Текст книги "Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве"

В 1950-х гг. и позже студенты со всего Советского Союза стали обычным явлением в Ленинграде и Москве. Благодаря растущей системе образования на Кавказе и в Центральной Азии образовательные учреждения появлялись и в сельских районах; увеличивалось количество молодежи, получившей среднее, а затем и высшее образование. В южных республиках росло число образовательных учреждений, обучение в которых велось на русском языке: сначала они появились в городах со значительным количеством русского населения, а потом и в сельской местности, где русскоязычное образование быстро стало ассоциироваться с возможностью социальной мобильности[142]142
  Whittington A. M. Forging Soviet Citizens: Ideology, Stability, and Identity in the Soviet Union, 1930–1991: PhD diss., University of Michigan, 2018.


[Закрыть]. Айбек Ботоев вспоминал, что в 1950-х гг. в его родном кыргызском селе более чем в ста километрах от столицы республики, Фрунзе, русскоязычная школа пользовалась большой популярностью, а Элисо Сванидзе рассказывала, что в ее селе в Абхазии (Грузия) все родители, желающие лучшей жизни для своих детей, непременно отправляли их учиться в русскую школу[143]143
  Айбек Ботоев: из интервью, 8 декабря 2007 г.; Элисо Сванидзе: из интервью, 24 июля 2011 г.


[Закрыть]. Такие убеждения быстро распространились по всему Советскому Союзу. Поскольку русский язык получил признание как язык науки, технологий и межкультурного общения, советское государство стремилось к тому, чтобы все студенты, желавшие получить образование, могли получить его на «привилегированном» языке, даже если для этого требовалось закрыть «национальные» школы[144]144
  Whittington A. M. Forging Soviet Citizens: Ideology, Stability, and Identity in the Soviet Union, 1930–1991. P. 359.


[Закрыть].

Русскоязычное обучение и высшее образование, полученное в России, стали ключом к общесоюзной социальной и профессиональной мобильности. Было признано, что высшие учебные заведения Ленинграда и Москвы давали образование, непревзойденное по качеству и возможностям для карьерного роста[145]145
  Шухрат Икрамов: из интервью, 18 сентября 2007 г.


[Закрыть]. Студенты пользовались разными путями, чтобы попасть в советские столицы. Леван Рухадзе рассказывал, как в 1969 г. в поте лица сдавал экзамены в Ереване, зная, что только один из тридцати трех абитуриентов поступит в Ленинградский радиотехнический техникум. Он был обижен и разочарован, потому что был уверен, что результаты сыновей партийных чиновников оценивали более благосклонно[146]146
  Леван Рухадзе: из интервью, 25 ноября 2007 г. Эрик Скотт отмечает, что грузины действительно давали взятки, чтобы поступить в высшие учебные заведения. См.: Скотт Э. Свои чужаки. С. 219.


[Закрыть]. Ойдин Носирова из Ташкента в конце 1970-х гг. выбирала место учебы исходя из того, где в ленинградских и московских вузах был наименьший конкурс на места; в конце концов она остановилась на немецкой филологии[147]147
  Ойдин Носирова: из интервью, 28 мая 2007 г.


[Закрыть]. Фуад Оджагов выбрал карьеру психолога, понимая, что эта дисциплина не преподается в вузах его родного Баку. В таких случаях шансы быть отправленным в Россию и в предпочитаемый им пункт назначения – Москву – значительно увеличивались, поскольку Министерство высшего образования предоставляло бюджетные места для обучения профессиям, признанным «дефицитными» в некоторых республиках[148]148
  Фуад Оджагов: из интервью, 25 июня 2009 г. Академия наук СССР взяла на себя обязательство «оказывать помощь научным отделениям Академий наук СССР» (Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 132. Д. 333. Л. 5).


[Закрыть].

Носирова и Оджагов присоединились к многочисленным мусульманам, прибывшим в Ленинград и Москву в послевоенные десятилетия. Вопрос вероисповедания, в особенности в случае с религиозными практиками ислама, вызывал смятение и напряженность как у городских, так и у государственных властей. В 1950-х гг. более десяти тысяч мусульман собирались по пятницам для молитвы в единственной действующей мечети в Москве[149]149
  Ro’i Ya. Islam in the Soviet Union: From the Second World War to Gorbachev. New York: Columbia University Press, 2000. P. 73.


[Закрыть]. Татары и другие мусульмане изо всех сил пытались убедить городские власти Ленинграда вновь открыть мечеть, которая закрылась в 1930-х гг. Их молитвы проходили на единственном мусульманском кладбище Ленинграда. Городские власти связывали просьбы о строительстве мечетей с глобальным исламским религиозным сознанием в эпоху деколонизации. Они полагали, что мечеть может стать центром, способствующим религиозному фанатизму. Кроме того, они опасались, что там начнут собираться группы, недовольные советской властью, как это было в бывших владениях Британской и Французской империй. Иногда ленинградская милиция разгоняла молитвенные собрания. Однако в 1955 г. вышло распоряжение Совета Министров РСФСР вновь открыть мечеть в Ленинграде[150]150
  Ibid. P. 653.


[Закрыть]. В Совмине пришли к выводу, что мигранты начнут участвовать в антигосударственной деятельности, если их духовные потребности не будут удовлетворены. Московский городской совет (Моссовет) был обеспокоен тем, что городу недостаточно единственного исламского кладбища, учитывая, что 90 % советских мусульман предпочитали хоронить умерших согласно религиозному обычаю[151]151
  Ibid. P. 707.


[Закрыть]. Московский имам Камаретдит Салехов в своей речи на празднике Курбан-байрам в 1957 г. перед братьями по вере восхвалял государство, утверждая, что они должны быть счастливы, потому что находятся под властью правительства, которое так заботится о них и разрешило им исповедовать свою религию[152]152
  Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 6991. Оп. 4. Д. 86. Л. 98. 105. Ro’i Ya. Islam in the Soviet Union: From the Second World War to Gorbachev. P. 75–77.


[Закрыть]. К концу 1960-х гг. в официально атеистической стране 40 тыс. человек посещали службы в Московской мечети.

На восстановление служб в Ленинградской мечети повлияла холодная война. В политике двух столиц отразилось желание Хрущева использовать благоприятствование неевропейским советским народам как идеологическое оружие против Запада. И, несмотря на антипатию советского лидера к религии, ислам сыграл важную роль в этой стратегии. Москва проводила скоординированную политику в Духовном управлении мусульман СССР (осуществляемую отчасти в целях государственного контроля за их деятельностью), и имамы играли важную роль в стратегиях советской пропаганды за границей[153]153
  Bennigsen A. et al. Soviet Strategy and Islam. New York: Palgrave Macmillan, 1989. P. 34.


[Закрыть]. С 1950-х гг. Московская мечеть принимала иностранные делегации, в том числе из Сирии, Ливана и Пакистана, и даже испытывающие интерес делегации из Западной Германии[154]154
  ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 4. Д. 99. Л. 5 и 118.


[Закрыть]. Журнал «Мусульмане Советского Востока», который выходил на арабском, французском, английском и узбекском языках, посвящал статьи культурной и религиозной интеграции мусульман в светское и современное государство – СССР. Выходцы из Средней Азии стали идеальными посредниками между СССР и мусульманскими нациями, а избранные члены партии из республиканских столиц получали должности во внешнеполитическом ведомстве Москвы[155]155
  Kirasirova M. «Sons of Muslims». P. 107.


[Закрыть]. Н. А. Мухитдинов, кандидат в члены Политбюро из Узбекистана, был известен как «мусульманин в резиденции Кремля», сопровождающий иностранные делегации в поездках по Москве и Ленинграду[156]156
  Zisserman-Brodsky D. Constructing Ethnopolitics in the Soviet Union: Samizdat, Deprivation and the Rise of Ethnic Nationalism. New York: Palgrave Macmillan, 2003. P. 32.


[Закрыть] и более долгие экскурсии, например в Ташкент, который считался «визитной карточкой» советской Средней Азии, символом успешной советской политики на своей азиатской периферии, в противоположность Западу, не оказывавшему финансовой помощи бывшим колониям[157]157
  См., например: Guests of Soviet Muslims from the Yemen Arab Republic // Muslims of the Soviet East. 1985. № 1. P. 16.


[Закрыть]. Мухитдинов также много ездил за границу, сопровождая делегации из Средней Азии, в том числе в составе Советского комитета солидарности стран Азии и Африки, основанного в 1956 г. Москва стала показательным городом, демонстрирующим потенциал глобального равенства и отсутствия расизма[158]158
  Roman M. Making Caucasians Black: Moscow since the Fall of Communism and the Racialization of Non-Russians // Journal of Communist Studies and Transition Politics. 2002. Vol. 18. № 2. P. 2.


[Закрыть]. На рубеже 1980-х гг. советские писатели утверждали, что десятилетия глобального взаимодействия служат доказательством того, что «ни одна столица мира не имеет большего мирового значения, чем Москва, которая служит идее мира и братства между народами»[159]159
  Бернаскони Э. Москва – для всех столица. С. 17.


[Закрыть].

Образование стало частью глобальной стратегии Москвы. Тысячи «афроазиатов», за влияние на страны которых боролись СССР и США в период холодной войны, получали образование по всему Советскому Союзу[160]160
  Katsakioris E. Burden or Allies? P. 540.


[Закрыть]. В 1960 г. для построения или укрепления официальных связей с государствами третьего мира открыл свои двери перед студентами Университет дружбы народов – в следующем году его переименуют в Университет имени Патриса Лумумбы, лидера Конго, который был убит[161]161
  Ibid. P. 544.


[Закрыть]. Возглавляемый Советским комитетом солидарности стран Азии и Африки Университет предлагал щедрые стипендии студентам из неприсоединившихся стран. И хотя ректоры университетов по всему Союзу выступали за вербовку азиатов и африканцев из низших слоев общества, которые могли бы сочувствовать идеям коммунистической революции, места и стипендии выделялись иностранным представительствам. Императивы холодной войны, такие как завоевание лояльности иностранных лидеров, перевешивали более высокие и долгосрочные цели распространения социализма. Таким образом, ключом к получению престижных бюджетных мест в университетах, в особенности ленинградских и московских, стала не классовая принадлежность студентов, а покровительство их правительства. Попытки завоевать симпатии со стороны африканских государственных деятелей включали в себя и такие шаги, как приглашение присоединиться к высокопоставленным советским чиновникам на трибуне Мавзолея Ленина во время парада в честь Дня Победы в Москве[162]162
  Roman M. Making Caucasians Black. P. 6.


[Закрыть]. В обеих столицах росло количество высших учебных заведений, но даже при этом они никогда не могли удовлетворить ненасытный спрос на университетские места: теперь запросы поступали со всего СССР, из стран Восточного блока и третьего мира. Бурятка Арюна Хамагова, не сумевшая сдать экзамены в Ленинградский государственный университет, понимала, что все-таки так или иначе сможет получить место в вузах Москвы или Ленинграда, которые она называла «священным центром и подцентром» социалистического мира[163]163
  Арюна Хамагова: из интервью, 12 февраля 2007 г.


[Закрыть]. И если в среднем процент образованных граждан по всему Советскому Союзу составлял 20 %, к 1979 г. в Ленинграде число людей, получивших высшее образование, было вдвое больше, численность же студентов в 75 вузах Москвы достигала отметки в 632 тыс. человек[164]164
  О населении Москвы / под ред. Д. Валентея. М.: Статистика, 1980. С. 4.


[Закрыть].

Ленинград и Москва с трудом справлялись с проблемой роста населения, вызванного главным образом иммиграцией. Предоставляемые городами возможности получения образования и устройства на работу заложили основу для более смелых мечтаний. Как говорил один мигрант из российской провинции: «Да, бежать, бежать, в Москву, в Москву <…> Все более образованы, вокруг были бы музеи и все остальное, если бы я уехал из провинции в столицу моей страны»[165]165
  Siegelbaum L. H., Moch L. P. Broad Is My Native Land. P. 131.


[Закрыть]. Государственные инвестиции в программы муниципального жилья не успевали за потребностями населения, которое по мере роста уровня образования и статуса требовало лучших жилищных условий. Постоянно растущая сеть правительственных учреждений и предприятий в столицах предоставляла «специалистам и управляющим <…> разнообразие моделей потребления, образа жизни, а также более высокий уровень доходов», как замечает Сассен в своем исследовании о западных глобальных городах[166]166
  Sassen S. The Global City. P. 280.


[Закрыть]. Хотя советская политика пыталась сгладить возникшую из-за Ленинграда и Москвы социальную дифференциацию, запрос все более искушенного городского населения на спектр услуг и товаров все увеличивался, и как будет сказано в последующих главах, вследствие этого городам потребовались новые потоки мигрантов для обеспечения их необходимым количеством рабочей силы. Новоприбывшим, не имевшим официальных связей или необходимых документов, приходилось снимать часть комнаты или жить в переполненных общежитиях[167]167
  Переведенцев В. Молодежь и социально-демографические проблемы СССР. М.: Наука, 1990. С. 129, 135.


[Закрыть]. Но притягательность Ленинграда и Москвы для мигрантов в течение 1970-х гг. и в более поздний период лишь увеличилась. Советская политика по развитию периферии застопорилась, поскольку в сознании граждан из самых дальних уголков Советского Союза выросла привлекательность представлений о двух столицах и предоставляемых ими возможностях.

Советский Союз отворачивается от южных республик

Даже когда на рубеже 1960-х гг. СССР активизировал усилия по завоеванию лояльности «афро-азиатских» стран, Хрущев с недоверием относился к продолжающимся инвестициям в отдаленные регионы, направленным на то, чтобы представить Среднюю Азию воплощением постколониального успеха. Он был недоволен постоянными конфликтами между лидерами республик, которые сыграли роль в срыве его плана по организации Среднеазиатского экономического совета[168]168
  Kalinovsky A. Not Some British Colony. P. 218.


[Закрыть]. Сокращение государственных инвестиций в периферию лишь усугубилось в брежневскую эпоху: в основном финансирование направляли на крупные проекты в европейской части России и на восток России, где была сконцентрирована добывающая промышленность. Западные аналитики того времени отмечали, что в этом отношении Советский Союз следовал глобальным тенденциям: уровень взаимодействия между Европой и слаборазвитыми бывшими колониальными регионами снизился, что только усилило значительное неравенство между северными и южными регионами в 1960-х и 1970-х гг. Приведет ли такое сходство к схожим последствиям: к росту потока мигрантов, направлявшегося в советские столицы? Будет ли советское правительство пытаться обуздать растущее недовольство городского населения прибывающими из бывших колоний мигрантами? Несмотря на то, что СССР придерживался четких социальных и экономических стратегий, которые позволяли уменьшить масштабы миграции, он столкнулся с проблемами в управлении миграционными процессами, по мере увеличения уровня экономического неравенства в регионах.

Советские инвестиции, хлынувшие на Кавказ и в особенности в Среднюю Азию в 1950-х и начале 1960-х гг., мало изменили состояние региональной экономики. Советские специалисты по планированию сосредоточились на «передовых» разработках, таких как система орошения Голодной степи в Узбекистане и ирригация Нурекской ГЭС в Таджикистане[169]169
  О проектах, направленных на развитие Голодной степи, см.: Obertreis J. Imperial Desert Dreams: Cotton Growing and Irrigation in Central Asia, 1860–1991. Göttingen: V & R Unipress, 2017. P. 245–366. О Нурекской ГЭС см.: Kalinovsky A. A Most Beautiful City for the World’s Tallest Dam: Internationalism, Social Welfare and Urban Utopia in Nurek // Cahiers du monde russe. 2016. Vol. 57. № 4. P. 819–846. URL: https://www.cairn-int.info/article-E_CMR_574_0819—a-most-beautiful-city-for-the-world-s.htm.


[Закрыть]. Ресурсы и продукция по-прежнему были встроены в общесоюзную систему, которая была под контролем Москвы: их направляли в европейскую часть России на предприятия обрабатывающей промышленности. Руководящие должности в промышленности, технических и административных учреждениях все еще занимали преимущественно славяне. Если выходцы из Средней Азии, окончившие русскоязычные технические училища и институты, где учились по преимуществу славяне, медленно поднимались по карьерной лестнице, то русские инженеры и специалисты быстро получали должности на передовых проектах послевоенного времени, якобы для обеспечения их успеха[170]170
  Kalinovsky A. Central Planning, Local Knowledge? Labor, Population, and the «Tajik School of Economics» // Kritika. 2016. Vol. 17. № 3. P. 610.


[Закрыть]. Артемий Калиновский отмечает большое количество славянских инженеров, задействованных в проекте Нурекской ГЭС в Таджикистане, но не привлекающих местных специалистов, это привело местных экономистов к выводу, что данный проект усугубил проблему местного уровня занятости, а не помог ее разрешить[171]171
  Kalinovsky A. Central Planning, Local Knowledge? P. 610.


[Закрыть]. Жалобы республиканского руководства на то, что к проекту не были привлечены местные инженеры и квалифицированные рабочие, не получали ответа[172]172
  Заявку на увеличение доли этнических таджиков на Ленинском заводе во Фрунзе см.: ГАРФ. Ф. 56. Оп. 157. Д. 20. Л. 10. О человеческих ресурсах Центральной Азии см.: Макарова Л., Морозова Г., Тарасова Н. Региональные особенности миграционных процессов. С. 75.


[Закрыть]. Результаты подобной политики сказались и на жизни обычных граждан. Айбек Ботоев, учившийся во Фрунзе в начале 1970-х гг., вспоминал, что засилье «заносчивых» русских на руководящих и технических должностях по всему Кыргызстану побудило его уехать в космополитический Ленинград, где, он надеялся, будут реализованы идеи советского равенства. Он считал, что его родная республика подверглась «чистой и неприкрытой колонизации»[173]173
  Айбек Ботоев: из интервью, 8 декабря 2007 г.


[Закрыть].

Сокращение советских инвестиций в периферийные регионы побудило американских исследователей периода холодной войны задуматься о сходстве советской и западной модели развития. В обоих случаях промышленно развитые центры черпали все больше ресурсов с периферий – располагающихся на территории государства или за его пределами – и таким образом консервировали экономику окраин, которые были не самодостаточными и не могли развивать другие отрасли, кроме добычи сырья[174]174
  Lubin N. Labour and Nationality in Soviet Central Asia. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1984. P. 205.


[Закрыть]. По мере того как различия в уровне развития регионов увеличивались, все больше жителей европейских районов увольнялись с высоких должностей на присоединенных южных территориях, переезжая на более зажиточный социалистический или капиталистический Север. Эмиграция славян из Средней Азии снизила количество учителей русского языка, например в Ферганской долине, несмотря на возросший спрос на русскоязычное образование. Еще в начале 1967 г. из Центрального Комитета Коммунистической партии Кыргызстана в Москву поступали просьбы направить учителей русского языка для подготовки местных педагогов. Те, в свою очередь, далее могли бы сами преподавать русский язык, который был необходим для поступления даже в местные престижные учебные заведения[175]175
  Центральный государственный архив общественно-политической документации Кыргызской Республики (ЦГАОПДКР). Ф. 56. Оп. 157. Д. 34. Л. 23.


[Закрыть]. Нэнси Лубин отмечала, что по мере отъезда все большего числа квалифицированных рабочих и планировщиков, в Средней Азии ухудшалось состояние жилищного фонда, машиностроительной, металлургической и химической промышленности[176]176
  Об эмиграции славян из Центральной Азии см.: Lubin N. Labour and Nationality in Soviet Central Asia. P. 47.


[Закрыть]. К 1976 г. Узбекистан, несмотря на то, что он оставался одним из наименее промышленно развитых регионов СССР, испытывал серьезную нехватку рабочей силы в промышленных отраслях[177]177
  Развитие народонаселения и проблемы трудовых ресурсов республик Средней Азии. Ташкент: Фан, 1988. С. 50.


[Закрыть]. Таджикские экономисты призывали Москву отказаться от стратегии ограниченного развития для каждой республики и продвигать проекты, способствующие повышению уровня жизни на советском Юге до общесоюзного уровня[178]178
  Kalinovsky A. Central Planning, Local Knowledge? P. 610.


[Закрыть]. Их мольбы не были услышаны Москвой. Леонид Брежнев в 1972 г. утверждал, что серьезные проблемы регионального неравенства в Советском Союзе были решены[179]179
  Bahry D., Nechemias C. Half-Full or Half-Empty? The Debate over Soviet Regional Equality // Slavic Review. 1981. Vol. 40. № 3. P. 366.


[Закрыть].

Модели передвижений как местных народов, так и русских, повторяли глобальные тренды. Всесоюзная перепись населения 1970 г. показала, что выходцы из Средней Азии чаще, чем жители других регионов, мигрируют за пределы своих республик, и основным пунктом назначения для них служит Россия[180]180
  Максимов Г. Всесоюзная перепись населения 1970 г.: Сб. ст. М.: Статистика, 1976. С. 248–249.


[Закрыть]. Гораздо более высокий уровень рождаемости у народов Средней Азии, по сравнению с уровнем рождаемости у славян в СССР, а также усиление регионального неравенства привели к значительной миграции в Россию, что позволило демографу Роберту А. Льюису в исследовании 1976 г. утверждать, что миграция «значительно повлияет на советское общество» в ближайшие десятилетия[181]181
  Lewis R. A., Rowland R. H., Clem R. S. Nationality and Population Change in Russia and the USSR: An Evaluation of Census Data, 1897–1970. New York: Praeger, 1976. P. 354–381.


[Закрыть]. Среднеазиатские планировщики пытались убедить Москву в том, что благодаря молодому и теперь уже хорошо образованному населению Азия могла бы стать идеальным новым местом для развития советской промышленности. Кроме того, развитие региона могло бы уменьшить миграционное давление на столицы европейской части СССР[182]182
  Kalinovsky A. Central Planning, Local Knowledge? P. 588–589.


[Закрыть]. Несмотря на то, что центральным плановым органам эта идея казалась неплохой, «системе в конечном счете не хватило гибкости, чтобы скорректировать социальные и экономические цели своих избирателей»[183]183
  Ibid. P. 619.


[Закрыть].

Численность кыргызов, таджиков, туркменов и узбеков, зарегистрированных в России, с 1970 по 1979 гг. увеличилась со 140 до 248 тыс. жителей[184]184
  Макарова Л., Морозова Г., Тарасова Н. Региональные особенности миграционных процессов. С. 82.


[Закрыть]. Учитывая, что среди мигрантов большинство составляли граждане в возрасте до 30 лет, такой рост населения был, безусловно, важным фактором. Более того, он сопровождался еще и значительной неофициальной миграцией, о чем пойдет речь в следующих главах книги. На тот момент советские социально-экономические механизмы сдерживали дальнейшее движение на Север. Московские планировщики позволили руководителям колхозов нанимать больше рабочей силы, так что, несмотря на все возрастающее число сельскохозяйственных работников на Кавказе и особенно в Средней Азии, все они могли получить рабочее место и социальную поддержку. Различие в заработной плате между периферией и ядром в СССР было в разы меньше, чем в бывших европейских колониях и некогда имперских центрах[185]185
  Patanik A. Agriculture and Rural Out-Migration in Central Asia // Europe-Asia Studies. 1995. Vol. 47. № 1. P. 153. URL: https://www.jstor.org/stable/153197.


[Закрыть]. Однако даже при этом сохранялась проблема: хотя в период с 1970 по 1979 гг. занятость в Средней Азии выросла на 35 %, численность населения трудоспособного возраста там увеличилась на 46 %[186]186
  Lubin N. Labour and Nationality. P. 59.


[Закрыть].

Лидеры и экономисты среднеазиатских стран, столкнувшись с сокращением государственных инвестиций и помощи из Москвы, рассматривали более скромные перспективы развития своих республик. Советская общественность и политика считали местное население сельским по характеру и мировоззрению, поэтому государство направляло его на работу в сельскохозяйственные отрасли. Желание жителей Средней Азии работать в городах или в промышленных регионах, где привилегии доставались русскому населению, даже если эти предприятия располагались на их родных территориях, уменьшалось[187]187
  Florin M. Faites tomber les murs! La politique civilizatrice de l’ère Brežnev dans les villages kirghiz // Cahiers du monde russe. 2013. Vol. 54. № 1–2. P. 205. URL: https://www.jstor.org/stable/24567694.


[Закрыть]. Несмотря на то, что на уровне государства и в академических исследованиях превозносились преимущества городской жизни, а уровень жизни в сельских районах снизился с сокращением инвестиций в 1970-х гг., некоторые местные интеллектуалы, такие как кыргызский писатель Тугельбай Сыдыкбеков, утверждали, что местное население должно оставаться в «родном» доме[188]188
  Florin M. Faites tomber les murs! P. 206.


[Закрыть]. Бромлей в 1982 г. пришел к выводу, что городская жизнь и работа в промышленных областях так и останутся чуждыми для жителей Средней Азии, если они никак не связаны с национальными традициями[189]189
  Kalinovsky A. Central Planning, Local Knowledge? P. 613.


[Закрыть]. В более позднем совместном с Ю. Арутюняном исследовании он будет утверждать, что узбеки, больше чем представители других национальностей, предпочитают «сельский» образ жизни. Ранние браки и большое количество детей также удерживали местных жителей от того, чтобы покинуть родные деревни и традиционный уклад жизни[190]190
  Социально-культурный облик советских наций / под ред. Ю. Арутюняна, Ю. Бромлея. М.: Наука, 1986. С. 25.


[Закрыть]. Культурные различия легли в основу стереотипов о южных регионах как месте, где все основано на чрезмерной коррупции, взяточничестве и кумовстве. Попытки экономических изменений, которые соответствовали бы демографическим сдвигам и извлекали бы из них выгоду, не увенчались успехом, поскольку «идея о том, что выходцы из Средней Азии живут совершенно по-другому, уже основательно укоренилась в умах власть имущих»[191]191
  Kalinovsky A. Central Planning, Local Knowledge? P. 614.


[Закрыть]. Советские лидеры считали, что вряд ли жители Средней Азии будут усердно работать в городских или промышленных условиях, и потому гораздо эффективнее вкладывать государственные деньги в развитие Севера, где предприятия укомплектованы более продвинутым населением.

С конца 1970-х гг. общесоюзное неравенство между распределением населения и экономическими возможностями регионов стало предметом повышенного беспокойства советских плановых органов. Усилился дефицит рабочей силы на Дальнем Востоке, где осуществлялось много важных проектов по добыче полезных ископаемых. Центральное статистическое управление подтверждало, что страны Средней Азии, где объемы производства и производительность труда и так отставали от общих, не в состоянии справиться с приростом населения: рождаемость выросла в среднем на 3,9 ребенка на одну семью[192]192
  Lubin N. Labour and Nationality. P. 119.


[Закрыть]. Колхозная и совхозная практика найма большего числа рабочих, чем необходимо, породила явление, которое советские ученые назвали «скрытой безработицей»[193]193
  Переведенцев В. Молодежь и социально-демографические проблемы СССР. C. 101.


[Закрыть]. Избыток ручного труда привел к недостаточному уровню эксплуатации сельскохозяйственных машин, а ведь машинный труд должен был стать основой советской модернизации на Юге[194]194
  Patanik A. Agriculture and Rural Out-Migration. P. 150; Развитие народонаселения и проблемы трудовых ресурсов республики Средней Азии. С. 75.


[Закрыть]. Советские экономисты скептически отнеслись к идее о том, что выходцев из Средней Азии можно направлять в регионы с дефицитом рабочей силы, учитывая их мнимую приверженность «традициям». Вносились проекты в области демографии, направленные на решение проблем с уровнем рождаемости. Они должны были дестимулировать рост рождаемости у жителей Средней Азии и в то же время способствовать демографическому росту славянских и балтийских народов СССР, однако такие проекты натолкнулись на практические возражения. Кроме того, разработчики опасались возможных обвинений в расизме. Увеличение демографического и экономического неравенства казалось неизбежным без существенного уровня миграции с непредсказуемыми последствиями, если молодое, динамичное население сместит центр тяжести на советский Юг[195]195
  Weber C., Goodman A. The Demographic Policy Debate in the USSR // Population and Development Review. 1981. Vol. 7. № 2 (1981). P. 279–295.


[Закрыть].

Когда в 1970-е гг. уровень добычи хлопка и других сельскохозяйственных продуктов в Средней Азии снизился из-за обработки пестицидами и плохого качества почвы, Государственный комитет по труду и социальным вопросам приступил к действиям. Он приложил усилия, чтобы зачислить большое количество выходцев из Средней Азии в профессионально-технические училища (ПТУ) по всему СССР и привить им навыки в сфере услуг и промышленном секторе экономики[196]196
  Feshbach M. Prospects for Outmigration from Central Asia and Kazakhstan in the Next Decade // Soviet Economy in a Time of Change: A Compendium of Papers Submitted to the Joint Economic Committee, Congress of the United States.Washington, DC: Government Printing Office, 1979. P. 662.


[Закрыть]. Однако реакция населения была вялой, несмотря на продвижение идеи через государственные средства массовой информации, включая рекламу в местной прессе[197]197
  Fierman W. Central Asian Youth and Migration // Soviet Central Asia. P. 255–289.


[Закрыть]. Государство также столкнулось с трудностями при устройстве выпускников на предприятия, где требовалась рабочая сила, в первую очередь на промышленные площадки или в новые города Сибири или Дальнего Востока, где пока еще не было ни хороших условий, ни связи с родным домом[198]198
  Развитие народонаселения. С. 111; Fierman W. Central Asian Youth and Migration // Soviet Central Asia. P. 255–289.


[Закрыть].

По мере того как усилия властей терпели неудачу, выстраивались неформальные сети связей с теми, кто уже переехал в Ленинград и Москву – столицы оставались самыми желанными местами для посещений или для поселения там на короткий или длительный срок. Туристы, студенты и другие, вернувшись из центра, рассказывали о качестве жизни в двух столицах. Москва была «маршрутом номер 1» для подавляющего числа советских граждан, веривших, что «все дороги» ведут в Город[199]199
  Koenker D. Club Red: Vacation Travel and the Soviet Dream. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2013. P. 227.


[Закрыть]. У выходцев с Кавказа прочные связи в двух столицах были установлены еще со сталинских времен, в том числе в сферах продовольствия, услуг и в других профессиональных отраслях[200]200
  Макарова Л., Морозова Г., Тарасова Н. Региональные особенности миграционных процессов. С. 86; White A. Internal Migration Trends in Soviet and Post-Soviet European Russia // Europe-Asia Studies. 2007. Vol. 59. № 6. P. 902.


[Закрыть]. Неформальные сети стали играть важную роль в стратегиях социальной и профессиональной мобильности. Хотя в планы режима не входило перенаправление жителей Кавказа куда-либо, внутреннее экономическое положение региона ухудшилось в 1970-х и 1980-х гг. Привлекательность Ленинграда и Москвы росла, и столицы стали основными пунктами назначения для краткосрочной, сезонной или долгосрочной мобильности граждан.

В 1980-е гг. активизировались дискуссии о том, как поступить с растущим населением южных республик, которые до сих пор получали малую долю общегосударственных инвестиций. В 1990 г. советский демограф В. И. Переведенцев согласился с таджикскими экономистами, что быстрый рост населения на Кавказе и в Средней Азии обеспечил модернизирующийся стране «большой демографический потенциал»[201]201
  Переведенцев В. Молодежь и социально-демографические проблемы СССР. С. 100.


[Закрыть]. Он полагал, что лучше всего использовать этот потенциал для индустриализации южных и особенно среднеазиатских городов, поскольку население пока еще «отсталых» регионов менее склонно к тому, чтобы уезжать далеко от дома. При этом он указал, что в регионах сохранилась проблема доминирования людей из европейской части страны[202]202
  Там же. С. 149–151.


[Закрыть]. В тех условиях переехать во Фрунзе или в Ташкент, а уж тем более в Ленинград или Москву можно было только при сильном личном желании человека. Наследие российского господства сумело пережить короткую кампанию Хрущева, направленную на то, чтобы превзойти Запад в освоении вышедших из-под имперской колонизации земель на территории СССР. Негибкость политики и экономическое неравенство регионов подготовили почву для того, что в позднем СССР у народов Кавказа и Средней Азии стратегии мобильности будут связаны с достижением успеха.