Текст книги "Молчаливые боги. Мастер печали"

Глава 19

Аннев не отрываясь глядел на свой магический протез.

Содар хмурился, а его бледность выдавала тревогу.

– Погоди отчаиваться, Аннев. Сначала попробуй его снять.

Его голос прозвучал бодро, но Аннев уловил в нем нервные нотки.

– Посмотрим – вдруг все не так уж и плохо, – сказал старик.

Аннев смахнул слезы и поднял взгляд на своего наставника. В душе забрезжил робкий лучик надежды. Может, Содар прав? Аннев коснулся серебристых пластин – теплые и гладкие, они не походили на мягкую кожу. Это был очень странный, словно из какого-то другого мира, материал, но сейчас его происхождение волновало Аннева меньше всего. Он схватился за основание протеза и сосредоточился.

Он почти никогда не снимал протез – попасться кому-нибудь на глаза с одной рукой значило бы подписать себе смертный приговор, – всего три или четыре раза за всю жизнь. Но с последнего случая прошло уже много лет, и Аннев испугался: что, если магия не сработает? Однако тут же прогнал страх прочь. Все эти годы рука служила ему безотказно, это ведь не какой-нибудь магический жезл или бездонный мешок.

Нужно просто снять ее.

Едва он принял это решение, как рука издала почти неслышный свистящий звук, а через мгновение упала на пол.

Содар сжал его плечо и кивнул:

– Я должен был это предвидеть. Прости. Артефакт уже стар, его магия не столь сильна, как прежде. Ты ведь носишь его с самого рождения.

Аннев поднял руку. Выглядела она совершенно целой, не считая лилового пятна у основания. А пока он осматривал артефакт, тот начал исцелять сам себя: медные нити оплели синяк, который побледнел и вскоре вовсе исчез, а потом стали закручиваться, меняя цвет на серебряный и золотой. Серебристая поверхность потемнела, скрыв от глаз таинственные процессы, протекающие внутри, и вскоре рука вновь предстала точно такой же, как прежде.

– Я думал, потерять силу могут только заклинания – но артефакты? Разве они не должны работать вечно?

Содар пожал плечами:

– Таких очень мало. Время не властно лишь над лучшими из лучших.

Он протянул руку и ощупал протез.

– Но в этом магической мощи еще предостаточно, я чувствую. Полагаю, дело в том, что, пока артефакт исцеляет себя, он не способен сохранять внешний вид. Поэтому маскировка вернулась только сейчас. – Он бросил взгляд на руку Аннева. – Кстати, о маскировке. Где перчатка иллюзии?

– Фин с дружками ее порвали, – признался Аннев, вспыхнув от стыда. – Я собрал куски, но…

Он вынул из кармана несколько грязных истрепанных обрывков и отдал Содару.

– Ясно.

Полотно иллюзии священник выкрал из Проклятого хранилища почти двадцать лет назад – это оказалась на редкость успешная вылазка, из которой Содар вернулся еще с двумя трофеями: протезом для Аннева и своим обожаемым бездонным мешком. Однако рулон волшебной ткани уже закончился, и все, что у них осталось, – это старые, заношенные до дыр перчатки Аннева да ворох мелких лоскутов.

Аннев понял, что старик думает о том же. Пусть он больше ни слова не произнес о случившемся, его молчание было красноречивее любых слов. Он спрятал обрывки в карман и пригладил усы и бороду. Серые глаза задумчиво глядели в пустоту.

Аннев тем временем, впервые в жизни, внимательно рассматривал свою левую руку – точнее, гладкую округлую культю, которая заканчивалась на середине предплечья. Раньше у него не хватало на это смелости: стоило ему снять протез, как его тут же охватывал приступ необъяснимой паники и становилось трудно дышать.

Из-за этого уродства – которое все считают проклятием – его попросту забьют камнями. Аннев ненавидел свою руку. Пусть за все эти годы она ни разу не причинила ему беспокойства, но постоянно напоминала ему, что его жизнь висит на волоске. Один неверный шаг – и случится беда. Дыхание вновь перехватило, будто горло сдавили чьи-то невидимые пальцы, и Аннев поспешно отвел глаза.

Он встал, сделал глубокий вдох и, прижав основание протеза к культе, пожелал, чтобы магия подействовала. В руке началось знакомое покалывание, обе конечности, своя и искусственная, слились воедино, и серебристый протез принял цвет кожи. Аннев пошевелил пальцами, сжал кулак и посмотрел на Содара: старик улыбался во весь рот.

– Вот видишь – ты все-таки умеешь пользоваться магией.

Аннев покачал головой.

– Мы уже это обсуждали. Рука – это совсем другое дело.

И, не дав Содару возразить, заговорил об ином:

– Когда я решил, что рука сломана… то подумал, что нам придется бежать из Шаенбалу. И что я никогда не стану аватаром. Никогда…

«…не увижу Маюн», – чуть не сорвалось с языка, но Аннев вовремя спохватился.

– Думал, моя жизнь кончена.

– Тайны хранить нелегко, – произнес Содар. – Даже те, что давно уже стали частью тебя самого. Никогда не знаешь, как их воспримут люди…

Он положил руку Анневу на плечо и заглянул мальчику в глаза:

– …и что сказать… когда тайна им уже известна.

Аннев кивнул – и вдруг внутри у него что-то ухнуло.

– Так ты… ты знал! Знал, что я видел тебя с Арнором!

Содар улыбнулся:

– В Чаще ты отлично потрудился, не оставив после себя следов. Однако из-за травмы двигался слишком медленно. А еще ты кое-что забыл. – Содар прищелкнул пальцами. – Я владею магией.

И снова Аннев почувствовал, как в нем закипает гнев.

– Зачем тогда было притворяться? Почему ты просто не признался…

– Что знаю о твоей слежке?

Аннев кинул. Содар развел руками:

– Сначала я хотел выяснить, многое ли тебе удалось услышать. Видя, как ты расстроен, я понял, что достаточно, – и стал ждать, когда ты начнешь задавать вопросы. Наверное, это было слишком эгоистично с моей стороны.

Аннев молчал, опасаясь, как бы ненароком не ляпнуть такое, о чем потом пожалеет.

Священник подошел к крылечку и сел на ступеньку.

– Вероятно, ты считаешь, что я не был с тобой до конца честен.

– Ты мне лгал, Содар.

В глазах священника читалось сочувствие.

– Это была ложь во спасение. Правда иногда слишком… запутана. И болезненна. Она может лечь тяжким бременем на плечи. А тебе и без того приходится несладко: изнурительные тренировки, аватары, сживающие тебя со свету, домашняя рутина – не говоря уже об уроках со старым изворотливым священником.

– Еще каким изворотливым.

Содар отвесил шутливый поклон, но, когда поднял голову, лицо его вновь хранило серьезное выражение.

– Я говорю о том, что тебе хватает и собственных тайн: твоя рука, способности к магии…

– Да нет у меня никаких способностей! – перебил Аннев.

Однако старик, предвидевший это, поднял руку, призывая его дослушать.

– Тайны эти опасны. Ни к чему тебе хранить еще и мои.

Аннев тряхнул головой, выступая вперед:

– Это нечестно. Ты обо мне знаешь все, а я о тебе – почти ничего.

– Так уж и все?

Тут Аннев вспомнил о сумеречном омуте, о красно-золотой перчатке, о кольце, которое собирался подарить Маюн после Испытания суда…

– Но я понимаю, о чем ты, – продолжил Содар. – Возможно, моя осмотрительность завела меня слишком далеко и я сделался чересчур скрытен. Так давай же это исправим. Что ты хочешь узнать?

Поразмыслив немного, Аннев ответил:

– Почему ты такой быстрый? И откуда в тебе такая сила? Не верю, что все это благодаря одним тренировкам.

Содар улыбнулся:

– Ты по-прежнему думаешь, что дело тут в магии.

Аннев кивнул.

– Что ж, ты не слишком далек от истины. Когда-то давным-давно я получил благословение, даровавшее мне величайшую подвижность ума и тела: я не устаю, в отличие от обычных людей, а тело мое с необычайной быстротой откликается на все мои приказы. Это благословение всегда со мной.

– Вот почему Арнор называл тебя вечным?

– Ты и это расслышал?

Аннев снова кивнул, и Содар протяжно вздохнул:

– Отчасти, но все это гораздо сложнее. Здесь замешана терранская магия и еще кое-что, чего я сам до сих пор не до конца понимаю. А наше с Арнором дело… о нем я пока не готов тебе рассказать.

Анневу стало обидно. Его вновь охватило ощущение, которое он испытал, лежа на ветке дерева в Чаще.

– Это как-то связано со мной, да? Ты сказал Арнору, что не можешь помочь ордену из-за меня. Якобы ты должен обо мне заботиться.

– Так и есть, но почему – этого я тебе объяснить не могу. По крайней мере, сейчас. Как я и сказал, это мое бремя, мое и ничье больше.

– Но, Содар! Ты ведь просишь меня доверять тебе – как другу или отцу! Но друг общался бы со мной на равных, а отец… – Аннев задохнулся, его звонкий голос стал тихим, почти превратившись в шепот: – Отец не стал бы говорить, что я для него – всего лишь бремя.

Содар поднялся и порывисто его обнял:

– Если когда-нибудь я и давал понять, что ты мне в тягость, то лишь потому, что отец из меня никудышный. Я всеми силами пытался заполнить эту пустоту – но делал это вовсе не из-за чувства вины или понятия долга. Просто я верю в тебя, мальчик. Больше, чем ты сам в себя веришь. И каждый день приносит мне новые доказательства, что я прав.

Некоторое время Аннев стоял словно каменный, сопротивляясь этому внезапному порыву нежности. Но он знал, что старик говорит искренне, что действительно любит его и готов защищать до последнего вздоха, – и сердце его начало смягчаться.

– А ты расскажешь мне о своем прошлом? – спросил Аннев, чувствуя себя все еще уязвленным. – О своей миссии? И обо мне?

Священник еще крепче прижал его к себе:

– Я уже поведал тебе обо всем, что тебе нужно знать. Пока… – Содар прерывисто вздохнул. – Просто будь мальчиком, Аннев. Наслаждайся последними остатками твоего детства. Придет завтрашний день – и отнимет то, что сегодня мы принимаем как должное и совсем не ценим.

– Но ведь остальное ты мне тоже расскажешь? – Прижавшись к груди старика, Аннев слышал, как бьется его сердце. – Когда-нибудь?

– Обязательно. Но не о моем прошлом, а о войне, бушующей в мире за пределами нашей деревни.

Анневу по-прежнему было не по себе из-за всех этих тайн, но теперь он немного успокоился, убежденный в том, что рано или поздно старик его посвятит хотя бы в некоторые из них. Всему свое время.

– Договорились.

– Вот и хорошо. – Старик снова с силой его обнял. – А теперь приберем здесь – и пообедаем.

Аннев кивнул и направился туда, где лежали его топор и меч. Подобрав оружие, он вдруг снова вспомнил о своем волшебном протезе.

– Если честно, – сказал он Содару, подходя к стойке с оружием, – я до сих пор почти ничего не знаю о магии. Даже об этих артефактах, за которыми нас отправляет Академия. Древние говорят нам только о том, как определить, волшебная вещь или нет, и совсем ничего о том, почему они вообще были созданы и как устроены.

– Полагаю, древние и сами не помнят то немногое, что известно об артефактах, – ответил Содар, относя на место убойное бревно. – Учение древних зиждется на их страхах и предрассудках, тогда как существует научное объяснение магии. Магия не менее осязаема, чем искусство и красота; равно как и они, она являет собою лишь одну из множества граней великой, всеобъемлющей «истины». И точно так же, как и любая из них, достойна подробного изучения. – Он поставил бревно в угол, к копьям и дротикам. – Итак, что тебя интересует?

Аннев поднял левую руку.

– Раньше я думал, что владыка крови создал этот артефакт для себя. Но рука меняет размер и цвет, подстраиваясь под своего хозяина – не важно, взрослый это или младенец. Получается, в ней с самого начала была заложена способность расти вместе со своим владельцем… но почему? Ведь сыны Кеоса никому не помогают.

Содар рассмеялся:

– Это вам в Академии сказали? На протяжении первого и второго веков мир не знал народа трудолюбивее, чем терранцы.

Они направились в кухню.

– Говоря откровенно, я считаю, – продолжал старик, – это был подарок дорогому человеку, и создал его не владыка крови, а, скорее всего, какой-нибудь мастер артефактов, такой как Урран.

– Хорошо, – согласился идущий позади него Аннев, – но ведь это произошло давным-давно. Может, раньше терранцы и были добры, но сейчас-то они – воплощение зла.

– Ну да. Точно так же, как давным-давно калеки были самыми обычными людьми, а теперь все они как один поклоняются Кеосу. А как же вы со Шраоном?

Щеки Аннева вспыхнули от стыда: да ведь он сейчас говорит совсем как Маюн! Он остановился у ступенек и потер левый локоть.

– Ты прав. Мастера и древние только и твердят о том, что калеки – зло и магия – зло, а мне так хочется сказать им – доказать им! – что все это глупости.

Он опустил голову. Все же его тайна – тяжелая ноша, и сейчас он почти физически ощущал эту тяжесть.

– Иногда я жалею, что не могу открыться людям. Дать им собственными глазами увидеть истину. Так надоело лгать, притворяться, что я не то… не тот, кто я есть на самом деле.

– И кому ты хотел бы открыться?

«Маюн!» – прозвучал в голове немедленный ответ, но вслед за ним в памяти всплыли ее гадкие слова, и Аннев тут же прогнал эту мысль. Его сердце говорило ему, что слова эти не ее – она лишь слепо вторит отцу, но разум требовал доказательств. Изменит ли она мнение, если Аннев раскроет ей свою тайну?

– Аватарам, – сказал он наконец, когда почувствовал, что пауза чересчур затянулась. – Может, они перестали бы ко мне цепляться. Жителям деревни. Они вечно сплетничают об илюмитах, кеокумах, о людях с внешними изъянами – это, мол, Кеос так метит своих порочных детей… Я показал бы им, что они заблуждаются. Ведь я – не зло, не сын Кеоса. Может, и остальные тоже.

Содар приобнял его за плечи, пока они вместе поднимались по ступенькам на кухню.

– Ты полон благих намерений, мальчик, но вспомни, как они относятся к Шраону. Он замечательный человек, добрый и великодушный, однако никому нет до этого дела – вся деревня в голос клянет и его самого, и его работу. Если кто-то из жителей прознает о твоей руке, то тут же побежит к древним, а потом вместе с остальными станет бросать в тебя камни, пока ты не испустишь дух. – Тут Содар остановился и, глядя Анневу в глаза, произнес, чеканя каждое слово: – Ты никому не выдашь своей тайны. Никому и никогда.

Аннев чуть заметно кивнул:

– Хорошо.

Содар сжал его плечи, а потом распахнул дверь на кухню.

– Что скажешь, если сначала мы перекусим, а потом я отдам тебе твои подарки?

Аннев развернулся и удивленно посмотрел на старика:

– Подарки? Так я получу несколько?

– Возможно, если как следует поторопишься.

И Аннев со всех ног бросился в дом.

Глава 20

Аннев и Содар, склонив голову, сидели за столом. Перед каждым стояла миска с остывшей едой. На кухне царило молчание. Аннев приподнял голову и, чуть-чуть приоткрыв один глаз, уставился на Содара.

– Твоя очередь, Аннев, – сказал тот, не шевельнувшись.

Мальчик снова опустил голову и прочел молитву, вознося хвалу Одару за то, что послал им эту скромную пищу. А закончив, схватил ложку и зачерпнул густого месива из миски.

– Ненавижу холодную овсянку, – проворчал он и отправил в рот вторую ложку, до краев полную каши. – А мясо будет?

– Нет. Арнор застал меня врасплох – я ничего не успел приготовить.

Содар провел ложкой по вязкой поверхности каши и что-то прошептал. Над миской тут же взвилась струйка пара, и по кухне разлился аромат имбиря и мускатного ореха.

– Эй! – крикнул Аннев, тыча пальцем в пар. – А почему ты мою не подогрел?

Содар пожал плечами:

– Ты и сам можешь. Глиф ты знаешь, и слова силы тебе известны. Так что если хочешь горячую еду – сам ее и разогрей.

– Но я же не умею…

– Нет, – прервал его Содар и наставил на него ложку. – Умеешь.

Аннев закатил глаза: что толку с тобой спорить? Однако, убедившись, что Содар занят содержимым своей миски, быстренько начертил на каше глиф. Пару секунд он глядел на руну, размышляя, стоит сделать линии глубже или нет и хватит ли в каше воды, чтобы магия сработала.

– Тисайч, – прошептал он древнее имя руны и, зачерпнув немного овсянки, попробовал, что получилось…

Горячее каша не стала.

«Тоже мне сюрприз».

Опустошив миску за пару минут, юноша с грохотом поставил ее на стол и воскликнул:

– Ну что? Где мои подарки?

Содар, соскребая остатки каши со стенок миски, наставительно поднял палец:

– Сначала помой посуду.

И, облизав ложку, положил ее в миску, которую поставил в пустую миску Аннева. Аннев страдальчески застонал, но все же послушно сгреб посуду со стола и понес на улицу. Он помыл чашки и ложки в корыте за сараем и, вернувшись на кухню, обнаружил Содара на прежнем месте.

Стол, однако, на сей раз покрывала красная скатерть с золотыми узорами. Аннев вздрогнул, когда разобрал на ней изображение феникса. Он тут же вспомнил о перчатке, которую сшила ему Маюн и которую он прятал в кармане туники, рядом с отмычками. В некоторых местах скатерть топорщилась, как если бы под ней лежали какие-то плоские предметы.

– Это же феникс, – выдохнул Аннев, пораженный таким совпадением.

– Это герб рыцаря Гальциона по имени Бреатанас. Говорят, при одном виде его стяга враги обращались в бегство. От его имени образовано и твое.

Аннев внимательно разглядывал феникса, поражаясь его сходству с птицей, вышитой на перчатке Маюн.

– Бреатанас – дитя богов? Он был далта?

– Почему ты спрашиваешь?

– Древний Бенифью говорил, что на стенах Академии вырезаны лица нескольких далта. Среди прочих он назвал и Бреатанаса.

– Да, он был далта, – медленно произнес Содар. – Но его род был стерт с лица земли вскоре после того, как умолкли боги.

Аннев еще несколько секунд не сводил восхищенных глаз с флага.

– Точно! – Он поднял взгляд на Содара, кое-что вспомнив. – Это случилось после того, как у богов украли их оружие.

– Диамаги, а не оружие, – поправил Содар. – Впрочем, легендарные артефакты – флейта, посох и молот – действительно использовались в качестве такового. Это были инструменты, и, как и любые инструменты, они могли служить и для созидания, и для разрушения. Ну, довольно об этом. Ты ведь уже заждался.

И с этими словами сдернул флаг со стола.

Взору Аннева предстало два изумительных предмета. Первый – топор, лезвие которого скрывалось в чехле из сыромятной кожи, второй – короткий меч в изысканных серебряных ножнах и рукоятью с бледно-голубой обмоткой. Аннев схватил меч и вынул его из ножен.

– Содар! Он потрясающий! Но как… где ты его достал?

– Это был мой меч. Подарок старого друга. А теперь я дарю его тебе.

Аннев провел большим пальцем по кромке лезвия – и не нашел ни единой шероховатости, она оказалась идеально гладкая и даже как будто закругленная.

– Твой славный клинок совсем затупился, Содар.

Старик громко рассмеялся:

– Во-первых, его имя Милость, и он отныне твой. А во-вторых, он и должен быть тупым.

Аннев сунул клинок обратно в ножны.

– То есть он тренировочный?

– Отчасти.

Содар взял меч и, размотав бледно-голубой шнур, показал Анневу рукоятку. В стальную поверхность был врезан загадочный символ, напоминающий букву «У», только лежащую на боку, а три ее линии, извиваясь, тянулись наверх, словно жуткие когти.

– Это глиф, – сказал Аннев. – Он означает… «острый воздух»?

Содар кивнул:

– Это даритский священный символ.

Он снова тщательно обмотал рукоять шнуром.

– И это, Аннев, самый настоящий артефакт.

Глаза Аннева изумленно расширились.

– Как моя рука?

Старик снова кивнул.

– Но… хранить артефакты запрещено. Вещи, обладающие магической силой, должны находиться в Академии, в Хранилище.

Содар замахал руками, призывая его помолчать.

– Поэтому он будет твоим при условии, что ты никому о нем не расскажешь.

– Еще один секрет?

Старик качнул головой.

Глаза Аннева, горевшие от возбуждения, тут же потухли.

– Подарок, который нужно прятать ото всех. Как и мою руку.

Содар нахмурился:

– Из-за твоей руки тебя убьют, Аннев. А меч и топор не будут лежать без дела – они пригодятся тебе на тренировках. Кто знает, быть может, когда-нибудь ты покинешь Шаенбалу, и тогда прятать их больше не придется.

Аннев взял у Содара меч.

– Значит, ты назвал его Милость?

Содар кивнул.

– И как он работает?

– Вынь его. И если не хочешь лишиться отличных ножен – всегда вынимай, прежде чем пробуждать его магическую силу.

Аннев снова извлек клинок, на сей раз с опаской.

– Теперь сосредоточься на символе, выбитом на рукояти. И представь лезвие идеально острым. Чем четче образ, тем острее твой меч.

Аннев недоверчиво приподнял бровь:

– Это такой хитрый способ снова испытать мои способности?

Содар засмеялся:

– Просто попробуй.

Аннев пожал плечами и уставился на меч. Через несколько секунд напряженного вглядывания в клинок он посмотрел на Содара:

– А как проверить, получилось или нет?

– Водить пальцем по лезвию точно не стоит. Я обычно ощущаю, что запас моего кваира истощился. Появляется жажда или недостаток кислорода, как если бы я забыл вовремя сделать вдох.

Аннев кивнул, решив, что все понял, и священник положил на край стола хворостину.

– Разруби эту ветку.

Аннев, держа меч обеими руками, приблизился к столу. Осмотрев хворостину – длиною в фут, в толщину она не достигала и дюйма, – он с размаху ударил по выступающему концу ветки мечом. Второй конец хворостины подпрыгнул, и палка упала со стола на утрамбованный земляной пол.

Юноша бросил гневный взгляд на старика, который, прикрыв рот ладонью, изо всех сил старался сохранить серьезное выражение лица.

– По-твоему, это смешно?

Содар убрал руку, но на губах его по-прежнему играла улыбка.

– Это же артефакт, Аннев.

– Я знаю.

– Знать-то знаешь, вот только обращаешься с ним как с обычным мечом, а это не дело. Артефакт выполнен именно в такой форме затем, чтобы владельцу было проще представить себе его назначение. Милость мог бы иметь вид жезла, но тонкий плоский предмет – как клинок, например, – помогает вообразить острое лезвие куда лучше.

Содар поднял хворостину и снова положил ее на стол.

– Попробуй еще раз, но не пытайся разрубить ее, как клинком. Представь воздух, что окружает лезвие, и постарайся увидеть, как он рассекает дерево.

Аннев недовольно нахмурился, однако спорить не стал и прижал лезвие меча к ветке.

«Острый воздух… Но как может быть острым то, что не имеет формы?..»

Он снова полоснул мечом по хворостине – но ничего не произошло. Аннев поднял взгляд на Содара; лицо юноши было мрачнее тучи.

– Это попросту глупо.

На сей раз Содар и не думал смеяться.

– Попробуй одновременно с этим произнести имя глифа. Оно звучит так: géaraer.

– А сразу нельзя было сказать?

Содар покачал головой:

– Само по себе проговаривание глифов ни к чему не приводит. Мы используем глифы лишь для того, чтобы сформировать намерение, но для даритской магии необходимы два компонента – кваир и слова. Кваир исходит изнутри – ты наполняешь заклинание своим воздухом или водой, а слова либо произносятся вслух, либо ты держишь их в уме – иначе говоря, формируешь мысль.

– Но ты всегда их произносишь.

– Да, потому что слова подобны воде. Изливаясь из уст, они принимают форму сосуда, в который ты их направляешь, и потому они надежны. С мыслью же все наоборот. Мысли подобны воздуху… они переменчивы и вечно норовят улететь. Но стоит понимать, что слова, произнесенные вслух, начинаются с мысли, поэтому слово и мысль суть одно и то же, как кваир есть и воздух, и вода.

– Небесная влага, – понял наконец Аннев. – Значит, сначала я создаю слова в своем сознании, а потом придаю им форму, произнося их.

– Что-то в этом роде. Но не забывай: магия – это и наука, и искусство. Правила определяют форму, но все остальное определяет твое чутье.

Аннев сосредоточился, вызывая в уме нужное слово, а затем снова приставил лезвие к ветке и взглянул на Содара. Старик кивнул.

– Géaraer! – Аннев провел мечом по хворостине и нагнулся посмотреть, что из этого вышло.

Однако деревяшка упрямо лежала на своем месте, целая и невредимая.

Аннев выругался.

Содар взял хворостину и покрутил в руках. На поверхности виднелась едва различимая отметина. Содар вздохнул:

– Не расстраивайся, Аннев. Когда-нибудь все у тебя получится.

– Тресни мои кости! Вот почему я терпеть не могу уроки магии. Каждый раз – каждый! – одно сплошное разочарование. – Он в сердцах пнул охапку дров. – Почему рукой я могу пользоваться, а этим, – он потряс мечом перед лицом Содара, – нет? Это нечестно!

Содар сложил руки на груди:

– Что ты делаешь для того, чтобы артефакт соединился с твоей рукой?

Аннев пожал плечами:

– Ничего особенного. Я об этом даже не думаю, все происходит… как бы само собой. Просто я знаю, что в итоге должно получиться – оно и получается.

– Интересно.

Содар погладил бороду.

– Что тут интересного?

– Милость создал дарит, а значит, для пробуждения его силы нужно произнести глиф. Твоя рука – творение терранского ворожейного ремесла, поэтому у нее… скажем так, иной принцип действия. Я не мастер артефактов, поэтому не могу объяснить почему, но обыкновенно для этого нужен какой-то жест или другое движение.

– Точно, – вспомнил Аннев. – Глифоречение – это слова и мысли. В основе магии илюмитов лежит музыка. Терранцы используют жесты. – Тут он окончательно запутался. – Но постой, Содар. Ведь я вообще ничем из этого не пользуюсь. Моя рука просто работает… Как парализующие палочки, которые нам выдали сегодня на уроке в храме. Я тоже не думал, как они действуют, – просто пускал их в ход, да и все.

– Но палочки – это простые артефакты, в отличие от твоего протеза.

– Это ты так говоришь, а как по мне – артефакта проще и не придумаешь. Да любой, у кого только половина левой руки, знал бы, что делать с этой штуковиной.

– Посмотрите-ка на него! – воскликнул Содар. – И кто кого здесь учит?

Аннев отвесил наставнику шутливый поклон.

– А можно использовать магию без глифоречения, заклинательного песнопения или ворожейного ремесла?

Содар фыркнул:

– Только если ты кеокум.

– Я не кеокум.

Содар рассмеялся, и даже на хмуром лице Аннева появилось подобие улыбки.

– Не кеокум. А еще ты не огр и не дракон. Впрочем, известно несколько случаев, когда… – Тут он пристально посмотрел на Аннева. – Попробуй-ка еще раз, только теперь не думай ни о магии, ни о клинке. Про глиф тоже забудь. Представляй себе лишь то, что ты ждешь от меча.

От досады Аннев прикусил щеку.

«Ну здорово. Теперь он считает, что я кеокум – тварь, рожденная из Кеосовой длани».

Он тряхнул головой, прогоняя эту нелепую мысль.

«И чего он привязался? Моя рука – обычный артефакт, и никаких способностей к магии у меня нет».

Аннев взглянул на Содара, собираясь все ему высказать, но осекся, увидев странный блеск у старика в глазах.

Он вздохнул. Что ж, так и быть, но это последняя попытка. Аннев приосанился, расправил плечи, чувствуя, как перекатываются под кожей мышцы. Потом впился взглядом в кусок дерева и, вспомнив надежду в глазах Содара, ощутил, как внутри загорелся крошечный огонек, и тревога сменилась решительностью.

«А вдруг и правда получится? Это ведь всего лишь деревяшка. А деревяшку разрубить я точно могу. Одар всемогущий, да у меня же в руках меч, в конце концов! А мечи для того и предназначены. Да я каждый день рублю дрова, а это, считай, то же самое».

Аннев поднял оружие и окинул хворостину уверенным взглядом.

«Это кусок дерева. А я – клинок. Я повелеваю этим мечом!»

Он моргнул, опустил меч… и снес целый угол стола.