Текст книги "На родине предков"

– А как насчет сэра Джорджа Гамильтона? Почему вы так сильно друг друга ненавидите?

– Потому что он обращается с нами как с животными – со всеми нами. Он – некоторое подобие Бога, а мы – отбросы. Особенно он ненавидит меня, потому что мне принадлежит эта лощина, и он не может тронуть нас здесь. – Шон покачал головой и мрачно добавил: – После того как призовешь дьявола, приходится платить ему по счету, что Джордж Гамильтон обнаружит довольно скоро. Его час придет.

– А вы не слишком суровы к нему? – спросил Клей. – Насколько мне известно, кто-то пытался убить его и по ошибке застрелил его жену. По крайней мере, его горечь и ненависть можно понять.

Шон Роган резко рассмеялся:

– Когда в нее попала пуля, которая предназначалась ему, это было лучшее, что когда-либо случалось с несчастной женщиной. Он годами отравлял ей жизнь. Боже правый, полковник, вы видели, в каких условиях живут его арендаторы. Неужели вам нужны еще какие-то доказательства того, что он за человек?

Клей тяжело вздохнул:

– Наверно, было глупо с моей стороны думать как-то иначе, но в его изложении смерть жены выглядела совсем по-другому. А еще он сказал, что дружил с моим дядей.

Молодые Роганы, которые с интересом следили за разговором, дружно расхохотались.

– Ах вот оно как – друзьями? – переспросил Кевин. – Да ваш дядя огрел его хлыстом по физиономии посреди деревни на глазах у всего честного народа. Одна семья была выселена, и женщина умерла при родах по дороге в Голуэй.

Глаза Клея сузились, когда тревожная мысль вдруг закралась ему в голову.

– А этот пожар, который опустошил Клермонт, – как он начался?

Шон Роган пожал плечами:

– У каждого есть свои соображения на этот счет. Ваш дядя жил бобылем, со старой женщиной, которая вела хозяйство, ведь для него настали трудные времена. Если бы не внезапный ливень, там вообще бы ничего не осталось.

– И вы предполагаете, что сэр Джордж имел к этому какое-то отношение?

– Я ничего не предполагаю, – сказал Шон Роган, – за исключением того, что это очень впечатляющее совпадение.

Клей встал и прошел к огню.

Он смотрел в его пылающую сердцевину, думая о своем дяде, старом, больном и одиноком, отчаянно пытавшемся спасти дом, бывший для него всем, когда пламя занялось в ночи. Клей бросил сигару в огонь и повернулся с мрачной усмешкой:

– Как вы говорите, у каждого человека должны быть собственные соображения на этот счет. – Он прошел обратно к столу. – Вы мне вот что скажите: распространяется ли ваша неприязнь к сэру Джорджу на его племянницу?

– И как ее только угораздило быть его родственницей, вот чего я никак не возьму в толк, – сказал Шон. – Вы не найдете в Драморе ни одного человека, который бы не сказал доброго слова про мисс Джоанну.

Клей поднял свой стакан, допил виски и подумал о кое-чем другом. Он улыбнулся:

– Кстати, где Кохан достает такое великолепное французское бренди?

– Да откуда же нам это знать, полковник? – сказал Кевин.

Клей пожал плечами:

– Просто к слову пришлось. Я подумал, не имеет ли оно какого-то отношения к шхуне, которую выгружали на моих глазах прошлой ночью не далее чем в трех милях отсюда.

На какой-то момент все притихли, а затем Кевин громогласно расхохотался:

– Так это были вы, да? Ну как же я сразу не догадался. Но кто был ваш спутник?

Клей улыбнулся:

– Этого я сказать не могу. Просто друг, который любит скакать галопом при лунном свете.

– И к тому же не составляет особого труда догадаться, кто бы это мог быть, – добавил Большой Шон.

Клей надел пальто:

– Я опять заеду завтра, взглянуть на рану. Между прочим, что случилось с тем парнем, Варли? Тем, который вас пырнул?

Шон Роган едва заметно усмехнулся, взгляд его вдруг стал холодным и суровым.

– Он сбежал, но мы до него еще доберемся.

Когда Клей взял свой саквояж, Кевин Роган спокойно проговорил:

– Прежде чем вы уйдете, скажите нам одну вещь, полковник. Вы с нами или против нас?

Клей взял один банкнот и стал задумчиво его разглядывать.

– Мастерская работа, – сказал он. – Но к сожалению, я видел, что индустриальная нация способна сделать во время войны с другой нацией, не являющейся таковой. Вы никогда не победите. Вся тяжелая артиллерия у Англии.

– А может, вы боитесь? – перебил его Мартин.

Кевин яростно повернулся к своему брату:

– Полковник – не трус. Уж кто-кто, а ты мог сполна в этом убедиться. – Он снова повернулся к Клею: – Какую позицию займете вы, полковник? Мы рассказали вам слишком много, чтобы спокойно чувствовать себя этой ночью.

– Я вас не выдам, даю вам слово, – ответил Клей. – Я не могу делать вид, что мне нравится сэр Джордж Гамильтон, или Марли, или прочие люди такой же породы, с которыми я познакомился в Драмор-Хаус, но я не встану ни на чью сторону. За прошедшие четыре года я хлебнул столько лиха, сколько человеку вполне хватит на всю оставшуюся жизнь.

Шон Роган протянул правую руку:

– Для меня этого вполне достаточно, полковник.

Они пожали друг другу руки, Клей кивнул остальным и последовал за Кевином Роганом, который проводил его обратно на улицу. Когда он приторочил свой седельный вьюк на место и вскочил в седло, Кевин спокойно сказал:

– Что бы там ни говорил мой отец, ни один человек не может вечно сохранять нейтралитет, полковник. Наступит время, когда вам придется выбрать, на чью сторону встать, а если вы не хотите принимать такого рода решение, то вам лучше находиться за тысячу миль от Драмора. – Он вернулся в дом и закрыл дверь прежде, чем Клей успел ответить.

Множество мыслей проносилось в голове у Клея, пока он ехал по тропе к верху лощины. Грязные лачуги в Драморе, принадлежащие сэру Джорджу Гамильтону, мальчик, умирающий от чахотки на соломенном тюфяке у стены, по которой струится вода. Опять же – Эйтн Фоллен. Какова была бы ее участь, если бы он на несколько часов не возродил к жизни капитана Свинга?

Он уже чувствовал усталость, глаза резало от недосыпания и оттого, что он слишком долго и напряженно всматривался в темноту. Ему казалось, что он видит в темноте огромную пятидолларовую купюру и пламя, которое наползает с краев, пожирая слова «Ирландская республика», а потом оно полыхнуло огромными языками, взметнувшимися к небу, когда загорелся Клермонт.

Пегин перебралась через край лощины, Клей встряхнул головой, чтобы привести себя в чувство, и помахал рукой Дэннису Рогану, невидимому среди деревьев. Когда он во весь опор с грохотом помчался по тропе, то с упавшим сердцем понял, что ему, вопреки собственному желанию, уже приходится встать на одну из сторон.

Глава 7

День был бодрящий, синее небо уходило к горизонту, но, когда Клей выехал со двора и поскакал по тропинке, идущей вверх между деревьями, лицо его было задумчивым и мрачным.

Раним утром он съездил в деревню навестить мальчика с чахоткой и застал там отца Костелло, проводящего соборование. Несмотря на все, что Клей предпринял, чтобы облегчить последние минуты ребенка на этом свете, тот упорно цеплялся за жизнь еще в течение часа, и его кончина представляла собой не слишком приятное зрелище. Пустошь была пурпурной от вереска, и Клей осадил лошадь у черного карстового озера, где плавали болотные лилии и ветер посвистывал в сухом дроке. Жалобно причитала ржанка, взмывая над подножием холма, а потом наступила тишина, и странная грусть охватила Клея при мысли о молодой жизни, закончившейся прежде, чем она по-настоящему началась.

Он слегка пришпорил Пегин, уводя ее из этого тихого места, и галопом поскакал к морю. Осенний туман стелился над землей, и ветер, дувший с Атлантики ему навстречу, был теплым. Он спешился и, оставив Пегин пощипывать длинную траву, сел у края скал и устремил взор на море. Именно там полчаса спустя его обнаружила Джоанна Гамильтон.

Она соскочила с седла прежде, чем он успел подняться, и подошла к нему с серьезным лицом:

– Я заехала в Клермонт, и Джошуа рассказал мне про мальчика. Мне очень жаль.

Он пожал плечами:

– Не жалейте. Я видел такое немыслимое количество смертей за последние четыре года, что, кажется, одной больше, одной меньше – не так уж и существенно.

– Но в этой смерти не было необходимости, – яростно проговорила она. – Мы оба это знаем. Если бы этим людям предоставили достойное жилье, вместо того чтобы обращаться с ними как с животными, таких вещей не происходило бы.

– Я бы не советовал вам продолжать спор в том же ключе, – сказал Клей, – если только вы не хотите, чтобы я нанес визит вашему дяде специально для того, чтобы всадить в него пулю. Именно такое желание я испытывал, когда стоял у кровати этого ребенка.

Последовала небольшая пауза, и Джоанна сделала очевидную попытку сменить тему разговора:

– А вы слышали, что случилось в Килине прошлой ночью? Клей покачал головой и спокойно проговорил:

– Нет, а что – надо было?

– Весь Драмор только об этом и судачит. Вчера ночью кто-то подстерег Хью Марли из Килин-Хаус, когда тот возвращался домой с нашего приема, и высек его на главной улице Килина на глазах у большинства его арендаторов.

Она описала все в подробностях с удивительной точностью, а когда закончила, Клей улыбнулся:

– Я не могу сказать, что мое сердце обливается кровью из-за него. Судя по тому, что я услышал прошлой ночью, он получил по заслугам.

– Таково, кажется, всеобщее мнение, – сказала она. – Таинственный капитан Свинг за одну ночь превратился в героя.

– У вас есть какие-нибудь соображения относительно того, кто бы это мог быть?

Она покачала головой:

– Я подумала на Кевина Рогана, но это может быть кто угодно.

– А что обо всем этом думает ваш дядя?

– Он отправил с нарочным письмо в Голуэй, в котором просит прислать кавалерию, но у них есть занятия получше, чем прочесывать местность в поисках одного-единственного человека, особенно когда речь идет о стране, находящейся в таком состоянии.

– Все это кажется таким мелодраматичным, – заметил Клей. – Чего он вообще надеется добиться в одиночку, этот ваш капитан Свинг? Разъезжать в маске ночью по сельским просторам и размахивать пистолетом – все это, конечно, замечательно, но как это может помочь в нынешней ситуации?

Она зарделась, и в голосе зазвучал едва сдерживаемый гнев.

– Он уже вернул надежду людям, которые забыли значение этого слова. Уже за одно это мы должны быть ему благодарны. Неужели вы этого не понимаете?

– Я дам вам такой же ответ, какой прошлой ночью дал Шону Рогану, – сказал Клей. – Проведя последние четыре года в непосредственной близости от широкомасштабной мелодрамы, вы бы поняли, почему сейчас меня мало привлекают проигранные дела.

Она удивленно посмотрела на него:

– Откуда вы знакомы с Шоном Роганом?

Он рассказал ей о том, что произошло, и она закусила губу от досады:

– Я ничего не знала об этом происшествии у Кохана. Теперь отношения между моим дядей и Роганами еще больше обострятся. Что вы думаете об этой семье?

Клей пожал плечами:

– Мне они понравились. Ребята слегка отбились от рук, но из них вырастут славные мужчины, если они проживут достаточно долго.

– То есть, по-вашему, их всех ждет плохой конец? – спросила она.

– Конец веревки, – сказал ей Клей, – если только они не изменят свое поведение и не откажутся от этих нелепых планов – принять участие в восстании против Англии. Оно обречено на поражение.

– Но на их стороне правда, – возразила она.

– Прав тот, кто сильнее, – сказал он. – Англичане придумали эту поговорку и потратили уйму времени и усилий, доказывая ее на практике.

Какое-то время она сидела с чуть нахмуренным лицом, а затем медленно проговорила:

– Мне хочется понять вас, Клей, но я так мало про вас знаю Почему все-таки вы приехали в Драмор?

– Я хотел посмотреть Клермонт. Только и всего.

– Но то, что от него осталось, не представляет большой ценности, – настаивала она. – Если вы рассчитывали на деньги, то напрасно проделали это путешествие. Даже для моего дяди это будет не слишком выгодное приобретение.

Он откинулся в траву, сцепив кисти рук за головой:

– Деньги занимают меня в последнюю очередь. Мой отец покупал корабли и сделал состояние, доставляя контрабандные товары из Нассау в Атланту вопреки блокаде янки. Он погиб в самом конце войны. И оставил мне миллион фунтов стерлингов на счетах Английского банка.

Она ахнула.

– По сравнению с вами я чувствую себя нищей, – сказала она с беззаботным смехом. – Он, должно быть, был замечательным человеком.

– Некоторые люди божились, что в нем было что-то дьявольское, – улыбнулся Клей. – Он был самым опасным человеком из тех, кого я когда-либо знал. Моя мать была кротким, милым созданием, единственным человеком, способным хоть как-то его сдерживать. Она никогда не отличалась крепким здоровьем. И умерла, когда мне было десять.

Какое-то время он безмолвно размышлял, оставшись наедине с прошлым.

– После этого он продал плантацию, и мы уехали. Какое-то время дела шли все хуже и хуже. Он не слишком преуспел в производстве хлопка. Мы никогда не задерживались где-либо надолго. Отец был по природе своей азартным игроком и несколько лет плавал по Миссисипи на речных судах, этим зарабатывая на жизнь. Потом он открыл салун в Вирджиния-Сити.

– А что делали вы? – спросила Джоанна.

– Шел в гору благодаря его успехам, – ответил Клей. – Я прошел хорошую школу, поверьте мне. Я впервые увидел, как он застрелил человека, когда мне было двенадцать. Впоследствии мы никогда не оглядывались назад, но всему хорошему приходит конец. Отец решил, что пора мне получить какое-то формальное образование, и я отправился обратно на восток, чтобы поселиться у брата моей матери в Нью-Йорке. Когда мне было восемнадцать, отец обнаружил у меня интерес к медицине и отправил меня в Лондон и Париж для завершения учебы. Он никогда не делал ничего наполовину.

– А потом началась война?

– Не совсем так. Он продал свое дело в Вирджиния-Сити и вернулся в Джорджию, купил большую плантацию и попробовал снова зажить как джентльмен. Конечно, было слишком поздно. Он слишком долго жил, обуреваемый в равной степени жаждой Действия и страстью. Но страсть не заменяет любви. Любовь взращивает, страсть пожирает. Он оказывался замешан то в одном громком скандале, то в другом. Чужие жены – обычное дело. Война началась как раз вовремя и спасла его, не дав ему спиться окончательно.

– И все-таки он не вступил в армию?

Клей покачал головой:

– Нет, он оставил это глупцам вроде меня, как он сказал в тот день, когда я уезжал в свой полк.

– Вы тогда жили у него?

– В течение двух лет после того, как я вернулся из Парижа.

– Разве ваш отец не был согласен с доводами южан в пользу участия в войне?

Клей покачал головой:

– Дело было не в этом – он знал, что мы не сможем победить, вот и все.

– Тогда почему воевали вы? – бесхитростно спросила она.

Он нахмурился:

– Я сам толком не знаю. На то было множество причин. Потому что я родился в Джорджии. Потому что мои друзья и соседи пошли на войну. Разве на самом деле это не единственная причина, по которой человек вообще воюет?

– И в конечном счете вы уехали бороться за свое проигранное дело.

– Поначалу было что угодно, но только не это, – сказал он. – Дело было в галантных кавалерах и лошадях, негромких звуках трубы на ветру – во всей мистике воинской службы. Во времена моей юности от нас было рукой подать до Ричмонда, с его хорошенькими женщинами в бальных платьях и красавцами мужчинами в шикарной форме.

– А потом? – спросила она.

Он мрачно усмехнулся:

– Потом была блокада, которую устроили янки, и медленная голодная смерть. Я думал, что наша возьмет в июле шестьдесят четвертого, когда Джубал Эрли выскочил из долины Шенандоа и до смерти перепугал тех, кто сидел в Вашингтоне, но было слишком поздно. Я не в состоянии описать, каким адом стали те последние девять месяцев.

– Одно обстоятельство по-прежнему озадачивает меня, – сказала она. – Вы начинали военным врачом, а закончили как командир кавалерийской бригады. Как это случилось?

– Превратности войны, – ответил он. – Летом шестьдесят третьего я был прикомандирован к генералу Моргану, когда тот совершил свой знаменитый рейд по Кентукки, Индиане и Айдахо. Мы попали в плен, и янки, которые не слишком жаловали рейдеров, отказались обращаться с нами как с военнопленными. Врач не врач – меня причислили к другим офицерам. Всех нас посадили в тюрьму штата Иллинойс.

– Но это бесчестно! – воскликнула она с возмущением. – Вы всего лишь выполняли приказы.

– На самом деле это не имело особого значения, мы не собирались там засиживаться. – Он негромко хмыкнул. – Мы выкрали ножи из столовой, на два фута вгрызлись в бетонный пол и прорыли туннель под тюремным двором к наружной стене. Естественно, мы оставили начальнику тюрьмы вежливое послание, где написали, насколько мы признательны ему за гостеприимство.

– Туго вам приходилось, пока вы добирались до позиций конфедератов? – спросила она.

Он покачал головой:

– Не то чтобы очень – это одно из немногих преимуществ гражданской войны. Что было трудным – так это распознать врага, когда он не носит униформы. Снова оказавшись в армии, я попросил сделать меня строевым офицером кавалерии. Янки занесли меня в свои списки и впредь явно не собирались обращаться со мной как с гражданским лицом, так что на самом деле выбор у меня был небольшой.

– Похоже, у вас к этому талант, – сказала она с легкой улыбкой.

– В основном он заключался в том, чтобы оставаться в живых и идти только на обдуманный риск. Не так, как Морган. Он повадился слишком часто ходить с кувшином по воду, совершал рейды в Теннесси. Его часть разделали под орех в местечке под названием Гранвилль. Его поймали, когда он прятался за виноградными лозами в саду, и выстрелили в сердце.

Он наморщил лоб и сощурился, пытаясь проникнуть в безбрежные глубины неба, когда подумал о Моргане и своем отце, так похожих в своем отношении к жизни. Джоанна тихо сидела подле него.

Она смотрела на море, погруженная в собственные мысли. Он окинул ее беспристрастным взглядом, как будто никогда прежде не видел ее по-настоящему. И как только ему могло прийти в голову, что она – не красавица? Она была прелестна, ветер расцветил ее щеки румянцем, а темные глубины глаз были теми омутами, в которые с радостью бросился бы любой мужчина.

Она повернулась и, обнаружив, что он смотрит на нее, зарделась, и поспешно проговорила:

– И что вы собираетесь делать, когда покинете Драмор?

Он пожал плечами:

– Торопиться особенно некуда, я хочу, чтобы смрад войны выветрился из моих ноздрей. Я приехал сюда, чтобы обрести хоть немного покоя, но силы, неподвластные мне, уже тянут меня в разные стороны. Что бы ни случилось, я никогда не вернусь в Джорджию. Я подумывал о Калифорнии. Вот это действительно чудесный край.

Он закрыл глаза, а она медленно проговорила:

– Порой мы вынуждены безотлагательно решать проблему, встающую перед нами, Клей. Человек не остров. Разве не так сказал однажды поэт? Думаю, ваш отец в некотором роде пытался жить среди людей, но при этом обособленно от них, и в конце концов обнаружил, что из этого ничего не получится.

Клей вздохнул. Не удивительно, что проблемы этих людей она считает своими проблемами. Она молода, она прелестна, и у нее доброе сердце. Где-то высоко в небесах заливался жаворонок, но он затрагивал лишь край его сознания. Голос Джоанны все звучал и звучал, а потом стал то усиливаться, то затихать и в конце концов превратился в бесконечный, печальный шум моря.

* * *

* * *

* * *

Внезапно он пришел в себя. У него над головой облака клубились и кружили по небу, предвещая крутой перелом в погоде. Девушки рядом не было. На какой-то миг странная, не поддающаяся разумному объяснению паника погнала его к краю скалы, а затем он увидел ее внизу, на отлогом берегу, у кромки воды. Немыслимой крутизны тропинка сбегала по косогору, и он стал осторожно спускаться вниз.

Она стояла по колено в морской воде, одной рукой придерживая собранную в складки юбку костюма для верховой езды, другой рукой она плескалась в воде, словно ребенок. Сапоги Клея заскрипели на гальке, и она тут же обернулась и пошла к нему по воде.

– Вы покинули меня, – попенял он. – Я очнулся и обнаружил, что вы исчезли, словно какая-то заколдованная принцесса из сказки.

– Вы уснули, и я спустилась на берег. Вода выглядела так маняще, что я не устояла, – сказала она.

Ее ботинки и чулки лежали на валуне у начала тропинки. Она шагнула туда и негромко вскрикнула, наступив на острый камень. Клей, не проронив ни слова, подхватил ее на руки и быстро пронес по покрытому галькой берегу.

Дойдя до валуна, он постоял какое-то время, не выпуская ее из рук, заглядывая в глаза, и от ее тепла и нежности кровь в жилах побежала быстрее, а потом она уткнулась лицом в его грудь.

Он опустил ее и, преодолевая неловкость, проговорил:

– Я схожу и посмотрю, как там лошади. Вы сможете сами осилить эту тропинку?

Она кивнула, отводя взгляд.

– Я всего на пять минут.

Когда он добрался по тропинке до самого верха, у него все еще дрожали руки. Он закурил сигару, которая никак не разгоралась на ветру, подозвал обеих лошадей и отвел их обратно к вершине скалы. В этот момент Джоанна появилась на краю обрыва.

Она шла по длинной сухой траве, и солнце било ей в спину. Он сощурил глаза, ее образ стал расплываться по краям. Когда она остановилась на миг и снова устремила взгляд на море, то была похожа на картину кого-то из великих мастеров. Она выглядела нереальной, воздушной и совершенно безоговорочно прекрасной.

Он бросил поводья и зашагал навстречу, и на этот раз в ее глазах совсем не было испуга, только величайшая теплота. Она подошла к нему, и спокойная, сдержанная улыбка тронула ее губы.

Девушка протянула руки. Но едва он взял их, вдалеке вдруг послышался крик и барабанящий стук копыт. Клей быстро обернулся и увидел Джошуа, приближающегося галопом верхом на упряжной лошади.

Камердинер осадил лошадь и утер пот со лба большим носовым платком:

– До чего я рад, что разыскал вас, полковник. Отец Костелло прислал нам домой записку. Там говорится, что в Драморе рожает женщина по имени Куни и что она очень нуждается в вашей помощи.

Джоанна уже шла к своей лошади, и Клей быстро подсадил ее в седло. Когда он повернулся к Пегин, Джошуа передал ему седельный вьюк.

– Здесь все, что вам понадобится, полковник, – сказал он. – Вы поезжайте впереди. На этой лошади мне ни за что за вами не угнаться.

– Оставайся дома, – сказал Клей. – Если ты мне понадобишься, я отправлю записку.

Джоанна уже ускакала, пустив лошадь галопом по вересковой пустоши, и он пришпорил Пегин и помчался за ней следом.