областей (кинематограф, видео, графический дизайн etc.) в Ливан, присоединиться к двум ливанцам и сделать, вместе с этими последними, каждый по минутному видео к концу воркшопа, было Transit Visa. Не имеет ли послевоенный Ливан что-либо лабиринтоидное? Если имеет, то имеет ли смысл иметь транзитную визу в него? Имеет ли смысл иметь транзитную визу в лабиринт? Не является ли невозможным покинуть лабиринт? Не подразумевает ли сама идея приобретения транзитной визы в Ливан что, вопреки его поврежденным войной, руинированным зданиям, он – не лабиринт? Будет ли названием моего будущего, первого полнометражного фильма Транзитная Виза в Лабиринт?. Три главных героя фильма должны иметь дело с проблематическим видением: снявший Phantom Beirut кинодел Гассан Салхаб, поскольку за его кадрами из движущегося автомобиля не следуют обратные субъективные кадры, из чего следует, что эти движущиеся кадры не указывают на видение, но на условие возможности воспоминания в Бейруте; видео-художник и продюсер Валид Раад (Walid Raad), чья докторская диссертация была (A La Folie): Культурный Анализ Похищений Выходцев с Запада в Ливане в 1980-х гг., который прибыл из Нью-Йорка в Бейрут чтобы произвести видео о заложниках, и который при своих визитах на улицу Хамра надевал повязку на глаза чтобы не становиться свидетелем неприглядных городских фабрик; и вампир, весьма заинтригованный видеоизображениями как поврежденных войной, так и реконструированных зданий, посланных ему ливанским агентом по недвижимости, и прибывающий в Ливан, мертвый, не имеющий зрения. Когда вскоре по прибытии в Бейрут вампира спросили: “Почему вы прибыли в Ливан?”,¹⁰⁷ он прямо ответил: “За руинами и кровью…” “Я могу понять что кто-то, возможно, приезжает в Ливан из-за военных руин; но почему кто-либо может приехать в Ливан 2002 года ради крови? Война и гражданская война закончились десятилетие назад!” “Как и большинство ливанцев, вы обозреваете, обходите взглядом ежегодное десятидневное мемориальное событие ‘Ashura’. В письме, которое писатель послал мне из Ливана, он написал: «В ходе ‘Ashura’ тело снова чувствует что оно есть jasad (в арабском jasad значит “тело с конечностями или членами [или цельная особа] человеческого существа, и джинна (или гения) American Heritage Dictionary: Jinnee это сверьхъестественное существо, имеющее власть над людьми; genie это 1) сверьхъестественное существо, исполняющее приказы вызвавшего и 2) jinnee., и ангела…”; и jasida [аорист; jasad, инф. сущ.] значит “Она (кровь) прилипла, или приклеилась bihi [к нему]; и она (кровь) высохла”).¹⁰⁸ “Более того, как я говорил до того как вы грубо меня перебили, я прибыл в Ливан также потому, что 31,7 % населения этой страны, согласно последнему докладу Организации Объединенных Наций о развитии человечества, младше 15 лет.” Вампир старается найти свою территорию в этом чужом городе – зная, что мертвые в лабиринте, и оттого взбудоражены, в перманентном изгнании. На первой встрече со своим нанимателем агент был удивлен: почему-то он ожидал, что тот старше. Ни с того ни с сего, он обнаруживал себя в этом ожидании на каждой последующей встрече с вампиром. Через несколько вечеров вампир посетил с ним семь поврежденных войной зданий. Он не был удовлетворен каким бы то ни было из них. Но затем он неожиданно попросил осмотреть внутреннее убранство реконструированного здания напротив последнего из осмотренных. Едва оказавшись внутри, он сказал агенту, что хочет купить его. Агент воскликнул: “Но ведь вы уточняли, что хотите руину! Я не думаю, что вам следует так скоро терять надежду найти то, что вы хотели, руину.” Только агент закончил это говорить, он увидел на миг одну из комнат как руину и вампира как очень старого мужчину, а затем комната снова явилась обновленной, а вампир – молодым. Вампир сказал: “Где ты сейчас?” и якобы отремонтированный дом явился вновь руиной, с несколькими желтоватыми подзаплесневевшими бумажками на полу. Агент поднял ближайшую к нему. На ней была показана гостиная. Он поднял вторую фотографию. На ней был он в этом здании. Он закричал: “Но я никогда здесь раньше не был!” Пока он поднимал третью фотографию, вампир заметил: “С момента вашего вхождения в лабиринт вы были в нем раньше.” Агент выпустил фотографию, на которую он только что взглянул, испустил крик и пал без сознания: на фотографии был он, лежащий на полу, с кровью на шее. Несколькими вечерами позже, чувствуя мощную нужду в поддержании себя кровью, вампир вышел в поисках жертвы. Он взял с собой заводную игрушку в качестве наживки, положил ее на своем столе в кафе и стал рассматривать книгу с репродукциями кукольных работ Ханса Беллмера. Часом позже вошла женщина и села в кресло рядом с ним. Вопреки своему отвращению перед вонью половой зрелости, в отсутствие неполовозрелой жертвы стремление к и зависимость от крови были попросту слишком сильны, чтобы устоять. Он уже почти было начал с ней завораживающую беседу, дабы заманить ее в свое логово и атаковать, но воздержался, заметив неполовозрелую девочку, входящую в кафе. Пятнадцать минут спустя она приблизилась к нему и спросила разрешения поиграть с игрушкой. Он подумал что куртуазная любовь (amour courtois) все еще может существовать – по отношению к неполовозрелым. Когда он смотрел на неполовозрелую, он мог чувствовать незаменимость неполовозрелой без надобности прохождения последней через смерть.

Джаляль Тойфик, Бейрут

Валид Раад, Нью Йорк:

Я прибыл в Ливан 10/23/1999. Сначала я был потрясен неприглядностью не поддающейся описанию архитектуры в большей части Бейрута. Почти все из тех обитателей этого города, кого я встречал, говорили мне, что я привыкну не только к дурным манерам его водителей, но и к его архитектуре. Один из них даже предложил: “Вам нужно увидеть не только прекрасное, но и уродливое, иначе Вы никогда не сможете приобщиться к низменному и возвышенному.” “Уродство большинства строений Бейрута не того типа, что позволяет продолжать смотреть на него: оно неприглядно.” Когда через некоторое время я уже не сетовал на это, они думали, что я действительно привык. Я начал, вместо этого, ворчать по поводу своей неспособности писать. Мои глаза были угнетены бесчисленным количеством неприглядной архитектуры и сжимающим устройством пространства, так что день ото дня прикрывались чуть более. Мое первоначальное устремление использовать крупные планы, чтобы извлечь из этих непривлекательных зданий что-либо для просмотра, пропало. Настал день или ночь, когда мои глаза закрылись почти полностью: “Видя не видят.” (Матфей 13:13). Тогда, на мгновение, свет, долее не служивший для освещения чего-либо, вместо того чтобы как обычно делать вещи видимыми, оставаясь незаметным, стал видим сам по себе, воссиял и засверкал с неумалимой яркостью. Дополнил ли этот яркий свет слепоту глаза из-за переэкспозиции? Нет. 12/5/1999 писателю ницшеанского и делезианского толка пришло на ум, что я – словно бы небольшая перестановка платонизма: мои глаза открылись снова в великолепной пещере Джейта. После многонедельного пребывания угнетенным в связи с отсутствием пустого пространства в городе – тротуары заняты, и паркинги переполнены средствами передвижения, и узкие улочки часто блокированы машинами, несмотря на знаки одностороннего движения – увидеть пустое пространство хоть внутри горы! Я снова почувствовал желание и способность писать. Я понял тогда, что мой блок писательства был лишь симптомом моей неспособности видеть, и стал осведомлен о том, насколько ключевым является зрение для моего писательства, даже если я не обращаюсь к кинематографу, изобразительному искусству или танцу. Возможно, со временем я возобновил бы писательство даже без такого отмыкания глаз в пещере Джейта, но мое писательство должно было бы измениться радикально, стать связанным с другим чувством: прикосновение? Или же я, не внюхивающийся пока люди не укажут мне на какой-то запах, теперь стал бы обонять (и следовательно лучше запоминать)? Я обдумываю основать в этой стране, печально известной захватами заложников, сервис, который за умеренный взнос предоставлял бы неизвестных, которые накладывают на глаза пассажира по его или ее прибытию в международный аэропорт Бейрута плотную повязку, снимаемую лишь по прибытии в его или ее апартаменты. Он, конечно, предназначен не для симуляции условий захвата заложников, как к тому привык Западный Бейрут, но направлен на сохранение слепоты его пользователей при встрече со столь неприглядной архитектурой. Что предпочтительно: чтобы люди увидели снова, с риском возобновления гражданской войны – демонтировать столь отталкивающую архитектуру? Или чтобы они продолжали быть слепыми среди неприглядной архитектуры?

В аэропорту к Валиду Рааду, создателю видео The Dead weight of a Quarrel Hangs (1996–1999) и продюсеру всего проекта The Atlas project of Hostage: Bachar Tapes (English version, 2000), приближаются два мужчины. Они надевают на его глаза ослепляющую повязку, помещают в машину и увозят его в Юнион Билдинг на улице Спирс в районе Санайех. Там он благодарит этих двоих, дает им щедрые чаевые и затем поднимается в свои апартаменты. “В Бейруте я езжу и хожу только по Ашрафиех, Центральному району и району Содеко.” “В этих районах нет каких-либо уродств?” “Есть, но не слишком уж неприглядных. Когда мне нужно поехать в другой район, например в Хамру, я звоню в сервис Ослепляющих повязок, основанному моим другом Джалялем Тойфиком. Почему бы и тебе не надевать повязку при нахождении в Хамре?” “Поскольку, как звукорежиссер, я могу видеть при наличии звука, будь он кругом – я тогда, на самом деле, даже лучше вижу – но не когда создают искусственную тишину, запечатывая руками уши, так что я предлагаю закрывать на улице Хамра уши.” “А Вы?” Тот, к кому был адресован этот вопрос, писатель, не ответил. Раад размышлял, как сталось, что, подвергаясь воздействию такой неприглядной архитектуры, этот авторвизионер не ослеп? Вскоре он обнаружил, что этот автор – вампир, тот, кто, как и мертвый, не видит то, что находится прямо у него перед глазами. Однажды, когда ему нужно было посетить встречу художественного собрания в Хамре, на квартире Салеха Бараката, владельца галереи Ajayal (Поколения), все сотрудники сервиса Ослепляющих повязок, два наемника, оказались больны. Он усиленно старался проложить путь на встречу таким образом, чтобы не подвергнуться воздействию неприглядной архитектуры. Наконец он позвонил мне, за советом. Моей рекомендацией было идти туда, записывая все на камеру через черно-белый видеоискатель, так что акт видения и, следовательно, его последствия для него задержатся до просмотра кадров в действительных цветах; а позже не просматривать снятое, а перезаписать. Это в точности то, что он сделал. Он шел на встречу в Хамре с видеокамерой в руках, в нескольких местах даже переходя дорогу без светофоров, все время глядя через черно-белый видеоискатель. Затем он отдал мне кассету. Поверх я записал дискуссию, последовавшую вслед за премьерой Hostage: the Bachar Tapes (English Version), между ним и моими студентами на моих занятиях видеоискусствами в Университете Святого Духа в Каслике (USEK). “Теперь я снимаю два типа вещей: те, что я намереваюсь по возможности использовать в видео и те, что я снимаю в черно-белом варианте, чтобы не подвергаться воздействию неприглядного (съемка кинокамерой также поможет, поскольку в кинематографе, особенно если оператор не самый превосходный, зримое становится настоящим только после проявления негатива, так что стоит лишь не проявлять негатив – к сожалению, съемка на пленку слишком дорога).” Жены некоторых художников, использующих сервис Ослепляющих повязок, вскоре заимели фетиш этой затеи: “Я хочу чтобы ты выебал меня с этой повязкой.”

Если мы продолжаем быть незаменимыми по достижении половозрелости и можем размножаться половым путем, то уже не с биологической позиции, но в христианском браке – поняв однажды, что пока смерть не разлучит нас заключает в себе следование за супругом в сферу бессмертия и бытие там отделенным от него или нее в лабиринте; и, более обобщенно, что как смертные мы уже мертвы (даже если мы живы): хотя люди могут фатально жертвовать собой ради меня, т. е. терять свои жизни ради меня, ни один не может пережить каждое имя в истории – я,¹⁰⁹ т. е. мою заменимость в смерти, на моем месте. Вампир спросил препубертатную девочку: “Как мое имя?” “Я не знаю. Я буду звать вас М, М-р, Мистер Т’.” “Хм, почему Т’?” “Потому что вы Господин.” “А как твое имя?” “Эльза.” “Эльза, сокращение от ‘Господин’ – Т-н’, а не Т’.¹¹⁰ Я отдам тебе игрушку, если ты правильно разберешь по составу эти предложения для меня.” Он открыл статью al-mushtahat (Желанная Женщина) в Mawsu ‘at kashshaf istilahat al-funun wa-al– ‘ulum (Энциклопедия художественной и научной терминологии) Мухаммеда Али Аль-Таханави: “‘inda al-fuqaha’ imra’a yarghab fiha al-rijal wahiya bint tis‘ sinin wa ‘alayh al-fatwa. Wa ‘an al-shaykhayn anna bint khams sinin mashtahat idha ishtuhiyat mithluha. Wa ‘an Muhammad anna bint thamanin aw tis‘in mushtahat idha kanat dakhmah kama fi al-Muhlt kadhafi Jami‘ al-asrar” (“По мнению [мусульманских] правоведов, она – вожделенная мужчиной женщина пока является дебочкой девяти лет. Таково решение закона в отношении этого. По мнению же двух Шейхов, девочка пяти лет желанна, если она желанна схожим образом. В видении Мухаммеда, девочка восьми или девяти лет желанна, если она созрела. Цит. по аль Мухит и Джами аль-асрар [Сочинитель секретов]”).¹¹¹ Она начала это делать. Когда она кончила, он сказал ей: “Хоть ты и сделала две ошибки, вот твоя игрушка”. Он дал ей заводную игрушку. Затем он открыл свою записную книжку и набросал: “Покуда я склоняюсь к тому, чтобы согласиться с написанным Джалялем Тоуфиком в Distracted: ‘Дать дому обвалиться пока не останется лишь стена. Стена не может быть снесена. Тот, кто пытается ее снести, превращается в нормальную личность, сам становится стеной. Прокрасить стену (прим, пер.: perfoRATe, выделение автора). Опасная нужда становления крысой… Перфорация должна продолжаться, пока не достигнута самая ужасающая, лучше всего запрятанная из всех стен: зубы. Сами зубы должны быть перфорированы, стать тем, через что вселенная циркулирует’; Я бы, по-фетишистски, исключил неровные зубы неполовозрелых дев.” Он взглянул на нее – увидеть ее неровные зубы снова. Он обнаружил, что она уже сломала игрушку. Ему нравилось, что они были метафизиками и теоретиками, эти неполовозрелые: “Важнейшее желание большинства маленьких отродий, с другой стороны, – добраться и узреть душу их игрушек… На более или менее скорой инвазии этого желания зиждется время жизни игрушки. Я не могу найти в себе порицание этой инфантильной мании: это первый метафизический удар… Ребенок вертит, переворачивает и крутит игрушку, скребет ее, трясет, мечет в стену, швыряет наземь… Наконец ему удалось ее открыть… Но где же душа? Этот момент отмечает начало оцепенения и меланхолии” (Шарль Бодлер, “Мораль Игрушки”.¹¹² Он смотрел перед собой на работы в книге и увидел тот же рисунок разделенных конечностей. Он почувствовал эротическое возбуждение. Под неким предлогом ему удалось привести ее в реконструированный после войны дом, который он приобрел в Центральном Районе, и поместил свои губы на ее шею, и впервые почувствовал жар ее шеи. Затем он сосал ее кровь. Насытившись, он отпустил ее. Но затем, метнув на нее взгляд снова и увидев кровь, все еще сочащуюся из ее шеи, он снова почувствовал возбуждение. Он слизывал струйку крови, стекающую с ее шеи ниже, пока не достиг соска; он кусил ее там и слизал выделяющуюся кровь.¹¹³ Поскольку в недоступности неполовозрелых стремление к и зависимость от крови были попросту слишком сильны чтобы удержаться, через пару недель кровь он пососал у женщины. Еще через пару дней она сказала ему: “Вчера вечером, глядя на одиноко прогуливающегося мужчину на улице, я имела компульсию, непреодолимое устремление выпить его крови, т. е., я уже видела себя атакующей его. Кажется, что в компульсии запаздывание происходит не относительно плана, но самого действия, так что это отныне не задача решить: делать или нет, но: догнать то, что уже начало как-то делаться. И действительно, я повалила мужчину на землю, напрыгнула на него и высосала его кровь. Момент его смерти ускользнул от меня, в действительности, поскольку даже в этот момент, и даже после – да я могу сказать даже после – я могу сказать что я не могу найти малейшего различия между его мертвым телом и моим. Я могу найти только сходства между этим мертвым телом и моим!”¹¹⁴ “Тогда ты не видела ничего с тех пор, ничего.” “Ты подарил мне недуг смерти.” “Хочешь ли ты пойти на премьеру видео Джаляля Тоуфика The Sleep of Reason: This Blood Spilled in My Veins в Театре Мадина или предпочтешь ли ты остаться ‘здесь’ и почитать?” Они выбрали премьеру. Ожидая начала фильма, он сказал ей: “Я успокоен тем, что Бейрут не столь многолюден, как я думал.” “Учитывая что ты заморожен весь день и возбужден только ночами, я не нахожу удивительным что ты находишь Бейрут, или, таким образом, любой город, немноголюдным.” “Я беспокоился что на первый взгляд пустой Центральный Район будет даже более полон ревенантами, чем весь остальной Бейрут живыми людьми.” Во время сцены резания животных на скотобойне, многие люди ушли. После видео вампир нечаянно услышал, как один из участников просмотра, затем другой, выдали ремарку, что видео было неуравновешено. Он стал явно раздражен. Когда она спросила его, почему он столь раздражен, он ответил: “Я заметил, что большинство зрителей не чувствительны в достаточной мере к жуткости определенных высказываний, например двух эпиграфов, предваряющих видео: ‘Согласно Худхайфа и Аби Дар, благослови их обоих Бог: Апостол Бога, да благослови его Бог и спаси, говаривал отправляясь на ложе: “Во имя твое, о Бог, я умираю и живу;” и говаривал по пробуждении: “Слава Богу, который возродил нас после погружения в смерть, и Воскресшему”’ (поведано аль-Бухари в Аль-имам ан-Навави Gardens of the Righteous) и ‘Лазарь друг наш уснул, но Я иду разбудить его (Иоанн 11:11)/ то ли потому, что они воспринимают их фигурально; или поскольку они имплицитно, бессознателько корректируют автора, замещая странное изначальное высказывание тем, что они думают автор должно быть имел ввиду (для большинства зрителей Хиросима, любовь моя, Дюрас должна была на самом деле иметь ввиду не ‘Вы ничего не видели в Хиросиме. Ничего’, но что-то между строк: ‘ [Учитывая что вы чужак и/или что вы не были в Хиросиме во время или сразу после ядерного удара, и т. д.,] вы видели очень мало в Хиросиме’ – они действительно думают, что один из великих авторов двадцатого столетия был неспособен написать именно то, что, как она чувствовала, должно быть написано); или же поскольку они привыкли к институциональным интерпретациям этих до сих пор каноничных утверждений. Если некто недостаточно чувствителен к жуткости этих двух эпиграфов, то извержение травматичного реального в видео, а именно – длительный забой животных, особенно второй коровы, – действительно затмит остальные секции, включая те, в которых ужасающие высказывания появляются, таким образом давая подложное впечатление, что видео не сбалансировано. Я полностью извиняю и оправдываю уход людей из кинотеатра во время забоя коровы, но также приятно мне было видеть, что как минимум один зритель ушел по прочтении эпиграфа видео, цитаты из Иоанн 11:11 и традиции, касающейся того что пророк Мухаммед говаривал отходя ко сну и по пробуждении.” Не сумев найти хороших танцоров в Ливане, вампир пошел смотреть мюзикл, какой бы ни показывали: сегодня, один из его любимых, Американец в Париже Винсента Минелли, крутили в киноклубе. К сожалению, во время показа его раздражали непрестанные переговоры и комментарии многих ливанских зрителей. Когда один из этих не считающихся с остальными болтливых зрителей направился в уборную во время показа, вампир последовал за ним. По окончании опорожнения мочевого пузыря мужчина начал мыть свои руки. Он посмотрел на вампира и сказал: “Ужасный фильм, не думаете? В любом случае, меня не заботят танцы и мюзиклы”. “Если под ужасным Вы имеете ввиду ‘внушающий благоговение’, то да, оно ужасно (прим, пер.: в оригинале awfull и commanding awe, где в awe объединены страх и благоговение). Но как случилось, что вы пришли на просмотр, раз не любите мюзиклы?” “Моя новая девушка – танцовщица. Она настояла на том, чтобы мы посмотрели этот фильм, один из ее любимых, вместе. Как могу я отклонить столь серьезную просьбу кого-то, кто накануне вечером восклицал при мне: ‘Ты не можешь поверить, даже я сама по сути не могу поверить как сильно я люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем себя! Я хочу сопровождать тебя во все времена⁶.” “Как ваше имя?” “Сами…. Вы любите танцующих?” “Да”. “Что вас в них привлекает?” “Что ж, во-первых, потому что мы одинаково под угрозой в современном мире. ‘Желание современных масс перенести вещи “ближе” пространственно и человечно’ (Вальтер Беньямин) одно из ‘социальных оснований современного распада ауры’, может значить что танец, а также смерть, будут все более подлежать атаке в попытке разделаться с ними, раз они – почти два последние локуса ауры, и, таким образом, дистанции: некто никогда не полностью с танцором или немертвым, которые где-то еще, в измененной сфере.¹¹⁵ Вам знакомо кинопроизводство?” “Да, я работаю на телевидении.” “Вам должно быть тогда известно, в таком случае, что вам следует держать свой рот на замке, поскольку ваш голос не часть звуковой дорожки этого фильма и не согласуется с эстетикой Джона Кейджа. Вам не следует разговаривать во время просмотра фильма, поскольку это должно быть словно сновидение или словно смерть: находясь в них с собой наедине.” При этой резкой смене тона его собеседника и разумении, что тот был мертв, мужчина интуитивно отвернулся от него к зеркалу и увидел там только свое собственное отражение.¹¹⁶ Когда он снова повернулся к вампиру чтобы проверить, там ли он, он был повержен в растерянность, увидев там волка, который вскочил на него и погрузил свои клыки в его шею (животное не смертно; но человек, смертный, может иметь обращение-в-животное в его смерти). Неожиданно он оказался в одном из углов уборной, бесстрастно глядя со спины на атаку мужчины волком. Когда он проснулся на следующее утро в своей постели, он попытался развеять события прошедшего вечера, думая для себя: “Это был всего лишь сон или галлюцинация.” Однако когда он взглянул в окно через несколько минут, он увидел что прохожие идут замедленно. Он воскликнул: “Я в кино?”¹¹⁷ Он услышал за своей спиной явственный шепот: “Если так, то единственный способ предотвратить бытие удивленным – достичь стадии погони, ведь тогда интервалы между ними не воспринимаются как монтаж встык.” Вопреки оторопи ему удалось повернуться, однако он никого ^хне обнаружил. Он снова повернулся к окну: прохожие были заморожены, как в фильме Минелли.¹¹⁸ Было два явных различия того, что он видел, от tableau vivant: люди казались совсем мертвыми, и объекты на улице и даже пробегающий кот подрагивали и оттого были вне фокуса. Его одурманило. Он звонил своему начальнику на мобильный телефон, чтобы доложить что болен и не прибудет на работу. Начальник не ответил. Но чуть позже он начал слышать трезвон телефона. Странно: это был не обычный сигнал его сотового – единственного телефона, который у него был. Перепуганно, он искал свой телефон и получил подтверждение что тот не звонил – между тем звон продолжился в квартире! Такой звон является будто из сферы вне сна сновидца. Своей настойчивостью он разоблачает слышащему то, в какой великой степени настойчиво само его мнимое сопутствование с жизнью, как настойчива его продолжающаяся вера в обыденную реальность вопреки столь многим сигналам, которые должны заставить его думать иначе. Внезапно звон остановился. Побаиваясь оставаться наедине с собой, он позвонил своей подруге и попросил ее прийти и остаться с ним на несколько часов. Она вскоре прибыла. Несмотря на свою ночную смену, она предложила остаться с ним, но он отклонил ее предложение. Подготавливая себя к отходу на работу, она наносила макияж перед зеркалом. Он выглянул в окно; снова он увидел людей, идущих замедленно. Он выкрикнул ее имя. Она повернулась к нему. Он указал на улицу и был готов сказать говоря, что люди шли замедленно, когда заметил, что теперь они шли нормально. Он извинился за то, что ошарашил ее. Она сочувственно улыбнулась и вновь повернулась к зеркалу: продолжить макияж. Но теперь была ее очередь воскликнуть: ее изображение в зеркале было не лицом к ней, а все еще смотрящим в его направлении.¹¹⁹ По ее уходу и вопреки ужасу он направился в тот же кинотеатр, Место Преступления, чтобы попытаться понять что случилось прошлым вечером. Странновато: когда он попытался взять билет на двойной показ того вечера, Песнь Индии и Les Enfants (Дети) Дюрас, он был неспособен произнести хоть слово, так что ему пришлось указать на афиши этих фильмов. Понятно, что в этот раз он не болтал во время сеанса. Действительно, с полчаса на Песни Индии, его терзали тревога и паранойя, ведь он видел что герои на экране тоже не открывают свои рты. Что за совпадение: почему в тот исключительный день, когда он неожиданно обнаружил себя неспособным говорить, из всех фильмов показывали именно Песнь Индии? Он поспешил в уборную, подальше от этих безречных персонажей, и чтобы принять транквилизатор, и омыть свое потное лицо и руки. Он услышал вампиров глас: “Сами, повернись ко мне”. Он повернулся, но обнаружил себя все еще лицом в том же направлении, противоположном от вампира.¹²⁰ Вампир продолжал: “Он, немертвый, спиной к нему, поворачивается к нему, но его поворот возвращается переворотом, так что он продолжает смотреть в изначальном направлении. Вы знаете начало Пепельной среды Т.С. Эллиота: ‘Ибо я не надеюсь вернуться опять ⁄ Ибо я не надеюсь ⁄ Ибо я не надеюсь вернуться ⁄ Желая дар этого мужа, свободу того ⁄ Боле я не пытаюсь бороться за них ⁄ (Должно ль крылья расправить орлу пожилому?) ⁄ Зачем мне скорбеть ⁄ по исчезнувшей мощи господства простого? ⁄ Ибо я не надеюсь снова познать ⁄ Блаженство нетвердое позитивного часа ⁄ Ибо я не думаю ⁄ Ибо знаю я что не познаю ⁄ Одну верно сущую мимолетную силу ⁄ Ибо пить не могу ⁄ Там, где деревья в цвету и журчат родники, ведь там – снова ничто’?” Позднее тем же вечером, в “его” руине, вампир произвел ритуал, позволивший его новой жертве снова заговорить. “Благодарен вам за то, что сделали возможным мне снова разговаривать! На мгновение вчера, пока вы сосали мою кровь, я подумал что вы сделаете это по полной и убьете меня!” “Вы уверены что сейчас живы?” Собеседника вампира охватила тревога; он остался безмолвным. Вампир продолжал: “Мертвые не могут говорить до прохождения через церемонию Размыкания Уст. Видимое в Песни Индии – мертвые люди, не прошедшие через такую церемонию.” В некотором смысле, затруднительно в любой момент иметь полную уверенность в своей немертвости: ввиду того, что некто всегда введен в транс на пороге смерти, и потому всегда обнаруживает себя уже на другой стороне, которая поначалу (минуту, десять минут, неделю, несколько недель…) кажется более или менее тем же миром, который был покинут (пусть с более интенсивными цветами etc.), я никогда незамедлительно не думаю, что я, должно быть, мёртв. Скорее, через серию пугающих, иначе не объяснимых событий я прихожу к заключающему выводу: “Я, должно, умер.” И действительно, жертва вампира пришла таким путем к этому заключению, ощутив, что он впредь существовал на заимствованном времени. Когда вампир встретил свою жертву несколькими вечерами позже, чтобы отправиться в кино на Цвет Граната Параджанова, он воскликнул: “Помирай!” Вернувшись в вампирускую руину, вампир поведал ему: “Многие годы Цвет Граната Параджанова не показывали на экране, по сторонним причинам: репрессия Советским режимом с его кредо соцреализма в сферах искусства и кинематографа, и т. д. Но фильмы иногда не смотрят по находящимся в них причинам, и на этот раз их невидимость не осуждаема. ‘Вы ничего не видели в Хиросиме, ничего’: это положение из Хиросима, любовь моя Алена Рене, говоримое японцем француженке, применено к зрителю фильма, который перформативно удерживает свое видение посредством его, столь же как и героиня, которая является или становится частью сообщества непревзойденного несчастья, и таким образом задета исчезновением традиции и вещей после такого рода несчастий. Начиная с Цвета Граната, фильмы Параджанова не смотримы, поскольку монтаж встык отзывает зрителя к его не-экзистенции в атомистичной вселенной обновленного создания. Я хочу отозвать вас к вашей нон-экзистен-ции: посмотрите в зеркало.” И действительно, взглянув в зеркало, собеседник вампира не увидел себя. Он почувствовал головокружение. Он не знал, где именно находился: в руине или же нет. ‘Сколь путанно и странно: глядя в зеркало, я не вижу моего отражения там, и оттого я ощущаю что не имею тела, и даже что я не существую вовсе; и до сих пор я никогда не был столь чуток к моему телу, поскольку впервые с ночи, когда вы смертельно высосали мою кровь, я чувствую головокружительное безграничное падение. Действительно я испытываю теперь вдобавок головокружительный контраст этих двух головокружительных переживаний, одно из которых указывает на то, что у меня есть тело, пусть и сведенное к кадавру, бесконечному падению; и другое, означающее, напротив, что у меня нет тела! Я предполагаю, вы тоже чувствуете такое вертиго постоянно?” “Да. Ни один не мог пережить Спинозовское ‘никто еще не ограничил возможности Тела… Тело само по себе, попросту по законам своей природы, может делать многие вещи, которым его Разум подивится’ (Ethics, II: 142.5-13) так сильно, как Христос в том же теле как Иисус, человек смертный, стало быть кто-то, чье тело виртуально – кадавер. Среди обстоятельств, которые он бы испытал, есть бесконечное падение; и в самом деле, он умер одной из смертей, наиболее приближенных к гравитации: вися на распятии (правая панель Трех Этюдов для Распятия, 1962, Френсиса Бэкона). Мы тяжелы потому что мы живем на гораздо более массивной планете и потому что мы виртуально кадаверно смертны; лишь последнее – наш значимый вес. Вы знаете что-нибудь о черных дырах?” “Очень мало.” Вампир направился к своей книжной полке. Когда он проследовал мимо зеркала на стене, ни он, ни его собеседник не появились в нем. Он вынул книгу, открыл ее и начал читать: “‘Какова дистанция от горизонта до сингулярности?… Поскольку сингулярность столь мала, 10 ³³ сантиметра, и находится точно в центре [черной] дыры, дистанция от сингулярности до горизонта должна быть равной радиусу горизонта. Вы склонны вычислять этот радиус стандартным методом деления длины окружности на 2л. Как бы то ни было, в ваших исследованиях Земли вы были предостережены не доверять подобным вычислениям… пространство может быть настолько экстремально искажено подле сингулярности, что этот хаотический регион может быть миллионы километров в радиусе, хоть всего доли сантиметров в окружности…’¹²¹ Схожим образом, хотя человеческий труп физически меньше трех метров в длину, возможно падать ‘в’ кадавер бесконечно.” “Чувствовали ли вы вертиго когда вы были тоже живы?” “Да, и я помню первый раз когда я его почувствовал. Это было не стоя на высоком балконе, но когда я читал об относительности движения. Однако, вернемся к черным дырам, поскольку покинуть (тему) черную дыру нелегко. Летом 1995 Ливанский художник Зиад Аби аль-Лами распространил письменный запрос другим 44 участникам коллектива Snayi‘ Garden project¹²², прося их предоставить ему пространство в 30 см³ в каждом из 23 готовящихся проектов: инициировать его собственную интервенцию. Одни удовлетворили просьбу, многие отказали. Двое участников даже были задеты ею. Может быть, их отказ произрастал из смутного чувства, что они еще не произвели внешнее, имеющее отношение к их произведению искусства, его внешнее (например, вороны на Пшеничном поле с воронами Ван Гога или наложенные поверх птицы с отчетливо электронным звучанием в Птицах Хичкока), некое внешнее, без которого оно не может оставаться устойчивым; и таким образом, что оно было предзрелым для добавления ему чужого вовне. Мое колебание с ходом Аби аль-Лами таково, что оно тянет предположить, что аномальный элемент должен быть предоставлен извне, что произведение искусства само по себе не имеет его, когда фактически любой ‘вселенной, что не разваливается на части через два дня’ (Филип К. Дик) удается избегнуть этого именно потому, что она содержит в себе самой собственную зону (зоны), где распадается (‘в’ нашей физической вселенной, в форме черных дыр с их сингулярностями, где кривизна пространствовремени становится бесконечно большой и пространствовремя перестает существовать). Происходит ли встреча, столкновение с невозможностью в создании вселенной? Да, но это не значит, что невозможно создать вселенную: скорее, каждая вселенная содержит ipso facto невозможность. Другие участники проекта Snayi‘ Garden, включая двух отклонивших запрос Аби аль-Лами, делали тот же ход в отношении природы: произведения искусства в некотором смысле являются этими ‘30 см³’, которые художник запрашивает или отбирает у вселенной, вкладывая посредством их в природу нечто, что не принадлежит ей, например пере-ворот. Разве Репродукция Запрещена не ‘30 см³’ (быть точными, 75x65 см) пространства, запрошенные или отобранные Магриттом у вселенной или как минимум у природы, которая не содержит пере-воротов? Наш мир достаточно устойчив не только просуществовать более двух дней, но также не распаться на части с внесением посредством художественных или буквенных работ того, что извне этого мира (в обоих смыслах, буквально; и идиоматически неформально: ‘исключительный; великолепный’) (Распался б наш мир сразу, если б Гностический чужеродный Спаситель появился в нём?). По-своему умудренные, художники и писатели должны попытаться ‘построить вселенную, которая не распадается двумя днями спустя’ (Филип К. Дик; ср. Ницше: ‘Я учу вас… о созидающем друге, всегда готовом подарить завершенный мир’) и затем попытаться избежать доверчиво полностью быть засосанными в него (Ницше опять: ‘Требуется развеять вселенную, утерять почтение к целому’).¹²³ Стремление разломать и развеять вселенную (жест, находимый у Марселя Дюшана, Джона Кейджа и в предложении Аби аль-Лами проекту Snayi’ Garden) предполагает вселенную, которая не распадается на части сама по себе через два дня после ее создания – я не думаю, что это уже случалось с участниками проекта Snayi’ Garden; следовательно, было слишком рано развеивать. Доля успешных вселенных, тех, что длятся долее ‘двух дней’, в физической вселенной не больше чем в фантастике и искусстве: изобилие малявочных вселенных (baby universes), которые появляются в физической вселенной, не имеет достаточной связности и исчезает менее чем за ‘два дня’. Что может выдержать, и выдерживает экспансию глобализации – не локальное каждой страны, но универсальное художественных произведений, каждое из которых представляет вселенную, которая не является частью расширяющейся вселенной, в которой материально живет человечество, а ограничивает ее.” В течение своей инициации последняя жертва вампира вскоре почувствовала нужду найти танцора, того, кто может быть в некоем месте и одновременно не в нем, но где-то еще. Теперь ему было ясно, что его девушка не была настоящим танцором. Он посетил несколько танцевальных коллективов, но не был доволен ими. Пытался ли он в отсутствие настоящих танцоров в Ливане воссоздать то впечатление, которое они вызывают – словно бы наложения на другой задник, отличный от того, где они по видимости есть, гуляя с рассказчицей погоды, учитывая что фон, напротив которого последняя дает свои прогнозы, получается методом кеинга? Да. Ему удалось заманить ее в реконструированное здание, данное ему вампиром, с окнами на распоротый и исколотый шрапнелью Большой Театр. Стоя с ней у окна, он размышлял вслух: “Как много еще бомб понадобится чтобы в Ливане были не только дырки в зданиях, но дыра, сколь угодно маленькая, в реальности, разрыв в самой реальности, так что она далее не будет бесшовной и что в ней будет трещина, как таковая в Персоне Бергмана? (Когда он заканчивает говорить это, камера направлена на зеркало, в котором вампир не появляется, он дыра в нем.) Когда она приходит в сознание, она очень сильно голодна. Она направилась в ресторан. Она почувствовала облегчение оттого, что он не был наводнен людьми как обычно, поскольку сейчас она была сверхчувствительна к звукам. Она стояла перед прилавком для заказов. Она почувствовала подташнивание от запаха еды – запаха, который ранее нашла бы утонченным. Один ливанский мужчина, затем два других, затем четвертый – пришли и встали перед ней заказывать. Вопреки присутствию трех сидящих клиентов, один из двух стоящих перед нею мужчин посмотрел назад и сказал: “Пусто сегодня!” Его друг согласился. Она почувствовала беспокойство о том, что они ее не увидели, и что это было потому, что она отныне не существовала. Она поспешила в уборную и опасливо посмотрела там в зеркало: она появилась в нем! Ее успокоило то, что неуважительное поведение четырех посетителей у прилавка должно быть приписано попросту ливанской всеобщей неучтивости. Она провела следующие несколько ночей “с” вампиром. Когда ее жених встретил ее снова, она была столь малокровна, что нужно было спешить в госпиталь. Он ждал в зале вне кабинета неотложной помощи. Из одного из окон ему был виден мужчина, прогуливающийся снаружи вперед-назад. Каждый раз, когда он проходил в определенном месте возле здания напротив, автоматический свет зажигался, а затем гас – когда он уходил от этого места. Вскоре этот мужчина направился в кабинет неотложной помощи, чтобы узнать о состоянии своего отца, которого он недавно привез. Когда жених снова посмотрел за окно, он увидел другого гуляющего вперед-назад мужчину. Его взбудоражил феномен, который он увидел: свет не загорался когда мужчина проходил по тому же месту перед домом напротив. Он с ревностным изумлением думал, сколь несамосозна-тельным, сколь углубленным в себя должен быть этот мужчина, что