Текст книги "Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953"

«Холодная война»

Возникновение и развитие «ждановщины» было тесно связано с начинающейся конфронтацией с Западом. Хотя собственно «холодная война» развернулась только в 1947 г., разлад между Сталиным и его партнерами по антигитлеровской коалиции начался сразу после окончания войны. Хотя был ряд дипломатических разногласий с Западом (по поводу Польши, оккупационного режима в Японии, контроля над атомной энергией), больше всего Сталина волновало развитие событий на идеологическом фронте. Во время войны с Советским Союзом в западной прессе появлялись показательные хвалебные отзывы о Красной Армии и сталинском руководстве. Действительно, у культа личности Сталина были приверженцы и в Великобритании, и в США, и в других странах антигитлеровского лагеря. Однако после окончания войны лидеры советской пропаганды начали жаловаться на то, что в западных СМИ разворачивается масштабная антисоветская кампания. В СССР считали, что эта кампания была связана с появлением в послевоенной политической жизни Великобритании, США и Западной Европы антикоммунистических тенденций, ставших предвестником антисоветского поворота во внешней политике стран Запада⁸³. Одним из первых проявлений этой угрожающей тенденции была речь Уинстона Черчилля о «железном занавесе», с которой он выступил в Фултоне (штат Миссури) в марте 1946 г. Черчилль говорил о необходимости продолжать сотрудничество с Советским Союзом, однако главной темой его выступления стал призыв к началу антикоммунистической кампании. Хотя Черчилль уже не был премьер-министром Великобритании, Сталин счел необходимым написать развернутый ответ на это выступление. В его ответе, опубликованном на первой странице газеты «Правда», Черчилль изображался как закоренелый противник коммунизма и милитарист⁸⁴. В целом, однако, в своих публичных выступлениях на тему отношений с Западом Сталин проявлял сдержанность и подчеркивал возможность продолжения мирного сосуществования и сотрудничества. Причина такой умеренности и сдержанности Сталина на публике была очень проста: он не хотел «холодной войны» с Западом и надеялся на продолжение переговоров с Великобританией и США по вопросу послевоенного мирного урегулирования. Как он сказал в беседе с посетившим СССР в апреле 1947 г. республиканцем Гарольдом Стассеном, экономические системы в Германии и США одинаковые, но, тем не менее, между ними возникла война. Экономические системы США и СССР различны, но они не воевали друг с другом, а сотрудничали во время войны. Если две разные системы могли сотрудничать во время войны, то почему они не могут сотрудничать в мирное время⁸⁵?

Как пишет Альберт Ресис, «хотя преступления Сталина были бесчисленны, в одном преступлении его обвиняют без причины: в том, что он один несет ответственность за начало того, что стало известно под названием “холодная война”. На деле он не планировал и не хотел этой войны»⁸⁶. Вместе с тем, собственные действия и амбиции Сталина все же сыграли свою роль в наступлении «холодной войны». К концу Второй мировой войны Красная Армия заняла половину Европы, и Сталин был намерен отнести к советской сфере влияния те государства, которые граничили с европейской частью России. Во многих странах Европы в это время наблюдался крен в сторону коммунистических партий, и Сталин уже предвкушал создание народной демократической Европы – Европы левых режимов, находящихся под советским и коммунистическим влиянием. Сталин не осознавал, что этот идеологический проект несовместим с продолжительным послевоенным сотрудничеством с партнерами по антигитлеровской коалиции – в том числе с перспективой справедливого раздела сфер влияния на всей Земле⁸⁷. Он, конечно, задумывался о возможности военного конфликта с западными державами, но такая возможность представлялась ему очень отдаленной. «Я полностью уверен, что войны не будет, это чепуха. Они [британцы и американцы] не способны воевать с нами, – сказал Сталин коммунистическому лидеру Польши Владиславу Гомулке в ноябре 1945 г. – Другой вопрос, захотят ли они начать еще одну войну через тридцать лет или около того»⁸⁸.

Кроме установления советской сферы влияния в Восточной Европе, в числе приоритетов Сталина после войны были восстановление экономики, обеспечение безопасности в послевоенных условиях (прежде всего, дальнейшее ограничение влияния Германии) и достижение взаимовыгодной долгосрочной разрядки напряженности в отношениях с Великобританией и США. «Холодная война» разрушила все его планы. Она началась из-за того, что Запад рассматривал политические и идеологические амбиции Сталина как предзнаменование неограниченной советской и коммунистической экспансии. Именно поэтому Великобритания и США противились тому, что, по их мнению, было попыткой Сталина установить гегемонию советской власти в Европе. У Сталина, в свою очередь, появились опасения, что его бывшие союзники пытаются аннулировать его военные достижения.

В то время как западные лидеры говорили о советской экспансии, Сталин жаловался на англо-американский глобализм. Он не мог понять, почему Запад воспринимает как угрозу действия СССР в Европе, если ему они представляются вполне естественными и скромными действиями оборонительного характера. Кроме того, он был ослеплен своим идеологическим убеждением, что послевоенный левый уклон в политической жизни Европы был проявлением неизбежного и необратимого исторического процесса, который должен привести к социализму. Впрочем, Сталин был в достаточной степени реалистом и прагматиком, чтобы увидеть, что в открытом политическом и идеологическом состязании с Западом он, вероятно, проигрывает. Когда антигитлеровская коалиция распалась и приблизилась «холодная война», он все больше начал склоняться к тому, чтобы отрезать СССР и находившуюся под его влиянием часть Восточной Европы от воздействия Запада. Во внутренней политике Сталин вновь решил поставить на патриотизм, на этот раз со значительно большим уклоном в ксенофобию, чем в 1930-е гг. На международной арене идеологическим знаменем Сталина стала защита национальной независимости европейских государств от британского и американского господства.

Собственно «холодная война» началась в марте 1947 г., с заявления Трумэна о всемирной борьбе против коммунистической агрессии и экспансии, за которым в июне последовало обнародование Плана Маршалла о политической и экономической реконструкции послевоенной Европы. Сталин отреагировал на это установлением тотального контроля со стороны Советского Союза в Восточной Европе. Чуть позже, в сентябре 1947 г., Жданов сделал заявление о том, что две противоборствующие тенденции в послевоенной международной политике вылились в раскол на два лагеря: лагерь империализма, реакции и войны и лагерь социализма, демократии и прогресса⁸⁹.

Однако даже после этого взаимного объявления «холодной войны» Сталин все еще надеялся предотвратить окончательный раскол с Западом. Особенную тревогу у него вызывало возобновление германской угрозы. После окончания войны Германия была разделена на советскую, американскую, британскую и французскую оккупационные зоны. Опасения Сталина по поводу того, что западные зоны Германии станут плацдармом антисоветского блока, подтолкнули его к действиям, которые спровоцировали первый значительный кризис «холодной войны» – Берлинский воздушный мост 1948–1949 гг. Берлин в 1945 г. тоже был поделен пополам, однако он находился в центре советской зоны оккупации в восточной части Германии. Чтобы вынудить Запад возобновить переговоры о судьбе Германии, Сталин приказал закрыть все сухопутные пути, ведущие в Западный Берлин. В ответ на это был налажен воздушный мост с поставками в Западный Берлин, и Сталину пришлось сдаться. Единственным результатом берлинского кризиса стало ускорение создания независимого западногерманского государства в мае 1949 г. Месяцем раньше был подписан Североатлантический договор о создании возглавляемого Америкой военно-политического альянса, предназначенного для защиты Западной Европы от нападения или угроз со стороны Советского Союза.

Неудача Советского Союза в германском вопросе была одним из многочисленных просчетов, допущенных Сталиным за время «холодной войны». Самым опасным и дорогостоящим из них стала война в Корее. Под влиянием лидера Северной Кореи Ким Ир Сена в июне 1950 г. Сталин отдал приказ нанести удар по Южной Корее. Поначалу все шло хорошо, и за несколько недель северокорейские войска заняли большую часть страны. Однако ход войны очень быстро изменила возглавляемая Америкой военная интервенция под покровительством ООН. Армия Ким Ир Сена была отброшена к северу, и только неохотное вмешательство коммунистического Китая спасло его режим от полного провала. Эти события привели к ухудшению отношений между Сталиным и главой Китая Мао Цзэдуном, а сама война оказалась весьма убыточной в военном, политическом и экономическом аспектах.

Эти неудачи на внешнеполитической арене немного уравновешивались некоторыми положительными сдвигами. Сталину удалось укрепить контроль над Восточной Европой, хотя здесь у него был серьезный соперник – Тито. В 1948 г. это привело к расколу с коммунистической Югославией, которая до тех пор являлась самым преданным союзником СССР. В августе 1949 г. Советский Союз провел испытания первой атомной бомбы, а в октябре в Китае пришла к власти коммунистическая партия Мао. Что еще более важно, несмотря на напряженные международные отношения, удалось избежать открытого вооруженного конфликта с Западом, а в конце 1940-х – начале 1950-х гг.

Сталин постарался перехватить политическую инициативу, начав международную кампанию по борьбе за мир.

Никакие сложности внешней политики не могли поколебать положение Сталина внутри страны. Победа в Великой Отечественной войне сделала его превосходство неоспоримым, а преклонение народных масс перед Сталиным достигло невиданных по своей абсурдности масштабов.

Внешнюю политику Сталина после войны часто характеризуют как возврат к коммунистической «ортодоксальности» и «нормальности», и в этом есть доля истины. За время войны Сталин научился адаптировать свою манеру руководства к нуждам ситуации. Он осознал, что необходимо проявлять больше гибкости в военных, культурных и экономических вопросах, и был готов допустить большее разнообразие мнений, высказываемых в советской прессе. В рамках антигитлеровской коалиции он открыл страну для внешнего воздействия. Однако ни Сталин, ни коммунистическая партия – главный инструмент его власти – не были готовы продолжать управлять страной в таком стиле в мирное время, а ухудшение международных отношений лишь ускорило возвращение к ортодоксальности в идеологии и в политических методах. Конечно, война все изменила, и система, которой управлял Сталин, уже не была той же, что и прежде. Теперь у коммунистической власти был новый источник легитимности – Великая Отечественная война, но теперь ему нужно было что-то делать с новыми ожиданиями народа по поводу будущего. Миллионы ветеранов войны нужно было принять в партию и интегрировать в государственные структуры. Не так просто было справиться и с выпущенным из бутылки джинном национализма. Подъем русского национального самосознания помог одержать победу в войне, но он же спровоцировал и ответный рост национального самосознания других этнических групп СССР, с которым нужно было бороться, как политическими средствами, так и с помощью репрессий⁹⁰.

Самым большим достижением Сталина за годы войны было то, как он поменял стиль правления и функционирование возглавляемой им системы. Благодаря тому, что влияние и популярность Сталина в конце войны очень возросли, перед ним открывался целый ряд вариантов дальнейшего развития, однако непростая ситуация во внутренней и внешней политике сделала наиболее вероятным вариантом возврат к выраженной форме коммунистического авторитаризма. Трагедия «холодной войны» была в том, что она подтолкнула Сталина к укреплению личной диктатуры, а не к дальнейшему исследованию возможностей более демократичного стиля правления, к которому он обращался во время войны. Не исключено, что сам Сталин не мог сделать другой выбор, однако гибкость и креативность, которую он проявлял в военное время, позволяли говорить об обратном. Кроме того, не последовало и возвращения к массовому террору 1930-х гг. Напротив, масштаб политических репрессий в целом уменьшился. Послевоенный сталинский режим представлял собой переходную систему, ориентированную на режим большей политической свободы, который и сформировался после его смерти в 1953 г.

Возраст и нагрузки военного времени начали сказываться на здоровье Сталина в 1945 г.: он стал ежегодно проводить несколько месяцев на одной из своих дач у Черного моря⁹¹. Он перестал пытаться принимать участие во всем сразу, сконцентрировался главным образом на внешней политике и на спланированных интервенциях, чтобы не давать своему окружению расслабляться. В одной из исторических хроник послевоенную сталинскую систему правления называют неопатримониальной. Как и его предшественники (представители царской династии) и как любой другой диктатор, Сталин посредством своей патримониальной власти контролировал государство и, в каком-то смысле, был его хозяином. До и во время войны он реализовывал свою хозяйскую власть, принимая множество решений и детально контролируя повседневную работу правительства. В послевоенные годы он стал сдержаннее, стал делегировать значительную часть государственных дел комитетам и комиссиям, возглавляемым его коллегами по Политбюро. В результате деятельность правительства и партии стала более эффективной, хотя и по-прежнему весьма бюрократизированной и очень консервативной, ведь никому не хотелось вызвать недовольство «шефа». И все же, несмотря на неограниченную власть и увеличивающееся своенравие Сталина, стиль его послевоенного правления был гораздо более современным и рациональным, чем прежде⁹².

На XIX съезде КПСС в октябре 1952 г. – первом мероприятии такого рода с 1938 г. – Сталин даже не взял на себя труд выступить с главным политическим докладом, поручив это задание члену Политбюро Г.М. Маленкову⁹³. Участие самого Сталина в съезде было ограничено несколькими краткими заключительными высказываниями в адрес приглашенных делегатов из братских стран. Нужно отметить, что он опять делал акцент на патриотической теме: «Раньше буржуазия считалась главой нации, она отстаивала права и независимость нации… Теперь не осталось и следа от “национального принципа”. Теперь буржуазия продает права и независимость нации за доллары. Знамя национальной независимости и национального суверенитета выброшено за борт. Нет сомнения, что это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперед, если хотите быть патриотами своей страны, если хотите стать руководящей силой нации».

Старая русская пословица, авторство которой приписывается Екатерине Великой, говорит, что «победителей не судят». Сталин был осторожнее своей царственной предшественницы, и в своей речи в феврале 1946 г. сказал следующее: «Говорят, что победителей не судят, что их не следует критиковать, не следует проверять. Это неверно. Победителей можно и нужно судить, можно и нужно критиковать и проверять. Это полезно не только для дела, но и для самих победителей: меньше будет зазнайства, больше будет скромности»⁹⁴.

Сталин часто говорил о необходимости учиться на своих ошибках – как в публичных выступлениях, так и в личном общении, но он знал, что единственный человек, который может судить его при жизни, – он сам. Даже за пределами Советского Союза в послевоенные годы большинство людей (по крайней мере, в странах-союзниках СССР) считали, что победа Сталина, какой бы ценой она ему ни далась, стоила того. Была предотвращена страшная угроза европейской цивилизации, и для большинства это было лучшим вариантом. «Холодная война» еще только начиналась, и многие надеялись, что сталинская диктатура преобразуется в более демократичный режим, достойный принесенных советскими людьми жертв и великой победы над гитлеровской Германией. Эти надежды потерпели сокрушительное поражение: разразилась «холодная война», а Сталин отказался от либерализма военных лет в пользу укрепления коммунистического авторитаризма⁹⁵.

Несмотря на это, Сталин всегда оставался неоднозначной фигурой в дискуссиях о войне – как в СССР, так и на Западе. Для одних он был главной движущей силой победы, для других – причиной катастрофы. Его называли величайшим военачальником и худшим военачальником. Его путь к победе был ужасным, но, вероятно, неизбежным. Он создал систему террора и репрессий, жертвами которой стали миллионы, но, возможно, это была единственная система, которая могла одержать победу в титанической битве с Гитлером.

Глава 1
«СОЮЗ НЕЧЕСТИВЫХ»

Пакт Молотова – Риббентропа

Подписание в августе 1939 г. советско-германского пакта о ненападении далеко не было первым опытом Сталина на поприще международной политики, но его можно назвать самым значимым с того времени, когда Сталин пришел к власти в 1920-е гг. Перед самым началом Второй мировой войны период охлаждения, наступивший в отношениях между советской Россией и нацистской Германией после прихода к власти Гитлера в 1933 г., был объявлен оконченным: страны подписали договор, в котором обязывались воздерживаться от нападения друг на друга, поддерживать нейтралитет, обмениваться информацией и разрешать разногласия путем дружеского сотрудничества.

Первым намеком на возможность такого неожиданного поворота событий стало сделанное 21 августа 1939 г. заявление о том, что министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп прилетает в Москву для переговоров о подписании советско-германского пакта о ненападении. Риббентроп прибыл в столицу СССР 23 августа, и в тот же день был подписан договор. 24 августа эта новость была опубликована в газетах «Правда» и «Известия». Статьи были снабжены широко известной теперь фотографией, на которой советский комиссар иностранных дел Вячеслав Молотов подписывает пакт, а Сталин смотрит на него с улыбкой.

«Зловещая новость потрясла мир подобно взрыву», – писал Уинстон Черчилль. «Несомненно, немцы нанесли мастерский удар, – отметил в своем дневнике министр иностранных дел Италии, граф Чиано, – ситуация в Европе тревожная». Живший в Берлине американский журналист Уильям Л. Ширер выразил мнение миллионов, сказав, что «не мог в это поверить» и «было ощущение, что война теперь неизбежна»¹.

Причиной такого удивления и даже шока было то, что в течение предыдущих шести месяцев Сталин вел переговоры о создании антигитлеровского альянса с Великобританией и Францией. Переговоры начались сразу после оккупации немцами Чехословакии в марте 1939 г. и активизировались, когда Германия стала угрожать вторжением в Польшу, Румынию и другие государства Восточной Европы. В апреле советская сторона предложила создание полноценного трехстороннего альянса Великобритании, Франции и СССР – военной коалиции, которая позволила бы защитить Европу от дальнейшего распространения господства Германии и, если понадобится, вступить в войну с Гитлером. К концу июля было достигнуто согласие по поводу политических аспектов альянса, и переговоры перешли в заключительную фазу, которая ознаменовалась началом переговоров военных миссий в Москве.

Переговоры о подписании трехстороннего договора проводились при закрытых дверях, но по большей части информация об их ходе сразу становилась известна прессе. Когда 10 августа в Москву прибыла англо-французская делегация, ее встретили с соответствующими почестями, и переговоры проходили в роскошном интерьере построенного при царе особняка на Спиридоновке. Все рассчитывали на то, что трехсторонний договор все же будет подписан и что Гитлер не осмелится превратить конфликт с Польшей по поводу Гданьска (Данцига) и «Польского коридора» в общеевропейскую войну. Однако уже через несколько дней военные переговоры зашли в тупик и 21 августа были приостановлены на неопределенный срок – как позже выяснилось, возобновиться им было уже не суждено².

По-видимому, причиной срыва переговоров стало предъявленное советским руководством к Великобритании и Франции требование гарантировать, что в случае начала войны с Германией Польша и Румыния предоставят Красной Армии беспрепятственный проход по своей территории. Проблема заключалась в том, что Польша и Румыния – авторитарные антикоммунистические государства с территориальными претензиями к СССР – ничуть не меньше немецкого вторжения опасались советской интервенции и не желали в случае войны предоставлять Красной Армии право прохода по своей территории. Советское правительство, однако, настаивало на том, что успешное отражение немецкой атаки будет невозможно без продвижения по территории Польши и Румынии и что стратегически важно знать заранее, можно ли на это рассчитывать. Для Советского Союза трехсторонний договор с Великобританией и Францией представлял собой прежде всего согласованный план военных действий в совместной войне против Германии. Без такого военного соглашения образование политического антигитлеровского фронта не имело бы никакого смысла: никакое дипломатическое соглашение не помешало бы Гитлеру начать войну – по крайней мере, так считало советское правительство.

Помимо предоставления советским войскам пропуска по территории Румынии и Польши, были и более глубокие причины, по которым Москва приняла решение приостановить переговоры о подписании трехстороннего договора: Сталин не верил, что Великобритания и Франция всерьез намерены вести войну с Гитлером. Напротив, он опасался, что переговоры были для них только искусным маневром, посредством которого они хотели заставить СССР вести войну за них. Как Сталин позже сказал Черчиллю, «у него было впечатление, что переговоры были неискренними и имели своей целью только запугать Гитлера, с которым западные державы позже могли прийти к соглашению»³. В другой раз Сталин пожаловался, что Невилл Чемберлен, премьер-министр Великобритании, «очень не любит русских и не доверяет им» и добавил: «если [я] не могу заключить союз с Англией, то [я] не должен остаться один – в изоляции – и стать жертвой победителей, когда закончится война»⁴.

Когда переговоры о создании трехстороннего альянса завершились, Сталин не был уверен в том, что произойдет дальше – несмотря на то, что уже через несколько дней он подписал с Гитлером пакт о ненападении. Немцы уже в течение нескольких месяцев намекали на то, что могут предложить СССР гораздо более выгодные условия, чем англичане и французы. В начале августа эта инициатива достигла кульминации, когда Риббентроп заявил представителю советской дипломатической миссии в Берлине, Георгию Астахову: «По всем проблемам, имеющим отношение к территории от Черного до Балтийского моря, мы могли бы без труда договориться»⁵. До этого момента Сталин ничем не поощрял инициативу Риббентропа, а Астахов не получал никаких распоряжений относительно того, как ему следует реагировать на все более щедрые предложения немецкой стороны. Германия явно пыталась сорвать подписание трехстороннего договора, и хотя Сталин не доверял ни англичанам, ни французам, Гитлеру он доверял еще меньше. Будучи хорошим идеологом, Сталин серьезно относился к антикоммунистическим взглядам Гитлера и не сомневался, что глава нацистской Германии собирается при любой возможности осуществить свои планы по экспансии на территорию Советского Союза, изложенные им в книге «Моя борьба». Сталин также опасался, что вакуум, образовавшийся после срыва трехстороннего альянса, будет заполнен союзом Англии и Германии, направленным против СССР. К концу июля, однако, переговоры о подписании трехстороннего договора безрезультатно продолжались уже несколько месяцев. Выжидательная позиция, которую Великобритания и Франция заняли в отношении предстоящих переговоров военных миссий, свидетельствовала о том, что Лондон и Париж намереваются и дальше затягивать подписание договора в надежде, что одна только вероятность создания англо-франко-советского альянса заставит Гитлера отказаться от вторжения в Польшу. Именно поэтому, вместо того чтобы лететь в Москву, англо-французская военная миссия отправилась в Ленинград на пароходе. По прибытии выяснилось, что у нее нет подробного стратегического плана совместной войны против Германии.

В то время как Великобритания и Франция считали, что переговоры заставят Гитлера отказаться от нападения, Сталин совсем не был в этом уверен. Он больше доверял донесениям разведки, в которых говорилось, что Гитлер собирается напасть на Польшу. Учитывая эти обстоятельства – провал переговоров о создании трехстороннего альянса и угрозу войны с Польшей – предложения Германии требовали более серьезного отношения, и Астахову было дано распоряжение выяснить, что конкретно предлагают немцы. Поворотный момент настал, когда немцы согласились подписать особый протокол, в котором бы четко оговаривались внешнеполитические интересы советской и германской сторон. В срочном личном сообщении Сталину от 20 августа Гитлер настаивал на приезде Риббентропа в Москву для переговоров о подписании протокола. При этом он подчеркивал, что «напряжение между Германией и Польшей стало невыносимым» и что нельзя больше терять время. Сталин ответил на следующий день согласием на приезд Риббентропа: «Я надеюсь, что германо-советский пакт о ненападении станет решающим поворотным пунктом в улучшении политических отношении между нашими странами. Народам наших стран нужны мирные отношения друг с другом. Согласие германского правительства на заключение пакта о ненападении создает фундамент для ликвидации политической напряженности и для установления мира и сотрудничества между нашими странами»⁶.

Сталин лично принял Риббентропа в Кремле и в общении с ним проявил всю проницательность, ум и обаяние, которыми позже стал известен в дипломатических кругах. На предложение Риббентропа стать посредником в советско-японских отношениях Сталин ответил, что Советский Союз не боится войны, и если Япония хочет войны, она может ее получить, хотя если Япония хочет мира – это намного лучше. Он также осведомился об отношении Муссолини к советско-германскому пакту и спросил, что думает Германия о Турции. Сталин выразил мнение, что Англия, несмотря на слабость в военном отношении, будет вести войну ловко и упрямо. Он предложил тост за здоровье Гитлера и сказал Риббентропу, что знает, «как сильно германская нация любит своего Вождя». Провожая Риббентропа, Сталин сказал ему, что «Советское правительство относится к новому пакту очень серьезно. Он может дать свое честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера»⁷.

Но о чем Сталин договорился с Риббентропом и в чем состояла сущность нового советско-германского партнерства? Обнародованный текст договора о ненападении ничем не отличался от многих других пактов о ненападении, которые Советский Союз заключил в 1920-е гг. – если не считать явного отсутствия положения о расторжении договора в случае нападения Германии или СССР на третью сторону. Как следовало из этого факта, пакт был, по сути, заявлением о нейтралитете Советского Союза в наметившейся германско-польской войне. Взамен Сталин получил от Гитлера обещания о дружбе и ненападении и, что еще более важно, условия «секретного дополнительного протокола», который прилагался к официальному тексту пакта. В первом пункте секретного протокола говорилось, что прибалтийские государства – Финляндия, Эстония и Латвия – входят в сферу интересов СССР. В соответствии со вторым пунктом, граница сфер интересов Советского Союза и Германии в Польше должна была проходить по линии рек Нарев, Висла и Сан. При этом уточнялось, что «вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития». Третий, заключительный пункт этого короткого протокола подчеркивал советский интерес к Бессарабии (области на территории Румынии, которая, по заявлениям Москвы, была «похищена» у России в 1918 г.), в то время как германская сторона заявляла о полной незаинтересованности в этой области⁸.

В отношении Прибалтики Германия предоставила Советскому Союзу то, чего он требовал от Великобритании и Франции во время трехсторонних переговоров – полную свободу действий в укреплении стратегических позиций в регионе, который имел критическое значение для безопасности Ленинграда. В контексте переговоров о подписании трехстороннего соглашения под свободой действий подразумевалось право Москвы принимать предупредительные меры, направленные на предотвращение диверсионной деятельности нацистов в прибалтийских странах, и противостоять германской агрессии против прибалтийских государств любым способом – вне зависимости от того, чего хотят сами жители Прибалтики. Вместе с тем, было не совсем ясно, как Сталин намеревался реализовать свободу действий в прибалтийской сфере интересов, которую ему предоставила Германия. Собирался ли он оккупировать Прибалтику или попытался бы найти другие средства защиты советских интересов в этой области? Такая же неопределенность была связана и с политикой Сталина в отношении Польши. Германия согласилась не затрагивать сферу интересов Советского Союза на востоке страны, но какими могли быть последствия этого соглашения на практике? Ответ на этот вопрос зависел от еще одного неизвестного: от дальнейшего развития польско-германского конфликта и от реакции Великобритании и Франции на вторжение Гитлера в Польшу. В августе 1939 г. нельзя было предвидеть, что Польша так легко сдастся немецким захватчикам. Великобритания и Франция давали обязательство выступить в защиту Польши, однако нельзя было (по крайней мере, по мнению Сталина) исключить и возможность нового Мюнхенского соглашения – договора, в соответствии с которым Польша была бы отдана Гитлеру. Какой была бы в таком случае судьба советской сферы интересов в Восточной Польше? Сталин решил действовать осторожно, пока ситуация не прояснится – поддерживать нейтралитет Советского Союза в международном конфликте вокруг Польши, воздерживаться от активного преследования советских интересов в Польше и Прибалтике и даже быть готовым к возобновлению переговоров с Великобританией и Францией.

Осторожную позицию Сталина выразил его комиссар иностранных дел Молотов, который в обращении к Верховному Совету 31 августа 1939 г. предложил официально ратифицировать советско-германский пакт. Наиболее значимым положением в речи Молотова было следующее: он объявил, что Советский Союз больше не придерживается общей с европейскими странами политики и не будет участвовать в создании коалиции против Гитлера, но в то же время и не будет заодно с Германией. Вообще, Молотов особенно старался доказать, что советско-германский пакт о ненападении стал следствием, а не причиной срыва переговоров о трехстороннем соглашении. Он пытался защитить пакт о ненападении на том основании, что он позволял сузить зону потенциального возникновения военных конфликтов в Европе и расстроить планы тех, кто хотел настроить СССР и Германию друг против друга, чтобы добиться «нового великого кровопролития, новой бойни народов»⁹. Здесь речь Молотова перекликается с замечанием Сталина по поводу внешней политики Великобритании и Франции, высказанным на XVIII съезде советской коммунистической партии в марте 1939 г. По словам Сталина, политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны… В политике невмешательства сквозит стремление, желание не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии… впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, выступить на сцену со свежими силами – выступить, конечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия¹⁰.