Текст книги "NOFX: ванна с гепатитом и другие истории"

28
Мэлвин

Во время одной из наших поездок в Айдахо, после возвращения Эрика в группу, я повстречал экзотическую, с миндального цвета глазами красотку по имени Айрис. У нее были каштановые, до плеч волосы, а также самоуверенность и интеллект, соответствующие ее внешности. Она бывала в Европе и знала все о гастролях; она даже говорила по-немецки. Но у нее был парень-немец, так что я до поры держал руки при себе.

Мы с Челси разошлись, я переехал в Санта-Барбару и поступил в городской колледж на курсы по психологии. Смэлли и я нашли дом, который мы стали снимать с некоторыми из наших друзей и называть его «домом NOFX». Обычно панк-дом, в котором совместно проживают несколько чуваков, которым по двадцать лет, становится генератором историй о хаосе и эпических вечеринках… Но на самом деле это было довольно тихое учреждение. Я ежедневно курил слишком много марихуаны, так что мы с соседями по комнате в основном играли в шахматы по четыре часа. Один из нас делал ход, а затем мы оба сидели, обдумывая последующие пять ходов, а через пятнадцать минут кого-то озаряло…

– Чей ход-то?

– Я не знаю, чувак. Я думал, что этот – был твой.

– Ах да, извини.

И опять.

За исключением нескольких вечеринок и строительства трамплина для скейт-бординга на заднем дворе, единственным хаотическим моментом, осевшим в моей памяти, было Рождество, когда мы принесли елку и не могли понять, как потом от нее избавиться. Мы запихнули ее целиком в камин и подожгли ее. Не знаю, как мы не спалили дом. Все стояли на лужайке перед домом, подбадривая друг друга, наблюдая, как языки пламени вылетают из верхней части дымохода.

Айрис и я поддерживали связь, писали друг другу письма, и наконец мое терпение окупилось. Когда отношения с парнем-немцем закончились, она села на автобус Грейхаунд до Санта-Барбары, пока я пиликал шестнадцать часов (в одну сторону) до города Бойсе, чтобы забрать все ее вещи и перевезти их в дом NOFX.

Айрис отправилась с нами во второй общенациональной тур NOFX и почти не вернулась из него. Мы играли в Metroplex в городе Атланта, в штате Джорджия, сзади клуба находилось несколько пар рельсов, ведущих к близлежащему железнодорожному депо. Выросший в городе, я больше привык к движению машин, чем поездов, поэтому с увлечением наблюдал за грузовыми вагонами, приходящими и уходящими в течение всего дня. Я решил повнимательнее рассмотреть один из поездов, который медленно полз вдоль путей, Айрис пошла со мной. Она слышала о том, что можно положить монету на рельсы и поезд расплющит ее; так она и сделала, поместив ее под колеса медленно двигающегося поезда.

Мы стояли на параллельных другим путях, выжидая, когда металлическая махина расплющит ее пенни, как вдруг мы аж подпрыгнули от оглушительного гудка поезда. Подняв глаза, мы увидели приближающийся на максимальной скорости поезд.

А потом было как в замедленном движении. Айрис попыталась бежать с путей, обратно в сторону клуба. Мой мозг решил, что у нее недостаточно времени, чтобы преодолеть необходимое расстояние, поэтому я схватил ее за руку и потащил к себе, вовлекая нас в очень узкий зазор между двумя движущимися поездами.

Мой мозг понимал, что поезда предназначены для того, чтобы идти параллельно, не навстречу друг другу, так что мы должны были оказаться в «безопасности» именно в этом узком месте. В тот момент не было достаточного количества времени, чтобы объяснять всю логику Айрис или даже моему собственному мозгу, что мы все-таки находимся в огромной опасности быть обезглавленными или расчлененными, в случае если бы из какого-то из этих двух поездов свисали какие-либо оказавшиеся не на своем месте металлические предметы или же если бы мы слишком далеко высунулись.

Все вернулось обратно в нормальное состояние в тот момент, когда летевший на всех парах поезд промчался мимо нас с грохотом, ревущим гудком и бьющими порывами ветра. Зазор было настолько узким, что мы должны были стоять бок о бок, как будто балансировали на подоконнике высокого здания. Я оцепенел от страха, ориентируясь только на использование своих умственных способностей, чтобы каким-то образом физически сжать нас обоих до меньшего размера. Айрис, вероятно, хотелось кричать, но ни один из нас не мог даже дышать.

Я до сих пор не знаю, спас ли ей жизнь или, наоборот, подставил под большую угрозу, потянув ее назад. Когда поезд прошел, на параллельных путях мы увидели легковой грузовик-пикап с оранжевым маячком на крыше, на холостом ходу. Из грузовика вышел человек и подошел к нам.

– Это вы двое были на путях, когда проходил поезд?

– Да… а что?

– Я только что получил радиосообщение от машиниста. Он подумал, что сбил вас, ребята. Так что я был не уверен, что делать, когда приду – забирать тела или еще что.

– Нет, мы в порядке.

Можно подумать, что он должен был арестовать нас или, по крайней мере, предложить, чтобы мы сошли с путей, но он просто сказал: «Хорошо» – и укатил.

Недавно Айрис рассказала мне, что она до сих пор хранит это сплющенное пенни.

* * *

Насколько бы ни был красив город Санта-Барбара, годы, проведенные в нем, были самым темным временем моей жизни. Контрастом атмосферы маленького городка, где все знают друг друга, была похуистическая сущность серферов. Я был окружен богатыми детьми, которые, нарезавшись, разбивали новые автомобили, купленные их родителями. А после того как на одной из домашних вечеринок я случайно натолкнулся в ванной на вкалывающую себе дозу девушку, я стал остро осознавать, что героиновая тусовка таится прямо рядом со мной. И, конечно же, первым был Реймонд.

У него была пугающая репутация, а его семья каким-то боком вовлечена в мексиканскую мафию, но в общем он относился ко мне хорошо. Пока однажды не наступил вечер в игорном заведении «Игл Бильярдз».

Реймонд и я играли в американку, когда он вдруг решил, что мы играем на «документы на машину», т. е. победивший получал их от проигравшего. В то время у него был форсированный Buick 1960 года, а у меня – потрепанный Mustang, так что у него на кону стоял больший куш, нежели чем у меня, но я также знал, что я никогда не уеду оттуда в его машине. Никто не мог одержать верх над Реймондом. Я собирался либо проиграть игру и потерять свой автомобиль, либо выиграть игру и подраться с ним. Я пытался отговориться. Ни в какую. Все, что я мог поделать, – это играть, приложив все усилия, в надежде на то, что торнадо унесет бильярдную до того, как закончится игра.

Я задерживал дыхание после каждого удара. Если бы мой автомобиль и моя жопа не стояли на кону, я бы заметил, как вокруг нас стала собираться толпа. Я был достаточно приличным игроком в «американку», но Реймонд тоже хорошо играл. У нас были равные шансы в игре, если бы не заранее придуманный не мной сценарий. На пустом столе оставалась одинокая восьмерка. Реймонд сделал удар кием, но промахнулся под общее «Ooooo!» толпы. После его удара шар встал под трудный угол. Мое сердце стало биться сильнее, мои руки задрожали, когда я отвел кий для удара. Реймонд впился в меня взглядом с другой стороны стола, пытаясь рассредоточить меня.

Я загнал восьмерку в лузу.

Реймонд стал наступать на меня. Я выронил кий и дал задний ход вокруг стола, пытаясь вести себя спокойно.

– Чувак, давай забудем об этом. Мне не нужна твоя ебаная машина.

– Хорошо, потому что я тебе ее не отдам.

Неожиданно он прекратил свое преследование. Я подумал, что на этом мы и порешили. Однако с этого момента Реймонд и я не могли находиться в одной и той же комнате без его мстительных взглядов. Казалось, что это только вопрос времени, прежде чем я стану его следующей жертвой.

Однажды на вечеринке Реймонд стал доебываться до меня. Он сказал о том, что я в недостаточной степени «мужик», чтобы забрать у него машину, а затем он попытался шлепнуть меня. Я отвернул голову в сторону, и только кончики его пальцев задели мою щеку, но стало ясно, что Санта-Барбара больше недостаточно большая, чтобы вмещать нас обоих. После нашего следующего турне я вернулся в дом моих родителей в Лос-Анджелес.

Худший момент этой темной эпохи заключался в том, что я затащил в нее Айрис. После того как мы расстались, она сказала мне о том, что Реймонд приходил в дом NOFX, в то время когда меня не было. Я не знаю, знал ли он тогда, что меня не будет дома, но когда Айрис сказала ему, что меня нет, он ворвался внутрь и попытался изнасиловать ее.

К счастью, она была в состоянии противостоять ему и боролась изо всех сил, пока Реймонд не устал и не ушел. Принимая во внимание и то, что Реймонд был позже признан виновным в изнасиловании нескольких других девушек в городе, я предполагаю, что ей повезло.

Может быть, не стоит слишком винить себя за то, что Айрис попала в такую ситуацию только потому, что я привез ее в Санта-Барбару и привел в этот круг друзей, но я был сокрушен, услышав о том, что девчонке пришлось пережить. Я всегда буду задаваться вопросом, возможно ли было предотвратить нападение Реймонда, если бы я взял его проклятые «документы на машину» и испытал его сопутствующие побои.

29
Майк

Айрис не смогла отбиться от Реймонда. Она рассказала мне всю историю, и вы можете себе представить, какой страшной была эта реальность. Она не хотела рассказывать Мэлвину, что на самом деле произошло, потому что он решил бы отомстить Реймонду, а тот убил бы его. Наверное, она была права. Я обещал, что никогда не расскажу Мэлвину, и никогда этого не делал до этого момента.

Извини, Мэл. Извини, Айрис.

30
Смэлли

Когда я в первый раз попробовал кокаин, я пустил его по вене. Обычная прогрессия – сначала нюхать, потом курить, а затем колоться, но, как и все остальное в моей жизни, я сделал это в обратном направлении.

После того как я снова присоединился к NOFX, а Мэлвин и его новая подруга Айрис переехали в Санта-Барбару, мы арендовали старый дом «California Craftsman» с несколькими другими друзьями. Это была классическая панк-хата, с бочонками пива, чудаковатыми людьми и большим количеством наркотиков, которые постоянно заносились и выносились из дома.

Как-то вечером пришел Реймонд с полным шприцем кокаина, который он приготовил для себя, я настоял на том, чтобы его попробовать. Он уколол меня, и я получил сильнейший приход, ударивший по всем моим чувствам. На вкус он был как эфир, пах клеем для моделирования, в моих ушах сразу же засвистел чайник, а мой мозг сжался внутри черепа. Когда стал действовать адреналин, я почувствовал себя как корабль «Тысячелетний сокол «из «Звездных войн», переходящий на скорость света.

А потом это закончилось. Ну, я имею в виду, что мне было по-прежнему хорошо, но крутой спуск американских горок длится всего несколько секунд, а затем вы хотите этого ощущения снова. И потом обязательно. И снова, и снова, и снова…

Я, вероятно, сделал шесть или семь уколов в ту ночь. Вероятно, в течение часа. И это еще ничего: в течение следующего года или около того были ночи, когда я делал по двести уколов подряд. В те ночи, когда уже не оставалось вен, а кровь текла из моих рук. В те ночи, когда я ползал по полу своей комнаты, плача и прочесывая ковролин в надежде найти крупинку белой пыли, чтобы сделать инъекцию. В те ночи, когда я паниковал и продолжал тыкать иглу, прорываясь к венам, уверенный в том, что все-таки должен быть способ вколоть еще одну дозу.

А кокаин даже не стал моей самой большой проблемой.

Примерно через неделю или две после моего первого укола коксом Реймонд заглянул в дом NOFX с героином. Ему было нужно место, где бы он мог ширнуться, и я сказал, что он может прийти для этого к нам, но только в том случае, если он ширнет и меня. Он развернул этот маленький черный шарик ушной серы, а затем ушел в ванную. Не уколоться, а поблевать.

Героин имеет очень специфический запах. Если ты наркоман и на ломках (или если ты не юзал героин длительное время), запах может быть физическим триггером, и начинает одолевать тошнота. До сих пор, если я иду по улице и вдруг из какого-нибудь магазина доносится запах, напоминающий мне героин, мои кишки начинает крутить. На самом деле даже представлять себе этот маленький черный шарик и думать об этом запахе достаточно для того, чтобы прямо сейчас почувствовать себя больным.

Извините-ка меня, я сейчас отойду и вернусь.

* * *

Реймонд закончил блевать и сварил дозняк. Сразу после инъекции, придя в норму, он спросил, действительно ли я этого хочу, и я ответил «да». В конце концов, когда он это делал – это выглядело так весело…

Честно говоря, я не понимал, в чем прикол. Это было противоположностью уколу кокаином: меньше скорости и больше похоже на скольжение в горячую гидромассажную ванну. Героин подкосил мои колени, затем он проделал путь через желудок и подошел к голове, которая, вдруг я почувствовал, стала весить 100 фунтов. В одно время все мышцы моего тела расслабились, и я начал дрейфовать вон из сознания и обратно. Это был приятный мягкий кайф, но я не понимал, как кто-то мог жаждать этого ощущения постоянно. Через час я был уже на площадке заезда в гараж, и меня рвало.

Я не полюбил и не возненавидел его. Не знаю даже, почему захотел его во второй раз. Я мог бы легко забросить и никогда больше не думать об этом. Но мой друг всегда кололся им, соблазн был всегда рядом, и это был хороший спокойный кайф, поэтому я дал ему еще несколько шансов. В течение пяти месяцев я был полностью в его власти, и моя жизнь больше никогда не была прежней.

Даже если рвота не стала достаточным предупреждением, я должен был, по крайней мере, внять словам Реймонда, когда он впервые уколол меня. Я никогда не забуду их. Мы были в ванной комнате: я перевязал себе руку, делая вид, что знаю, что делаю, он готовил для меня шприц. Затем он нашел вену и скользнул иглой под мою кожу. И прежде чем резко надавить на поршень, он посмотрел мне прямо в глаза и предсказал мое будущее:

«Добро пожаловать в Ад».

31
Дейв

Я всегда был застенчивым ребенком, всегда легко смущался и чувствовал себя не в своей тарелке даже в собственном доме. Мои братья были старше меня более чем на полтора десятка лет, и они настолько сильно преуспели в бейсболе, что стали почти профессионалами, в то время как я не мог добраться до первой базы бейсбольного поля без спутниковой навигационной системы. Когда мне было семь лет и родители развелись, оба моих брата стали жить с отцом, в то время как я оказался у мамы. Поэтому я был более или менее единственным ребенком в семье.

Мой друг Томми Ниемайер[15]15
  Который позже с его группой the Accüsed /Обвиняемые/ стал основателем «splattercore» – нового поджанра хеви-метала.


[Закрыть] был для меня как суррогатный брат. Мы вместе выросли в Окснарде, в Калифорнии, мы вместе открыли для себя панк-рок, когда нашли концертный флаерс группы Stiff Little Fingers /Маленькие Окоченелые Пальчики/. Это было не только мое первое панк-шоу; но это было впервые, когда я увидел живое выступление группы. Сначала мы стояли сзади, но по мере того, как люди начали танцевать пого и слэмить, мы не смогли устоять и запрыгнули прямо в середину этого действа. С тех пор мы оба глубоко зарывались в секции стоек с панк-винилом в местном музыкальном магазине, пытаясь угнаться за общим ажиотажем.

На сцене во время первого шоу c Dr. Know /Доктор Всезнайка/.

фото © Кэрол Хернандэз

Вскоре после этого семья Томми переехала из Окснарда. Я был подавлен и был снова изолирован. Быть панком в начале 80-х годов – было достаточно чужеродным явлением даже в таких больших городах, как Лос-Анджелес, не говоря уж о таком городе, как Окснард, известный более за счет Фестиваля клубники, нежели чем своей музыкальной сценой. Панки здесь были общественной проказой.

Но я был не единственным ребенком на районе, которому надоело слушать альбомы Led Zeppelin. Я был завсегдатаем скейт-парка Эндлесс Вейф, где познакомился с Марком и Бобом – будущими участниками группы Agression /Агрессия/ – и c Джейми и Гилбертом Хернандес, которые издавали тогда ставший классическим комикс Love and Rockets. У Джейми и Гилберта был брат, Ишмаэль, который собирал группу под названием Dr. Know с корешем, которого звали Кайл Тачер.

Я не знаю, можно ли называть семь парней тусовкой «музсцены», но это было нечто! Это означало, что у Ишмаэля и Кайла не было особых вариантов, когда дело дошло до поисков второго гитариста для Dr. Know, поэтому пригласили меня. Я взял два урока игры на гитаре, а затем бросил, обучаясь на слух, слушая записи Circle Jerks и Black Flag.

Единственное шоу, которое я сыграл с Dr. Know, было на открытом воздухе в парке Оук Гроув в Камарилло. К этому моменту панки из близлежащих городов, таких как Вентура и Порт Хьюнеме, объединили свои силы с панками из Окснарда. Ишмаэль назвал нашу растущую сцену «Nardcore». На концерт в парке собралось около пятидесяти человек, что было довольно неплохой явкой.

Я, однако, пиздец как дрожал. Это неважно, что публика состояла исключительно из наших друзей; боязнь сцены была непреодолимой. Я уже использовал раньше алкоголь для устранения моей застенчивости и социофобии и поэтому приналег на выпивку, чтобы успокоить свои нервишки перед концертом. К сожалению, это сработало. Выступление прошло гладко, насколько я смог его запомнить, но это также породило и разрушительную привычку. Мне нравилось играть на гитаре, мне нравилась идея быть в группе, но после целой жизни, когда меня просто игнорировали, я обнаружил, что алкоголь был единственным способом, при помощи которого я мог справляться со всеми этими глазами, вдруг смотрящими на меня.

Мое пребывание в Dr. Know длилось всего несколько месяцев. Дело в том, что, если я тусуюсь с одними и теми же людьми достаточно долго, мне становится скучно и я дезертирую с корабля, независимо от того, насколько хорошо идут дела.

Далее я собрал группу под названием M.I.A. /Без Вести Пропавшие/ и какое-то время с ними играл на местных концертах. Иногда нас путали с группой из Лас-Вегаса с таким же названием. Когда мне стало скучно, я присоединился к группе под названием Ground Zero /Нулевая Отметка/, и мы записали семидюймовку, но через четыре месяца покинул и их. Потом я услышал, что местные легенды Stalag 13 /Барак 13/ ищут нового гитариста, и присоединился к ним на рекордно долгие полтора года! Мы много играли и записали полноценный альбом, но я слишком часто ссорился с вокалистом Роном, потому что он был воинствующим стрейт-эджером, а я – воинствующим… нет.

После этого я уже не видел перед собой целей. Я жил у своей мамы, у меня не было ни группы, ни работы. Но прежде чем реальность и депрессия успели укорениться, мне позвонил мой друг Мэтт. У него была группа под названием Rat Pack /Крысиная Стая/, и он хотел, чтобы я к ним присоединился, у него была для меня работа в мастерской шелкографии, и он имел квартиру за офисом отца в Санта-Барбаре, где я мог бы остановиться. Дела шли хорошо в течение года или что-то около того. Rat Pack начинали как панк-группа, затем они в течение некоторого времени стали играть метал; потом я решил, что мне это скучно, и я захотел играть панк снова. Да, у меня слишком короткая продолжительность концентрации внимания.

В один прекрасный день я зашел в магазин Fancy Music на Стейт-стрит и увидел объявление, которое гласило: «NOFX ищут панк-рок-гитариста». Это все, что потребовалось. У каждой группы, в которой я когда-либо играл, был свой срок годности – и в этот момент у Rat Pack он истек.

32
Майк

Знаете, есть такая поговорка: «Будь осторожен в своих желаниях – они могут исполниться»? Мы хотели второго гитариста, который мог бы играть крутые партии соло-гитары. Мы заполучили Дейва Касилласа.

Дейв был талантливым гитаристом, но он был гораздо более талантлив в том, чтобы нажраться, как свинья. Когда он не забывал песен и не падал со сцены, то проводил по пять минут между песнями, настраивая свою гитару (с включенным усилителем) так, что, в конечном итоге, она звучала более фальшиво, чем когда он начинал ее настраивать. Также он появлялся на репетициях или концертах без необходимого снаряжения.

– Где твой дисторшн, Дейв?

– Я продал его за восьмушку (3,5 г) кокса.

Восьмушку, заметьте, Дейв юзал в одно рыло[16]16
  Для непосвященных: сделать восьмушку одному – то же самое, как если бы один человек съел ОЧЕНЬ большую пиццу!; восьмушка предназначена для совместного употребления.


[Закрыть].

В случае, если один Эрик Мэлвин отвечает своей гитарой за плотность звука в вашей группе, это значит, что у вас проблемы. Но с Дейвом было весело тусоваться, так что нам потребовалось некоторое время, чтобы смириться с тем, насколько он был плох на сцене; так же, как потребовалось некоторое время, чтобы заметить, что Эрик Сандин стал героиновым наркоманом.

Я предполагаю, что по крайней мере треть панк-сцены Санта-Барбары была на героине в то время. В этом небольшом пространстве он почему-то стал общественно приемлемым наркотиком. Как ни странно, но героин, казалось, имел противоположный эффект на Эрика, чем на большинство людей. Вместо того чтобы делать его рыхлым, он становился более энергичным. Он продолжал писаться с нами, будучи наркоманом, на S&M Airlines, Ribbed, The Longest Line и White Trash, Two Heebs and a Bean, но его игра на барабанах была всегда – в тему! Единственное, что предупреждало нас о грозящей опасности, – когда наркотическое недомогание настигало его в дороге, но даже это мы не сразу заметили.

С Дейвом мы выезжали на два длинных тура по всей стране и обратно, а Эрик начинал чувствовать себя больным через несколько часов после того, как мы отъезжали от Лос-Анджелеса. Мы не придавали этому особого значения, списывая его состояние на грипп, думая, что через несколько дней наркотик выйдет из него и он вернется к нормальной жизнедеятельности. Вот Дейв был гораздо более серьезной проблемой!

Мы были на вечеринке после шоу в штате Род-Айленд, как вдруг внезапно раздался крик, и поднялся шум. Дейва поймали с поличным в тот момент, когда он вынимал кошелек из сумочки какой-то девушки. Мы должны были остаться там на ночь, но вместо этого мы бежали из города. В течение последующих шести или семи лет мы не могли устроить в Род-Айленде ни одного концерта.

Когда мы вернулись домой из тура, мы поняли, что по пути Дейв умудрился накопить довольно богатую коллекцию пластинок. Оказалось, что он воровал в каждом доме, где мы останавливались. Пластинки, деньги, лекарства… Род-Айленд стал не единственным местом, где нас занесли в черный список.

Во время нашего первого турне с Дейвом у нас возникла блестящая идея попытаться поднять наш доход, продавая кислоту по дороге. Мы купили два листа кислоты по пятьдесят баксов за штуку и продали половину знакомому скинхеду Дейву Роузброу и его большому по размеру мексиканскому другу, который имел огромный косой шрам через глаз, как Омар из сериала «Прослушка». На следующий день, когда мы были в доме NOFX, мы получили такое сообщение на автоответчике:

«Ну что, будем продолжать продавать нам беспонтовую кислоту? Да, мы вас, блядь, уроем, чуваки!»

Было такое чувство, будто в моей груди все оборвалось. Мы позвонили им по телефону и объяснили, что мы сами не знали, что кислота некачественная, и что мы готовы вернуть деньги и даже готовы отдать дисторшн-педаль в придачу, чтобы попытаться загладить свою вину. К счастью, они приняли наше предложение и кровь не пролилась. За исключением Дейва Роузброу, который позже выстрелил себе в живот из винтовки только для того, чтобы узнать, каково это. (Он выжил. Мы иногда видим его на тусовках. Славный малый, да.)

Теперь у нас не было ни денег, которые мы заплатили за два бесполезных листа бумаги, ни педали. Чтобы выйти в ноль, мы продали остальную часть туфтовой кислоты по дороге, так что, в конце концов, Дейв был не единственным, кто занимался кидаловом людей.

Теперь, оглядываясь назад, мы понимаем, что сначала должны были заставить Эрика проверить кислоту, потому что (несмотря на то что героин и алкоголь были его выбором среди остальных наркотиков) он юзал наркоту, которую было легче всего найти. А кислоту было всегда легко найти. Большинство людей не врубается в то, что кислота делает запах вашего пердежа хуже, чем обычно. Эрик буквально разрушал наш фургон своим метеоризмом! Это был какой-то неописуемый душок, более похожий на некую злую сущность нежели, чем запах. Приплюсуйте это к нечеловеческой вони его ног, и вы поймете, откуда Эрик получил свое прозвище, которое прилипло к нему до конца его дней: Смэлли (Вонючка).

Мы были просто полным фургоном зловонных, злоупотребляющих наркотиками воров, играющих музыку, которую едва можно слушать, продающих фуфловый стафф по всей Америке. Это было наихудшее время. Самое наихудчайшее время! В целом оно исчерпало себя и было готово уступить место новой эпохе.