Текст книги "На заре новой эры. Автобиография отца виртуальной реальности"

Петля Скайуокера

Увы, на собеседовании я говорил не с Элви, а с еще одним молодым и холеным человеком в костюме. По нему было видно, что он хотел бы работать в студии, где снимают гламурное кино, а не в какой-то непонятной заштатной дыре с компьютерными эффектами.

– Мы хотим, чтобы «Звездные войны» наконец вышли, так что ты направляешь движения Люка Скайуокера. У тебя получится заставить его крутить световым мечом с помощью джойстика. Как думаешь, а получится у тебя сделать световой меч светящимся на этих восьмибитных компьютерах?

– Ох, не думаю, что эта работа по мне.

– Чего?.. Да как ты можешь такое говорить? Это самая крутая вещь, которую когда-либо снимали.

– Не хотел никого обидеть. Для правильного человека это будет отличная работа, но я просто не большой поклонник «Звездных войн».

– Ни хрена же себе! И зачем тогда пришел?

– Ну, просто не знал, что это будет за работа.

– Как ты можешь ненавидеть «Звездные войны»? Все же их обожают!

– Бог ты мой… да не ненавижу я их… Могу объяснить, если хотите.

– Ну валяй, так уж и быть, послушаю.

– Ну слушайте. Несколько лет назад, еще в детстве, я аккомпанировал Роберту Блаю, когда он читал стихи у нас в Нью-Мексико.

– Это еще кто такой?

– Поэт. Ну, знаете… Он читал переводы Руми – древнего суфийского поэта. – У меня определенно не выходило донести свою мысль. – Это такое мистическое направление в исламе, похожее на хиппи, восходит прямо к истокам, как-то так… Нас пригласили вместе с Джозефом Кэмпбеллом, который должен был выступать.

– Ну да, мы все про него знаем. Джордж использовал его книгу «Герой с тысячью лиц» в качестве основы для «Звездных войн». – Как будто этот мужик был с Лукасом на «ты». – Стоп, ты что, знаком с Кэмпбеллом?

– Да не то чтобы прямо знаком, так, выступали вместе в одном санатории у горячих источников.

– Я тебе не верю.

– Ну да. Ну так вот, Кэмпбелл правда классный, и у него есть теория, которая мне не слишком нравится, что все истории, рассказанные человечеством, – это варианты одной и той же рассказанной всем истории. Похоже на то, что имеет в виду Ноам Хомский, когда говорит, что у языка есть ядро.

– Не знаю этого Хомского, но да, черт возьми, если тебе удастся воспроизвести чистую версию этой истории, ты озолотишься. У нас получилось, и мы продолжаем это делать. Какие у тебя проблемы? Деньги не любишь?

– Это слишком ограниченно. Дело не в деньгах. Я имею в виду саму идею насчет историй. Что, если мы не вполне понимаем истории других культур? И кто мы такие, чтобы утверждать, что мы рассказываем ту же историю, что и они? И если есть лишь одна история, как можно надеяться на то, что в будущем истории станут лучше? Если мы считаем, что есть только одна история, не загоняем ли мы себя в небольшую петлю, как в дрянной и примитивной компьютерной программе. Элви, который здесь работает, доказал, что могут быть и расширенные программы…

– Да что за херню ты несешь? «Звездные войны» отнесены в далекое будущее, а не в прошлое, и это круто! Роботы, звездолеты, преодолевшие скорость света, это будет классное будущее!

– Но люди там те же самые. Они застряли в жалких дурацких играх во власть. Они жестокие и эгоистичные. Даже хорошие парни – мужланы, замкнутые в своем узком кругу. Кому нужны очередные королевские семьи? Америка всегда старалась от них избавиться.

– О боже, эти хиппи-идеалисты всегда городят такую чушь.

– Не говорите, что я не такой! Но… э-э-э… фантастика может быть и о том, как совершенствуются люди, а не только их техника. Я о том, что в «Космической одиссее 2001 года» есть ощущение выхода за пределы, чувство, что мы можем преодолеть свои ничтожные конфликты. Ну хорошо, может, это не слишком удачный пример – слишком абстрактный и лишенный морали. Как насчет «Звездного пути»? У Джина Родденберри была идея о том, что люди станут добрее, а машины – лучше. Это куда интереснее. Я думаю, в истории человечества это уже произошло.

– Звездный, мать его, путь?

– Думаю, мне пора. Вы передадите от меня привет Элви?

– Даже не думай.

Чтобы не превратиться в бихевиориста, нужно стать до ужаса странным

В общем, мир Лукаса был не для меня. Но какое же замечательное чувство испытываешь, когда можешь отказаться от подобной возможности. Я мог выбирать из сотен вакансий.

Это была эпоха восьмибитных компьютеров. Я написал код для нескольких игр разным компаниям, и мне заплатили сумасшедшие деньги. Долг за обучение в колледже, откуда меня отчислили, исчез, как одуванчик на ветру.

Особое удовольствие мне приносило придумывать звуковые эффекты и музыку. В то время программисты могли заниматься чем угодно, от музыки и других искусств до написания инструкций.

Оказалось, я не единственный новичок в Кремниевой долине, кто так думал. Я начал встречать других хакеров, считавших себя художниками и учеными, и некоторые из них в конце концов помогли мне основать первую компанию, занимавшуюся выпуском продуктов виртуальной реальности.

Я встретил Стива Брайсона, хиппи, физика и музыканта, который одевался почти как Робин Гуд, когда мы оба писали восьмибитные игры в низеньком, ничем не примечательном офисном здании в Саннивейле. Это было самое обычное блочное строение, с символической оградой вокруг автостоянки, где престижные автомобили были припаркованы у главного входа, а мой «Дарт» – у задней двери.

В этом стерильном здании собирались замечательные необычные люди. Когда я вспоминаю те времена, больше всего меня удивляет то, сколько отличных программистов были еще и классными музыкантами. Помню, как мы заходили в музыкальные магазины и каждый из них мог отлично сыграть на фортепиано не только классическую музыку, но и джаз, и у каждого был собственный изящный стиль. Стив Брайсон, Дэвид Левитт, Билл Алесси, Горди Котик.

К 1981 году я стал соавтором первой в моей жизни коммерческой видеоигры. Я вместе с экспертом по игрушкам и играм по имени Берни ДеКовен работал над продуктом, который мы назвали Alien Garden. Он получился весьма успешным. Затем я впервые придумал собственную игру.

Игра называлась Moondust и вошла в первую десятку игр для домашних компьютеров, когда она наконец появилась в 1983 году. (В то время разработка шла медленнее, чем сейчас, так что оптимизация длилась долго. До выхода программы могли пройти годы.)

Девятнадцатое определение VR: инструментарий для исследования интеллекта двигательной коры головного мозга.

Moondust продавалась в коробках! Надо было идти в большой магазин, торговавший в основном виниловыми пластинками, в отдел с картриджами видеоигр. Я бесконечно гордился тем, что Moondust продается и демонстрируется в напольной экспозиции, а на стене висят ее рекламные постеры.

Если кто-то хочет углубиться в детали, то лучшая версия игры шла на компьютере Commodore 64. Музыка для нее была алгоритмичной и красивой, сочной и с эффектом эхо, а в те времена это считалось сложными приемами. Впервые в истории игр музыка задавалась действием. Графика вместо блочной была мягкой и светящейся. Тоже достаточно продвинуто для того времени, когда процессоры были медленными.

А вот игровой процесс был причудливым. Вам нужно было управлять огромным количеством космических кораблей одновременно, пытаясь добиться, чтобы текущая лента цвета размазалась в призрачную мерцающую цель, которая волнообразно колебалась при удачной попытке. Для аналитического подхода игровой процесс был слишком сложен. Игроку приходилось задействовать интуицию, и это качество было до странного сексуальным.

Забавно, что толпы покупателей приобретали Moondust. Думаю, их привлекала графика и звуковое оформление, но они быстро сдавались в процессе игры. Слишком странной она была.

На мели

Почти сразу после приезда я арендовал неутепленную лачугу в Пало-Альто, старую подсобку железнодорожников на грунтовой дороге, покосившуюся и разваливающуюся, стоящую на нетронутом пятачке сада у ручья.

Тех, кто на самом деле разбирался в Кремниевой долине, можно было узнать по их отношению к недвижимости. Помню, как агент по недвижимости сказала то, что выдало в ней одно из тех кошмарных созданий, которые нас не понимают.

– Вы ненормальный, если отказываетесь покупать бунгало в викторианском стиле. Через несколько лет они будут стоить в десять раз дороже.

Один из моих знакомых хакеров был рядом и поправил ее:

– Код будет непосредственно управлять миром. Деньги лишь приближенная величина кода будущего, пока мы ждем появления компьютеров, которые будут достаточно дешевыми, и их можно будет подключать друг к другу. Мы создаем силу, которая намного важнее денег. Деньги устарели или устареют в любой момент.

Да, хакеры говорили что-то такое. Каждый ощущал в себе призвание к ораторскому искусству.

Агент по недвижимости посмотрела на нас непонимающим взглядом, как динозавр, который пялился на астероид, уничтоживший его.

Мой старый дом и даже старый ручей уже тридцать лет как не найти на картах. Картографический спутник находит только пятно жилого массива из похожих друг на друга многоэтажек. Помню деревенские запахи гравия на дороге и прелой мореной древесины, как внутри, так и снаружи. Калифорния пахла травой и звучала голосами жуков и лягушек.

Пало-Альто был духовным центром Кремниевой долины, куда менее унылым, чем расположенные по дороге мрачные царства серости вроде Саннивейла, но все же слишком унылым для меня.

Каждый вечер я смотрел на верхушки деревьев при абсолютно прекрасной погоде. Небо всегда было чистым. Ни вида далекой пустыни на горизонте, ни бескрайнего моря, ни безрадостного, но такого манящего Нью-Йорка. Все, что мы могли видеть перед собой, – лишь райский сад, такой, каким представляли его себе эмигранты в заваленных снегом пределах раннего благополучия Америки. Как будто демоны искушали нас поддельным раем. Замкнутое место, которое так диссонировало с моим внутренним миром.

После того как умерла моя мать, я долгие годы, десятки лет, ощущал себя смертельно одиноким.

Клуб, в который меня бы приняли

Хакеры все время хвастались своими недавними проектами. Поскольку компьютерных сетей еще не существовало, нужно было приехать, чтобы увидеть демонстрационную версию или, наоборот, привезти ее с собой. Теперь в задней части «Доджа Дарта» я возил вместо коз компьютеры, так что мог показывать демонстрационные версии своей работы где угодно. Помню, как однажды вытаскивал клочки старого сена из слотов для жесткого диска.

Я показал Moondust всем – Алану Кею и его команде из Xerox PARC, сотрудникам Apple, которые в конце концов создали Mac, группе Дуга Энгельбарта из Стэнфордского научно-исследовательского института, а также разработчикам пилотажных симуляторов из НАСА.

Как-то раз я взгромоздил здоровенный старый ЭЛТ-монитор на стол в слабо освещенной закусочной, где подавали димсамы, в переулке рядом со Стэнфордским университетом. Разумеется, я хотел показать Moondust. (Не помню, как называлось это место, но если кто-то захочет выяснить, то это там добавляли миндальное масло в клецки с креветками, и все об этом говорили.)

Посетители закусочной в то время продолжали создавать компании вроде Pixar и Sun. Moondust стала среди них хитом, и меня начали доставать.

– Как ты это сделал? Пиксели сменяются по всему экрану одновременно.

– Применяю к этим смещающимся маскам сжатую таблицу перекодировки…

– Стой! Не говори им, как ты это делаешь!

– А я думал, что этика хакеров подразумевает, что любым кодом надо делиться.

– Ну да, если это поможет сбросить плохую, но сильную старую власть. Но это твоя собственная работа.

– Даже не знаю, что делать.

– Ну все равно ты теперь один из нас.

Это «один из нас» они сказали с теми же хрюкающими интонациями, что и в фильме «Уродцы».

Культура кода

Однако наш мир был создан не для нас. Мы все еще были чуждыми ему.

У нас уже появилась своя элита, но по большей части Долина оставалась грязной и угнетающей. Вся Америка начиная с 1970-х годов была покрыта грязью. Проржавевшие указатели, на которых местами перегорели мигающие лампочки, обещали живые секс-шоу к северу от Менло-Парк, а по углам кучковались навязчивые проститутки.

И все же мы собирались там. Нам было необходимо держаться вместе. Интернета еще не существовало, а нам был нужен эффект сети.

Помню, как мы играли в бильярд в неуютном дешевом баре на Эль Камино Реаль, главной улице Пало-Альто, и думали, что хакер в этом городе похож на бильярдный шар, который катится в лузу, когда другой шар хорошенько подтолкнет его в нужном направлении. Мы вращались на одном месте в своем новом доме, но энергия нашего вращения передавалась дальше, изменяя весь остальной мир.

Мы писали код всю ночь и весь следующий день, пока мозг не усваивал большую абстрактную структуру и не доводил ее до совершенства. Наш опыт тех лет сильно отличается от опыта современных программистов, потому что в наше время приходилось работать непосредственно с чипом, чтобы достичь приличной степени эффективности. Это значило, что вы работали не с языками, инструментами или библиотеками, которые написали другие программисты.

Все, что имело значение, было новым и придумывалось целиком и полностью тобой самим. Ты сам был абстрактным исследователем на пороге неизведанных земель. Если ты хотел, чтобы на экране компьютера появился круг, нужно было найти способ написать для круга код, работающий так быстро, чтобы это имело значение. Я помню, как вместе с Биллом Аткинсоном, писавшим код для графических аспектов первого Macintosh, мы встречались с легендарным гуру алгоритмов из Стэнфорда Доном Кнутом и представляли ему новые способы рисования кругов. Это было примерно, как визит к Папе Римскому от программирования.

Толкни что угодно достаточно далеко, и оно изменится. Этот принцип применим даже к компьютерам. В самом центре опыта программирования, когда действуешь на высочайшем уровне совершенства, снова сталкиваешься с загадочным ощущением мира, не похожего на код.

Существует – или, по крайней мере, существовало – поразительное глубинное ощущение, что твой код правильный. Это чувство совершенно невероятное и почти мессианское. Мы говорили о нем, немного смущаясь, глубоко пряча мистицизм, окружая его броней рациональности.

И каждый раз, когда у меня возникало это чувство, код, в котором я сомневался, оказывался безошибочным. Это был странный момент, почти откровение свыше, которое снисходило крайне редко.

Этот опыт кульминации программирования теперь еще более неуловим, ведь современные программы пишут разные люди. Новые программы любой важности обычно создаются командами, и когда они работают, они распределяются словно мох, которым поросли мириады ранее существовавших программных структур, запущенных даже не на одном конкретном компьютере, а на разных соединенных между собой компьютерах в разных уголках мира, местоположение которых не определено. Можно не знать ничего о программе и тестировать ее, как только что открытое природное явление. Еще одна привязка к старому миру, где не пользуются интуицией.

В любом случае несколько дней сосредоточенности сменялись сном, в который ты проваливался, как в мягкое море, часто даже не раздеваясь, и тогда можно было выглянуть наружу и увидеть других людей, но все они были заняты тем же самым. Мы выглядели друг для друга как фрагменты кода. Мы говорили о мире так, словно это была незаконченная головоломка, которую мы изобретали.

Жаль, что я не помню по именам всех своих самых первых друзей из Долины. Но, по крайней мере, помню разговоры.

– Я сохранил данные по всем суши-барам, так что можно выбрать оптимальный.

– Я тоже.

– А временную отметку проставили? Тогда можно использовать байесовский метод, чтобы сопоставить данные.

Это средство взаимодействия с миром до сих пор записывалось на бумаге! Мы носили с собой записные книжки и карандаши. Хакеры носили свои блокноты в небольших псевдометаллических чехлах, как будто это были портативные цифровые устройства будущего. Многие из них были карманными, крепились на ремень или запястье. Закончив расчеты, мы шли есть суши, а потом снова писали код.

После того как целый день писал код, ты видишь его во сне; и думаешь, что весь мир – это код. Скотт Розенберг написал книгу «Сны о коде» («Dreaming in Code»), в которой подробно расписал мой опыт, когда я видел код во сне, то есть буквально сны о коде. Проснувшись, понимаешь, что во сне писал код, программировал события, которые происходили вокруг тебя во сне. Цикл чьего-то сердцебиения.

Глава 9
Встречи с неизведанным

Принципиальная ошибка

Было здорово найти общий язык с другими хакерами, но на самом деле я так и не вписался в их компанию. В большинстве своем они придерживались иных взглядов на основы реальности, как и на то, что значит быть личностью, чем у меня. С каждым днем я отдалялся от них все больше.

Зарождалась новая философия, и я в нее не верил. Для меня мир не был кодом, во всяком случае тем кодом, который известен нам в программировании. И люди не были для меня лишь фрагментами кода, а цель жизни состояла не в оптимизации реальности.

Моя жизнь разрывалась между крайностями – амбициями и недосыпом. Меня одолевали противоречивые чувства. Новый образ мыслей не просто мне досаждал; от него хотелось кричать.

Но я готов был спорить.

– Реальный мир – море загадок; мы столпились на крошечном островке, освещенном наукой и искусством. Нам не известно, есть ли у океана пределы. Нам не известно, какую его часть мы видим. Мы не понимаем, каково наше место в нем.

– Ты говоришь, как кто-то из Marin.

– Ты считаешь это оскорблением?

– Да.

– Ты неправ, я не похож на кого-то из Marin. Они верят в то, чему нет доказательств. Вроде астрологии.

– Э-э-э… может, тебе никто не сказал, но секс тебе тут не обломится вообще никогда, если будешь проезжаться насчет астрологии.

– Я знаю женщин, которые не верят в астрологию!

– А ты с ними спишь?

– Да, с одной.

– Да ну!

– Слушай, я говорю как раз о том, что нужно доказать право на существование точки зрения.

– По этим меркам астрология, на мой взгляд, вполне имеет право на существование. – Он фыркнул[43]43
  Хакерская культура в то время была более или менее подвидом культуры хиппи, и хиппи часто считали себя заинтересованной стороной.
  Например, были хакеры, которые считали, что секс должен быть «бесплатным», как компьютерные программы или воздух. Вот девиз одной коммуны хиппи-технарей из Сан-Франциско, в которую все мы наведывались: «Каждый имеет право на воздух, воду, секс, пищу и образование в достаточном количестве». Его смысл в те времена был скромным – почти аскетичным – всего лишь «достаточно», а не в избытке, так что вполне приемлемо для широкого распространения. Стабильное право на секс внутри коммуны. Что математически означало и сексуальные обязательства.
  Зачем я вообще взялся спорить?
  – Если на то пошло, то какой мужчина или какая женщина не захочет «достаточно» секса с чьей-то еще точки зрения?
  – Тебя волнует несуществующая проблема. Все уравновешивается.
  – А если нет?
  Я спорил на эту тему с калифорнийскими утопистами любого толка – либертарианцами, социалистами, идеалистами искусственного интеллекта. Все они не учитывали возможность, что кто-то может не вписываться в «идеальную» схему в отношении хоть секса, хоть чего угодно еще. – Прим. авт.


[Закрыть]. – Чем вообще сознание отличается от астрологии? И в то, и в другое веришь, потому что хочешь верить.

– Я его ощущаю. А ты?

– А что, если я скажу, что нет?

– Ну тогда ты какой-нибудь суперзануда, профессор философии. Займись этим вместо программирования.

– По крайней мере, ты не обозвал меня снова «незрелым уничтожителем тайны». Откуда ты знаешь, что твое предположительное ощущение сознания не иллюзия?

– Сознание – определенно единственная вещь, которая настолько же реальна, насколько иллюзорна. Иллюзии опираются на сознание!

– Но тогда сознание не часть науки. Что-то вроде обособленного набора одноэлементных множеств, который не имеет никакого значения. Зачем вообще обращать на него внимание?

– Допустим, что тайна – то, благодаря чему мы становимся проницательными и честными. Без нее не было бы научного метода. Вместо него мы бы только писали код, а потом, в добавление к этому коду, все новый и новый код. Наша наука – настоящее противостояние тайне, равно как и искусство. Тайна с нами повсюду и в любой момент. Реальность абсолютно невозможно измерить, описать и довести до совершенства. Сознание – отличный способ это обнаружить. Предположение о том, что оно существует, укрепляет позиции науки.

Теперь я понимаю, что раздражал собеседника тем, что разболтался, как профессор на лекции, когда надо было быстро доедать суши и возвращаться к работе над единственным, что имело значение, – кодом.

Мамочка по найму

Обычно хакеры были молодыми парнями, чаще всего озабоченными вопросами секса, но все же достаточно милыми. Они часто пытались завести отношения, но этому мешал наш фанатизм. Мы ориентировались на совершенно новое восприятие жизни, вероятно, под влиянием технокультуры, и это осложняло отношения с девушками.

– Она хочет, чтобы мы занимались домом вместе, но возиться по хозяйству глупо. Кому какое дело, поглажена ли наша одежда? Всего через несколько лет гладить белье будут роботы. А может, мы запрограммируем ДНК и придумаем бактерии, каждый день производящие новую одежду, которая не мнется, или что-то в таком роде. Зачем мучиться, если нужно подождать всего несколько лет и проблема решится сама?

Двадцатое определение VR: похожа на осознанное сновидение за исключением того, что а) в одном и том же событии могут участвовать несколько людей, б) виртуальная реальность проигрывает в качестве и в) приходится писать программу виртуальной реальности, чтобы контролировать ее. При этом самые лучшие сновидения – те, которые не пытаешься контролировать. Даже Стивен Лаберж стремится к тому, чтобы большая часть его сновидений была неосознанной, потому что именно в свободных сновидениях мозг обновляется и удивляет сам себя.

В самом начале моего приезда все раз за разом упоминали компанию, которая называлась «Мамочка по найму». Как они нашли эту компанию? Ведь ее не было в телефонном справочнике, а интернета еще не существовало[44]44
  Поиск по запросу «мама по найму» в 2016 году выдал объявления об услугах нянь, сиделок и гувернанток. Насколько мне известно, ни одна из этих компаний не связана с ассортиментом подобных услуг в 1980-е годы. В нашу эпоху текстового поиска любое наименование чего бы то ни было используется кем-то с какой-то определенной целью. – Прим. авт.


[Закрыть].

Помню, как мы говорили об этом в компании длинноволосых юнцов-хакеров, засев в своем любимом крошечном ресторанчике «Хунань», где постоянно собирались математики. Там можно было встретить Пала Эрдёша, легендарного математика-путешественника, сосредоточенно сидевшего в странном неярком свете, сочившемся от неоновых вывесок за окном. Некоторые хакеры выпендривались и делали заказы на китайском, но у них так и не получалось произвести впечатление на официанта. Не важно.

– Знаю парня, который пользуется их услугами. Это вообще не про секс. К нему приходят тетки средних лет, обстирывают его, за покупками ходят, говорят, что ему надеть, слушают его нытье, еду приносят поздно вечером, и все такое. Подвозят его, когда он так устанет работать с кодом, что сам не может вести машину. Говорит, что стал работать в десять раз продуктивнее.

Один маленький хакер в огромных, наверное даже больше его головы, очках, спросил: «Ну ладно, ладно, а как найти этого чувака? Повторяю, КАК, КАК, КАК?» «Мамочка по найму» стала реальной с тех пор, как о ней заговорили, однако не было никаких доказательств существования компании, и никакой реальной возможности ее найти. Загадка переросла в навязчивую идею.

Я разозлился. Эти люди не теряли родную мать. Сама эта идея оскорбляла самое ценное в моей жизни. Мою драгоценную тьму. Так что часто, когда речь заходила о «Мамочке по найму», я бесился.

– Да постирай ты, блин, сам. Или вообще не стирай. Нам по-фигу, стираешь ты белье или нет. Твой код от этого будет не лучше и не хуже.

Ой.

– Да ты ничего не понимаешь. – Старое, как мир, пренебрежение. – «Мамочка по найму» делает все в реале, пока ты пишешь код. Представь, что тебя освободили.

– Да мы только зря время теряем с тех пор, как все помешались на этой «Мамочке по найму». Как она может что-то оптимизировать?

– Вот именно! Когда-нибудь станет возможно подключать компьютеры друг к другу, и мы будем носить с собой маленькие компьютеры, соединенные с помощью радиосвязи. Можно будет сказать в микрофон: «Мне нужна мамочка по вызову». И готово!

Самой технологии еще не существовало, но уже формулировались концепции и велись споры.

Кто-то еще предложил:

– Стойте, а зачем нанимать живых людей? А не лучше ли, чтобы всей этой работой занимался искусственный интеллект, ну там робот какой-нибудь?

– Ну да, но ты не догоняешь. Человека можно нанять в качестве мамочки по вызову уже сейчас, а для того, чтобы создать искинов и роботов, нужно время.

– Нет, искин будет функционировать самое большее через три года.

Напоминаю, этот разговор состоялся в самом начале 1980-х годов.

– Ну пусть так, но год не имеет значения. Мы будем нанимать живых людей, которым надо подзаработать, но ровно пока нам это нужно; не важно, как долго это продлится.

– Но скоро уже будет готов искин. Зачем вообще себе этим голову морочить?

– Спокойно, это всего лишь план про запас.

– Но меня это правда волнует. Искин уже практически изобрели.

– Слушай, мы не собираемся платить живым людям много денег.

– Лучше вообще никому не платить!

В ходе этого разговора и зародился тот интернет, каким его сейчас знает большинство людей.

– Кто бы ни владел «Мамочкой по найму», когда компьютеры можно будет подключать друг к другу, он захватит мир!

– Да. Так что лучше бы это были мы.

– А если у нас не получится?

– Получится.