Текст книги "Тайнознатицы Муирвуда"

– А я тебя и не уговариваю, – пожала плечами Майя.

– А ты выйдешь замуж? – спросила Сюзенна, словно горячую картошку перебросила. – Я знаю, что твой отец запретил тебе вступать в брак. Ты его послушаешься или нет?

Сюзенна была отомщена: на сей раз покраснела уже Майя.

– Я думаю, что меня ждет политический брак, – тихо ответила Майя, глядя в пол.

– Кажется, тебя еще в детстве прочили в жены наследнику короля Дагомеи, – не унималась Сюзенна. – Я помню разговоры о союзе между нашими странами. Наследник тогда был совсем еще дитя. Кажется, мы с ним родились в один год. Принц Гидеон, верно?

Финт Кольер, захотелось сказать Майе. Она вздохнула и отвернулась от стола.

– Да, мы с ним были обручены с детства.

– Ты с ним знакома? Я помню, что впоследствии твой отец расторг помолвку.

– Да, расторг. Это было давно, – проговорила Майя, и в душе у нее поднялась буря воспоминаний. Она вспомнила, как очнулась от транса и обнаружила, что стоит на коленях у деревянного алтаря и клянется быть верной женой королю Дагомеи. А ведь я по-прежнему королева Дагомеи, вдруг осознала она – и содрогнулась.

– Так вы знакомы? – снова спросила Сюзенна.

От необходимости отвечать Майю избавил настойчивый стук в дверь. Радуясь возможности избежать ненужных расспросов, она вскочила из-за стола и побежала открывать. В коридоре за дверью стояли альдермастон и его жена.

– Добрый вечер, – растерянно произнесла Майя, не успев согнать краску со щек.

– Мы хотим с вами поговорить. С обеими, – произнес альдермастон ровным голосом, который никак не вязался с суровым и мрачным выражением лица.

Майя сделала шаг назад, впуская гостей. Сюзенна встала из-за стола и, хотя в комнате было жарко, быстро накинула Майе на плечи шаль. Мысленным усилием Майя притушила пламя яр-камня. Стоять перед альдермастоном в ночной рубашке было неловко, но что она могла поделать?

Жена альдермастона закрыла дверь.

– Что-то случилось? – спросила Майя, чувствуя, как в душе рождается тревожное предчувствие.

– Буря принесла с собой злые вести, – произнес альдермастон голосом негромким и безмятежным. – Вести эти должны дойти до тебя как можно быстрее, Марсиана, и твоей товарке тоже следует их узнать. Садитесь.

Тревожное предчувствие не давало Майе покоя, однако она послушалась и села вместе с Сюзенной. Больше девушки не шутили и не пересмеивались – ими владел страх.

– Из Комороса пришел приказ, – продолжал альдермастон. – Королева, твоя матушка, будет похоронена здесь, в Муирвуде, в простой костнице и без подобающего обряда. За службой будет наблюдать шериф Менденхолла; больше никого не допустят, – в голосе его звучало сочувствие. – Кроме того, сегодня шериф заинтересовался личностью новой товарки Сюзенны и долго расспрашивал меня о тебе. Полагаю, что дождь и сырость помешали ему узнать тебя, и все же – будь осторожна. Шериф хитер и упрям. Он служит твоему отцу будто верный пес, поскольку надеется добиться его благосклонности.

Сердце грохотало у Майи в груди.

– Неужели мне нельзя будет пойти на похороны матушки?

Альдермастон отрицательно покачал головой.

– Дорогая моя, никто не должен знать, что ты здесь.

– Это еще не все, – произнесла жена альдермастона и перевела взгляд печальных глаз на Сюзенну. – Сегодня шериф получил письмо из Комороса. Один из братьев Додлея Прайса попытался бежать из башни Пент. Старший, Тобиас. Он хотел взглянуть на дитя, которое родила его жена. Но он не смог даже выйти из города и был схвачен и повешен на глазах у отца и братьев, – голос женщины зазвенел от гнева. – Шерифу приказано ежедневно следить за тем, не покинул ли Додлей Муирвуд. Кроме того, шериф обязан быть в курсе всех известий о грядущей казни остальных Прайсов. Если Додлей попытается бежать, на него следует открыть охоту и убить на месте.

Сюзенна побелела как полотно.

– О нет, – выдохнула она, и лицо ее исказилось от горя. Она зажала ладонью рот, чтобы не плакать.

Альдермастон повернулся к Майе. Лицо его было спокойно, как маска. Голос стал еще тише.

– Поступили также новости из Отландии. Король Дагомеи схвачен и находится в плену. Отландцы потребовали выкуп в сто пятьдесят тысяч марок. Говорят, что во всей казне Дагомеи такой суммы нет. Даже за отца нынешнего короля пайзенийцы в прошлом запросили меньше.

У Майи упало сердце. Сто пятьдесят тысяч марок. А ведь он попал в Несс из-за нее, Майи; это для нее был прислан королевский корабль. Она вспомнила его взгляд, его боль, вспомнила, как он молил ее быть честной с ним.

«Не предавай меня, Майя. Забудь обо всем, что я тебе наговорил. Об этом я должен был сказать прежде всего, и сказал бы, если бы не испугался. Хэтара всегда предает того, кого любит. Не люби меня, Майя. Если ты предашь меня, я этого не вынесу…»

Что ж, иллюзий у нее не оставалось. Кольер никогда ее не простит.

Глава двенадцатая

Угроза кишона

В день казни ждали снегопада, но утро выдалось ясным, светлым, с легким хрустящим морозцем. В обычный день детвора немедля высыпала бы на улицу, чтобы бросаться обтаявшими ледышками и смеяться. Но день нынче был особый, и горожане от мала до велика тянулись к виселице, на которой сегодня предстояло умереть человеку.

Носик леди Деорвин пощипывало морозом, но плотный бархат и тяжелый плащ плотно окутывали королевскую супругу, не давая ей замерзнуть. Великолепный плащ обошелся казне в пятьсот марок – изысканный крой, богато затканная золотом ткань, пышная меховая оторочка по краю, кристаллики драгоценных камней, которые вспыхивали всякий раз, когда на них падал луч солнца… Перчатки на руках у леди были оторочены мехом черно-бурой лисы, а шею, уши и запястья отягощали драгоценные украшения. Пусть они были невидимы постороннему глазу, но тяжесть их внушала хозяйке чувство уверенности.

Рядом с матерью стояла Мюрэ; платье ее, скроенное лучшими портными, подчеркивало хрупкое изящество девичьей фигуры. За платье отдали почти две тысячи марок. От теплого плаща с капюшоном пришлось отказаться – он помешал бы зрителям разглядеть великолепное платье, – поэтому на плечах у девицы лежала лисья накидка, не скрывавшая элегантно уложенных локонов. Увы, девица была не в состоянии стоять спокойно, что в значительной степени портило задуманный эффект.

– Стой смирно, Мюрэ, – сердито приказала леди Деорвин.

– И зачем мы только сюда вообще приехали, – надулась Мюрэ. – Я же могу упасть в обморок!

– Затем. Пусть все видят, что ты сильная и ничего не боишься. Эти люди предали твоего благородного отца!

– Благородного отчима, – ехидно прошелестела Мюрэ.

– Молчи! – леди Деорвин придвинулась ближе, и голос ее стал тих и грозен. – Не играй со словами, Мюрэ. Заруби себе на носу: эти игры опасны. Положение нашего Семейства как никогда уязвимо. Крабвелл интригует против меня и перетягивает короля на свою сторону. Знать начинает показывать зубы. Я должна показать им, что у меня зубы острей, чем у них!

– Но мне холодно. Эта накидка совсем не греет.

– Раньше надо было думать. Какая же ты глупая, клянусь Кровью!

Щеки Мюрэ вспыхнули, но отнюдь не от мороза, а в глазах загорелось негодование пополам со злобой. Леди Деорвин не любила отчитывать дочерей при посторонних, однако никак не могла взять в толк, почему ни одна из девчонок не унаследовала ее мозгов. Сама она, будучи в возрасте Мюрэ, уже успела сплести несколько весьма изощренных интриг.

– А где папенька? – спросила Мюрэ, окинув взглядом толпу придворных. – Ах да, я его вижу. Он с Джейен.

Имя, произнесенное с нажимом, больно ранило и без того натянутые нервы леди. Один деланно небрежный взгляд – и кровь закипела у нее в жилах. Она заморгала, пытаясь придать лицу безразличное выражение, однако в душе у нее бушевала ярость. Враги короля ждут казни, а король в это время флиртует с фрейлиной! Леди скрежетнула зубами и усилием воли заставила себя остаться на месте, хотя больше всего на свете ей хотелось наброситься на дерзкую фрейлину и изгнать ее на край земли, в черные ночи Несса. Леди знала, что ее муж не пропускает ни одного смазливого личика. Мужчины! – разве способны они удержаться. Джейен Секстон появилась в свите после того, как леди Деорвин вышвырнула прошлую королевскую пассию, понадеявшись, что девчонка, которая годится королю в дочери, не привлечет его внимания.

Должно быть, король нашел привлекательной скромность и застенчивость Джейен, и благосклонность короля, которой искали столь многие, по иронии судьбы, досталась девице, которая вовсе ничего не делала для того, чтобы обратить на себя королевский взгляд. Полудетское личико сияло невинностью, однако невинность была лишь маской, скрывавшей неведомые тайны. Леди Деорвин поняла это слишком поздно. Что ж, придется взяться за девчонку как следует.

– Интересно, кого папенька выберет мне в мужья? – спросила Мюрэ, нарушив бурное течение материнских мыслей. – Вот казнят всех Прайсов, и кто тогда останется? Мне нравился Гейтс, но ему ведь отрубят голову. А я собиралась умолять папеньку, чтобы он сохранил Гейтсу жизнь. Он будет за это благодарен мне, правда?

– Нет, ты и впрямь круглая идиотка, – едко бросила леди Деорвин. – Сколько раз я тебе говорила: дворянчики из Комороса тебе не пара. Ты ведь принцесса, Мюрэ!

– Но ведь принцесса может помиловать приговоренного? Почему тогда я не могу помиловать Гейтса?

– Это не во власти принцессы. Как ты можешь быть такой наивной? Ах нет, я вижу, ты меня дразнишь. Тебе нравится изводить меня своими глупыми шутками.

– Вовсе нет, матушка, – ответила Мюрэ и поцеловала мать в щеку. – Так за кого же меня отдадут?

– Твой благородный отец подумывает о том, чтобы отдать тебя за короля Дагомеи. Лучше женитьба, чем война.

Мюрэ свела бровки.

– Но ведь король Дагомеи сейчас в плену! А заплатив выкуп, останется без гроша!

– Да, и тогда твой отец даст за тобой щедрое приданое, и король Дагомеи превратится в нашего верного союзника. Деньги – великая сила, Мюрэ. Ты ведь не забыла этот урок, правда? Марки – это семена, которые мы сеем, дабы пожать благополучие.

И марки же стали причиной раздоров с Крабвеллом, подумала леди Деорвин. Целью канцлера было выпотрошить аббатства, отобрав в казну все их достояние. Никто даже не знал точно, сколько золота было потрачено на все эти ненужные работы по их восстановлению. Кругленькая, должно быть, сумма! Но леди Деорвин твердо знала одно: благополучие придворного должно быть неразрывно связано с благополучием повелителя, ибо тогда придворный будет служить не за страх, а за совесть. Если ее муж станет забирать все себе, народ будет недоволен. А где недовольство, там и непокорность, а где непокорность, там измена. Нет уж, лучше покупать верность, щедро раздавая деньги, поместья, титулы и привилегии. А также время от времени прореживать верхушку, сбрасывая с нее впавших в немилость и используя их имущество в качестве вознаграждения для остальных. Это лучший способ держать людей в узде. Но Крабвелл этого не понимал. Алчный негодяй, он хотел подгрести под себя все финансы и управлять ими от имени короля.

Леди Деорвин потерла ноющий живот. Она была беременна, и этим, безусловно, объяснялись, по меньшей мере отчасти, ее тревоги. Беременность не красила супругу короля. Настроение ее становилось изменчивым как ртуть, отекали щиколотки, округлялись щеки. Привыкнув к власти, которую она имела над королем, леди Деорвин с яростью наблюдала за тем, как он увивается вокруг какой-то девчонки.

Король потрепал Джейен по руке. Жгучая ревность пронзила сердце леди Деорвин. Семейство Секстон принадлежало к числу возвысившихся и стремилось обрести еще больше влияния на все происходившее в королевстве. Неужели они полагали, будто для этого достаточно подсунуть свою дочурку под нос мужу самой леди Деорвин? Неужели не понимали, что изливавшийся на них золотой дождь был ее и только ее заслугой? Ах, сколько в этом королевстве мужчин, наделенных силой и властью – и как же все они слепы! Пляшут под женскую дудку и даже не замечают этого. Нет, положительно, чтобы править мужчинами, нужна женщина.

Со стоном и скрежетом распахнулись ворота, и над заснеженной площадью повисла напряженная тишина. Мюрэ перестала вертеться, король отвернулся от Джейен. Все замерло в безмолвии, и единственным звуком, нарушавшим тишину, было поскрипывание колес повозки, на которой везли к эшафоту обреченных на казнь.

Когда повозка проезжала мимо августейшей четы, леди Деорвин поспешно потупилась, стараясь не выдать своего торжества. Толпа молча расступалась перед лошадью. В повозке стоял седовласый граф, сурово сведенные брови которого были видны даже издалека. Он стоял прямо и гордо, непреклонный, как истинный Прайс. С этим же суровым и непреклонным видом он смотрел, как казнили его сына. Даже после казни граф отказался подписать закон о верноподданничестве. Поэтому – пусть видят. Пусть остальные испугаются и подпишут. Ибо если пало Семейство Прайс, кто может надеяться устоять?

Поговаривали, что Исток спасет графа, ибо достойные мастоны находятся под его защитой. Чушь, ерунда! История знала предостаточно примеров гибели достойных. Никакой Исток никого еще не спас. Исток служит лишь тем, кто может подчинить его себе. Заставь Исток покориться, и он осуществит твои самые смелые мечты и надежды. Уложит к тебе в постель короля Комороса. Сделает тебя королевой целой страны.

Одного только не отдал ей пока Исток – Майю, проклятую падчерицу. Ничего, придет время, и она тоже окажется во власти леди Деорвин.

– Как тихо, – прошептала Мюрэ.

Леди Деорвин захотелось ударить дочь. Повозка поравнялась с эшафотом. Отца и сыновей Прайс препроводили на помост, где уже дожидался палач. Всего несколько дней назад на этом самом месте у них на глазах был казнен старший сын и брат – не спасли его ни их молитвы, ни вера, ни мастонская кольчужница.

Слово дали лишь отцу. Он встал перед плахой, опустив руки. Несмотря на мороз, на нем была лишь тонкая рубашка да бриджи, грязные и изорванные в долгом заточении. Из-под воротника рубахи поблескивал край кольчужницы. Мысли леди перенеслись на младшего сына графа, Додлея, трусливо засевшего в Муирвуде. Интересно, как скоро до него дойдет весть о гибели всего Семейства? После этого он наверняка выскочит из убежища и очень быстро угодит в ту же самую могилу.

Старый граф наконец-то договорил. Леди Деорвин его не слушала, но и от ненароком достигших ее уха слов ее затошнило. Как ей хотелось в тепло! Ребенок у нее в животе беспокойно ворочался, словно ощущая опасность. Интересно, кто на этот раз – сын? Или дочь?

Отца подвели к плахе. Сыновья стояли неподвижно. Кажется, один тихо плакал. Лица их были невозмутимы. Отец встал на колени перед плахой. Леди Деорвин подозревала, что его придется держать, однако старый граф готов был встретить смерть бесстрашно и хладнокровно. Кажется, он что-то такое говорил о Сокровенной завесе, так что, должно быть, попросту не верил в то, что жизнь его оборвется безвозвратно.

Леди Деорвин присмотрелась к палачу. Лицо его было скрыто островерхим капюшоном – обычный наряд палача. И все же было в этом человеке что-то знакомое. Палач, казнивший Тобиаса Прайса, был бородат, однако у этого на подбородке имелась разве что щетина. Он был крепко сбит и силен и топор держал легко и уверенно. Леди Деорвин обвела глазами разворот его плеч. Ей нравились крепкие мужчины. Человек, который способен был удержать падающую повозку, поднять тяжелый груз или драться клинком на дуэли, всегда заставлял ее сердце биться чаще. Ее влекло к таким мужчинам, однако, как ни силен был соблазн окружить себя отборными экземплярами, таких шалостей леди Деорвин себе не позволяла.

Палач был очень похож – но на кого же? И вдруг она поняла, на кого. На кишона. При одной мысли о нем дрожь пробрала ее до самых пяток. Тот, кто делает убийство своим ремеслом, ставит себя вне круга обычных людей. А кроме того, кишоном невозможно было управлять, и это пугало ее еще больше.

Палач посмотрел прямо на нее.

Ужасное осознание своей правоты наполнило ее сердце ужасом. Под маской палача действительно скрывался кишон. Он стоял, не сводя с нее глаз, и выразительно покачивал топором, словно в знак угрозы. «Скоро придет и твоя очередь», – услышала она шепот у себя в голове и задрожала.

– Вам холодно, матушка? – спросила Мюрэ.

В последний раз она видела его в ту ночь, когда он проник к ней в опочивальню. При воспоминании об этом леди Деорвин всякий раз содрогалась от страха. Ни стражники, ни ее собственная сила не помешали кишону безмолвной тенью проскользнуть в ее личные комнаты и предъявить ей ультиматум. Либо король сменит гнев на милость и призовет Майю, либо леди Деорвин об этом пожалеет. Но как она могла исполнить требование, если не знала даже, куда пропала девчонка? Ее шпионы день и ночь рыскали в поисках Майи. Корабль из Дагомеи так и не вернулся, но кишон был с Майей с самого начала, и его появление свидетельствовало о том, что она выжила в проклятых землях.

Глава Семейства Прайс встал на колени перед плахой.

– Как страшно, – прошептала Мюрэ. – Терпеть не могу казни. Зачем мы вообще пришли?

– Чтобы показать, что мы сильны. Что мы не трусы. Не позорь меня, Мюрэ.

Старый граф положил голову на плаху. Удар был быстр и точен. Толпа разом ахнула. Отвага отца передалась сыновьям – ни один не посрамил старого графа. Все они по очереди, не дрогнув, становились на колени и клали голову на плаху. Леди Деорвин испытала прилив невольного уважения.

Канцлер Крабвелл приготовил небольшую речь. Закончит, и можно будет уйти, подумала леди Деорвин. Канцлер встал с трибуны, где сидела знать.

– Так будет с каждым предателем королевства, – громко, внушительно объявил Крабвелл. – Всякий – или всякая, – кто пойдет против воли короля, заслуживает смерти. Наденьте головы на пики, и да послужат они назиданием остальным!

Леди Деорвин нахмурилась. Что значит «всякая»? Зачем он это сказал? Женщин никогда не казнили за измену, так на что же намекал Крабвелл? Она обернулась к мужу и увидела, что тот утешает тихо плачущую Джейен Секстон. Рука короля обнимала плечи девушки. Леди Деорвин в бессильной ярости стиснула кулаки. Эта девка и года не провела в ее свите! Если ее выгнать, для остальных это станет недвусмысленным предупреждением. Однако леди Деорвин не могла избавиться от невесть откуда взявшегося подозрения: если она выставит Джейен, супруг может отменить этот приказ и тем жестоко унизить королеву.

– Сколько крови! – прошептала Мюрэ, широко открытыми испуганными глазами обводя эшафот. – Сколько крови!

С неба стали падать крупные хлопья снега, серого, как зола. Леди Деорвин вздрогнула. Еще мгновение назад небосвод был чист, однако теперь его затянуло серыми тучами. Снег падал стеной, беззвучно, но осязаемо, укрывая от глаз людских картину казни.

– Пойдемте, матушка, – попросила Мюрэ, и леди Деорвин без единого слова повернулась и подошла к мужу. Он предложил ей руку. Ему хватило совести принять виноватый вид.

Тем вечером она нашла на столе у себя в опочивальне большую чашу, покрытую красной тканью. Это было так странно и необычно, что леди Деорвин, ни на мгновение не задумавшись, сдернула ткань и только тогда поняла, что красна она от крови. Под покровом покоилась голова старого графа.

Леди пришлось призвать все свои силы, чтобы не закричать.

Говорят, что лучшее средство против гнева – время. Мастон, который не в силах противостоять гневу, не раз пожалеет о невозможности вернуть в небытие то, к чему его подтолкнул этот гнев.

Ричард Сейон, альдермастон аббатства Муирвуд

Глава тринадцатая

Зимнепутье

Земля в матушкином саду была твердая и вязкая, словно стылая глина; Майя изо всех сил налегала на заступ. Рядом стояла на коленях Сюзенна, руки ее были грязны, поверх платья повязан передник, и другой такой же – у Майи. Дыхание паром вырывалось изо рта, холод пробирал до костей, но девушки продолжали упорно трудиться. Тыльной стороной руки Майя потерла зачесавшуюся щеку и подняла глаза. Мимо протопал Тьюлисс с охапкой черных горшочков в руках.

– Неужели зимой будет что-то расти? – спросила Сюзенна, окинув взглядом снежную пелену, укрывавшую сад.

– Эм-гм, – пробубнил Тьюлисс, по-прежнему не осмеливаясь заговорить. Одобрительно кивнув при виде вскопанных девушками грядок, он принялся извлекать из горшочков клубки корней с торчащими из них побегами.

– Что это за растения? – спросила Майя, глядя, как он аккуратно распутывает корни. Она не раз уже встречала Тьюлисса в матушкином садике и всякий раз разговаривала с ним, стараясь перебороть его стеснительность.

– Цикламены и зимний вереск, – коротко ответил Тьюлисс. Нос у него порозовел, а белоснежные усы подрагивали. – Они красивые.

– А матушке они нравились? – спросила Майя, ощутив укол в сердце – в этот самый миг на другом краю аббатства происходила церемония погребения. Матушкино тело упокоится в костнице и будет опущено в землю на кладбище.

– Да, – тихо ответил Тьюлисс. Его застенчивый отстраненный взгляд был исполнен сочувствия. – Она любила… помогать мне с растениями. Вы похожи на нее.

По его лицу скользнула несмелая улыбка.

На глаза у Майи навернулись слезы. Она потянулась и взяла в ладони тяжелую грязную руку Тьюлисса. Сюзенна сочувственно коснулась ее плеча.

– Что еще вы сажаете зимой? – спросила садовника Сюзенна.

– Разное всякое, – ответил Тьюлисс, высвободил руку и стал бережно опускать рассаду в свежевскопанную землю. – Порей, чеснок, лук, спаржу… – он чихнул и вытер нос рукавом. – Спаржу… это уже было… капусту. Еще пастернак. Вкусный. Иногда горох. Зимний салат, – он снова чихнул. – Что посадить, всегда найдется.

Он умолк, и все трое принялись сажать цветы.

Закончив работу, Майя поблагодарила Тьюлисса за разрешение помочь ему. Бедняга порозовел от смущения – как всегда, когда его хвалили или благодарили. Какое-то мгновение он, моргая, смотрел на Майю, словно бы желая что-то сказать, но не находя слов.

Бремя утраты тяжело лежало на плечах Майи. Ей хотелось уйти и выплакаться, причем вдали от всех, однако что-то во взгляде Тьюлисса помешало ей уйти.

– Ты тоже скучаешь по моей матушке? – спросила она.

Глаза у него покраснели. Он снял кепку и стал мять ее в руках. Ветер трепал его длинные седые волосы. Тьюлисс часто закивал.

Вздохнув, Майя положила руку ему на плечо.

– Ты хороший человек, Тьюлисс. Ты вырастил для нее замечательный сад. Я знаю, он помогал ей не чувствовать себя так одиноко. Спасибо тебе.

По щеке садовника скользнула слезинка. Неловко переминаясь, он уставился на свои сапоги. Стянул грязные перчатки, заткнул их за пояс, сунул руку в карман и извлек оттуда сложенный кусок льняной ткани. Майя решила было, что садовник хочет утереть нос, однако он держал ткань бережно, словно хрупкое растение. Тьюлисс медленно развернул ткань и протянул Майе. Это был вышитый носовой платок.

– Что это? – спросила Майя. Уголки платка были вышиты узором из цветущих лоз. Вышивка была очень тонкая, изящная, необычайно красивая. Майя не могла оторвать от нее глаз.

– Это матушкин..?

Тьюлисс кивнул.

– Я и нос им потереть не смел, – пробубнил он и посмотрел Майе в глаза. – Забирайте.

Не в силах вымолвить ни слова, Майя держала платок как святыню. Дар в знак благодарности, собственноручно вышитый матушкой для старого садовника. Единственная оставшаяся у него память о ней. Он хранил этот платок как сокровище.

– Нет, – хрипло произнесла Майя. – Это твое. Она мне тоже оставила одну вещь – свою книгу. Я ею очень дорожу. А платок она вышила тебе, потому что ты ухаживал за ее садом.

Она благоговейно сложила платок и вновь вложила его в ладонь Тьюлисса. Ей захотелось поцеловать садовника в морщинистый лоб, но она сдержалась, вспомнив, что для него это будет означать смерть.

Она никогда и никого не поцелует. Осознание этой простой вещи – невинное движение души в ее исполнении способно прервать чужую жизнь – каким-то образом вернуло ее к реальности. В памяти зазвучал голос бабушки: «Ты никогда никого не поцелуешь, Майя. Никогда. Ни мужа, ни ребенка».

Она взяла Сюзенну под руку. Тьюлисс остался в Саду королевы, а девушки вышли и неспешно пошли по свежему хрустящему снежку. У Майи замерзли ноги, ей хотелось в тепло.

– Что-то Тьюлисс сегодня разговорчив, как никогда, – шутливо заметила Сюзенна.

Майя фыркнула и кивнула, понимая, что подруга пытается развеселить ее, чтобы отвлечь от мрачных мыслей. Собственное сердце казалось ей холодным и тяжелым, как наковальня. И от тяжести этой ей не избавиться уже никогда – можно лишь сделать вид, будто ее не замечаешь, но ненадолго.

– Даже представить себе не могу, каково тебе, – сказала Сюзенна, обняв ее за талию. – Сегодня такой тяжелый день.

– Знаю, – ответила Майя. – Я затем и пошла помогать Тьюлиссу. За работой мне становится легче, но воспоминания все равно не уходят. Этот подлец-шериф пошел на похороны моей матушки, а мне нельзя. Несправедливо, правда?

– Ужасно несправедливо. Послушай, может быть, погреемся у яр-камня в нашей комнате? И позовем к себе еще кого-нибудь, чтобы тебя развлечь. Смотри, там Селия.

Поразительно, как сильно изменилась за эти дни Сюзенна, подумала Майя. Она больше не носила украшений и нарядных платьев, отдавая предпочтение более удобным одеяниям попроще. Она не раз предлагала свои платья Майе, но Майя отчего-то чувствовала, что ей следует оставаться в наряде безродной.

– Она плачет, – обеспокоенно заметила Сюзенна.

Присмотревшись, Майя увидела, что Селия стоит на коленях у стирального корыта, закрыв лицо руками, и плечи ее дрожат.

– Что с тобой, Селия? – спросила Майя, решив, что девушку опять изводила Мейг. Услышав ее голос, Селия подняла глаза и буквально бросилась к подругам.

Селию била дрожь.

– Майя, Сюзенна! У меня сердце разрывается!

По щекам ее лились слезы. Майя крепко обняла Селию, но та продолжала рыдать.

– Я только что видела последние официальные депеши, которые получил шериф от короля, – выдавила прачка сквозь рыдания. – Надо сказать альдермастону и его жене, но они сейчас на церемонии погребения.

Селия вытерла глаза рукавом.

– Бедный Додд! Бедняга! – И она снова разрыдалась.

– Что случилось, Селия? Что там было? – в ужасе ахнула Сюзенна и схватила ее за руку. – Ну же!

Селия шмыгнула носом и попыталась овладеть собой.

– Я подумала… ик!.. что церемония – самое подходящее время, чтобы… Никого нет, никто не помешает. Я стала читать депеши, – она снова шмыгнула. – Прайсов казнили, всех казнили, Сюзенна! И старого графа, и сыновей! Графа обезглавили первым. Додд – последний из Прайсов, а ведь он младший из всех. Я думала… я была уверена, что Исток этого не допустит!

Плечи ее затряслись, и из глаз хлынул новый поток слез.

– Почему, ну почему Исток это допустил?

При мысли о понесенной Доддом утрате отступила даже боль от потери матери, вечная спутница Майи. Не в силах осознать услышанное, девушка хватала воздух ртом, и мука у нее в сердце мешалась с гневом. Это совершил ее отец. Сколько невинных душ он погубил – душ, единственным грехом которых была не измена, но лишь упрямая преданность принципам, от которых они не пожелали отказаться по чужому приказу. Разве может мастон совершить столько злодеяний? Это было убийство, самое настоящее убийство.

Сюзенна тоже плакала, прикрывая рот рукой – привычка, которая возвращалась к ней всякий раз в минуту печали. В глазах у нее Майя прочла горе.

– Надо сказать Додду, – с трудом выговорила Сюзенна. – Майя, надо успеть прежде шерифа!

– Нельзя, – в отчаянии возразила Майя. – Он спросит, откуда мы узнали. Мы не можем выдать этот секрет!

– Так нельзя! Он должен знать! – помотала головой Сюзенна. – Селия, немедленно расскажи все альдермастону! Как можно скорее!

– Я дождусь его в кабинете, – кивнула Селия и поспешила прочь.

Майя и Сюзенна обнялись и бесцельно побрели по заснеженной земле. Они не произнесли ни слова – на это у них не было сил. Майя невидящим взглядом смотрела на стены аббатства – все еще укрытые паутиной лесов, – но сердце у нее в груди горело. Почему Исток допустил гибель Форши? Зачем? Она умела уловить бестелесный шепот Истока, но для это была слишком поглощена горем. Не зря ведь альдермастон твердил, что гнев заглушает голос Истока.

Тишину заснеженного аббатства нарушил треск дерева под топором. Майя свернула к дому Джона Тейта и потянула за собой Сюзенну. Она расскажет обо всем Джону, и пусть он присмотрит за Доддом. Они успели подружиться, и Майя знала, что Додд привязался к охотнику и научился ценить его советы.

– Не понимаю, просто не понимаю, – покачала головой Сюзенна. – Если обезумеет собака, ее убивают. Но что делать, если обезумел сам король? – она в отчаянии посмотрела на Майю. – У нашего королевства множество врагов, соседи только и мечтают завладеть нашими землями и отобрать наше достояние. Если мы не будем едины, Коморос падет, как некогда пал Прай-Ри. И что дальше? Гниль?

– Не знаю, – вздохнула Майя. Внутри у нее шла борьба. Ее отец был королем. Если он падет, власть перейдет в руки леди Деорвин и ее отпрысков.

Восстание.

Мысль о бунте накрепко засела у нее в голове, опасная, словно сотня острых кинжалов. Давным-давно, много десятилетий назад, один безумный король, убивавший мастонов, нашел свой конец на поле под деревушкой Зимнепутье. Найдется ли ныне новый Гэрен Демонт – вождь изгнанников, к которому они могли бы воззвать о помощи? Увы, нового Демонта ждать не приходится. Есть еще ее муж, король Дагомеи. Но он томится в темнице Несса, преданный собственной женой.

Они вышли из-за угла в тот самый миг, когда очередная чурка разлетелась надвое. Майя ожидала увидеть Джона Тейта с колуном в руках, однако охотника нигде не было. Над колодой стоял Додд – куртка нараспашку, ворот складчатой рубахи разошелся и больше не скрывал мерцания кольчужницы. Яростно и гневно Додд отбросил ногой поленья и швырнул на колоду толстую чурку. Топор взлетел и упал, снова и снова, и мышцы ходили у Додда на руках и на шее, покуда он бил и бил по дереву, превращая толстое полено в мелкие щепки.

Они сразу поняли, что Додд все знает. Сюзенна только ахнула. Лицо его было искажено яростной животной гримасой, оскаленные зубы крепко сжаты. В глазах – убийственная ярость. Не смахнув капель пота с лица, Додд снова занес топор, и поляна содрогнулась от громкого треска.

Чурка на пне распалась на две части, и Додд, отшвырнув ее пинком, всадил топор в пень и шагнул за новой жертвой.

– Так вы уже знаете, – хрипло бросил он и, застонав от натуги, поднял тяжелую чурку на пень. Вырвал из пня топор, отступил на шаг назад. С искаженным яростью лицом Додд занес топор над головой и ударил, расколов чурбак надвое с треском таким громким, что в лесу проснулось эхо.