Текст книги "Страшные Соломоновы острова"

И вот перед Дэвидом Грифом открылась бухта Фуатино: круглое зеркало воды диаметром пять миль, обрамленное коралловыми пляжами, от которых к хмурым стенам кратера круто поднимались покрытые растительностью склоны. Вершины стен выглядели увенчанными темными облаками зазубренными вулканическими пиками. Каждый уголок, каждая расщелина растекшейся лавы дала жизнь деревьям и обвивавшим их лианам – буйному растительному царству. С высоты сотен футов, причудливо извиваясь, стекали тонкие струи воды, больше похожие на скопление тумана. Венчая магию места, в теплом влажном воздухе витал густой аромат желтых цветков кассии.

Подчиняясь легкому подвижному воздуху, «Комета» уверенно шла вперед. Подняв вельбот на борт, Гриф осмотрел берег в бинокль. Признаков жизни заметно не было. Остров спал в палящем сиянии тропического солнца. Признаки гостеприимства также отсутствовали. Значительно дальше, на северном берегу, где череда кокосовых пальм скрывала деревню, в сараях темнели черные бока каноэ. На пляже, на ровном киле, стояла та самая странная шхуна. На ней самой и вокруг не было видно ни людей, ни какого-либо движения. Только на расстоянии пятидесяти футов от берега Гриф опустил якорь на сорок морских саженей. Когда-то, много лет назад, в середине бухты он вымерял до трехсот саженей глубины и при этом не доставал до дна. Именно такого уровня воды следовало ожидать от подобного Фуатино полноценного кратера. Когда цепь заскрипела и застучала в клюзе, Гриф заметил на палубе странной шхуны компанию местных женщин с роскошными телами, какие встречаются только в Полинезии, в ярких одеждах и венках. А потом, в отличие от них, увидел, как из камбуза выбралась коренастая мужская фигура, спрыгнула на песок и нырнула в густые заросли. Пока убирали и крепили паруса, натягивали тент, сворачивали шкоты и тали, как положено в бухте, Дэвид Гриф расхаживал по палубе и тщетно пытался уловить признаки жизни где-нибудь еще, кроме странной шхуны. Со стороны Большой скалы явственно донесся далекий щелчок винтовки. Однако новых выстрелов не последовало, и он решил, что это охотник подстрелил дикую козу.

К концу следующего часа укрытый кучей одеял капитан Гласс перестал трястись и, напротив, так вспотел, что стал похож на мокрую мышь.

– Через полчаса буду в порядке, – пробормотал он едва слышно.

– Прекрасно! – кивнул Гриф. – Хочу сойти на берег, поискать королеву Матаару и выяснить обстановку: место какое-то мертвое.

– Народ здесь опасный, так что будьте осторожны, – предупредил капитан. – Если не вернетесь через час, отправим спасательную команду.

Гриф сел за руль вельбота, и четверо матросов – уроженцев острова Райатеа – дружно налегли на весла. Возле пляжа он с любопытством посмотрел на сидевших на шхуне, под навесом, женщин, приветственно помахал рукой, и те со смехом помахали в ответ.

– Талофа! – крикнул он им. – Привет!

Женщины поняли приветствие, однако ответили иначе:

– Иорана!

Гриф понял, что они с островов Сообщества.

– Хуахине, – безошибочно определил один из матросов, а когда Гриф спросил женщин, откуда они, те снова засмеялись и ответили, что с Хуахине.

– Их судно похоже на старую шхуну старика Дюпуи, – тихо проговорил Гриф на таитянском наречии. – Не смотрите так пристально. Что думаете? Уж не «Валетта» ли?

Выбравшись на берег и затащив вельбот повыше, гребцы незаметно взглянули на судно.

– Да, это «Валетта», – подтвердил Тауте. – Семь лет назад у нее сломалась мачта, а на Папеэте поставили новую, на десять футов короче. Так что узнать нетрудно: это она и есть.

– Подойдите, парни. Остров Хуахине расположен совсем близко от Райатеа: в ясную погоду виден невооруженным взглядом, – так что, вполне возможно, некоторых девушек вы знаете. Выясните как можно больше подробностей, но если вдруг появятся белые мужчины, не затевайте скандал, а быстренько уходите.

Пока Дэвид Гриф шагал по берегу, под ногами расползалась и разбегалась целая армия крабов-отшельников, однако свиней под пальмами видно не было. Кокосовые орехи валялись там, где упали, а навесы для копры стояли пустыми. Трудолюбие и аккуратность жителей острова исчезли. Хижина за хижиной выглядели заброшенными. Неожиданно Гриф наткнулся на слепого, беззубого, испещренного морщинами старика. Тот сидел в тени и, услышав обращение, испуганно вздрогнул. Добравшись до Большого дома, Гриф подумал, что деревня выглядела вымершей от чумы, разоренной и заброшенной. Никаких украшенных цветами мужчин и девушек, никаких играющих в тени авокадо коричневых детишек. В дверях, скорчившись и мерно раскачиваясь, сидела старая королева Матаара. Увидев Грифа, она снова заплакала, заговорив сразу и о своем несчастье, и о том, как жаль, что не осталось никого, кто мог бы оказать ему гостеприимство.

– И вот они схватили Науму, – заключила она. – Мотуаро мертв. Мои люди разбежались и теперь голодают с козами. Нет никого, кто смог бы открыть для тебя кокосовый орех. Ах, Большой Брат, твои белые сородичи оказались дьяволами.

– Они мне вовсе не сородичи, Матаара, – утешил королеву Гриф. – Они грабители и грязные свиньи. Очищу от них остров…

Он не договорил, быстро обернулся, стремительно извлек из-за пояса большой кольт и прицелился в пригнувшуюся к земле фигуру, выскочившую из зарослей. Курок он не спустил, а человек не остановился до тех пор, пока с бурным потоком ужасных невнятных звуков не упал к ногам Грифа. Это оказался тот самый мужчина, который спрыгнул с «Валетты» и нырнул в кусты, но только подняв чужака и увидев искореженный заячьей губой рот, Гриф смог понять, что тот говорит.

– Спасите, господин, спасите! – выл незнакомец по-английски, хотя явно происходил с южных островов. – Я вас знаю! Спасите!

Здесь он впал в бессвязные вопли и не умолк до тех пор, пока Гриф не схватил его за плечи и как следует не встряхнул.

– Я тоже тебя знаю. Два года назад ты работал поваром во французском отеле на Папеэте. Все звали тебя Заячьей Губой.

Человек отчаянно кивнул и невнятно пробормотал, героически сражаясь с не позволявшим нормально говорить физическим недостат– ком:

– Теперь я повар на «Валетте». И да, я знаю вас. Видел в отеле, видел у Лавинии, видел на шхуне «Киттивейк», видел на причале, где стояла «Марипоза». Вы капитан Гриф и можете меня спасти. Эти люди – дьяволы. Убили капитана Дюпуи. Заставили меня убить половину команды. Двоих пристрелили с салинга. Остальных достали в воде. Я всех знал. Украли девушек с Хуахине. В подкрепление взяли заключенных с Ноумеа. Те ограбили торговцев на Новых Гебридах. Одного убили на Ваникори и украли двух женщин. А потом…

Но Гриф уже не слушал. Из-за деревьев, со стороны бухты, донесся сухой треск винтовочных выстрелов, и он бегом бросился к пляжу. Пираты с Таити и арестанты с Новой Каледонии! В эти минуты на его шхуну напала банда отчаянных разбойников. Заячья Губа не отставал, на ходу продолжая бессвязно бормотать, рассказывая о преступлениях белых дьяволов.

Пальба прекратилась так же внезапно, как началась. Одержимый зловещими предчувствиями, Гриф продолжал бежать до тех пор, пока на повороте тропы не встретил спешившего с пляжа Маурири.

– Большой Брат! – тяжело дыша, заговорил Человек-козел. – Я опоздал. Дьяволы забрали твою шхуну! Быстрее! Теперь они станут искать тебя!

Он направился вверх по тропе, прочь от бе– рега.

– Где Браун? – спросил Гриф.

– На Большой скале. Потом все расскажу. Сейчас некогда!

– Но как же мои люди – те, что приплыли в вельботе?

Маурири не скрывал мрачных предчувствий.

– Остались с женщинами на странной шхуне. Не бойся, их не убьют. Честно говорю. Дьяволам нужны матросы. Но тебя убьют непременно. Послушай!

С моря доносилась французская охотничья песня в исполнении надтреснутого нетрезвого тенора.

– Слышишь? Высаживаются на берег. Захватили твою шхуну. Своими глазами видел. Быстрее!

III

Дэвид Гриф никогда не дрожал за собственную шкуру, но и ложным геройством не страдал: знал, когда пришла пора вступить в бой, а когда надо бежать. В том, что сейчас следует спасаться бегством, сомнений не возникло, поэтому, не отставая от Маурири, он помчался вверх по тропе мимо сидевших в тени стариков, мимо скорчившейся на пороге Большого дома беспомощной королевы Матаары. А следом за ним, как собака, тяжело дыша, бежал Заячья Губа. Сзади доносились крики охотников, однако Маурири задал невероятную скорость. Широкая тропа сузилась, свернула вправо и устремилась вверх. Скрылась из виду последняя хижина, и все трое полезли по крутому склону сквозь заросли кассии и тучи больших золотых ос, пока тот не превратился в козий след. Показав еще выше, на голую площадку вулканической скалы, Маурири прочертил в воздухе прямую линию и пояснил:

– Там безопасно, Большой Брат. Белые дьяволы никогда туда не полезут, потому что на голову полетят камни. А другой тропы нет. Всегда, когда мы залезаем на скалу, они останавливаются здесь и начинают стрелять. Вперед!

Спустя четверть часа они оказались там, где тропа уперлась в скалу.

– Подожди здесь, а потом быстро лезь за мной, – предупредил Маурири.

Он вскочил в круг яркого солнечного света, и тут же снизу донеслось несколько выстрелов. Пули летали вокруг и поднимали каменную пыль, но ему удалось пробраться невредимым. Гриф бросился следом, и одна пуля ударила так близко, что мелкие осколки камней коснулись щеки. Заячья Губа тоже поднялся благополучно, хотя бежал медленнее.

Остаток дня они пролежали на высоте, в порожденной лавой узкой долине, террасами поросшей деревьями таро и папайей. Именно здесь Гриф осознал серьезность ситуации и составил план действий.

– Нам не повезло, – заговорил Маурири. – Из всех ночей именно эту белые дьяволы выбрали для рыбалки. Наша шлюпка вошла в бухту в темноте. Они были в лодках и каноэ и, как всегда, вооружены до зубов. Одного парня с Райатеа сразу застрелили. Браун держался очень храбро. Мы попытались пройти по верхней части бухты, но они нас оттеснили в лощину между Большой скалой и деревней. Мы сохранили винтовки и все патроны, но лодку они забрали. Так и узнали о твоем приходе. Сейчас Браун прячется на этой стороне Большой скалы, вместе с оружием.

– Но почему же он не перебрался через вершину Большой скалы и не предупредил, когда я подошел с моря? – возмутился Гриф.

– Не знал дороги. Знал только я да еще козы, но тоже подзабыл, поэтому пришлось продираться через заросли, чтобы дойти до воды и приплыть к тебе. Дьяволы оставались в кустах, стреляли в Брауна и в парней с Райатеа. До самого утра охотились и на меня тоже, а все утро выслеживали там, в низине. Потом твоя шхуна пристала. Они начали наблюдать, как ты сходишь на берег, а я бросился через заросли, чтобы предупредить, но опоздал. Ты уже успел оказаться на суше.

– Так это ты стрелял?

– Да, чтобы предупредить. Но они схитрили и не ответили, а этот патрон оставался последним.

– Теперь твоя история, Заячья Губа, – обратился Гриф к повару с «Валетты».

Его рассказ отличался медлительностью и множеством тяжких подробностей. Целый год он шел на «Валетте» с Таити, через Паумоту. Владельцем и капитаном шхуны был старик Дюпуи. Во время последнего рейса он нанял на Таити двух чужаков в качестве помощника капитана и представителя грузовладельца. А еще одного чужака вез, чтобы сделать своим агентом на Фанрики. Помощника капитана звали Рауль Ван Асвельд, а представителя грузовладельца – Карл Лепсиус.

– Они братья, точно знаю. Слышал, как разговаривали в темноте, думая, что рядом никого нет, – добавил Заячья Губа.

«Валетта» курсировала среди Низких островов, собирая ракушки и жемчуг на принадлежавших Дюпуи участках. Франс Амундсон, третий чужак, сменил Пьера Голларда на острове Фанрики, и Пьер Голлард взошел на борт, чтобы вернуться на Таити. Туземцы с Фанрики говорили, что он должен был отдать Дюпуи целую кварту жемчуга. В первую же ночь пути в каюте началась стрельба, а потом тела Дюпуи и Пьера Голларда выбросили за борт. Таитянские матросы спрятались в носовом кубрике и просидели там два дня без еды и воды, в то время как «Валетта» дрейфовала. Потом Рауль Ван Асвельд добавил яд в пищу, которую заставил Заячью Губу приготовить и подать команде. Половина матросов сразу умерли.

– Он направил на меня ружье, господин. Что я мог сделать? – жалобно стал оправдываться повар. – Из выживших двое залезли на такелаж, и их застрелили. Фанрики находился в десяти милях. Другие прыгнули в воду и попытались уплыть, но тоже получили свои пули. Так что в итоге в живых остались только я и два дьявола: Рауль Ван Асвельд и Карл Лепсиус. Кто-то же должен был им готовить. В тот же день, поймав ветер, вернулись на Фанрики и забрали оттуда Франса Амундсона, так как он был с ними заодно.

Затем последовало описание кошмарного существования Заячьей Губы во время долгого перехода шхуны на запад. Он понимал, что остался единственным свидетелем многочисленных убийств, и если бы не был поваром, то и его давно бы прикончили. На Нумеа на борт поднялись пятеро преступников. Ни на одном острове Заячьей Губе не позволили сойти на берег, и Дэвид Гриф оказался первым из посторонних, с кем ему удалось поговорить.

– Теперь они меня убьют, так как поймут, что я все рассказал, – брызгая слюной, в отчаянии заключил повар. – И все же я не окончательный трус, господин. Останусь с вами и с вами умру.

Человек-козел покачал головой и встал.

– Лежи здесь и отдыхай, Большой Брат. Впереди – тяжелый день: предстоит далеко плыть. А повара сейчас отведу наверх, к своим братьям с козами.

IV

– Хорошо, что ты плаваешь, как и положено настоящему мужчине, Большой Брат, – прошептал Маурири.

Из вулканической долины они спустились к верхней части бухты и вошли в воду. Плыли осторожно, стараясь не плескаться, – Маурири первым, а Гриф за ним. Черные стены поднимались вокруг, пока пловцам не стало казаться, что оказались на дне огромной чаши. Над головой слабо светилась звездная пыль. Впереди маячили огни «Кометы» и слышались звуки религиозного гимна: на привезенном Пилсаху граммофоне играла пластинка.

Пловцы забрали влево, подальше от захваченной шхуны. После гимна раздались песни и смех, а потом снова заиграл граммофон. Гриф улыбнулся: над темной водой как нельзя кстати полетела мелодия «Веди, благодатный свет».

– Надо доплыть до прохода и вылезти на Большой скале, – прошептал Маурири. – Дьяволы засели в низине. Слушай!

С полдюжины разрозненных выстрелов подсказали, что Браун по-прежнему держался на Большой скале, а пираты занимали узкий полуостров.

К концу следующего часа они доплыли до мрачной тени Большой скалы. Осторожно ступая, Маурири первым начал подниматься по расщелине, в сотне футов над которой виднелся узкий выступ.

– Оставайся здесь, – распорядился Маурири, – а я пойду к Брауну. Утром вернусь.

– Я с тобой, Брат, – возразил Гриф.

Маурири рассмеялся в темноте.

– Даже тебе, Большой Брат, это не под силу. Я – Человек-козел, и один на всем Фуатино смогу ночью перебраться через Большую скалу. Скажу больше того: я и сам сделаю это впервые. Приложи руку вот сюда. Чувствуешь? Здесь хранится динамит Пилсаха. Ложись поближе к камню: сможешь спать, не опасаясь упасть, – а я пойду.

Высоко над шумным прибоем, на узкой полоске земли рядом с тонной динамита Дэвид Гриф сначала обдумал дальнейшие действия, а потом подложил ладонь под щеку и уснул.

Утром, пробираясь вслед за Маурири через вершину Большой скалы, он понял, почему не смог бы сделать это ночью. Несмотря на давнюю привычку опытного моряка к высоте и опасным трюкам, собственная способность сделать это при свете дня удивила и восхитила. Не раз приходилось под бдительным руководством Маурири падать на руки через щели глубиной сто футов, хвататься за выступ на противоположной стороне и только после этого осторожно подтягивать ноги. Однажды довелось перепрыгнуть пропасть глубиной тысячу футов и шириной десять и приземлиться на морскую сажень ниже, на уступ, где едва поместилась нога. Привычное самообладание оставило еще раз, на пространстве в двенадцать дюймов, где не за что было ухватиться руками. Маурири тут же заметил угрозу и бросился на помощь: презирая опасность, прошел по краю над пропастью и стукнул спутника по спине, чтобы вернуть в сознание. С этого момента раз и навсегда Дэвид Гриф понял, почему Маурири прозвали Человеком-козлом.

V

Защита Большой скалы обладала как достоинствами, так и недостатками. Недоступные для нападения, два человека могли бы удерживать ее против десяти тысяч. К тому же она охраняла выход в открытое море. Рауль Ван Асвельд со своей командой головорезов оказался в ловушке, а Дэвид Гриф с тонной динамита, которую перетащил повыше, превратился в повелителя и продемонстрировал это однажды утром, когда шхуны попытались выйти в море. «Валетта» шла первой на буксире вельбота с захваченными жителями Фуатино в качестве гребцов. Гриф и Маурири наблюдали за происходящим из своего безопасного убежища на скале высотой триста футов. Винтовки лежали рядом, а неподалеку, на расстоянии вытянутой руки, ценные боеприпасы: тлеющая головешка, большая связка брусков динамита с фитилями и взрывателями. Вельбот прошел совсем близко, под скалой, но Маурири покачал головой:

– Там наши братья. Нельзя стрелять.

На носу «Валетты» Гриф увидел нескольких своих матросов с острова Райатеа. Еще один стоял на корме, у штурвала. Пираты спрятались внизу или на другой шхуне – кроме одного, который с винтовкой в руках стоял посреди палубы, прижимая к себе Науму, дочь королевы Матаара, в качестве живого щита.

– Это и есть главный дьявол, – прошептал Маурири, – а глаза у него голубые, как у тебя. Ужасный человек. Смотри! Держит Науму и прикрывается ей, чтобы мы в него не стреляли.

Слабый бриз и легкий прилив мешали движению, и шхуна шла медленно.

– Говорите по-английски? – крикнул Гриф вниз.

Человек вздрогнул, поднял ствол винтовки перпендикулярно и посмотрел вверх. Движения его отличались кошачьей точностью и живостью, а обожженное солнцем светлокожее лицо выражало готовность к бою. Лицо убийцы.

– Да. Что вам нужно?

– Поворачивайте обратно, иначе взорву шхуну, – приказал Гриф и, раздув головешку, прошептал, обращаясь к Маурири: – Скажи Науму, чтобы вырвалась и убежала на корму.

С шедшей следом «Кометы» послышался треск выстрелов, пули застучали о скалу. Ван Асвельд презрительно рассмеялся, а Маурири обратился к женщине на местном языке. Когда палуба оказалась непосредственно внизу, Гриф увидел, как Науму бросилась в сторону. В тот же миг он приложил головешку к расщепленному концу короткого фитиля, выпрыгнул на видное место и метнул брусок динамита. Ван Асвельд сумел поймать Науму, а теперь пытался удержать. Человек-козел поднял винтовку и прицелился в ожидании удобного момента. Динамит упал на палубу в компактном свертке, подпрыгнул и покатился в левый шпигат. Рауль Ван Асвельд увидел это и, спасаясь, вместе с Науму бросился на корму. Человек-козел выстрелил, но всего лишь повредил угол камбуза. Выстрелы с «Кометы» участились. Двое на скале спрятались за камнями и принялись ждать продолжения. Маурири хотел было посмотреть, что происходит внизу, но Гриф его удержал.

– Фитиль был слишком длинным. В следующий раз не ошибусь.

Взрыв раздался через полминуты. Что последовало дальше, понять было невозможно, потому что стрелки с «Кометы» заняли боевую позицию и открыли сплошной огонь. В какой-то момент, едва не поймав пару пуль, Гриф осмелился взглянуть вниз. «Валетта» с разбитой левой палубой и оторванным ограждением накренилась и, медленно погружаясь, дрейфовала обратно в бухту. На борт «Кометы» под прикрытием защитного огня взбирались прятавшиеся внизу мужчины и женщины с Хуахине. На вельботе жители Фуатино отрезали канат и бросились обратно, отчаянно пытаясь грести к южному берегу.

Раздавшиеся с полуострова выстрелы четырех винтовок доказали, что Браун с товарищами пробрался через джунгли к берегу и сейчас пришел на помощь. Когда треск прекратился, Гриф и Маурири сами открыли огонь, однако причинить ущерб не смогли, так как на «Комете» стрелки спрятались за рубкой, а ветер и прибой отогнали шхуну еще дальше в бухту.

«Валетта» окончательно исчезла из виду, затонув в темной глубине кратера.

Рауль Ван Асвельд совершил два хитрых маневра, доказавших его ум и самообладание и вызвавших восхищение Грифа: под огнем винтовок с «Кометы» заставил убегавших на вельботе обитателей Фуатино вернуться и сдаться. В то же время, отправив половину своих головорезов на лодке, приказал им высадиться на берег и пересечь полуостров, чтобы тем самым не позволить Брауну скрыться в дальней части острова. Все утро продолжавшаяся перестрелка сообщала Грифу, что Брауна оттесняли к противоположной стороне Большой скалы. Так что, если не считать гибели «Валетты», ситуация не изменилась.

VI

Недостатки позиции на Большой скале оказались роковыми. Не было ни еды, ни воды. Несколько ночей подряд в сопровождении одного из матросов с Райатеа Маурири плавал за припасами на противоположный берег бухты, но потом настала ночь. Когда вода осветилась вспышками и послышались выстрелы, Большая скала оказалась заблокированной.

– Занятно, – заметил Браун, наконец-то в полной мере познавший приключения южных морей, о которых много слышал и давно мечтал. – Мы держим их и не можем отпустить, а Рауль держит нас. Убраться сам он не может, так что мы все скорее умрем здесь от голода и жажды.

– Если пойдет дождь, то все углубления в скале наполнятся водой, – мечтательно проговорил Маурири, поскольку уже сутки они провели без воды. – Большой Брат, сегодня ночью мы с тобой отправимся за ней. Это работа для сильных мужчин.

Ночью, взяв кокосовые калебасы объемом не меньше кварты и с надежными пробками, по полуостровному склону Большой скалы они с Грифом пошли вниз, к бухте. Пришлось проплыть, но не больше ста футов. Сюда доносился плеск весел, скрип уключин, а порой тьму прорезали вспышки спичек: люди в сторожевых лодках зажигали сигареты или трубки.

– Вот держи калебасы и жди здесь, – прошептал Маурири.

Развернувшись, он ушел под воду, и Гриф видел, как его фосфоресцирующий след сначала потускнел, а потом и совсем исчез. Прошло немало времени, прежде чем Маурири бесшумно возник рядом.

– Вот! Пей!

Калебас оказался полным, и Гриф с наслаждением глотал добытую из морской глубины свежую пресную воду.

– Вытекает из самой земли, – пояснил Маурири.

– На дне?

– Нет. Дно так же далеко внизу, как горы наверху. А эта вода течет на глубине пятидесяти футов. Надо опускаться, пока не ощутишь ее прохладу.

Несколько раз вдохнув и выдохнув, как это делают ныряльщики, Гриф тоже начал опускаться. Поначалу губы ощущали соль, а кожа чувствовала тепло, но наконец, глубоко внизу, водный слой заметно остыл, приобрел слабый солоноватый вкус, а потом внезапно тела коснулся холодный пресный поток. Гриф снял с калебаса маленькую пробку и в тот момент, когда живительная свежая вода хлынула в сосуд, заметил фосфорное мерцание большой рыбины, лениво, словно морской призрак, проплывавшей мимо.

Потом, не без труда удерживая растущий вес калебасов, он оставался на поверхности, в то время как Маурири по одному забирал и наполнял сосуды.

– Здесь акулы, – сказал Гриф, когда плыли обратно к берегу.

– Вот еще! – небрежно отмахнулся спутник. – Это же рыбные акулы, они нас не тронут. Мы здесь, на Фуатино, считаем себя братьями рыбных акул.

– А как же тигровые акулы? Их я здесь тоже видел.

– Когда придут тигровые акулы, Большой Брат, пресной воды у нас больше не будет. Конечно, если не пойдет дождь.

VII

Через неделю Маурири и матрос с Райатеа вернулись с пустыми калебасами. В бухту пришли тигровые акулы. На следующий день на Большой скале началась жажда.

– Нельзя сдаваться, – решил Дэвид Гриф. – Сегодня я поплыву за водой с Маутау, а завтра, Брат, поплывешь с Техаа ты.

Гриф успел набрать только три кварты, когда явились тигровые акулы. Пришлось спасаться бегством. На Большой скале обитали шесть человек, и пинта воды в день в тропическую жару – недостаточная доза для мужчины. Следующей ночью Маурири и Техаа вернулись с пустыми сосудами, а наутро Браун первым ощутил коварное воздействие жажды, когда губы трескаются до крови, рот покрывается отвратительной слизью, а распухший язык не помещается в отведенном ему природой пространстве.

Как только стемнело, Гриф поплыл вместе с Маутау. Они по очереди пробивались сквозь соленый слой к свежему пресному потоку и, пока калебасы наполнялись, успевали напиться сами. Настал черед Маутау спуститься с последним сосудом. Взглянув вниз с поверхности, Гриф увидел мерцание морских призраков и фосфоресцирующую картину безнадежной борьбы. Обратно он поплыл один, но не выпустил ни единого драгоценного сосуда, наполненного водой.

Не было не только воды, но и еды. На скале ничего не росло, а покрытые моллюсками склоны там, куда доставал прибой, оказались недоступными. Кое-где, в расщелинах, попадались протухшие моллюски и морские ежи. Порой удавалось поймать фрегата или другую птицу. Однажды на кусок фрегата приманили акулу. После этого, ревниво сохраняя акулье мясо как наживку, время от времени ловили других акул.

И все же вода оставалась главной потребностью. Маурири молился козлиному богу, выпрашивая дождь. Тауте обращался к миссионерскому богу, а два его земляка, отступив от веры, призывали на помощь божества давних языческих дней. Дэвид Гриф философски улыбался и наблюдал, но Браун, с дикими глазами, почерневшим распухшим языком, сыпал проклятиями. Особенно острую ненависть у него вызывал граммофон, прохладными вечерами посылавший с палубы «Кометы» религиозные гимны – госпелы. Особенно приводил в ярость один: «Там нет ни слез, ни смеха». Судя по тому, что он звучал чаще других, на борту его особенно любили. Голодный, мучимый жаждой, полубезумный от слабости и страданий, Браун мог невозмутимо лежать среди камней, слушая бренчание укулеле и гитар, песни и танцы женщин с Хуахине, но как только над водой летел хор Святой Троицы, мгновенно выходил из себя. Однажды граммофону начал подпевать надтреснутый тенор:

 
Там нет ни слез, ни смеха,
Где скоро буду я.
Там нет ни дня, ни ночи,
Где скоро буду я.
Не пашут и не сеют,
Где скоро буду я.
 

Не выдержав, Браун встал и принялся слепо стрелять по шхуне. В ответ донесся женский и мужской смех, с полуострова полетели пули, но надтреснутый голос продолжал петь, а Браун продолжал палить, пока гимн не закончился.

Той ночью Гриф и Маурири вернулись с одним-единственным полным калебасом. На плече Грифа не хватало полоски кожи длиной не меньше шести дюймов: последствие соприкосновения со шкурой тигровой акулы, от которой удалось увернуться.

VIII

Ранним утром следующего дня, еще до того, как солнце набрало полную силу, от Рауля Ван Асвельда поступило предложение о переговорах.

Браун принес весточку со сторожевого пункта среди камней в ста ярдах от лагеря. Гриф сидел на корточках над костерком и жарил кусок акульего мяса. Последние сутки выдались успешными. Удалось собрать водоросли и морских ежей. Техаа поймал акулу, а возле расщелины, где хранился динамит, Маурири добыл солидных размеров осьминога. Как только стемнело, прежде чем тигровые акулы вышли на охоту, смельчаки успели совершить две удачные экспедиции за водой.

– Рауль Ван Асвельд сказал, что хочет прийти и поговорить с вами, – сообщил Браун. – Но я-то знаю, что у злодея на уме: надо узнать, скоро ли мы сдохнем с голоду.

– Пусть приходит, – распорядился Гриф.

– И мы его убьем! – радостно воскликнул Человек-козел.

Гриф покачал головой.

– Но ведь он убийца, Большой Брат, дикарь и дьявол! – горячо возразил Маурири.

– Его нельзя убивать, Брат: он наш гость, – к тому же мы не можем нарушить данное слово.

– Глупо.

– И все-таки правильно, – мрачно ответил Гриф, перевернул на углях кусок акульего мяса и, заметив голодный взгляд и вздох Техаа, добавил: – Не делай так, Техаа, когда придет большой дьявол. Постарайся притвориться, что голод тебе не знаком. Возьми вот, приготовь морских ежей, а ты, Брат, займись осьминогом. Ничего не жалейте: подадим все, что есть, и накормим большого дьявола до отвала.

Продолжая жарить мясо, Дэвид Гриф увидел, как в лагерь вошел Рауль Ван Асвельд в сопровождении большого ирландского терьера. Рауль не совершил ошибку: не подал руки, – лишь поздоровался:

– Привет! Слышал о тебе.

– Лучше бы не слышать, – отозвался Гриф.

– Согласен, но что поделаешь? Поначалу, пока не знал, кто это, думал, что имею дело с обычным торговцем, поэтому тебе удалось меня поймать.

– А мне стыдно признаться, что недооценил тебя, – улыбнулся Гриф. – Принял за обычного пляжного вора, а не за настоящего умного пирата и убийцу, вот и потерял шхуну. Так что в этом отношении мы квиты.

Рауль Ван Асвельд вспыхнул так, что не скрыл загар, однако сдержался. Взгляд скользнул по обильному запасу пищи и сосудам, полным воды, но удивление ему удалось скрыть. Гриф внимательнее присмотрелся к нежданному гостю: высок, хорошо сложен, глаза зоркие, внимательные, хоть и расположены слишком близко – не то чтобы непропорционально, но не настолько сбалансированно, чтобы уравновесить широкий лоб, мощный подбородок, сильную челюсть и под стать ей скулы. Лицо его было наполнено энергией, и все же Гриф ощутил едва уловимый недостаток какого-то важного качества.

– Мы оба не слабаки, – с поклоном произнес Рауль. – Еще каких-то сто лет назад каждый мог бы сражаться за свою империю.

Гриф поклонился в ответ.

– А сейчас подло, мелочно бранимся из-за соблюдения колониальных законов тех самых империй, чьи судьбы могли бы определять в прежние времена.

– Все идет прахом, – наставительно проговорил Рауль, присаживаясь – Продолжайте трапезу. Не хочу мешать.

– Может, присоединишься к нам? – предложил Гриф.

Противник взглянул с пристальным вниманием и кивнул:

– С удовольствием. Вот только бы умыться?

Гриф кивнул и приказал Маурири принести полный калебас. Когда кварта драгоценной воды вылилась на землю, Рауль заглянул в глаза Человеку-козлу, но не увидел ничего, кроме ленивого равнодушия.

– Собака хочет пить, – заявил тогда Ван Асвельд.

Гриф кивнул, и животное тут же получило свой калебас.

И опять Рауль пристально посмотрел на туземцев, но ничего не заметил.

– К сожалению, кофе у нас нет, – извинился Гриф. – Придется пить простую воду. Подай калебас, Техаа. Попробуй мясо акулы, Рауль. А потом еще ждут осьминог, морские ежи и салат из водорослей. Жаль, что нет жареного фрегата: вчера парни поленились идти на охоту, – так что не обессудь.

Дэвид Гриф был так голоден, что съел бы даже жареные гвозди, однако сейчас жевал лениво, равнодушно, то и дело бросая что-нибудь собаке.