Текст книги "На заре новой эры. Автобиография отца виртуальной реальности"

Аудитория

Я заработал достаточно денег, чтобы развернуться, но нужны были и другие варианты. Мне как-то не приходило в голову, что я могу найти работу, потому что разбираюсь в компьютерах. Может показаться, что в моем мышлении наблюдался некий странный пробел, но помните, что это происходило задолго до того, как появился миф о разбогатевшем провинциальном хакере. Рабочие вакансии в сфере технологий все еще в большинстве своем были под контролем старых корпораций и правительственных структур, ну или я так думал, и у меня к тому же не было ни научной степени, ни аттестата об окончании средней школы.

Так что на то, чтобы пересечь горы и поехать в Кремниевую долину, меня толкнул не поиск работы, а лекции хиппи-визионера.

В то время на калифорнийском побережье было полно самозваных визионеров, даже больше, чем сейчас. Было легко получить приглашение в какой-нибудь странный дом вроде чуть обновленной старой хижины геолога у лесного ручья и слушать там о том, как летающие тарелки, ритуальные песни, ЛСД, нетрадиционный секс и прочие экзотические вещи спасут наши души и мир в целом. На многих мероприятиях подобного рода восторженно говорили о технологиях.

Точки отсчета технокультуры тоже отличались. Технарей-идеалистов привлекал Бакминстер Фуллер и его «Мировая игра» или неудавшаяся попытка режима Альенде создать кибермарксистскую утопию в Чили.

Таким было окружение, в котором я стал оратором.

Никогда не думал, что буду получать удовольствие от выступлений на публике, но во мне начала проявляться публичная персона, подобно пустынному растению, которое долгое время скрывается, а потом расцветает после сильного дождя.

Мой дебют был, впрочем, не слишком удачным. Мне, эксцентричному оратору, удалось собрать кое-какую аудиторию на «сборище» в перестроенном сарае на побережье. Туда же заявилась кучка магистрантов из Стэнфорда, готовых разнести нелепых хиппи в пух и прах. Они морально растерзали меня злобными вопросами, застав врасплох.

Семнадцатое определение VR: симулятор более широкого применения, чем летные или хирургические.

Благодаря уличным выступлениям я научился развлекать публику, но никогда прежде не сталкивался с интеллектуальным садизмом. Было страшно обидно, но скоро я понял, что мне повезло упасть на дно в самом начале ораторской карьеры. После того, что я пережил в первый вечер, чего мне еще было бояться?

Примерно с 1980 по 1992 год я говорил о виртуальной реальности тысячи раз в самой разной обстановке. Подросткам из преступных банд в оклендской школе для малолетних преступников, пока решившие подзаработать тюремные охранники стояли по бокам от меня с бейсбольными битами наизготовку на случай каких-нибудь неприятностей. Или на престижнейших встречах банкиров и премьер-министров разных стран в Швейцарии, куда мы прилетели на вертолете и где нас охраняли суровые люди в военной форме с каменными лицами и вооруженные пулеметами. Честно говоря, вторая аудитория не так уж сильно отличалась от первой.

Каждый раз мое выступление держалось на вере в то, что меня, в жизни неловкого и стеснительного, не заменят на харизматичного ангелоподобного оратора. Этот другой я, который выступал, был уверенным в себе и способным очаровать каждого из присутствующих гипнотическим ритмом идей. Образцом для подражания мне служил Алан Уотс[36]36
  Британский философ, писатель и лектор. – Прим. ред.


[Закрыть]. Понятия не имею, как мне это удавалось.

Основная моя задача заключалась в том, чтобы донести до публики, почему мысль о виртуальной реальности – сумасшедшей экстремистской среде, которая когда-нибудь появится, – радует меня. Я говорил о том, что основополагающая миссия виртуальной реальности – найти новую разновидность языка или даже новое измерение коммуникации, выходящее за пределы языка в том виде, в котором мы его знаем, и тогда мы сможем общаться на другом уровне. План казался слишком умозрительным и оторванным от реальности, но для меня эта миссия была самой что ни на есть безотлагательной. Я считал ее необходимой для выживания нашего вида.

Объяснить, что такое виртуальная реальность, было пугающе сложно. О ней не было фильмов, не было даже пригодных фотографий. И определенно не существовало рабочей демонстрационной версии.

Я начал с введения в будущую работу виртуальной реальности, рассказывая об обработке изображений, чтобы отследить движения головы пользователя, и так далее. В те времена эта тема была настолько экзотической, что на лицах людей читался явный шок, когда они впервые об этом слышали.

Я до сих пор пользуюсь некоторыми вводными идеями и образами тех своих ранних выступлений. Например, образ шпионской подводной лодки, который я упоминал в первой «описательной» главе, я придумал перед тем, как впервые оказался в Кремниевой долине.

После введения я углублялся в мысли о раннем детстве, познавательных процессах головоногих моллюсков, говорил о том, как человечество уничтожит само себя, если искусство, поломав всякие рамки, не устремится как можно быстрее в будущее.

Расшифровка

Сохранилась расшифровка одного из моих первых выступлений! Вот ее небольшая, слегка отредактированная часть.

Вернитесь в свои самые первые воспоминания и спросите себя: «А что я чувствовал до этого?»

На этот вопрос не существует идеального ответа. Ответ недоступен. Можно наблюдать за маленькими детьми по примеру Пиаже[37]37
  Жан Пиаже (1896–1980) – швейцарский психолог и философ, изучавший психологию детей. – Прим. ред.


[Закрыть], даже измерять волны, которые излучает их мозг, но единственный способ понять, какими могли быть ваши детские переживания, – это информированное воображение.

Иными словами, то, что происходило до того, как вы обрели способность запоминать. Все мы проходили через тот этап, когда не понимали, где закончилась фантазия и началась реальность. Из-за этой путаницы мы терялись. Если не можешь сказать, реально ли твое видение, очень сложно ориентироваться в мире.

Тогда мы полностью зависели от родителей и не могли обеспечить себе даже самый примитивный уровень выживания, не говоря уже об удобстве. Но опыт такой уязвимости совсем не был негативным; наоборот, он ощущался ярким, дающим силы и даже божественным.

В этом состоянии казалось, что все плоды вашего воображения воплотятся в жизнь. Если представите себе украшенного драгоценными камнями тарантула, появляющегося из открытого окна, он окажется таким же реальным, как и само это окно[38]38
  Почему именно тарантула? Я просто часто забирался на гору в Области залива, где в брачный период собиралось полно тарантулов. – Прим. авт.


[Закрыть].

Если нельзя сказать, что именно реально, то реально все. Все вокруг – магия.

В этом отношении вам повезло куда больше, чем царю Мидасу. Он обращал вещи в золото, а вы можете делать фантазии реальностью. Вы – божество.

А потом наступает страшная трагедия. Вы начинаете различать, что – реально, а что – лишь результат воображения. Окно всегда на своем месте, а вот сияющий тарантул уже не всегда. Окружающие признают существование окна, но не этого существа. Окно и тарантул принадлежат разным мирам.

Это понимание перерастает в веру в физический мир. Он единственный, в котором существует ваше тело, и вы учитесь его контролировать. Это произойдет, когда вы научитесь ходить, бегать и говорить.

Но это осознание также равно жестокому оскорблению. Это самое стремительное понижение в статусе в любом из возможных миров. В один момент вы – Повелитель Вселенной, по воле которого все воплощается в жизнь, а в следующий вы – крошечное мокрое розовое существо, абсолютно беспомощное.

Слишком горькая пилюля. Полагаю, это как-то связано с «ужасными двумя годами». Сдача власти происходит отнюдь не по вашей воле. На каждом этапе вы проверяете физический мир в надежде найти лазейку, потайной угол, который позволит вам вернуть хотя бы часть изначальных способностей, что вы не так давно утратили.

Битва продолжается месяцами и даже годами и десятками лет. Появляются другие горькие пилюли, например осознание морали. В итоге вы окончательно понижены в ранге – вы становитесь взрослым.

Хотя некоторым людям это и не удается в полной мере[39]39
  Ключевое слово «некоторым»; тут я смотрел на аудиторию осуждающе. – Прим. авт.


[Закрыть].

Возможно, большинство из нас так и не примирилось с этим переходом.

Взросление не означает полной потери творческих сил. Оно означает лишь то, что вам придется мириться с огромным количеством неудобств.

Когда вы ребенок, вы можете завести себе воображаемого друга, аметистового осьминога с туловищем размером метров шестьдесят и со щупальцами еще метров сто двадцать в длину. Он приползает в город, если вы его позовете, а все остальное время он спит в заливе на дне морском[40]40
  У этого существа тоже есть своя история. Примерно в то же время, когда я выступал с этой лекцией, мы вместе с несколькими друзьями пытались запустить робота по типу лохнесского чудовища, который мог бы жить в прозрачных водах залива Сан-Франциско. Предполагалось, что его будет невозможно обнаружить, но изредка он будет появляться, взлетая в воздух в туристических зонах, например, у Рыбацкой пристани. – Прим. авт.


[Закрыть].

Осьминог наклоняется, чтобы вы могли достать до его головы, в которой на самом верху прячется отверстие. Там, внутри, есть прекрасная мягкая пещера, где можно посидеть. А еще маленькая кроватка, которая обнимает вас, когда вы спите. Представьте себе такое во сне, и существо становится как будто настоящим.

Через какое время вы осознаете, что спите? Маленький ребенок может вообразить громадного осьминога со спальней внутри за, предположим, несколько секунд. И он будет для ребенка реальным.

Будучи взрослым, вы тоже можете представить себе это существо, но это не сделает его настоящим. Настоящим что-то становится, когда его могут увидеть окружающие – и не просто как фильм, а как целый мир, который нужно изучить. Как мир, который кто угодно может изменить, потому что любое изменение, имеющее последствия для всех, делает мир настоящим. Раньше все, что мы могли, – это попытаться создать подобное существо с помощью своих технологий. Но легко ли сделать огромного робота? Гигантского, генетически модифицированного осьминога?

До появления виртуальной реальности даже если воплощение фантастического сценария было возможным, то зачастую стоило времени и множества усилий. Просто огромную уйму сил! На такое всей жизни не хватит.

Виртуальная реальность задевает струны души, потому что отвечает на то, о чем вы плакали в детстве.

Это еще не все, и надеюсь, вы прочтете книгу до конца. Остальной текст первой лекции можно найти в приложении 1.

Выступления с лекциями стали постоянной и неотъемлемой частью моей жизни. Даже позже, когда у меня голова шла кругом от хронической нехватки сна, потому что я поднимал собственный технологический проект. Читая эту книгу, помните, что я до сих пор раз в пару недель выкраиваю время поговорить о виртуальной реальности и будущем.

Культурная среда, в которой я находился, такие же визионеры, как я, меня заинтересовали. Я отметил, что в среде хиппи деньги водились у чудаков-технарей, а у остальных, кроме торговцев наркотиками, денег не было. Это и мотивировало меня пересечь горы и отправиться в Кремниевую долину. Я получил подсказку.

Глава 8
Долина неземных наслаждений

Теперь начинается моя история Кремниевой долины 1980-х годов. Все, что произошло в этот период, можно описать одним длинным предложением. Я начал делать карьеру в зарождающейся индустрии видеоигр, зарабатывал деньги, использовал эти деньги для финансовой поддержки экспериментов в области, которую назвал виртуальной реальностью, встречал родственные души, основал компанию по продаже оборудования и ПО для виртуальной реальности, создал прототип основных приложений виртуальной реальности для хирургического симулятора, помог создать культурный ураган, благодаря которому мне удалось раскрутиться, – психоделическое мероприятие рекламного характера, на котором праздновали начало виртуальной реальности, – а потом уехал в Нью-Йорк после того, как мне пришлось выдержать почти сюрреалистическую борьбу за контроль над моей компанией и другие странные битвы.

Изменилось само качество жизни. До этого я был перекати-полем, чье мнение не имело никакого веса. Когда ты частица, не имеющая массы, ты свет; мир несет тебе впечатления, а ты их освещаешь.

Экзотические дорожные истории забавно рассказывать и забавно слушать, но за ними никогда не стояло ничего серьезного. Когда ты останавливаешься, с людьми приходится иметь дело по-настоящему.

А когда пустишь корни, придется иметь дело и с самим собой.

El Paso del Cyber

Я доехал автостопом до Лос-Анджелеса, чтобы забрать и отремонтировать свой разваливающийся «Дарт». На обратном пути я держался побережья и избегал крутых уклонов. Меня очень беспокоило, сможет ли машина проехать через горы в Кремниевую долину. В целом, она не могла заезжать на холмы – уж точно не на скорости автострад.

Однажды мне пришлось попытаться; я залил побольше масла и въехал на автостраду 17.

Я ожидал на той стороне кряжа некоего волшебного места, технологичной версии Санта-Круз; Сад земных наслаждений, только с мигающими огнями и жужжащими ленточными конвейерами.

Вместо этого передо мной предстали самые удручающие кварталы Лос-Анджелеса. По сторонам от дорог стояли неуклюжие низенькие и уродливые промышленные постройки. В этих-то безжизненных местах и открывала мир заново Кремниевая долина. Когда еще можно было увидеть столь неэстетичное место средоточия влияния и власти?

Тогда еще нельзя было распечатать что-то с компьютера, кроме как в хорошо оборудованной лаборатории. Но со мной была переносная печатная машинка Royal, принадлежавшая моему отцу, которая валялась среди всякого хлама в багажнике «Дар-та». С ее-то помощью я и сочинил жалкое резюме для работы в технологической сфере.

Хорошенько поразмыслив, я честно написал все, чем занимался. Исследование по гранту Национального научного фонда, программирование на самых разных компьютерах, многочисленные часы изучения математики.

Припарковав свой раздолбанный драндулет за углом, чтобы его никто не видел, я зашел в единственный «вербовочный» офис, самое унылое помещение в мире.

До сих пор помню, как обратил тогда внимание на свою реакцию. Я не впал в транс с остекленевшими глазами от этой ужасающей банальности, а взял себя в руки и внимательно наблюдал за происходящим. Это был настоящий прорыв самоконтроля, попытка откинуть всеохватывающую завесу «настроения».

За стойкой в приемной сидела женщина лет тридцати с небольшим, накрашенная, может быть, чуть ярче, чем следовало бы, со странно гладкой кожей на лице, напряженная, немного сердитая и немного грустная. На ней был несуразный деловой костюм тех времен с накрахмаленным пышным бантом у ворота, вроде галстука у мужчин.

– Невероятно видеть, как это происходит. Не с теми людьми, от которых вы этого ожидаете. – Она вздохнула, разбирая бумаги.

Что? О чем она говорит? Получение Нобелевской премии? Канонизация? Разумеется, она говорила о тех, кто разбогател. Разумеется, многие люди обращали на это внимание и приходили в замешательство, потому что новый принцип распределения богатства казался им случайным.

– Поглядите вот на этого. Всего-то навсего простой инженер, удачно устроился на работу в эту дурацкую компанию, ничего стоящего не предлагал, вообще ничего не делал.

Ох. Да она завидует. Ничего хорошего.

Она отвела меня в комнату с дешевыми деревянными перегородками для беседы со специалистом по подбору кадров, который был лишь немногим старше меня. Гладко выбритый, в костюме, при галстуке. Он посмотрел на меня холодными зелеными глазами так жадно, как будто я был одним из тех, чьи номера телефонов входили в список «премиальных клиентов» того яппи-обманщика.

– Можете приступить сегодня?

Что?

Это было еще до того, как компьютеры стали подключать друг к другу по сети, и на их дисплеях еще не отображалось много текста; принтеров, как я уже сказал, тоже не было. (Через много лет немногие избранные смогли позволить себе принтер. Я шутил, что принтеры стали так же желанны, как красивые женщины.)

И вот этот холеный красавчик полистал измятую, исписанную от руки записную книжку, осторожно держа ее так, чтобы я не мог подглядеть. Зарплаты в фирме, о которых он упомянул заговорщическим шепотом, точно как наркоторговец за углом, казались совершенно невозможными и невероятными. Я растерялся и не знал, что делать. Смогу ли я жить и работать в такой анти-Нарнии вдали от радуг?

Оптимальные мы и они

Следующее слово, которое я услышал после беседы со специалистом по подбору кадров, было «Привет», но после этого начались сплошные сюрпризы. «Первое, что тебе нужно знать: существуют две породы людей – хакеры и люди в костюмах. Не доверяй людям в костюмах».

Этот совет дал мне приятель моего приятеля из Санта-Круз, хиппи с бесшабашной внешностью, в грубом пончо с бахромой, больших черных очках и с чумовой бородой, похожей на темный дым. Стояли жаркие солнечные дни; мы пили фруктовые коктейли в забегаловке с натуральными продуктами около Стэнфорда, на уличной веранде со стружками на полу, и девушки в модных линялых джинсах и футболках иногда бросали взгляд на столик в углу, а затем уходили.

– Не пойми меня неправильно, люди в костюмах нужны, но следи за ними в оба.

И снова люди объединялись в племена лишь для того, чтобы друг другу не доверять.

– Те, кто носят костюмы, получают деньги за настолько скучную работу, что ни один умный человек этого не вынесет.

Я подумал про яппи из Санта-Круз. А что, если есть еще такие же, как он? Полчища их? Фу.

– Люди в костюмах – как женщины. С ними приходится иметь дело ради будущего, но какой же это геморрой.

Я ощутил тревогу, причиной которой было глубокое внутреннее отторжение – до тошноты. Что происходит? Способность замечать собственную реакцию до сих пор оставалась для меня новой и вселяла неуверенность. Мне нужно было разобраться.

Все женщины мира были осколками, в которых я надеялся найти отражение своей матери. Не то чтобы я хорошо обдумал эту мысль или она ясно оформилась в моем сознании, но я примерно представлял, что каждая женщина – это канал связи с моей матерью, которой мне страшно не хватало. Я хотел очутиться в месте, где мог бы ощутить ее присутствие. Я не думал, что Калифорния окажется таким же брутальным миром мужчин, как Нью-Мексико или Нью-Йорк. Санта-Круз оказался другим, по крайней мере на какое-то время.

А что, если Кремниевая долина, место, где у меня могли оказаться лучшие перспективы заработать, закроет мне дорогу к миру женщин, отберет у меня надежду понять, кем была моя мать?

Ужасно смутившись, я спросил:

– Неужели все люди в костюмах такие плохие? Один мой друг работает у Стива Джобса в Apple и считает, что он предлагает дельные вещи.

– Ну да, я работал со Стивом в Atari, где он пытался быть инженером. Этот чувак похвалялся, как оптимизирует этот чип, но я так и не видел, чтоб он куда-то продвинулся. По крайней мере, узнал, где его место.

Какое забавное общество. Технические достижения стали атрибутом более высокого статуса, чем деньги. (Если раньше слово «хакер» означало человека, который слишком умен, чтобы выносить всю скуку работы с деньгами, то теперь в Кремниевой долине осталось намного меньше хакеров, чем было.)

Еще было слово «крэкер», означавшее тех, кто получал доступ к чужим компьютерам, но тогда компьютеры еще не были объединены в сеть, а потому компьютерный взлом был не слишком популярен[41]41
  Спустя несколько десятков лет, когда компьютерные сети стали обычной практикой, словом «крэкер» стали пренебрежительно называть «белых мужчин, которые не ценят своих врожденных привилегий». Почти все компьютерные взломщики 1980-х годов были крэкерами. – Прим. авт.


[Закрыть]. Разница между хакерами и крэкерами была не в том, что одни хорошие, а другие плохие, просто одни больше ориентировались на созидание, а другие – на разрушение. Многие считали разрушение благим делом, потому что мир, в котором мы жили, был таким… в чем заключалась его проблема? Он не был оптимизирован.

Если воспользоваться неуклюжей, но эмоциональной ковбойской метафорой, то мы, хакеры, были бродячими стрелками. Мы как будто жили кодом. Хакеров, соблюдающих этические принципы, называли «белыми шляпами», а пренебрегающих этикой – «черными шляпами».

Я вырос среди настоящих ковбоев. Некоторые были добряками, другие были не прочь набить кому-нибудь морду, как и все остальные люди. Как правило, у ковбоя было свободы не больше, чем у любого другого человека. Так что мистический образ хакерства был для меня развенчан с самого начала.

Как и ковбои, хакеры свободно жили в диких землях, покорить которые удавалось только за счет собственных умений и исключительных навыков. Мы блуждали, где заблагорассудится, изобретая реальность для всех остальных. Нормальные люди беспомощно ждали, пока мы открывали для них новый мир.

Следующие несколько десятков лет меня удивляло то, что все эти странные «нормальные» люди по всему земному шару предпочли поверить в созданный нами миф. Вы позволили нам открыть мир заново! И мне до сих пор любопытно почему.

Игры, конечные и бесконечные

Перед тем как выбрать первую работу в Кремниевой долине, я еще пару дней походил по собеседованиям. Стоит запомнить ошибки тех дней, поскольку первые впечатления говорят очень многое как о тебе самом, так и о том, с чем ты сталкиваешься.

Я искал возможность сделать карьеру в сфере виртуальной реальности, но никакой связанной с ней работы не было, и не было компании, которая занималась бы разработкой виртуальной реальности. (В те времена невозможно было просто так достать денег на развивающийся проект.) Термин «виртуальная реальность» тоже был никому не известен. А устроиться туда, где велись разработки летных тренажеров, например в НАСА или ВВС, без диплома хотя бы об окончании средней школы, никакой надежды не было.

Вакансии, которые пришлись мне больше всего по душе, были в сфере видеоигр для детей, несмотря на то, что эта сфера меня отталкивала. По крайней мере, видеоигры напоминали об искусстве и музыке.

Отталкивала? О да. Я не люблю твердые правила. Мне противно чувствовать себя крысой, посаженной в ящик лаборатории Б. Ф. Скиннера и выдрессированной бегать все лучше и лучше тем маршрутом, который проложил для нее невидимый экспериментатор. Еще более мерзко представлять себе сотни тысяч людей, одновременно бегающих по лабиринту, который я мог изобрести.

Множество людей, работающих в технологической сфере, одержимы идеей игр, которые я нахожу скучными и унизительными, потому что вам достается роль лабораторной крысы. Я вижу в этих играх желание создавать моральные и социальные катастрофы с помощью математики[42]42
  Дилемма заключенного – один из самых знаменитых экспериментов теории игр. Его адаптировали для игровых шоу и киносюжетов. Я не буду объяснять его суть здесь, поищите сами. Он интересен с математической точки зрения, но кошмарно применять его в реальной жизни, в которой отнюдь не всегда все идеально. Я всегда с глубоким сожалением наблюдаю, как в игровых шоу или других вариантах воплощения дилеммы заключенного люди учатся быть жестокими и обманывать друг друга. Подозреваю, что такое отвратительное применение математики оттолкнуло от нее детей, которым при других обстоятельствах она бы понравилась. Во всяком случае, не меньше, чем обычные демоны, вроде ужасных учителей и учебников. – Прим. авт.


[Закрыть]. Смысл жизни должен заключаться в отказе от таких клаустрофобных игр, а не в том, чтобы стать их адептом. Самые важные аспекты математики касаются как раз того, чтобы избегать игр с жесткими правилами и четко определенными победителями и проигравшими.

Но игры были единственной разновидностью интерактивного искусства, которая приносила деньги. Как было туда не пойти?

Первое мое собеседование длилось всю дорогу от округа Марин до моста через пролив Золотые Ворота. Джордж Лукас создавал организацию, которая занималась бы компьютерными спецэффектами для фильмов и монтажом видео– и аудиоматериала с перспективой охватить видеоигры. Вы можете подумать, что я заинтересовался этим из-за «Звездных войн», но нет. Заинтересовало меня то, что эту работу начал Эд Кэтмелл, студент Айвена Сазерленда, которого я считал своим героем.

Я зашел в ничем не примечательное промышленное здание, где с порога увидел огромный нарисованный пейзаж, на котором были изображены горы Орган Маунтинс, на вершины которых я так часто смотрел ребенком в Нью-Мексико. Как же так? Оказалось, что вторым главным гуру компьютерной графики был Элви Рэй Смит, еще один эмигрант из нашего пустынного уголка.

Встретиться с Элви было здорово, но слегка сбивало с толку, как будто столкнулись две вселенных. От места, где он вырос, до нашего купола было рукой подать. Я знал его в основном благодаря его замечательной работе по расширению «Игры жизни» Конвея.

«Игра жизни» – программа, созданная математиком Джоном Хортоном Конвеем, – показывала сетку точек, которые мигали согласно простым правилам в зависимости от того, мигали ли соседние с ними точки. Изменяя правила и изначальное расположение точек, можно было добиться интересных и непредсказуемых результатов, как будто «Игра» была живой вселенной в миниатюре.

Элви доказал, что в пределах игры можно воплотить полностью подключенный компьютер, так что могут существовать и миры внутри миров, и через много лет эта догадка стала популярна благодаря Стивену Вольфраму. Естественно, все рассуждали, не живем ли мы внутри игры, похожей на «Игру жизни».

Здесь «Игра» была уже расширенной. Она не заключала игрока в тесную абстрактную тюрьму.

Работа Элви подбодрила меня. Я осознал, что даже такая детерминистская игра, как «Игра жизни», может принести непредвиденные результаты, и тогда моя тяжелая тревога исчезла. Ушла напряженность между детерминизмом и свободой воли. Если единственным способом узнать будущее было создать собственную действующую вселенную, для меня больше не имело значения, будет ли в ее основе заложен детерминистский подход. Он может быть в ней заложен, а может и не быть. Изнутри вселенной узнать это было невозможно. Хотя спорный вопрос.

Разумеется, самая широко применимая физика могла подразумевать фактор случайности, а могла и не подразумевать, но для философии это больше не имело значения. Математика не убивает свободу! Вера в реальность свободы воли так же осмысленна, как и ее отрицание.

Хакеры постоянно спорили на этот счет. «Способность отрицать идею свободы воли и есть проявление свободы воли». «Ты имеешь в виду, что то, что ты сейчас сказал, нельзя утверждать во вселенной, где не существует свободы воли? Ты не прав. Я прямо сейчас могу написать программу, которая это продемонстрирует».

Элви действовал так же умиротворяюще, как и его математика. Меня до сих пор радует его жизнерадостный подход к компьютерам и к жизни. Абстракции эмоциональны! Физик, разрабатывающий теории, согласно которым Вселенная эмергентна и непредсказуема, определенно должен быть весельчаком, как, например, Ли Смолин. Но вернемся к моей истории.