Текст книги "Сад чудовищ"

«Я готов на все ради него и ради его партии».

Пол снова посмотрел в сторону «Летнего сада»: никто их не преследовал. Однако ему не терпелось услышать от Макса, где искать Эрнста, и вплотную заняться устранением.

– Мне нужно знать… – начал он, повернувшись туда, где стоял информатор, и осекся.

Макс исчез.

– Где он?

Теперь обернулся и Морган.

– Черт подери! – пробормотал он по-английски.

– Он нас предал?

– Вряд ли, ведь это чревато и его арестом, хотя… – Морган не договорил, глядя через плечо Пола. – Нет!

Пол обернулся и увидел Макса в паре кварталов от липовой рощицы. Его и еще нескольких человек остановили двое в черной форме. Макс их явно проглядел.

– Эсэсовцы устроили личный досмотр.

В ожидании допроса Макс нервно озирался. Вот он вытер лицо – вид у него был виноватый, как у подростка.

– Максу не о чем беспокоиться, – прошептал Пол. – Документы у него в порядке. Фотографии Эрнста он отдал нам. Если не запаникует, все кончится хорошо.

«Успокойся! – беззвучно велел Максу Пол. – Не оглядывайся…»

Макс улыбнулся и шагнул к эсэсовцу.

– У него все будет хорошо, – заверил Морган.

«Нет, не будет, – подумал Пол. – Макс сбежит».

В ту самую секунду мужчина развернулся и дал деру.

Эсэсовцы оттолкнули пару, которую опрашивали, и рванули за ним:

– Стой! Немедленно остановитесь!

– Нет! – прошептал Морган. – Ну зачем он так? Зачем? Почему?

«Потому что он испуганный свидетель», – подумал Пол.

Макс, куда тоньше эсэсовцев в громоздкой форме, начал от них отрываться.

Вдруг у него получится? Вдруг он…

Выстрел эхом разнесся по улице, Макс рухнул на асфальт, на спине у него распустился кровавый цветок. Пол обернулся: третий эсэсовец вытащил пистолет и выстрелил с другой стороны улицы. Макс пополз к тротуару, но его быстро настигли первые два эсэсовца, запыхавшиеся от бега. Один из них выстрелил бедняге в голову и прижался к фонарному столбу, чтобы перевести дух.

– Идем! – шепнул Пол Моргану. – Скорее!

Они повернули обратно на Розенталерштрассе и зашагали на север вместе с другими пешеходами, без спешки удалявшимися от места стрельбы.

– Боже милостивый! – пробормотал Морган. – Я же месяцами его обрабатывал и помогал ему добывать сведения об Эрнсте. Что нам сейчас делать?

– Что бы мы ни придумали, действовать нужно быстро, пока кто-нибудь не связал его, – Пол глянул на труп Макса, – с Эрнстом.

Морган вздохнул и задумался:

– Из окружения Эрнста я больше никого не знаю… Зато у меня есть человек в Министерстве информации.

– У тебя есть агент прямо там?

– Национал-социалисты – параноики, но есть у них недостаток, паранойю компенсирующий. Это их эгоизм. Они внедрили множество агентов и даже не предполагают, что кто-то может внедриться к ним. Мой человек лишь секретарь, но что-нибудь да разузнает.

На оживленном перекрестке они остановились, и Пол сказал:

– Я заберу вещи из Олимпийской деревни и переберусь в пансион.

– Лавка ростовщика, у которого мы достанем винтовку, возле станции Ораниенбургер. Встретимся на площади Ноября 1923 года под большой статуей Гитлера. Допустим, в полпятого. У тебя карта есть?

– Раздобуду.

Мужчины пожали друг другу руки, глянули на обступивших несчастного и отправились каждый своей дорогой. Тем временем сирена снова завыла на чистых, аккуратных улицах города, заселенного вежливыми, улыбчивыми людьми. В том самом городе за два часа произошло как минимум два убийства.

Шуман понял, что бедняга Макс его не предал. Зато напрашивался другой, куда более тревожный вывод. Два копа или гестаповца шли по его следам, или по следам Моргана, или их обоих от Дрезденского проулка до «Летнего сада» и едва-едва их не поймали. В Нью-Йорке полиция так здорово не работает.

«Откуда, черт подери, взялись эти двое?» – недоумевал Пол.

– Йоган, как именно был одет тот мужчина в коричневой шляпе? – спросил Вилли Коль официанта.

– Он был в светло-сером костюме, белой рубашке и с зеленым галстуком, который показался мне аляповатым.

– Мужчина крупный?

– Очень, майн герр, но не толстый. Может, культурист?

– Еще какие-то отличительные черты?

– Больше я ничего не заметил.

– Он иностранец?

– Не знаю. По-немецки говорил безупречно. Если только с легким акцентом.

– Волосы у него какие?

– Не знаю. Скорее темные, чем светлые.

– Возраст?

– Не молод, но и не стар.

Коль вздохнул:

– Вы упомянули спутников?

– Да, майн герр. Тот человек пришел первым, затем к нему присоединился другой, тщедушнее, в черном или темно-сером костюме. Галстука я не заметил. За вторым подоспел третий. На вид чуть за тридцать. Судя по коричневому комбинезону, рабочий. Он появился позднее.

– У крупного мужчины был с собой портфель или чемодан?

– Да, коричневый портфель.

– Его спутники тоже говорили по-немецки?

– Да.

– Вы подслушали их разговор?

– Нет, герр инспектор.

– Лицо описать сможете? Лицо того мужчины в шляпе? – спросил Янссен.

Официант замялся:

– Его лица я не видел. Равно как и лиц его спутников.

– Вы подавали им еду и не увидели лиц? – удивился Коль.

– Не обратил внимания. В зале же полумрак. Да и здесь у нас столько людей… Глаза смотрят, но не видят, если вы меня понимаете.

Коль понимал, что это так, впрочем, понимал он и то, что с тех пор, как три года назад к власти пришел Гитлер, слепота превратилась в общенациональный недуг. Люди доносят на сограждан за преступления, которых не видели, а вот подробностей увиденных преступлений вспомнить не могут. Лишняя осведомленность грозит попаданием в «Алекс», штаб-квартиру крипо, или в штаб-квартиру гестапо на Принц-Альбрехтштрассе и просмотром бесчисленных фотопортретов уголовников. Добровольно в такие места не рвется никто: сегодня ты свидетель, а завтра арестованный.

Встревоженный взгляд официанта метался по полу, на лбу выступил пот. Коль пожалел беднягу.

– Раз лицо описать не можете, поделитесь с нами другими наблюдениями, и мы обойдемся без поездки в полицейское управление. Вдруг вспомните что-то полезное?

Официант поднял голову: на душе у него явно полегчало.

– Я помогу вам, – пообещал инспектор. – Начнем с конкретики. Что он ел и пил?

– Вот об этом расскажу. Сначала тот мужчина заказал пшеничное пиво. Прежде он точно его не пробовал: пригубил и сразу отодвинул стакан. Зато до дна выпил пшоррский эль, который заказал его спутник.

– Хорошо, – отозвался Коль.

Никогда не знаешь, что в итоге принесут такие штрихи к портрету подозреваемого. Может, укажут на его родину, может, на что-то более определенное. В любом случае зафиксировать стоило, и Вилли Коль записал в замусоленном блокноте, лизнув кончик карандаша.

– А ел он что?

– Капусту с сосисками, к ним много хлеба и маргарина. Они заказали одно и то же. Здоровяк съел все, он явно проголодался. Его спутник – половину.

– А третий человек?

– Только кофе выпил.

– А номер один, назовем его Здоровяком, как он держал вилку?

– Вилку?

– Он отрезал кусок сосиски, перекладывал вилку в другую руку и ел отрезанное? Или он подносил вилку ко рту, не перекладывая в другую руку?

– Я… я не уверен, герр инспектор, но, думаю, вилку он перекладывал. Я говорю так, потому что он то и дело откладывал вилку, чтобы выпить пиво.

– Отлично, Йоган.

– Я рад оказать фюреру любую помощь.

– Да-да, конечно, – устало отозвался Коль.

Перекладывание вилки… В других странах это норма, в Германии – диковинка. Как и свист таксисту. Значит, выговор у него и впрямь иностранный.

– Он курил?

– По-моему, да.

– Трубку? Сигары? Сигареты?

– Вроде сигареты. Только я…

– Не разглядел фабричную марку.

– Не разглядел, герр инспектор.

Через зал Коль прошел к столику подозреваемого, внимательно рассмотрел его и стулья, стоящие вокруг. Ничего полезного. В пепельнице оказался пепел и ни одного окурка. Коль нахмурился.

Очередное доказательство того, что подозреваемый умен?

Коль опустился на корточки и зажег спичку над полом у стола.

– Ах, Янссен, взгляните! Такие же чешуйки коричневой кожи, как мы видели ранее. Это точно наш фигурант. В пыли характерные следы: вероятно, тут стоял его портфель.

– Интересно, что в нем? – проговорил Янссен.

– Нет, это нам неинтересно, – отозвался Коль, сгребая чешуйки в конверт. – Пока неинтересно. Сейчас важен сам портфель и связь, которую он устанавливает между этим человеком и Дрезденским проулком.

Коль поблагодарил официанта, с тоской взглянул на блюдо с венским шницелем и вышел из ресторана. Янссен следом.

– Давайте опросим местных: вдруг нашего господина кто-то видел. Вы займитесь противоположной стороной улицы, а я – цветочницами. – Коль невесело рассмеялся: берлинские цветочницы вежливостью не славились.

Его помощник достал носовой платок, вытер лоб и тихонько вздохнул.

– Янссен, вы устали?

– Нет, герр инспектор, ничуть. – Молодой человек замялся, потом продолжил: – Просто порой мы стараемся без надежды на успех. Столько труда ради убитого толстяка!

Коль вытащил свою желтую трубку из кармана и нахмурился: его угораздило сунуть пистолет в один карман с трубкой, вот чаша и поцарапалась.

Он наполнил трубку табаком и сказал:

– Вы правы, Янссен: погибший был толстяком средних лет. Но ведь мы умные детективы и знаем о нем кое-что еще.

– Что именно, герр инспектор?

– Что он был чьим-то сыном.

– Ну… да, конечно.

– А может, и чьим-то братом. Может, чьим-то мужем и любовником. Если посчастливилось, то отцом сыновей и дочерей. Надеюсь, есть и бывшие возлюбленные, которые порой о нем вспоминают. В будущем у него могли появиться новые возлюбленные. Он мог подарить миру еще троих-четверых детей. – Инспектор чиркнул спичкой о коробок и раскурил трубку. – Если рассматривать случившееся с этой позиции, то мы расследуем не таинственное убийство толстяка. Нам досталась трагедия, паутиной охватывающая много жизней, географических точек, много лет. Печально, не правда ли? Теперь понимаете, почему наша работа важна?

– Да, герр инспектор.

Коль почувствовал, что молодой напарник действительно понял.

– Янссен, вам нужна шляпа! Касательно следующего задания я передумал. Вы займетесь тенистой стороной улицы. Да, вам придется опрашивать цветочниц! Они научат вас словечкам, которые и возле казарм штурмовиков не услышишь. Зато вернетесь к жене в нормальном состоянии, а не цвета молодой свеклы.

Глава 8

Пол Шуман шагал к людной площади, чтобы поймать такси. Периодически оборачивался. Закурил «Честерфилд», глянул на дома, магазины, прохожих: нет ли чего странного и непонятного.

Он скользнул в общественную уборную, оказавшуюся безупречно чистой, и укрылся в кабинке. Там затушил сигарету, бросил ее вместе с другими окурками и обрывками записки с адресом Кэт Рихтер в унитаз. Фотографии Эрнста он изорвал на десятки кусочков, кинул туда же и смыл.

На улице он постарался отрешиться от мыслей о печальной и столь нелепой гибели Макса и сосредоточиться на предстоящем деле. Он уже много лет не убивал выстрелом из винтовки. Из длинноствольного оружия он стрелял хорошо. Люди называют стволы уравнителями, но это не совсем так. Пистолет весит фунта три, ружье – более двенадцати фунтов. Чтобы как следует держать ствол, нужна сила. Крепкие руки Пола помогли ему стать лучшим стрелком батальона.

Тем не менее он объяснил Моргану, что сейчас предпочитает убирать объекты пистолетом. Подходит он вплотную, буквально в спину дышит, жертве не говорит ни слова, в глаза не заглядывает, не дает понять, что вот-вот случится. Бесшумно, насколько это возможно для крупного мужчины, появляется у жертвы за спиной и стреляет в голову, убивая мгновенно. Пол и не помышлял о садистских выходках в духе Багси Сигела или недавно погибшего Голландца Шульца, которые медленно избивали жертв до смерти, мучили, издевались. Для Пола киллерские будни не имеют отношения ни к злости, ни к радости, ни к извращенному удовольствию, ни к мести – он творит зло, дабы устранить еще большее зло.

За такое лицемерие Пол Шуман упорно и настойчиво платил. Убийства терзали его, смерти отравляли и калечили, ввергали в пучину вины и страданий. При каждом убийстве умирала частица его самого. Однажды в грязном вестсайдском баре пьяный Пол решил, что он антипод Христа: он умирает, чтобы умирали другие. Пол надеялся, что он пьян в дым и мысль не запомнится. Увы, она засела в сознании.

Впрочем, Полу казалось, что Морган прав насчет использования винтовки. Деймон Раньон однажды сказал, что победить может лишь готовый шагнуть за грань. Пол делал так нередко, хотя умел вовремя останавливаться. Суицидные наклонности у него отсутствовали. Пару раз он медлил с выполнением заказа, чувствуя, что расклад не в его пользу. Может, шесть к пяти еще куда ни шло, но если ситуация хуже? Пол никогда…

Грохот заставил его вздрогнуть. Что-то вылетело из окна книжного магазина и рухнуло на тротуар в нескольких ярдах от него. Стеллаж! За ним полетели книги. Пол заглянул внутрь и увидел немолодого мужчину, прижавшего ладонь к окровавленному лицу. Похоже, ему разбили щеку. Рыдающая женщина крепко держала его за руку. Оба были сильно испуганы. Вокруг них стояли четверо молодчиков в коричневой форме. Пол решил, что это штурмовики, коричневорубашечники.

Один из них держал книгу и орал на продавца:

– Такое дерьмо продавать нельзя! Это противозаконно! Это ваш билет в Ораниенбург!

– Это же Томас Манн! – возразил продавец. – Ничего против нашего фюрера он не пишет. Я…

Штурмовик ударил его раскрытой книгой по лицу.

– Это… – Еще один сильный удар. – Томас… – Снова удар, сломавший корешок книги… – Манн!

Издевательства разозлили Пола, только разве это его проблема? Привлекать к себе внимание таким образом он не мог и зашагал дальше. Но вдруг штурмовик схватил женщину за руку и вытолкнул ее за дверь. Бедняга налетела на Шумана и повалила на тротуар. Перепуганная до смерти, она его даже не заметила. Битое оконное стекло до крови порезало ей локти и колени.

Командир штурмовиков выволок на улицу мужчину и приказал спутникам:

– Громите магазин!

Троица начала переворачивать стеллажи и прилавки, срывать со стен картины, ломать крепкие стулья, швыряя их на пол. Командир глянул на Шумана, сильно ударил под дых продавца – тот со стоном перевернулся на живот, и его вырвало, – потом схватил женщину за волосы. Он хотел ударить ее по лицу, но Шуман машинально стиснул ему руку.

Командир развернулся, брызжа слюной на свое большое грубое лицо, и уставился Полу в глаза:

– Ты кто такой? Ты в курсе, кто я? Я Хуго Фельштедт из штурмового отряда Штадтшлосс. Александр! Штефан!

Пол легонько оттолкнул женщину в сторону. Та отстранилась и помогла встать продавцу-мужчине, который вытирал рот, беззвучно плача от боли и унижения.

Два штурмовика вышли из магазина.

– Это еще кто? – спросил один из них.

– Предъяви удостоверение личности! Немедленно! – крикнул Фельштедт.

Пол боксировал с самого детства, но уличных ссор избегал. Отец строго-настрого запрещал ему драться, если никто не следит за правилами. И в школьных дворах запрещал драться, и в подворотнях. «Сынок, ты меня слушаешь?» – «Да, папа, конечно!» – послушно отвечал Пол. Но иногда единственным вариантом было встретиться с Джейком Магуайром или Малышом Биллом Картером и как следует им наподдать. Почему выбора не оставалось именно в те разы, Пол объяснить не мог, но порой он просто не мог развернуться и уйти.

Хотя, наверное, в большинстве случаев уйти он мог, но откровенно не хотел.

Пол оценивающе взглянул на Фельштедта: тот напоминал лейтенанта Винсента Маниелли. Молодой, мускулистый, он явно предпочитал слово делу. Шуман перенес вес на носки, нашел точку опоры и нанес хук справа, почти незаметно ударив Фельштедта под дых.

Тот отпрянул, раскрыл рот, жадно глотая воздух, и застучал себя по груди, словно потерял сердце.

– Ты, свинья! – визгливо выкрикнул другой штурмовик и потянулся за пистолетом.

Рывок вперед – Пол схватил его за правую руку, столкнул ее с кобуры и левым прямым ударил по лицу. В боксе нет ничего болезненней мощного удара в нос. Хрящ треснул, кровь хлынула на светло-коричневую форму, штурмовик жалобно взвыл и, обливаясь слезами, попятился к стене.

Хуго Фельштедт уже упал на колени и потерял интерес к своему сердцу: теперь он давился рвотой, сложившись пополам.

Третий штурмовик потянулся за пистолетом.

Пол двинулся к нему, стиснув кулаки, и негромко предупредил:

– Не смей!

Коричневорубашечник рванул прочь и понесся по улице с воплями:

– Я помощь приведу! Я помощь приведу!

Из магазина вышел четвертый штурмовик. Пол направился к нему, но тот закричал:

– Не трогай меня! Пожалуйста, не трогай!

Не сводя со штурмовика глаз, Пол опустился на колени, открыл портфель и начал перебирать бумаги в поисках пистолета.

На мгновение Шуман опустил взгляд, а штурмовик схватил осколки оконного стекла и швырнул в него. Пол пригнулся, но штурмовик бросился на него и ударил кастетом по щеке. Оглушенный, Шуман навзничь упал в заросший сорняками садик у магазина. Штурмовик наскочил на него, и они сцепились. Ни силой, ни умением драться коричневорубашечник не блистал, и через секунду Пол поднялся на ноги. Обозленный тем, что его застигли врасплох, он резко вывернул запястье обидчика и услышал треск.

– Ох! – прошелестел штурмовик, осел на асфальт и потерял сознание.

Фельштедт перекатился в положение сидя и вытер лицо, очистив его от рвоты.

Пол вытащил пистолет из его поясной кобуры и зашвырнул на крышу невысокого здания, стоявшего неподалеку.

– Бегите отсюда, скорее! – повернулся он к продавцу книг и женщине.

Пострадавшие молча смотрели на него.

– Ну, бегите! – нетерпеливо шепнул Пол.

В конце улицы раздался свист. Кто-то закричал.

– Бегите же!

Продавец снова вытер рот и в последний раз посмотрел на разбитый магазин. Женщина обняла его за плечи, и они поспешили прочь.

Шуман глянул на противоположный конец Розенталерштрассе: к ним спешило с полдюжины коричневорубашечников.

– Еврейская свинья! – пробормотал штурмовик со сломанным носом. – Ну, тебе крышка!

Пол схватил портфель, затолкал в него рассыпавшиеся бумаги и рванул в соседний переулок. Оглянулся – следом бежала целая ватага здоровяков. Черт подери, откуда они взялись? Из переулка Пол выскочил на улицу, где стояли жилые дома, рядом ручные тележки, кроме того, запущенного вида рестораны и магазины с аляповатыми вывесками. Пол оглядел шумную улицу.

Вон торговец поношенной одеждой… Пол выбрал момент и, когда торговец отвернулся, сорвал с кронштейна с мужскими вещами темно-зеленый пиджак, свернул его и поспешил в другой переулок, чтобы надеть.

За спиной закричали:

– Вон он! Это ведь он?.. Эй ты, остановись!

Слева на него показывали еще трое штурмовиков. Весть о случившемся у книжного магазина явно передавалась из уст в уста. Пол поспешил в проулок, длиннее и темнее первого. За спиной снова раздались крики. Потом грянул выстрел. Щелк – это пуля ударилась о кирпичную стену, неподалеку от его головы. Он оглянулся. К погоне присоединились еще трое или четверо в форме.

«В этой стране слишком много людей побежит лишь потому, что бежишь ты…»

Пол плюнул на стену и с трудом набрал воздуха в легкие. Секунду спустя он рванул из переулка на улицу куда оживленнее первой. Сделал глубокий вдох и растворился в толпе отправившихся в субботу по магазинам. Окинул улицу внимательным взглядом: от нее ответвлялись три или четыре проулка.

Который выбрать?

Судя по воплям за спиной, штурмовики уже свернули на эту улицу. Мешкать Пол не мог и выбрал ближайший к себе проулок.

Он прогадал! Проулок упирался в пять или шесть дверей, все как одна закрытых.

Шуман побежал обратно, но остановился. Теперь дюжина коричневорубашечников прочесывала толпу, постепенно приближаясь к тупиковому проулку. Большинство штурмовиков держали в руках пистолеты. Сопровождали их мальчишки, одетые так же, как юнцы с флагом, которых Шуман накануне встретил в Олимпийской деревне.

Успокоив дыхание, Пол плотно прижался к кирпичной стене.

«Ерунда полная!» – зло подумал он.

Шляпу, галстук и костюмный пиджак он запихал в портфель и натянул зеленый пиджак.

Портфель опустил на асфальт, вытащил пистолет и убедился, что он заряжен, а патрон в патроннике. Опершись на стену, удобно взял оружие и осторожно выглянул из проулка, целясь в вожака коричневорубашечников – в Фельштедта.

Штурмовикам так просто не сообразить, откуда стреляют. Пол надеялся, что они бросятся искать укрытие, а он прорвется сквозь ряды тележек, стоящих неподалеку. Рискованно… но коричневорубашечники вот-вот появятся в проулке. Был ли у него выбор?

Они уже ближе… Еще ближе…

Касание льда…

Шуман постепенно увеличивал давление на спусковой крючок и целился Фельштедту в центр груди: целик и мушка совместились там, где портупея накрывала штурмовику сердце.

– Не стреляй! – настойчиво шепнули на ухо.

Пол обернулся, направив пистолет на мужчину, беззвучно подошедшего сзади. На вид ему было чуть за сорок, ростом на пару дюймов ниже Пола, носил пушистые усы, а густые волосы, смазанные бриолином, убирал назад. Круглый живот его нависал над ремнем, костюм знал лучшие времена. В руках мужчина держал большую картонную коробку.

– Прицелься в другое место, – спокойно посоветовал толстяк.

Шуман пропустил эти слова мимо ушей.

– Кто вы такой?

– Побеседуем чуть позже. Сейчас у тебя есть заботы поважнее.

Он прошел мимо Пола и, глянув за угол, объявил:

– Двенадцать штурмовиков. Видно, сильно ты им досадил.

– Я избил трех таких молодчиков.

Толстый немец изумленно изогнул бровь:

– Уверяю тебя, если застрелишь одного-двух коричневорубашечников, за считаные минуты их сослуживцы набегут сюда сотнями. Они и тебя поймают, и в процессе убьют дюжину невинных. Я могу помочь тебе спастись.

Пол замялся.

– Если не примешь мою помощь, они тебя точно убьют. Строем ходить и убивать – вот и все умения штурмовиков.

– Поставьте коробки на асфальт, – велел Пол.

Мужчина послушался, тогда Шуман приподнял полы его пиджака и жестом велел повернуться спиной.

– Я не вооружен.

Шуман повторил безмолвную просьбу, на этот раз нетерпеливо.

Немец повернулся спиной. Пол похлопал его по карманам и брючинам. Оружия не нащупал.

– Я следил за тобой. Ты снял пиджак и шляпу – это хорошо. А то в своем кричащем галстуке ты выделялся из толпы, как девственница на Ноллендорфплац[21]21
  Ноллендорфплац издревле считается центром гей-жизни Берлина.


[Закрыть]. Впрочем, тебя наверняка обыщут. Одежду надо выбросить. – Немец кивнул на портфель.

Топот бегущих приблизился. Пол отступил на шаг, обдумывая совет, который показался дельным. Шуман вытащил одежду из портфеля и двинулся к мусорному баку.

– Нет, только не сюда, – остановил его немец. – Хочешь избавиться от чего-то в Берлине – не думай о баках для пищевых отходов: охотники за объедками раскопают твой секрет. В мусоросборники тоже не кидай: в них регулярно роются агенты службы безопасности, в том числе секретные. Единственное надежное место – канализация. В канализационные коллекторы никто не заглядывает. По крайней мере, пока.

Пол приметил ближайшую водоприемную решетку и скрепя сердце запихал под нее одежду.

Прощай, зеленый «ирландский» галстук!

– Хочу немного обогатить твой образ Сбежавшего от коричневорубашечников, – сказал немец и, достав из кармана пиджака несколько головных уборов, выбрал панаму из светлой холстины. – Надень ее!

Шуман надел.

– Теперь пистолет. От него надо избавиться. Твои сомнения понятны, только на деле особой пользы он тебе не принесет. Ни в одном пистолете не хватит пуль, чтобы перестрелять всех штурмовиков Берлина, а в слабеньком парабеллуме и подавно.

Бросить или нет?

Интуиция подсказывала, что и этот совет дельный. Шуман сел на корточки и опустил пистолет в решетку. Где-то глубоко-глубоко раздался плеск.

– Теперь за мной!

Толстый немец поднял коробку и, увидев, что Пол замялся, зашептал:

– А, ты гадаешь, можно ли мне довериться? Ты ведь совершенно меня не знаешь. Только, по-моему, вопрос сейчас звучит иначе: «Можно ли не довериться мне?» Выбор за тобой. Секунд десять у тебя есть. – Немец засмеялся. – Такая штука – жизнь, чем важнее решение, тем быстрее нужно его принять.

Немец шагнул к двери, отпер ее ключом и обернулся. Пол шел следом. Оба укрылись на складе, и немец запер дверь. В грязное оконце Пол увидел, как штурмовики влетают в проулок, оглядываются, спешат дальше.

Попал Шуман на склад, заставленный ящиками, коробками, пыльными винными бутылками.

Немец остановился, кивнув на коробку:

– Возьми ее. Используем как реквизит для нашей байки. Авось выручит.

– Одежду и пистолет я мог оставить у вас на складе! – раздраженно проговорил Пол. – Напрасно выбросил.

Толстяк выпятил нижнюю губу:

– Ну да, пожалуй. Только это не мой склад. Ну, бери коробку. Пожалуйста, нам надо спешить.

Шуман поставил портфель на коробку, поднял все вместе и двинулся за немцем. Они вышли в грязную переднюю, мужчина глянул в немытое окно и направился к двери.

– Погодите! – остановил его Пол и осторожно коснулся щеки – ссадина от удара кастетом слегка кровоточила. Шуман провел ладонью по пыльному стеллажу и размазал пыль по ране, пиджаку и брюкам. Грязные пятна и разводы привлекут меньше внимания, чем кровь.

– Отлично! – похвалил немец, распахивая дверь. – Теперь ты потный грузчик, а я твой начальник. Нам сюда!

Толстяк направился прямо к небольшой группе штурмовиков, беседовавших с дамой, которая стояла у фонарного столба, держа на красном поводке карликового пуделя.

Пол замер в нерешительности.

– Ну, не сбавляй шагу! – приказал ему немец.

Они почти прошли мимо, когда коричневорубашечники окликнули их:

– Эй вы, остановитесь и предъявите документы!

Двое коричневорубашечников перегородили им дорогу, один вытащил пистолет. Пол глянул на толстяка, и тот нахмурился.

– Документы? Ах, простите, майн герр, простите! Нас сегодня на службу вызвали, сами видите! – Толстяк показал на коробку. – Незапланированный заказ, да еще срочный.

– Документы надо всегда носить с собой.

– Нам тут близко, – вмешался Пол.

– Мы ищем крупного мужчину в сером костюме и в коричневой шляпе. Он вооружен. Видели такого?

Пол озадаченно посмотрел на штурмовиков и ответил:

– Нет.

В поисках оружия второй коричневорубашечник похлопал Пола и толстого немца по спине и штанинам, потом заглянул в портфель и вытащил «Мою борьбу». Пол отчетливо видел выпуклость, скрывавшую советский паспорт и рубли.

– Там ничего интересного, – поспешно заверил толстый немец. – Но я вот вспомнил, что документы у нас таки есть. В коробку загляните!

Коричневорубашечники переглянулись. Вытащивший книгу Гитлера засунул ее обратно, опустил портфель на асфальт и вскрыл коробку, которую держал Пол.

– Как видите, мы братья Бордо.

Коричневорубашечники захохотали, а толстяк не унимался:

– Дополнительная проверка не помешает. Для пущей уверенности захватите пару штук с собой!

Штурмовики вытащили несколько бутылок красного и замахали руками: все, мол, не задерживайтесь. Пол взял портфель, и они двинулись дальше.

Через пару кварталов немец показал на другую сторону улицы:

– Нам сюда!

Показывал он на ночной клуб, украшенный нацистскими знаменами и деревянной вывеской.

«Арийское кафе», – прочитал Пол и спросил толстяка:

– Да вы свихнулись?

– До сих пор я не ошибался, так ведь, дружище? Идем, место там безопаснейшее. Коричневорубашечников сюда не пускают, да и дороговат для них клуб. Если ты не избивал эсэсовцев и высокопоставленных партийцев, бояться нечего… Ты ведь не избивал?

Шуман покачал головой, неохотно проследовал за толстяком в клуб и тотчас понял, почему тот упомянул плату за вход. «20 долларов/40 марок» – гласило объявление.

«Ничего себе!» – беззвучно удивился Пол.

В «Дебонэйре», самом шикарном из нью-йоркских клубов, которые он посетил, за вход брали пять долларов.

Сколько денег у него при себе? Заплатить нужно половину того, что дал Морган. Но швейцар был явно знаком с сопровождающим Пола и пропустил их бесплатно.

Толстяк провел его в маленький темный бар, завешенный кинопостерами, заставленный антиквариатом, сувенирами, пыльными бутылками.

– Отто! – окликнул толстяка бармен и подал ему руку.

Отто поставил свою коробку на стойку и жестом велел Шуману последовать его примеру.

– Мы ведь об одной коробке договаривались?

– Приятель помог мне принести вторую коробку, в ней только десять бутылок. Получается, весь заказ на семьдесят марок.

– Мне нужна одна коробка. Я заказывал одну и заплачу за одну.

Пока немцы торговались, Пол прислушался к тому, что громко вещали по радио:

«…современной науке известно множество способов защиты человека от недугов, однако, если пренебрегать элементарной гигиеной, можно сильно заболеть. В связи с наплывом иностранцев в наш город появляется риск вспышки новых видов инфекции, поэтому соблюдение санитарных правил жизненно важно».

Видимо, переговоры закончились удачно для Отто. Он выглянул в окно.

– Эти там до сих пор рыщут. Давай пива выпьем. Можешь меня угостить.

Он заметил, что Пол косится на большой радиоприемник за стойкой. Другие посетители про гигиену не слушали, хотя громкость включили на максимум.

– Что, нравится бархатный голос нашего министра пропаганды? Впечатляет? А ведь недомерок недомерком! У меня полно знакомых на Вильгельмштрассе, в каждом здании рейхсканцелярии. За глаза его называют Микки-Маусом. Пойдем в другой зал, слушать не могу, как он бубнит. В любом берлинском заведении должно стоять радио и передавать наших вождей. Когда они выступают, громкость следует увеличивать, иначе ты преступник. Здесь приемник держат за стойкой, чтобы правила соблюсти. Настоящий клуб в подсобках. Кого предпочитаешь, мужчин или женщин?

– Что?!

– Мужчин или женщин, кого предпочитаешь?

– Я не намерен…

– Ясно, только раз уж нам придется ждать, пока коричневорубашечникам не наскучат поиски, и ты расщедрился на пиво, пожалуйста, скажи, на кого желаешь смотреть? На мужчин, танцующих в мужских нарядах, на мужчин в женских нарядах или на женщин в женских?

– На женщин.

– Ах, я тоже. В Германии гомосексуализм нынче считается преступлением. Но ты удивишься, сколько национал-социалистов проводят друг с другом немало времени и беседуют отнюдь не о политике правых. Нам сюда. – Отто раздвинул синий бархатный занавес.

Второй зал предназначался для мужчин – любителей дам. Они сидели за шатким плетеным столиком среди черных стен, украшенных китайскими фонариками, бумажными гирляндами и звериными головами, не менее пыльными, чем нацистский флаг, свисающий с потолка.

Пол протянул Отто панаму, и тот спрятал ее в карман.

– Спасибо!

– Ну а друзья на что? – кивнул Отто и огляделся по сторонам: где же официантка?

– Я сейчас вернусь, – пообещал Пол и направился в уборную.

Он ополоснул лицо, смыв кровавые подтеки, и с помощью лосьона убрал волосы назад. Теперь волосы казались короче и темнее, а Пол мало напоминал человека, которого искали коричневорубашечники. Из уборной он шмыгнул в служебную часть клуба и нашел гримерку. В глубине ее сидел мужчина, курил сигару и читал газету. Он и бровью не повел, когда Шуман макнул палец в баночку с гримом. Пол вернулся в уборную и замазал синяк тональником. Он умел накладывать грим: хорошие боксеры понимают, как важно прятать от противника свои раны и повреждения.