Текст книги "Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953"

СССР планирует наступательную войну

Говоря, что Советский Союз собирался вести наступательную войну против Германии, мы не поддерживаем теорию о том, что Сталин готовил предупредительную войну против Гитлера и намеревался первым нанести удар³⁹. Политические и дипломатические маневры Сталина говорят о том, что летом 1941 г. он был готов на все ради мира. Если бы Сталину удалось отсрочить начало войны до 1942 г., возможно, он решил бы перехватить инициативу и ударить первым, но изначально он намеревался откладывать войну как можно дольше. Он был уверен в военном мастерстве Красной Армии, но опасался возможных последствий участия Советского Союза в масштабной войне, опасного тем, что капиталистические противники СССР могли объединиться против общего коммунистического врага. В то же время ставка Сталина на поддержание мирных отношений с Гитлером летом 1941 г. подразумевала наличие достаточной оборонительной мощи на тот случай, если его расчеты окажутся неправильными. Что же касается его генералов, для них основной задачей было не обеспечение обороны, а осуществление собственных планов наступлений и контрнаступлений. Проще говоря, дипломатическая стратегия Сталина не совпадала с военной стратегией высшего командного состава. Вероятно, это опасное несоответствие политической стратегии доктрине и планам боевых действий стало главной причиной той катастрофы, которая произошла с Красной Армией 22 июня 1941 г.

Причиной этого несоответствия была ориентированная на наступление доктрина Красной Армии, разработанная еще в 1920-е гг. Советское верховное командование планировало вести следующую войну на вражеской территории, осуществляя одну за другой атаки и контратаки и перенося бой на местность, занятую противником. Эта ориентированность на наступательные действия стала еще более выраженной в связи с произошедшим в период между двумя мировыми войнами развитием военных технологий. Значительное увеличение мощности, маневренности и надежности танков, самолетов и артиллерии облегчало проведение атак с неожиданной передислокацией и быстрых ударов с фланга, позволяющих прорвать даже наиболее тщательно спланированную оборону. Доктрина Красной Армии предполагала, что оборона уступает по важности наступательному бою и является лишь одним из этапов подготовки к наступлению. Такую расстановку приоритетов еще больше укрепило наблюдение за тем, как легко Германия одержала победу в Польше и Франции, а также собственный опыт советских войск в прорыве крепкой обороны линии Маннергейма в Финляндии в 1940 г.

Выступая с заключительной речью на совещании высшего руководящего состава армии в декабре 1940 г., комиссар обороны Тимошенко дал краткую характеристику советской стратегической доктрине, уделив наибольшее внимание проблемам наступления. Тимошенко не обошел в своем выступлении и вопрос обороны. Напротив, обороне была посвящена отдельная часть его речи, в которой он упорно отрицал «кризис временной защиты» и утверждение о том, что быстрое поражение Польши и Франции доказывало, что оборона не могла быть эффективной перед лицом современных огневых средств и маневренной техники. Эффективная оборона, сказал Тимошенко, возможна в современных условиях, но это должна быть глубокая оборона – многополосная и многоэшелонная. Впрочем, и в этой части своего доклада Тимошенко дал ясно понять, что «оборона не является решительным способом действий для поражения противника: последнее достигается только наступлением. К обороне прибегают тогда, когда нет достаточных сил для наступления, или тогда, когда она выгодна в создавшейся обстановке для того, чтобы подготовить наступление»⁴⁰.

В числе основных докладчиков был и генерал Георгий Жуков, бывший офицер кавалерии и сторонник маневренной войны с участием бронетехники. Репутацию отличного боевого командира ему принесло успешное наступление на японскую армии в районе Халхин-Гола в августе 1939 г. после вооруженных столкновений на китайско-монгольской границе. Жуков сделал доклад о «характере современных наступательных операций». Главным мотивом его выступления было то, что Красной Армии нужно было извлечь уроки из недавних событий войны в Европе и внести соответствующие изменения в подготовку к наступательным действиям⁴¹. После совещания, состоявшегося в январе 1941 г., членам Верховного командования было предложено сыграть в две стратегические игры. Сюжет обеих игр развивался вокруг наступательных действий и маневров у западной границы Советского Союза. В обеих играх победителем стал Жуков, который и был после этого назначен начальником Генштаба. Как пишет Эван Модсли, «сложно рассматривать назначение Жукова иначе, чем одобрение Сталиным ориентирование Красной Армии на наступательные действия»⁴².

Сталин был очень увлечен доктриной наступательных действий. Он не просто разделял мнение военных о преимуществах этой стратегии; он всегда выступал за активную оборону священной советской земли. «Ни одной пяди чужой земли не хотим, – говорил он в своем выступлении на XVI съезде партии в 1930 г., – но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому»⁴³. Концепции и мотивы наступательных действий со времен Гражданской войны играли ключевую роль в политической культуре сталинизма: для него типичным решением общественных и экономических проблем были отряды передовых рабочих, которые с помощью тактики сокрушительных ударов искореняли и уничтожали внутренних врагов, мешавших осуществлению политики партии. Представление о том, что Красная Армия должна вести предстоящую войну на территории врага, идеально сочеталось с мессианскими чертами советской идеологии. Сталин не верил в то, что революцию можно распространить путем применения оружия⁴⁴. Но он рассматривал Красную Армию как освободительную силу, чье вторжение на территорию другого государства могло иметь положительное с коммунистической точки зрения воздействие на его политическую жизнь. Позже Сталин произнес ставшую знаменитой фразу: «Тот, кто занимает территорию, устанавливает на ней свою социальную систему. Каждый устанавливает свою систему в той степени, в какой это удается сделать его армии: иначе быть не может»⁴⁵. Произнося эти слова, Сталин имел в виду роль, которую Красная Армия сыграла в формировании в Восточной Европе в 1944–1945 гг. прокоммунистических правительств народного фронта. Однако в 1939–1940 гг. он ориентировался на роль, сыгранную Красной Армией в так называемых революциях, произошедших в Западной Белоруссии, Западной Украине, Бессарабии, Буковине и Прибалтике. Конечно, нельзя было забывать и о провале «освободительной миссии» Красной Армии во время советско-финской войны, но приверженность Красной Армии к наступательным действиям и ответным вторжениям на вражескую территорию объяснялась в первую очередь стратегическими, а не идеологическими соображениями. Нападение попросту считалось лучшей защитой, а возможные политические изменения, связанные с продвижением Красной Армии, были не более чем приятным дополнением. Вместе с тем, неотъемлемой частью подготовки красноармейцев к войне было внушение им идеи о том, что военные действия – один из аспектов более масштабной политической борьбы между Советским Союзом и капиталистическим миром. В 1940–1941 гг. эта идеологическая пропаганда была еще больше усилена: властям нужно было подкрепить миф о несокрушимости Красной Армии после всех ее неудач в войне с Финляндией⁴⁶.

С точки зрения стратегии наступательная ориентация Красной Армии выражалась в военных планах. Эти так называемые планы представляли собой документы, в которых указывались потенциальные враги, давалась оценка численности и возможного размещения вражеских войск и прогнозировались вероятные направления ударов противника. В планах также определялась общая стратегия Красной Армии – то, как в общих чертах Советский Союз будет противостоять вражескому вторжению. В период с 1928 по 1941 г.

было подготовлено семь таких планов. Последний план до начала Второй мировой войны был составлен в марте 1938 г. под руководством тогдашнего начальника Генштаба, маршала Бориса Шапошникова⁴⁷. В документе Шапошникова в качестве главных врагов были указаны Германия и ее союзники в Европе, а также Япония на Дальнем Востоке. Хотя советские вооруженные силы должны были готовиться к войне на два фронта, Германия была названа главной угрозой, а Запад – основным театром военных действий. Немцы, говорилось в документе, попытаются напасть на Советский Союз либо к северу от болот в окрестностях Припяти по направлению к Минску, Ленинграду и Москве, либо к югу от болот, с целью наступления на Киев и завоевания Украины. Выбранный путь будет зависеть от политической ситуации в Европе и от конкретной расстановки сил Германии и ее союзников в Восточной Европе. Далее в документе приводились в подробностях два варианта советских стратегических планов на случай возглавляемого Германией вторжения. Если немцы атакуют с севера, Красная Армия должна была начать контрнаступление в этой области и оставаться на оборонительных позициях на юге. Если немцы атакуют с юга, Красная Армия должна была начать контрнаступление там и оставаться на оборонительных позициях на севере. В обоих случаях целью было вступать в бой с основной частью вражеских вооруженных сил и уничтожать их.

Следующая версия плана готовилась при совершенно изменившихся обстоятельствах лета 1940 г.⁴⁸, после того как Тимошенко сменил Ворошилова на посту наркома обороны. В общих чертах этот документ не сильно отличался от документа 1938 г. В то же время в версии 1940 г. прогнозировалось, что немцы начнут вторжение с севера, мощным ударом из Восточной Пруссии (которая теперь, после завоевания Польши, была присоединена к основной части Германии) по Литве, Латвии и Западной Белоруссии, которые теперь входили в состав Советского Союза. В связи с этим, говорилось в плане, основная часть сил Красной Армии должна была концентрироваться на севере. Опять же, главной целью советской армии было вступать в бой с основными силами врага и уничтожать их, где бы они ни были.

Эта последняя версия военного плана была подготовлена офицерами из штаба Шапошникова. Однако летом 1940 г. он ушел с поста начальника штаба из-за проблем со здоровьем, и его место занял генерал Мерецков. Работа над планом была продолжена, и 18 сентября был готов новый проект⁴⁹. В сентябрьском плане повторялась мысль о том, что немцы, вероятнее всего, будут атаковать с севера, однако не исключалась и возможность того, что они сконцентрируют основные силы на юге. Как следствие, появлялась необходимость вернуться к двум вариантам стратегической реакции советской армии. Если немецкие войска будут сконцентрированы на юге, силы Красной Армии тоже должны быть сосредоточены там и начать контрнаступление по направлению к Люблину и Кракову в оккупированной немцами Польше и далее к Вроцлаву в Южной Германии, с целью отрезать Гитлера от его союзников на Балканах и от критически важных экономических ресурсов этого региона. Если немцы начнут наступление с севера, Красная Армия должна была начать вторжение в Восточную Пруссию – главной ее целью по-прежнему было обнаруживать основные силы немецкой армии и вступать с ними в бой.

Сентябрьский план был представлен для обсуждения советскому руководству во главе со Сталиным. Результатом этого обсуждения, закончившегося в начале октября, стала очень важная поправка: основные ударные силы Красной Армии должны были быть сгруппированы на юге и получить приказ продвигаться на Люблин, Краков и Вроцлав. Хотя причина таких изменений в планах не была указана в записке, которую Тимошенко и Мерецков направили Сталину⁵⁰, наиболее вероятным объяснением является предположение, что в начале войны основная часть немецких вооруженных сил будет сгруппирована на юге. Естественно, в следующей версии военного плана, подготовленной в марте 1941 г., юг назывался как наиболее вероятное место концентрации немецких сил, хотя возможность их концентрации на севере и атаки из Восточной Пруссии тоже не исключалась⁵¹. Начиная с весны 1941 г., во всех донесениях советской разведки говорилось, что если немцы начнут вторжение, то главным образом с юга. Эти ошибочные предположения говорят об эффективности развернутой Германией кампании по дезинформации, целью которой было скрыть истинные намерения немцев: нанести основной удар с севера, по оси Минск – Смоленск – Москва.

Решение поставить все на группировку Красной Армии на юге стало роковым, как подчеркивают в своих мемуарах Жуков и другие участники событий. По их версии, это решение было принято Сталиным, который считал, что Гитлер хочет завладеть экономическими и минеральными ресурсами Украины и юга России, в том числе – нефтью Кавказа. Сталин действительно думал, что борьба за сырьевые ресурсы будет играть ключевую роль в предстоящей войне, однако нет прямых доказательств того, что решение сгруппировать войска на юге принял именно он – хотя, очевидно, он с этим решением согласился. По другой версии, предложенной Габриэлем Городецким, в то время, когда составлялся военный план 1940 г., советское руководство было крайне озабочено ситуацией на Балканах и полностью сосредоточено на том, как изолировать Гитлера от его балканских союзников⁵². С этой точки зрения решение сконцентрировать войска на юге кажется обоснованным в большей степени политическими, чем военными соображениями. Кроме того, существует предположение, выдвинутое маршалом Матвеем Захаровым в его работе, посвященной деятельности советского Генштаба, что критическую роль в принятии этого решения, возможно, сыграли личные предпочтения и административно-бюрократические факторы⁵³. Наиболее значительная часть ресурсов вкладывалась в Киевский военный округ. Командующими этим военным округом в прошлом были и Мерецков, и Тимошенко, а Жуков занимал эту должность в тот момент, когда был назначен начальником Генштаба в январе 1941 г. Целый ряд младших по званию офицеров Генштаба, участвовавших в подготовке военных планов, тоже служили на Юго-Западном фронте. Естественно, Киевский военный округ активно поддерживал идею о том, что немецкие войска будут сгруппированы на юго-западе, и настойчиво требовал подкрепления, чтобы отразить их в случае нападения⁵⁴. Наконец, есть и еще одна – более радикальная и противоречивая – версия: о том, что Сталин и его генералы решили сгруппировать войска на юге потому, что Красная Армия планировала нанести предупредительный удар по Германии, а равнины Южной Польши стали бы более удобным путем для вторжения, чем реки, озера, болота и леса Восточной Пруссии⁵⁵.

Главное доказательство, на которое опираются сторонники теории предупредительного удара, – это новая версия военного плана, подготовленная в середине мая 1941 г.⁵⁶. Статус конкретно этого документа, который в России стал причиной бурных дискуссий⁵⁷, не вполне ясен. Это рукопись документа, подготовленная генералом Василевским, тогдашним начальником Оперативного управления Генштаба, от имени Жукова и Тимошенко, но не подписанная ни тем, ни другим. Неизвестно, видел ли Сталин этот документ и вообще знал ли он о его существовании⁵⁸.

Указанный документ, написанный в мае 1941 г., представлял собой менее детальную и менее официально оформленную версию предыдущих планов. Он напоминает, как отмечает Синтия А. Робертс, «скорее не план, а рабочую версию плана»⁵⁹. Согласно этому документу, Германия и ее союзники (Финляндия, Венгрия и Румыния) смогут развернуть против СССР 240 дивизий, и главные силы Германии – около 100 дивизий – будут, вероятней всего, развернуты на юге, для нападения в направлении Ковеля, Ровно и Киева. Далее в документе отмечалось, что немецкая армия находится в состоянии мобилизации и «имеет возможность предупредить нас в развертывании войск и нанести внезапный удар». Затем в документе говорилось следующее: «Чтобы предотвратить это [и разгромить немецкую армию], считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск. Первой стратегической целью действий войск Красной Армии поставить – разгром главных сил немецкой армии, развертываемых южнее Демблин… главный удар силами Юго-Западного фронта нанести в направлении Краков, Катовице, отрезая Германию от ее южных союзников; вспомогательный удар левым крылом Западного фронта нанести в направлении Седлец, Демблин, с целью сковывания Варшавской группировки и содействия Юго-Западному фронту в разгроме Люблинской группировки противника; вести активную оборону против Финляндии, Восточной Пруссии, Венгрии и Румынии и быть готовыми к нанесению удара против Румынии при благоприятной обстановке».

В заключительной части документа содержался призыв к Сталину действовать – в том числе принять предлагаемый план размещения войск в случае войны в Германии и, что еще более важно, тайно объявить мобилизацию всех резервных армий Верховного командования.

Если рассматривать майский документ в контексте всей последовательности версий военных планов, в нем нет ничего удивительного. Это логическое развитие идеи о том, что в предстоящей войне Красной Армии придется атаковать основные силы Германии, развернутые в южном секторе. Выдвигаемое в документе предложение предупредить завершающий этап мобилизации и развертывания немецких войск, несомненно, отражало беспокойство, вызванное большим количеством донесений разведки о масштабных группировках войск вермахта, сконцентрированных у советской границы весной 1941 г., и все более отчетливое понимание того, что война рано или поздно начнется. Предложение начать контрнаступление в форме вторжения в Южную Польшу присутствовало и в предыдущих версиях, а предложение о начале секретного перемещения резервных армий было лишь продолжением уже проводившихся мер по скрытой мобилизации.

Две вещи в документе вызывают сомнение. Во-первых, из него совсем не ясно, когда планировалось нанести предупредительный удар советских войск. Если целью было уничтожить немецкую армию, лучшим временем для этого было бы время до того, как она будет полностью мобилизована, развернута, сгруппирована и скоординирована. Но как можно было сказать наверняка, когда это произойдет? Во-вторых, было маловероятно, что Сталин одобрит новый план, будучи уверенным, что еще есть надежда на мир. Для этого его нужно было убедить, что оборона СССР рухнет, если дать немцам возможность атаковать первыми, – а все говорит о том, что такое мнение даже не высказывалось в советских военных кругах. Только гораздо позже – после катастрофы 22 июня 1941 г., после войны и после смерти Сталина – советские военачальники начали говорить, что следовало уделять больше внимания обороне и тому, как отразить внезапный удар Германии, который может оказаться сокрушительным.

Высказывалось мнение, что появление майской версии плана связано с выступлением Сталина перед двумя тысячами выпускников академий Красной Армии 5 мая 1941 г. К этому времени стало нормой, что любое публичное и даже не совсем публичное высказывание Сталина распространялось по всему Советскому Союзу. Однако на этот раз текст выступления не был опубликован – за исключением того, что в газете «Правда» на следующий день появилась короткая статья под заголовком «Торжественное собрание в Большом Кремлевском дворце, посвященное выпуску командиров, окончивших военные академии».

Товарищ Сталин в своем выступлении отметил глубокие изменения, происшедшие за последние годы в Красной Армии, и подчеркнул, что на основе опыта современной войны Красная Армия перестроилась организационно и серьезно перевооружилась. Товарищ Сталин приветствовал командиров, окончивших военные академии, и пожелал им успеха в работе⁶⁰.

Неудивительно, что распространились слухи о том, что еще мог сказать Сталин кадетам-выпускникам. По одной из версий, Сталин предупредил о неизбежной войне с Германией; по другой, он пропагандировал наступательную войну, нацеленную на распространение социалистического строя. По версии, которая стала известна немцам, Сталин говорил о новом компромиссе с Гитлером. Однако правда, как это обычно и бывает, была более прозаичной, чем все эти слухи. Как следует из текста речи Сталина, обнародованного в 1995 г., главной темой его выступления было как раз то, о чем сообщила «Правда»: реформа, реорганизация и переоснащение Красной Армии. Впрочем, в речи были некоторые подробности о реформах и о численности Красной Армии, – а это была не такая информация, которую можно было доводить до сведения общественности на пороге войны. Сталин также критически высказывался по поводу немецкой армии, отрицая ее кажущуюся несокрушимость и утверждая, что в будущем ее не ждет такой же успех, как в прошлом, если она будет сражаться под знаменем агрессии и завоевания. Опять же, было бы опрометчиво публиковать такого рода замечания в то время, когда Сталин пытался убедить Гитлера в своих мирных намерениях.

После официальной церемонии в Кремле был устроен прием для выпускников, на котором Сталин, как обычно, сказал несколько тостов. Один из тостов был за последующие поколения. По словам Димитрова, к примеру, Сталин «был в исключительно хорошем настроении» и сказал, что «наша политика мира и безопасности есть в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне». Еще один очевидец записал, что Сталин сказал: «Хорошая оборона означает нападение. Нападение – лучшая защита». Согласно официальным источникам, Сталин говорил следующее: «Мирная политика – дело хорошее. Мы до поры, до времени проводили линию на оборону… А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны – теперь надо перейти от обороны к наступлению. Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия – армия наступательная».

Было ли это призывом к оружию, сигналом к сбору войск для предупредительного удара, сигналом Генштабу о том, что нужно составить соответствующие планы? Маловероятно, что Сталин озвучил бы подобные намерения в такой официальной обстановке. Кроме того, по своей ориентированности на наступательные действия это выступление не так уж сильно отличалось от того, что Сталин говорил годом раньше на совещании высшего руководства, посвященном советско-финской войне. Гораздо более вероятно, что Сталин хотел внушить молодым офицерам настрой на наступательные действия; возможно, он считал, что эти брошенные вскользь замечания помогут поднять их боевой дух и уверенность в себе перед лицом наметившейся войны с Германией. А это вовсе не то же самое, что планировать и намеренно провоцировать войну.

После выступления Сталина приготовления Советского Союза к войне стали более интенсивными, однако все же не приобрели масштаба и характера, достаточного для того, чтобы летом 1941 г. нанести предупредительный удар⁶¹. В этой связи некоторые ученые акцентируют внимание на том, что 24 мая 1941 г. Сталин устроил в своем кремлевском кабинете трехчасовое совещание, в котором принимали участие почти все высшие военные чины. Существует предположение о том, что именно на этом совещании было принято решение нанести предупредительный удар по Германии. Еще большие подозрения вызывало отсутствие какой-либо информации о том, что конкретно обсуждалось на совещании. Впрочем, если верить кремлевскому журналу посещений, в последующие 10 дней Сталин не встречался ни с наркомом обороны Тимошенко, ни с начальником генштаба Жуковым, ни с кем-либо еще из командования⁶². Такое поведение было бы нелогичным, если бы Сталин собирался срочно начать нападение на Германию. Гораздо более вероятно, что совещание 24 мая было всего лишь частью продолжавшихся оборонительных приготовлений к войне.

Ретроспективно анализируя поведение Сталина в последние мирные недели, критике наиболее часто подвергают не то, что он готовил нападение, а то, что он не отдал приказ привести Красную Армию в состояние полной боевой готовности до начала немецкого вторжения. Василевский в своих мемуарах поддерживает мысль о том, что Сталин стремился как можно дольше сохранять мир, но отмечает, что «вся проблема… сводилась к тому, как долго нужно было продолжать такой курс. Ведь фашистская Германия, особенно последний месяц, по существу, открыто осуществляла военные приготовления на наших границах, точнее говоря, это было то самое время, когда следовало проводить форсированную мобилизацию и перевод наших приграничных округов в полную боевую готовность, организацию жесткой и глубоко эшелонированной обороны»⁶³. В опубликованном посмертно интервью Василевский говорил, что в этом вопросе в июне 1941 г. Сталин подошел к Рубикону войны, но не смог сделать один твердый шаг вперед⁶⁴. Жуков, впрочем, придерживался другого мнения: «Точка зрения Василевского не вполне соответствует действительности. Я уверен, что Советский Союз был бы разбит в самом начале, если бы мы развернули все наши силы на границах накануне войны, а немецкие войска смогли бы выполнить свой план, окружить и уничтожить их на границе… Тогда гитлеровские войска смогли бы ускорить свою кампанию, а Москва и Ленинград пали бы в 1941 г.»⁶⁵. Маршал Рокоссовский в своих мемуарах далее развивает эту мысль, говоря, что основные силы Красной Армии вообще следовало развернуть не на границе, а значительно дальше на территории СССР. В этом случае они бы не были уничтожены в результате первых атак немцев и были бы в состоянии наносить сконцентрированные контрудары по продвигающимся войскам вермахта⁶⁶.

Мысль о том, что лучшим выбором перед лицом операции «Барбаросса» было бы принять стратегию мобильной обороны, также проскальзывает и у многих западных исследователей – таких, как Синтия А. Робертс. Была ли Красная Армия способна осуществить такую стратегию и была ли она более выигрышной для Советского Союза – вопрос спорный. Но какими бы существенными ни были потенциальные преимущества концепции стратегической обороны, в то время ей не было места в стратегических планах советского верховного командования. Как признает в своих мемуарах Жуков, «в то время наша военно-теоретическая наука вообще не рассматривала глубоко проблемы стратегической обороны, ошибочно считая ее не столь важной»⁶⁷. На нападение немцев 22 июня 1941 г. Тимошенко и Жуков отреагировали тем, что приказали начать осуществление давно подготовленных планов наступления. Даже тогда, когда немцы уже прошли вглубь советской территории и стояли у ворот Москвы и Ленинграда, излюбленным приемом военачальников Красной Армии оставалось атаковать – где и когда только возможно. В итоге Красная Армия все же усвоила преимущества обороны, но только потому, что была к этому вынуждена, и в целом доктрина наступательных действий продолжала играть ведущую роль до конца войны. С точки зрения стратегии на Восточном фронте Красная Армия вела наступательную войну. Только во время Курской битвы летом 1943 г. был временно взят курс на стратегическую оборону: выдержав мощный штурм немецких танковых войск, Красная Армия начала массированное контрнаступление.

После войны неудачи и отступление Красной Армии в 1941–1942 гг. изображались в приукрашенном и облагороженном виде: как часть плана великого Сталина, целью которого было заманить немецкую армию вглубь русской территории и уничтожить ее – так же, как поступили царские военачальники с французской армией во время войны с Наполеоном. После смерти Сталина была обнародована более реалистичная и неприглядная картина трагических событий 22 июня. Однако, согласно новой легенде, причиной неудач Красной Армии в первые месяцы войны была излишняя склонность Сталина к наступательным действиям. На самом деле, тактику атак и контратак единодушно приветствовало все верховное командование Советского Союза, поэтому ответственность за ее последствия в одинаковой степени несли все.

Масштаб трагедии 22 июня 1941 г. легко оценить, увидев, что стало с огромной армией, собранной Сталиным для того, чтобы противостоять немецкому вторжению. К концу 1941 г.

Красная Армия потеряла в бою 200 дивизий и 4 миллиона человек личного состава. Потери включали в себя 142 000 офицеров (из 440 000), в том числе было убито 40 генералов и захвачено в плен 44⁶⁸. Многие современные наблюдатели ожидали, что закаленная в боях немецкая армия, так легко покорившая Польшу и Францию, добьется таких же успехов и в России. Другие считали, что советские войска проявили себя не так хорошо, как могли бы. Однако и тех, и других удивило, что Красная Армия пережила огромный урон, нанесенный ей Германией, и смогла дать отпор самому грандиозному завоеванию в военной истории.