Текст книги "Две тысячи лет до нашей эры. Эпоха Троянской войны и Исхода, Хаммурапи и Авраама, Тутанхамона и Рамзеса"

Праздник тавромахии в том году был как никогда великолепным. Из Греции для участия в нем прибыло много команд тореадоров, приехали и ахейские правители со своими свитами, чтобы посмотреть на церемонию. Среди них самым внушительным был принц Тезей из Аттики, который отличился прекрасным любительским выступлением на арене против особого быка, самого Минотавра. Горожане Кносса разошлись по домам усталые, но очень довольные, с нетерпением ожидая назначенного на следующий день жертвоприношения.

Увлеченность критян морем проявлялась не в изображении кораблей, которых на удивление мало, а в изготовлении изумительных ваз, разрисованных всевозможными рыбами, морскими растениями и кораллами. Эта ваза из восточной части Крита – из Гурнии

Ночью они были разбужены криками на улицах, лязгом оружия, шумом пламени. Выскочив на улицы, полуодетые и еще не вполне проснувшиеся горожане увидели, что стоящий на склоне над городом дворец Миноса охвачен пламенем. Да и в самом городе были пожары, а небольшие группы вооруженных людей со своими командирами во главе целеустремленно бежали по улицам к домам богатых горожан, казармам стражников и выходам из города.

В ту ночь длинных ножей многие горожане Кносса лишились жизни. Они были убиты, сопротивляясь оккупации и разграблению своих домов, или сгорели в одном из быстро распространявшихся пожаров. Еще больше людей было поймано и заключено под стражу, когда они бежали по улицам. Те, кто сумел выбраться из города, укрылись в окружающих город горах. Очень многих жителей Кносса, в первую очередь купцов, занимавшихся северной торговлей, никто не тронул, напротив, к их домам выставили охрану, чтобы не допустить разграбления.

Только с рассветом следующего дня стало ясно, что произошло. Только тогда уцелевшие люди увидели, что город контролируют вооруженные ахейцы. Среди них было много обитателей греческой колонии в портовом городе. А среди командиров узнавали ахейских тореадоров и других лиц, сопровождавших заезжих греческих принцев.

Когда рассвело, оккупация города приняла более упорядоченный характер, и в полдень пленных отвели на арену, где накануне было представление. Там в присутствии вооруженных людей, контролировавших проходы, и лучников на балконах ахейские герольды объявили о включении Крита в ахейский союз. А чтобы придать этому объявлению особую значимость, принц Тезей лично принес в жертву богу моря быка Миноса.

В последующие дни оккупация принимала все более организованный характер. Город Кносс, на землю которого ни разу не ступала нога противника и который в течение трех веков не знал даже местных столкновений, подвергся такому же методичному разграблению и порабощению, как многие города материка. На телегах и вьючных ослах сокровища, скопленные за половину тысячелетия мирной торговли, вывозились по дороге к морю. С ними шли колонны пленных, бледных и молчаливых. Их ждало рабство, от которого никто и нигде не был гарантирован, но ни один житель Кносса и не мыслил когда-нибудь его испытать.

Не все жители города были порабощены. Даже среди тех, кто не сумел скрыться в горах, было много людей, сумевших договориться с оккупантами и выкупить себя и свои семьи спрятанными сокровищами или долговыми расписками на крупные суммы, инвестированные в других странах. Кроме того, были мясники и пекари, возчики и садовники, служба которых была необходима оккупантам. К тому же существовали старики, которых продавать в рабство просто не было смысла. Часть жителей избежала рабства без видимых причин. И через некоторое время стало очевидно, что неожиданный захват города вовсе не был неожиданным для части населения. Существовала пятая колонна, в которую входили даже некоторые очень богатые критяне, активно помогавшая принцу Тезею и его людям. Говорили, что и во дворце были предатели. А когда Тезей через неделю отплыл домой в сопровождении нагруженного добычей захваченного флота, внешний вид и настроение уехавшей вместе с ним принцессы Ариадны, дочери погибшего царя, показали, что она вовсе не была несчастной пленницей.

С отъездом Тезея шок, охвативший остров при известии о событиях в Кноссе, начал проходить. На Крите остался сильный гарнизон, которым командовал родившийся на Крите ахеец королевской крови, назначенный Тезеем местным царем. Ему подчинились другие города и деревни Крита – чтобы не было хуже. Ахейский принц, подчинивший город, не обращал внимания на жителей Кносса, которые постепенно начали возвращаться в город и строить жизнь заново.

Но торговая сила Кносса была основательно подорвана. Гигантские склады стояли пустыми, военный флот ушел, а с ним и торговые моряки, в это время находившиеся в гавани. Капитал, который позволил бы возродить торговую империю, исчез, да и уверенность – непременная основа торговли – сгорела в пламени. В течение следующих месяцев много маленьких лодок незаметно отошли от берегов Крита. Они увозили с острова уцелевших представителей и сохранившееся имущество знаменитых торговых домов Кносса.

Эти люди отправились туда, где у них были зарубежные активы. Одни – на Кипр или в южные портовые города Малой Азии, другие – в города дельты Нила. Но в основном критяне ехали в Ливан и Палестину. Там были отделения их торговых домов и партнеры, там оставались суда, которые было жизненно важно перехватить раньше, чем они выйдут в море и возьмут курс на Крит – к новым хозяевам Кносса.

В следующие годы беженцы построили для себя новую жизнь у подножия Ливанских гор, отправляя свои суда из Библа, Тира и Сидона, как раньше из Кносса. Они медленно восстанавливали потерянные состояния и одновременно закладывали основы нового периода торгового процветания Леванта.

Они столкнулись с конкуренцией. Еще до разрушения Кносса торговцы из эгейских портов стали серьезными соперниками критян. И беженцы ни минуты не сомневались в том, что основной причиной предательского нападения на Кносс было именно желание устранить конкурентов. Хотя, конечно, нельзя сбрасывать со счетов сопротивление политическому господству и жажду наживы. Теперь по всему Средиземноморью, от Испании до Кипра, суда из Микен и других эгейских портов, и среди них суда из нового эгейского Кносса, везли оливковое масло, вино и всевозможные греческие товары на рынки, ранее бывшие монополией критян. Ахейцы вовсе не собирались останавливаться на достигнутом. Они уже подумывали о торговле в Черном море, на побережье Атлантики и в северной части Европы.

Между этими захватчиками торговых путей и беженцами-критянами, разбросанными по всему Восточному Средиземноморью, с течением лет так и не наступило примирение. Многие беженцы потеряли на Крите свои семьи и до сих пор не знали, что стало с их близкими. Их жены, сыновья и дочери могли погибнуть той страшной ночью длинных ножей, но могли и до сих пор влачить где-то ужасную участь рабов. Поэтому о мире между критянами и ахейцами и речи не шло.

Но постепенно беженцы построили новую жизнь. На ливанском побережье они выучили семитский язык аморитов и почти забыли свой собственный, хотя и временами встречались, чтобы вспомнить свою утраченную родину. Они уже начали стареть, эти критяне, родившиеся в 1440 г. до н. э., а их дети, уже сами ставшие взрослыми, лишь смутно помнили о ночном бегстве из горящего города. Многие дети беженцев уже даже не считали себя критянами, находя большее удовлетворение в слиянии со своей новой страной, чем в бесплодных сожалениях о едва им знакомой родине, куда они и не надеялись вернуться.

Кроме того, в Сирии было немало насущных проблем, требующих постоянного внимания. Египетский фараон Аменхотеп не так давно с большой пышностью отметил тридцать четвертую годовщину своего царствования. Но он был старым человеком и явно сдавал. Севернее новый царь по имени Суппилулиума взошел на трон хеттов. Он укрепил фортификационные сооружения своей столицы Хаттусаса, и его армия уже имела стычки с хурритами Митанни. Ближе к дому ситуация была еще серьезнее. Воодушевленный явной слабостью египетского фараона, один из сирийских принцев по имени Азиру поднял мятеж и теперь грабил соседние вассальные государства. Хотя между ним и побережьем лежали Ливанские горы, сохранялась опасность, что мятеж распространится на прибрежные города. Купцы зрелого возраста, помнившие, как легко разорвались их торговые связи пятьдесят и более лет назад, когда отец и дед старого фараона вознамерились мстить восставшим городам Леванта, а теперь видевшие возможность повторения, делали все от них зависящее, чтобы убедить своих правителей избежать разрыва с Египтом. Впрочем, их правители не имели особого желания после сорока лет необременительной и весьма выгодной вассальной зависимости вмешиваться в политические авантюры и слали срочные послания Аменхотепу, подчеркивая свою лояльность и прося о помощи.

Аменхотеп, несмотря на слабеющие силы, откликнулся на их просьбы. Хотя он был слишком стар и болен, чтобы лично возглавить войска, что было обязанностью и привилегией фараона, он отправил в Сирию армию, которая без единого сражения вытеснила Азиру в пустыню. Старые беженцы Библа и других прибрежных городов вздохнули с облегчением.

Спустя два года пришло сообщение о смерти старого фараона, и его сын стал очередным Аменхотепом – четвертым по счету. Новому фараону было одиннадцать лет.

Наступил 1377 г. до н. э. Старшему поколению критских беженцев было уже далеко за шестьдесят. Они чаще вспоминали прошлое, чем думали о будущем. Мысленно они возвращались в золотые годы своей юности, когда на Крите был мир, а Кносс был центром мировой торговли. Мир на морях пал вместе с Кноссом, и представлялось в высшей степени сомнительным, что Египет сможет сохранить мир на земле. Годы шли, и самая консервативная часть жителей Леванта лелеяла надежду, что юный фараон, повзрослев, сохранит прежний дух династии и путем демонстрации силы в Сирии подтвердит господство в ней Египта, устрашив врагов, которые угрожали и внутри, и извне. Через некоторое время стало ясно, что юный Аменхотеп находится под влиянием матери – царицы Тии, и даже пошли слухи, что он у себя дома ввязался в ссору со жречеством.

Беженцам с Крита было под семьдесят, когда пришли вести, что принц Азиру возобновил грабежи, а армия Суппилулиумы находится в Ямхаде, у ворот Сирии. За свою долгую жизнь эти люди видели, как царь Востока и царь Запада, Вавилон и Кносс, пали перед врагом с севера, и вот теперь появился новый враг. И конечно, великий Египет сможет сдержать врага, который неумолимо прокладывает себе путь на юг.

Изображение летучей рыбы с минойской фрески из Филакопи на Эгейском острове Мелос

Обычно считается, что за историей о Тезее, сыне афинского царя, который добровольно вызвался присоединиться к юношам и девушкам, ежегодно отправляемым для принесения в жертву Минотавру, получеловеку-полубыку, жившему в лабиринте Кносса, лежит некоторая историческая правда. Впоследствии Ариадна, дочь царя Кносса, помогла юноше убить Минотавра и сбежать вместе с ней с Крита. Возможно, эта история в какой-то степени отражает подтвержденное археологами завоевание Крита ахейцами Греции около 1400 г. до н. э. Было много попыток совместить археологические свидетельства и легенду в более или менее убедительную историю, и настоящая глава представляет собой не что иное, как еще одну подобную попытку. А о событиях в Египте, Сирии и Месопотамии, с другой стороны, есть довольно много неопровержимых исторических материалов.

Система письма, используемая завоевавшими Кносс греками, была не той, которую мы знаем сегодня и которая зовется минойской. Ее недавно расшифровал Майкл Вентрис. Это не алфавит, а слоговое письмо, но язык, который записывался этим письмом, безусловно, греческий. Долго считалось, что греческие таблички, написанные минойским письмом Б, предшествовали в Кноссе греческому завоеванию города. Недавно это утверждение было оспорено, но в любом случае никто и никогда не выдвигал предположения о том, что правители Кносса до его завоевания греками говорили по-гречески.

Минойское линейное письмо Б развилось как упрощенная форма минойского линейного письма А. Расшифровка минойской письменности А продолжается. С уверенностью можно утверждать только одно: язык, записывавшийся при помощи минойского письма А, не греческий. Вероятно, это язык, на котором говорили на Крите до завоевания греками. Здесь он назван старым критским.

Глава 5
Царь-философ
1370–1300 гг. до н. э

В раннем детстве принцесса Анхесенпаатон верила, что город, в котором она живет, тянется до самого конца земли. Она редко выходила за пределы дворца, который и сам казался ей бесконечным. Но, когда она изредка выезжала на колеснице вместе с отцом и матерью, ей казалось, что широкие прямые улицы никогда не кончатся.

Даже если дома и храмы заканчивались и начинались пески пустыни, в отдалении опять виднелись строения и улицы. Там суетились архитекторы, размечая планы будущих сооружений, а толпы рабов тянули повозки, на которых были уложены булыжники и каменные плиты.

Анхесенпаатон родилась в 1370 г. до н. э. Она была третьей дочерью фараона Эхнатона и его божественной супруги Нефертити. В это время столица двух царств Египта была новым городом и быстро росла. Ее назвали Ахетатоном, городом, где встает бог-солнце, а там, где он спускается, до недавнего времени находилась лишь пустыня между Нилом и горами. Двор переехал сюда даже раньше, чем завершилась постройка дворца. Придворные жили в роскошных шатрах, которые и сейчас, в разгар лета, нередко ставят в дворцовых садах. А ее отец лично надзирал за строительством дворца и храма бога солнца – двух первых сооружений города.

В те первые годы у принцессы была очень счастливая семья. Ее отец – высокий, худой и стройный мужчина – обычно бывал веселым, хотя мог быть и мрачным, очень занятым, а иногда и больным. Ее мать была самой красивой женщиной, какую Анхесенпаатон доводилось видеть. Принцессы бродили по всему дворцу, забираясь в самые дальние уголки. Их теперь было шестеро, и все они, конечно, были богинями. Домашняя челядь, министры – все к ним и относились соответственно, что, безусловно, делало их жизнь в высшей степени прекрасной.

Свою божественность принцесса считала само собой разумеющимся фактом, поскольку знала, что происходит из древнейшего царского рода, взявшего свое начало от Яхмоса, освободителя Египта, больше двухсот лет назад. Она и ее сестры были полностью божественными созданиями, потому что их мать Нефертити тоже принадлежала к сонму богов, являясь законной сестрой их отца Эхнатона. Они весьма сочувствовали своему единокровному брату Тутанхатону, который был только наполовину богом, поскольку его мать была обычной смертной женщиной. Однако они знали, что это только временно. Однажды, когда их отец отправится в долгое путешествие к его гробнице в восточных горах, которая являлась вратами, ведущими в жилище богов, Тутанхатон, конечно, станет фараоном и настоящим богом. И тогда он женится на старшей из сестер – Меритатон.

«Новое искусство» в Ахетатоне. В ответ на тенденцию изображать фараона больше и красивее, чем в жизни, Эхнатон, похоже, поощрял своих художников практиковать реализм, граничивший с карикатурой. Этот портрет Эхнатона с одной из его дочерей обнаружен среди руин Ахетатона (Тель-эль-Амарна)

В те дни все было ясно, понятно и предопределено великим богом, о котором они так много слышали. Казалось, все только и делали, что говорили о владыке жизни – боге Атоне, который показывался человечеству в виде солнечного диска. Их отец нередко сажал принцесс на колени и с сияющими глазами рассказывал о единственном боге, который правит всем миром, даже за границами Египта, любящем отце не только божественного царского семейства, но и всего человечества. Их бабушка – царица Тия – была более конкретной, и именно она впервые рассказала принцессам о борьбе со жрецами старой религии и о до сих пор существовавшей оппозиции правлению нового божества. Хотя царица старалась говорить как можно проще, девочки мало что поняли о подоплеке событий, которую она вкратце набросала. Она поведала принцессам, что жрецы Амона в старой столице – Фивах – всегда обладали привилегией провозглашать нового фараона, которого тогда считали сыном Амона, а не Атона. Это теперь известно, что Амон, как и Ра Северного Египта, был всего лишь одним из ликов великого божества – Атона. А в старые времена оба считались разными божествами солнца и Атона даже рассматривали как второстепенный облик Амона. В разные времена, когда сменявший своего предшественника фараон был лишь наполовину богом, будучи сыном смертной матери, ему приходилось делать богатые дары и давать самые разные обещания жрецам Амона, прежде чем они соглашались объявить его новым фараоном. Поэтому жрецы в Фивах стали очень богатыми и могущественными, почти такими же, как сам фараон. Жрецы Ра в Нижнем Египте были обеспокоены ростом этой церковной силы в Верхнем Египте и, сами будучи богатыми и авторитетными, пытались отвоевать влияние на фараона. Семьдесят лет назад, когда на трон взошел дед Эхнатона – Тутмос IV, они одержали верх, поскольку он открыто объявил, что Ра обещал ему трон, когда он однажды уснул у подножия Сфинкса в Мемфисе.

Это заставило жрецов Амона действовать. Они дали понять супругу Тии, Аменхотепу III, когда тот взошел на трон, что признают его жену божественной особой, только если он открыто выкажет свое предпочтение Амону, восстановив великий храм в Фивах. Глаза бабушки принцесс стали злыми, когда она вспомнила о величайшем оскорблении, которое ей пришлось проглотить, но храм был восстановлен. Однако при перепланировке храма была найдена маленькая святыня Атона, бога солнечного диска.

Теперь считалось, что и Амон, и Ра – боги солнца, имеющие разные черты. Сначала Тия и Аменхотеп верили, что Атон – другое имя Ра. Они увидели шанс ловко отомстить жрецам Амона и подняли святыню Атона до статуса храма. Ведь если Ра «обосновался» в Фивах, они смогут натравить одну коллегию жрецов на другую. Но благодаря молодому жрецу Аи, которого жрецы Амона назначили в новый храм Атона, царская чета вскоре поняла, что Атон – единственный истинный бог солнца, хотя из политических соображений не признала это открыто. Они даже назвали своего сына Аменхотепом, как отца, то есть именем, включавшим имя старого бога. Он и взошел на престол в 1377 г. до н. э., когда умер дед принцесс.

Далее Тия рассказала о детстве своего сына, отца девочек. Он был мечтательным мальчиком и, воспитанный жрецом Аи, очень скоро стал самым горячим поклонником Атона. Ему было всего одиннадцать лет, когда умер Аменхотеп III, и в течение нескольких лет он оставался в Фивах, а управляли от его имени (при этом не обошлось без конфликтов) Тия и главный жрец Амона. Но их отец, сказала бабушка, никогда не умел притворяться и не пожелал править под именем, которое по смыслу признавало ложного бога. Поэтому, достигнув зрелости, он при поддержке Аи объявил Атона единственным истинным богом в его царстве и изменил свое имя, назвавшись Эхнатоном.

Он был удивлен и даже несколько разочарован, когда жрецы Амона не приняли с радостью это откровение, а продолжали вести себя так, будто ничего не изменилось. Мысль об использовании силы была ему отвратительна, потому что Атон был богом любви, не признававшим войну и кровавые жертвоприношения. И Эхнатон, снова поощряемый Аи, сделал ответный шаг: он лишил Фивы своего божественного присутствия и приказал построить новую столицу в пустыне на полпути между Фивами и Мемфисом – между Амоном и Ра. Он заявил, что будет там ждать, когда весь Египет признает единственного истинного бога Атона.

Из рассказа бабушки принцессы усвоили только одно: жрецы в Фивах очень злые, а их отец – отчаянно храбр. Они не полюбили Аи, который, будучи верховным жрецом Атона, постоянно находился в великом храме нового города, был нетерпелив с детьми и всегда казался принцессам слишком важным. Фивы были далеко, а жизнь в Ахетатоне – очень приятной.

Первая тень омрачила счастливую детскую жизнь, когда умерла Мактатон – вторая принцесса, сестра и ближайшая подруга Анхесенпаатон. Эхнатон тяжело перенес смерть дочери, поскольку очень любил своих детей. И, хотя фараон ни минуты не сомневался, что маленькая принцесса теперь находится рядом со всемогущим богом, он все равно был довольно долго подавлен. А последовавшая спустя несколько лет смерть его матери – Тии – заставила его вообще уйти в себя.

Эхнатона беспокоила и судьба царства. Он конфисковал владения Амона и его жрецов, закрыл храмы. В ответ на это жрецы Амона во всеуслышание заявили, что фараон покинул своих людей и сам покинут своим отцом – истинным богом Амоном. Это, безусловно, было прелюдией к беспрецедентному в египетской истории событию: жрецы намеревались объявить, что Эхнатон больше не фараон. Правда, они все же не чувствовали себя достаточно сильными, чтобы пойти на это: ведь армия и государственный аппарат были лояльны Эхнатону. На управление государством религиозные сомнения не повлияли. Визирь Нижнего Египта Хоремхеб нередко посещал Ахетатон, и принцесса Анхесенпаатон нередко встречала его при дворе, а повзрослев – и на советах у отца. Он имел обыкновение говорить, что не беспокоится о Египте в целом, но большую тревогу у него вызывает северо-восточная граница. Прибывавшие вместе с ним эмиссары от вассальных правителей Палестины и Сирии подтверждали его мнение.

В Сирии шла гражданская война. Азиру, принц аморитов, вытесненный в пустыню Аменхотепом III, вернулся в свое царство и уже подчинил себе ближайшие города, открыто отрицая власть Египта. Лояльные царства были слишком слабы, чтобы сдерживать его, и постоянно слали послов и письма с просьбами о помощи. Но Эхнатон не желал посылать карательную экспедицию. Он принял также посла Азиру, который высказался против поклонения великому богу Атону и намерения Эхнатона распространить его культ на все царство. Даже юная принцесса, которой еще не было десяти лет, видела вопиющую разницу между рассказами послов об обращении Азиру с жителями захваченных городов и всеобщей любовью и братством, которые должны воцариться там, где поклоняются Атону. И еще она начала понимать, что ее отец весьма упрям и не желает вести войну.

В те годы во дворце Эхнатона было много послов из земель, расположенных за Сирией. Там – во всяком случае, так объяснил Хоремхеб, – за пределами Египетской империи, шла постоянная борьба за власть.

Еще десять лет назад, говорил он, севернее вассальных государств Сирии была только одна достойная упоминания сила – хурритское государство Митанни за Евфратом. Цари Митанни давным-давно заключили мир с Египтом и отправляли сюда своих дочерей – в жены фараону. Дети согласно кивали, потому что принцесса Татухипа, двадцать лет назад пришедшая в гарем их деда еще юной девушкой и до сих пор говорившая по-египетски с акцентом, была большим другом принцесс.

Помимо Митанни, продолжал визирь, есть еще Вавилон, но Вавилон, некогда самая могущественная сила на Востоке, семьдесят лет назад был завоеван горцами Персии – касситами, и сегодня касситские цари не обладают большой властью, по крайней мере в сравнении с Митанни.

Ближний Восток в середине второго тысячелетия до н. э.

Десять лет назад на севере появилось два новых могущественных царя. Суппилулиума, царь хеттов, народа Малой Азии, двести пятьдесят лет назад штурмом взявшего Вавилон, снова повел своих людей с гор на равнины. Он уже захватил столицу Ямхада Алеппо и продолжил наступление на столицу Митанни Вашшуканни. Армия Митанни уклонилась от сражения, и царь Тушратта – отец Татухипы – вернулся на трон, когда хеттский царь ушел. Но Суппилулиума оставил своего сына – Тулупинуса – управлять Алеппо и большим участком побережья к северу от египетских вассалов Ливана.

Другой новый монарх на севере – ассириец Ашшур-убаллит. Ассирия – семитское царство на Верхнем Тигре – древняя страна. Прошло уже четыре сотни лет с тех пор, как ее царь Шамши-Адад рвался на Средиземноморье. В те дни амориты были могущественны, а индоевропейцы представляли собой не более чем тень на северном горизонте. Теперь уже на протяжении нескольких поколений Ассирия находится в клещах новых народов: на западе – хурриты, на востоке – касситы. После того как Хаммурапи давным-давно покорил Ассирию, цари Вавилона заявляли о своем господстве над этой территорией, но в действительности она до последнего времени являлась вассалом Митанни. Во время последней болезни их деда, сказал Хоремхеб, царь Митанни прислал ему статую ассирийской богини, некой Иштар, из города под названием Ниневия. Эта богиня способна исцелять больных. Правда, она оказалась менее эффективной в Египте, чем в своей стране.

Теперь Ашшур-убаллит, нынешний царь Ассирии, показывает себя достойным противником своих сюзеренов. Судя по последним новостям, он подтолкнул младших отпрысков царской семьи Митанни заявить претензию на трон. Отец Татухипы, старый Тушратта, был убит, и ассирийский кандидат Артатаму провозгласил себя царем. Это может оказаться серьезным, объяснил визирь. Тушратта был другом Египта, а Ашшур-убаллит, вероятнее всего, будет использовать свое влияние на Артатаму от имени мятежного сирийского принца Азиру. Египту пора отправлять армию на Евфрат, чтобы расправиться с Азиру и восстановить дружественную монархию в Митанни. Иначе Митанни может вообще исчезнуть между хеттами и ассирийцами, а эти две силы поделят между собой Сирию.

Рассказ визиря произвел большое впечатление на принцесс, однако Эхнатон отказывался предпринимать какие-либо действия. Азиру был его личным другом, и он только что принял посла от ассирийского царя. Посол Ашшур-убаллита привез египетскому фараону подарок – серебряную колесницу и двух белых коней. Роскошь подарка совершенно затмила тот факт, что посол именовал своего хозяина царем Ассирии и Митанни. Тем не менее эта претензия не была беспрекословно принята. Прошло несколько месяцев, и прибыла депутация из Вавилона, доставившая послание от царя Бурнабуриаша II. Касситский царь Вавилона выразил протест по поводу того, что египетский фараон принял подарки «от его подданных, ассирийцев» и вел с ними переговоры, как будто они являются независимой страной.

В те годы, когда старшие принцессы и юный Тутанхатон осваивали придворный этикет, в Ахетатон ко двору прибывало много послов. Египет даже в царствование фараона, фактически неспособного на решительные действия, все же оставался величайшей империей. А просьбы сирийских послов тем временем становились все отчаяннее и в конце концов вылились в ультиматум: если помощи не последует, у них не останется выбора – придется заключить мир с Азиру. А посольства независимых стран на севере – от хеттов, Арцавы и ахейцев, теперь правивших Критом, – становились все более равнодушными. Эти люди видели, насколько широка пропасть между Эхнатоном и народом, которым он – по крайней мере, так он сам считал – правил.

В эти годы угрожающий мир начал сжиматься вокруг принцессы Анхесенпаатон. Город Ахетатон, когда-то казавшийся ей бесконечным, теперь стал для нее маленьким осажденным анклавом. Горы, окружавшие город с востока, вроде бы подступили ближе и даже стали отбрасывать тень на него. Она чувствовала, как за ними собираются чужие, враждебные ей и ее семейству силы. Даже внутри их маленькой общины, где все было подчинено миру и гармонии, больше не было мира и гармонии.

Непосредственной причиной дисгармонии стал Сменхкара, молодой архитектор, который неожиданно возвысился и стал фаворитом Эхнатона. Эхнатон стал связывать имя Сменхкары со своим собственным, как прежде имя Нефертити. А чтобы добавить этой связи официальности, он объявил о свадьбе Сменхкары и своей старшей дочери Меритатон, сделав архитектора своим наследником и соправителем.

Одновременно он распорядился судьбой Тутанхатона, объявив о его свадьбе с Анхесенпаатон.

В своей семье, так же как и в своей империи, фараон был всемогущ. Но и в жилах Нефертити текла божественная кровь фараонов, и такого унижения она вынести не смогла. События стали развиваться очень быстро и закрутили Анхесенпаатон, еще даже не достигшую подросткового возраста. Нефертити покинула дворец, взяв с собой дочь и Тутанхатона. Она поставила новый дворец, который назвала «Дом Атона». Вместе с ней удалился жрец Аи, ранее имевший очень большое влияние на Эхнатона. Но теперь поглупевший от любви фараон игнорировал его советы. Аи был человеком средних лет, решительным и ловким. Он часто и подолгу совещался с Нефертити, а потом однажды неожиданно исчез – удалился в направлении Фив.

В следующие месяцы в «Дом Атона» постоянно прибывали гонцы, вскоре снова уезжавшие в неизвестном направлении. Однажды в Ахетатон пожаловал Хоремхеб, имевший длительные беседы сначала с фараоном, а потом с Нефертити.

Как-то раз в начале 1358 г. до н. э. в «Дом Атона» пришло известие о том, что Эхнатон и Сменхкара найдены в своем дворце мертвыми. Еще до полудня от Аи пришел корабль, который увез Тутанхатона и его молодую жену в Фивы.

Анхесенпаатон так никогда и не узнала, как умер ее отец. И она больше никогда не возвращалась в Ахетатон. В Фивах их встретил Аи, который теперь каким-то чудесным образом стал жрецом запрещенного бога Амона, и в тот же день Тутанхатон был объявлен фараоном обоих Египтов, а она – его божественной супругой. Но только в объявлении фараона назвали Тутанхамон, а его супругу – Анхесенамон.

В этот день царь и царица Египта, которым от роду было одиннадцать и двенадцать лет, долго бродили, взявшись за руки, по огромному древнему дворцу своих предков, который они никогда раньше не видели. Вокруг суетились слуги, выгребавшие песок и мусор, скопившиеся за пятнадцать лет. Плотникам и малярам тоже нашлась работа. За время, прошедшее после того, как царская чета удалилась строить свою утопию в пустыне, многое разрушилось. В вихре перемен для этих детей неизменными остались только две вещи: во-первых, они были вместе, как и всегда в детстве, а во-вторых, они остались божественными созданиями, какое бы имя ни носил бог, давший им эту божественность.

Нефертити не приехала в Фивы. Анхесенамон так и не довелось узнать, какую роль сыграла ее мать (если вообще она была, эта роль) в смерти отца. Собственно говоря, у нее никогда не возникало желания докопаться до сути в этом вопросе. Но в революции, последовавшей за смертью фараона, царица-мать выстояла. Она позаботилась о том, чтобы Эхнатона похоронили так, как он хотел – в гробнице, высеченной в скалах и обращенной на восток. В последующие годы дворцовая челядь: ремесленники и художники, мясники и пекари – все постепенно покидали умирающий, проклятый город Ахетатон. И только Нефертити до конца осталась со своими жрецами и сторонниками в «Доме Атона».