Текст книги "Cердца трех"

Глава VII

-Ну, вот!.. Теперь мы упустили обоих скотов гринго! – с отчаянием воскликнул Альварес Торрес, бегая по берегу.

Словно назло преследователям, подул небольшой ветерок, и «Анжелика», распустив паруса, начала быстро удаляться, так что дальнейший обстрел ее стал бесцельным.

– Я, кажется, с радостью пожертвовал бы три колокола в собор, – заявил Мариано Веркара-э-Хихос, – ради того, чтобы эти гринго были на расстоянии выстрела. И будь на то моя власть, – все гринго сразу очутились бы в аду, так что сатане пришлось бы начать учить английский.

Альварес Торрес в бессильной злобе ударял кулаком по седлу.

– Владычица моих мечтаний! – почти рыдал он. – Она уехала, она исчезла – вместе с этими двумя Морганами! Я видел, как она взошла на шхуну. А тут еще этот Риган из Нью-Йорка! Стоит только этой проклятой «Анжелике» выбраться из лагуны Чирикви – и ей все пути открыты. Гринго могут отправиться прямо в Нью-Йорк. И окажется, что скотина Фрэнсис и месяца не пробыл в отсутствии. Сеньор Риган не даст мне денег…

– Они не выйдут из лагуны Чирикви, – торжественно заверил испанца начальник полиции. – Что я, какое-то неразумное животное, что ли? Нет, я человек с разумом и знаю, что они из лагуны не выберутся. Разве я не поклялся в мести до гроба? Смотрите, солнце уже заходит. Ночь обещает быть тихой. Это несомненно – стоит только взглянуть на небо. Вы видите эти маленькие кучевые облака?.. Если поднимется ветер, то, конечно же, северо-восточный, а пройти через пролив Хоррера против ветра немыслимо. Беглецы и не предпримут такой попытки. Этот шкипер негр знает лагуну как свои пять пальцев. Он, без сомнения, сделает крюк и постарается проплыть либо мимо Бокас-дель-Торо, либо через пролив Картаго. Но мы его перехитрим. У меня есть мозг, есть ум. Ум! Придется проделать длинный путь верхом. Но мы его совершим. Проедем вдоль берега до самого Лас-Пальмаса. Там сейчас находится капитан Розаро на судне «Долорес»…

– На этом буксире? На старой калоше, которая не в состоянии отойти на два шага от берега? – спросил Торрес.

– При той тихой погоде, которая будет стоять сегодня ночью и завтра, «Долорес» сумеет захватить «Анжелику», – ответил начальник полиции. – Вперед, товарищи! Едем! Капитан Розаро – мой друг. Он готов исполнить все, о чем бы я его ни попросил.

Когда забрезжил рассвет, можно было увидеть, как через полуразрушенную деревню Лас-Пальмас тащился отряд усталых всадников на измученных лошадях. Они проехали вдоль улицы и направились к пристани. Там их взорам предстал старый, полуразвалившийся буксир, требующий ремонта и покраски. Из его трубы клубами валил дым – судно стояло под парами. У выбившегося из сил начальника полиции поднялось настроение.

– Доброе утро, капитан Розаро! Рад вас видеть! – приветствовал он шкипера испанца, бывалого, видавшего виды моряка. Розаро, полулежа на свернутом канате, пил кофе. Рука у него при этом так дрожала, что зубы стучали о кружку.

– Хорошее доброе утро, нечего сказать, когда меня всего трясет от проклятой лихорадки! – проворчал он. Рука его, в которой он держал кружку, и все тело затряслось так, что горячая жидкость выплеснулась и потекла у него по подбородку, шее, по седым волосам, которыми заросла полуобнаженная грудь. – Ты чего там? Я тебя, негодяй! – при этих словах кружка и ее содержимое полетели в мальчика-матроса, видимо, исполнявшего при капитане обязанности слуги. Бедняга был виновен в том, что не сумел сдержать смех.

– Но солнце сейчас встанет, и тогда лихорадка оставит вас в покое, – сказал начальник полиции, вежливо делая вид, что не заметил вспышки ярости у капитана. – Вы, очевидно, уже покончили со всеми делами здесь и направляетесь в Бокас-дель-Торо. Так вот что: мы все поедем с вами, – нам предстоит интересное приключение. Мы остановим шхуну «Анжелика», которой не удалось выбраться сегодня ночью из лагуны Чирикви из-за отсутствия попутного ветра. Я произведу множество арестов, и слава о вас прогремит по всей Республике Панама, капитан. Все будут восхвалять вашу храбрость и ловкость, и вы забудете о своей лихорадке.

– Сколько? – прямо спросил капитан Розаро.

– Сколько? – удивленно повторил начальник полиции. – Это правительственная служба, друг мой. И путь ваш все равно лежит на Бокас-дель-Торо. Вам не придется истратить ни одного лишнего фунта угля.

– Подай еще кофе! – заревел шкипер, обращаясь к мальчику-матросу.

Наступило молчание. Все – и Торрес, и начальник полиции, и измученные, усталые жандармы – все с завистью смотрели на горячий кофе, который принес слуга. Капитан Розаро поднес кружку к губам. Снова раздался звук, напоминающий щелканье кастаньет, – зубы больного застучали о края кружки, но на этот раз капитану все-таки удалось выпить горячую жидкость, не пролив ее, хотя он при этом основательно обжегся.

Снизу появился мечтательного вида швед, в необычайно грязных широких штанах и испачканной фуражке с надписью «Механик». Закурив трубку, он уселся на невысокие поручни и, казалось, погрузился в какой-то транс.

– Сколько? – повторил капитан Розаро.

– Сначала давайте двинемся в путь, дорогой капитан, – сказал начальник полиции, – а потом уже, когда у вас пройдет лихорадка, мы с вами обо всем потолкуем, как и подобает разумным существам, а не животным.

– Сколько? – снова спросил капитан Розаро. – Я вообще никогда не превращаюсь в животное. Всегда остаюсь разумным существом, независимо от того, светит ли солнце или оно уже зашло, – даже тогда, когда меня треплет эта лихорадка, будь она трижды проклята. Сколько?

– Ну хорошо. Прикажите отчаливать – за сколько? – устало произнес начальник полиции, сдаваясь.

– За пятьдесят долларов золотом, – последовал ответ.

– Но вы ведь все равно собирались отчаливать, капитан, не правда ли? – вкрадчиво спросил Торрес.

– Пятьдесят… и притом золотом, как я сказал.

Начальник полиции в отчаянии всплеснул руками и быстро повернулся, намереваясь уйти.

– А ведь вы поклялись в мести до гроба тем, кто разрушил вашу тюрьму, – напомнил ему Торрес.

– Но не в том случае, когда это обойдется в пятьдесят долларов золотом, – резко возразил ему начальник полиции. Он искоса поглядывал на капитана, видимо, ожидая, что тот наконец сдастся.

– Пятьдесят золотом, – повторил Розаро, делая последний глоток кофе.

Моряк вынул свой табак и стал дрожащими пальцами крутить папиросу. Кивнув в сторону шведа, он добавил:

– И еще пять золотом в пользу моего механика. Таков у нас обычай.

Торрес подошел поближе к начальнику полиции и шепнул ему:

– Я заплачу эти доллары из своего кармана и поставлю в счет гринго Ригану за наем буксира. Разницу мы поделим. Мы ничего на этом не потеряем, наоборот, только выиграем. Ведь эта скотина Риган дал мне инструкцию не останавливаться ни перед какими расходами.

К тому времени, когда солнце, словно яркий медный диск, поднялось над горизонтом, один из жандармов уже возвращался обратно в Лас-Пальмас с измученными лошадьми, а весь отряд разместился на палубе буксира. Швед спустился к себе в машинное отделение, капитан Розаро, которого при первых же лучах благодетельного солнца отпустила лихорадка, приказал своим матросам отчаливать, а рулевому занять место у руля.

* * *

На рассвете того же дня «Анжелика» все еще находилась в виду берега, от которого ей так и не удалось далеко отойти из-за отсутствия ветра. Шхуна продвинулась только дальше к северу и очутилась на полпути между Сан-Антонио и проливами Бокас-дель-Торо и Картаго. Впрочем, до проливов, то есть до открытого моря, оставалось еще двадцать пять миль, а судно между тем словно застыло на одном месте, отражаясь в зеркальной глади лагуны. Внизу, в каютах, было так душно, что все улеглись на палубе, которая буквально была усеяна телами спящих. На крыше капитанской каюты в одиночестве сидела Леонсия. На узком пространстве между стенками кают и поручнями лежали прямо на палубе ее отец и братья. На носу шхуны, между рубкой и рулем, сидели рядом оба Моргана. Фрэнсис во сне обнимал Генри за плечи, словно охраняя его. Поблизости от них, положив голову на руки, навзничь лежал погруженный в глубокий сон вахтенный. По одну сторону руля спал сидя, опираясь локтями на колени и поддерживая голову руками, шкипер-метис. По другую сторону спал в точно такой же позе рулевой. Это был Персиваль, негр из Кингстона. В средней части корабля на палубе валялись спящие матросы-метисы.

Первой очнулась от дремоты на своем возвышении Леонсия. Облокотившись на разостланное пончо[23]23
  Пончо – плащ, который надевается через голову.


[Закрыть] и подперев голову рукой, молодая девушка устремила взгляд туда, где около рубки спали сидя оба Моргана. Душа ее рвалась к ним, к обоим этим столь похожим друг на друга молодым людям. Она чувствовала, что любит обоих. Она вся трепетала, вспоминая о том, что Генри целовал ее в губы, но затем мысли ее переносились к Фрэнсису, к его поцелуям, и яркий румянец заливал ее щеки. Сама себе изумляясь, Леонсия не понимала, как она может любить одновременно двух мужчин. Сердце подсказывало ей, что она готова следовать за Генри на край света, а за Фрэнсисом – еще дальше. И это казалось ей в высшей степени безнравственным.

Стараясь избавиться от этих начинавших ее пугать мыслей, молодая девушка протянула руку и стала щекотать Фрэнсису нос концом своего шелкового шарфа. Он спросонья отмахнулся, думая, что ему надоедает москит или муха, и локтем ударил Генри в грудь. Генри тотчас же проснулся и резким движением поднялся, разбудив при этом соседа.

– Доброго утра, мой веселый родственник! – приветствовал его Фрэнсис. – К чему такая стремительность?

– Доброго утра, тысяча приветствий, здорово, друг! – пробормотал Генри. – Ты так крепко спал, что во сне хватил меня в грудь и разбудил. Я думал, что это палач: видел во сне, как меня ведут на казнь.

И Генри, зевнув и потянувшись, устремил взгляд вдаль, на море, а затем толкнул Фрэнсиса в бок, чтобы обратить его внимание на крепко спящих капитана и вахтенного матроса.

«Какая славная пара», – подумала Леонсия и поймала себя на том, что мысленно произнесла эту фразу не по-испански, а по-английски. Это ее удивило. Неужели она так увлеклась обоими гринго, что стала предпочитать их язык своему, родному?

Чтобы не думать об этом, она снова опустила конец шарфа на нос Фрэнсиса. На этот раз проделки ее были обнаружены. Она поневоле со смехом призналась в том, что вызвала внезапное пробуждение соседей.

Часа три спустя, после завтрака, состоявшего из кофе и фруктов, Леонсия стала у руля, Фрэнсис учил ее управлять судном и пользоваться компасом. Благодаря легкому, но свежему ветерку, подувшему с севера, «Анжелика» наконец ожила: шхуна скользила по воде со скоростью шесть узлов в час. Генри, стоявший на наветренной стороне палубы, рассматривал горизонт в бинокль. Он старался делать вид, что совершенно равнодушен к тому, чем заняты Леонсия и Фрэнсис, хотя в душе злился на себя: почему не догадался первым объяснить своей невесте устройство руля и компаса. И все же молодой человек держал себя в руках, стараясь не смотреть в сторону руля; он боялся даже искоса бросить взгляд на Леонсию и Фрэнсиса.

Однако капитан Трефэзен отнюдь не отличался подобной деликатностью. Недаром в жилах этого верноподданного короля Георга текла смешанная кровь: в нем уживались жестокость и любопытство индейцев с чисто негритянским бесстыдством. Капитан без стеснения уставился на парочку, стоявшую у руля; от его острых глаз не укрылось, что между зафрахтовавшим его судно американцем и хорошенькой испанкой возникли какие-то нежные чувства. Когда молодые люди, перегнувшись через колесо руля, глядели на компас, волосы Леонсии касались щеки Фрэнсиса. Оба они при этом ощутили особый трепет, также замеченный капитаном. Однако Леонсия и Фрэнсис испытывали при этом и иное чувство, совершенно неведомое капитану Трефэзену. Это было смущение. Взгляды их невольно устремлялись навстречу друг другу, но они тотчас же вздрагивали и опускали глаза, словно преступники. Фрэнсис говорил быстро и громко, так что его было слышно на другом конце палубы, хотя он всего лишь объяснял румбы компаса. Но капитан Трефэзен все время не переставал ухмыляться.

Налетевший порыв ветра заставил Фрэнсиса положить руль на ветер. Леонсия держалась за ручку рулевого колеса, и молодому человеку пришлось накрыть ее руку своей. Обоих вновь охватило то же сладостное чувство, а шкипер опять ухмыльнулся.

Леонсия взглянула на Фрэнсиса, но тотчас же смущенно опустила глаза. Она высвободила свою руку и медленно отошла от руля, сделав вид, будто утратила интерес к тому, что ей объяснял Фрэнсис. Урок управления судном подошел к концу. Но Фрэнсис весь пылал от страсти. Он поглядывал через плечо на профиль Генри, четко вырисовывавшийся на фоне моря, и от души желал, чтобы жених Леонсии не заметил происшедшего, не заметил низости и бесчестия своего друга. А молодая девушка, забыв, по-видимому, обо всем окружающем, глядела вдаль, на заросший густыми джунглями берег, и задумчиво вертела на пальце свое обручальное кольцо.

Но и Фрэнсис и Леонсия заблуждались: Генри нечаянно видел все. Он как раз в этот момент повернулся, чтобы сообщить им о струйке дыма, показавшейся на горизонте. И шкипер-метис заметил, что Генри все понял. Он подошел к молодому американцу и вполголоса проговорил:

– Ах, сэр, не надо унывать. Молодая сеньорита щедра на любовь. В ее сердце найдется место для двух храбрых и благородных джентльменов.

В то же мгновение метису пришлось узнать и на всю жизнь запомнить одну вещь: белые не допускают никого в сокровенные тайники своей души. Не успел он опомниться, как уже лежал на палубе; затылок у него ныл от резкого удара о твердые доски, а лоб горел от не менее резкого удара кулака Генри Моргана.

Мгновенно в шкипере заговорила его индейская кровь. Он вскочил на ноги и, трясясь от злобы, выхватил нож. Хуан, метис со светло-желтой кожей, тотчас же кинулся к своему капитану и стал рядом с ним, также размахивая ножом. Несколько вблизи стоявших матросов подбежали к Генри и окружили его полукольцом. Но молодой человек не растерялся. Он отступил назад, быстрым ударом руки выбил из гнезда кофель-нагель[24]24
  Кофель-нагель – деревянный болт, используемый при корабельных работах.


[Закрыть], поймал его на лету и сделал себе из него оружие, с помощью которого мог защищаться. В тот же миг Фрэнсис, покинув руль, прорвался сквозь окружившую Генри кучку матросов и, выхватив револьвер, встал рядом с другом.

– Что он тебе сказал? – спросил Фрэнсис.

– Я сейчас повторю то, что сказал, – с угрозой произнес метис: в нем начала брать верх негритянская осторожность, и он уже решил пойти на компромисс, а заодно и прибегнуть к легкому шантажу. – Я сказал…

– Стойте, капитан! – перебил его Генри. – Мне очень жаль, что я вас ударил. Но вы заткнитесь! Держите язык за зубами! Молчите. Забудьте все. Я сожалею о том, что произошло. Я… я… – Генри невольно сделал паузу, так трудно ему было выговорить эти слова, но он заставил себя это сделать ради Леонсии, которая стояла поблизости и слушала. – Я прошу у вас прощения, капитан.

– Вы ударили меня, – возмущенным тоном произнес Трефэзен. – Вы нанесли мне оскорбление действием. А никто не смеет наносить оскорбления действием подданному короля Георга – многая ему лета, – не предоставив ему за это соответствующей компенсации в виде денежного вознаграждения.

Этот наглый, ничем не прикрытый шантаж так возмутил Генри, что он чуть было не забылся и не кинулся вновь на негодяя. Но Фрэнсис положил ему руку на плечо и удержал от опрометчивого поступка. Генри взял себя в руки, издал какой-то звук, похожий на добродушный смех, и, сунув руку в карман, вынул оттуда двадцать долларов золотом. Он быстро, словно эти деньги жгли ему руку, положил их на окровавленную ладонь капитана Трефэзена.

– Дешевое развлечение, в общем, – невольно пробормотал он вслух.

– Цена хорошая, – сказал шкипер. – Двадцать долларов золотом – хорошая цена за расшибленную голову. Предоставляю себя в ваше распоряжение, сэр. Вы благородный джентльмен. За такие деньги можете бить меня сколько угодно.

– И меня, сэр, и меня, – заявил чернокожий Персиваль, нагло ухмыляясь и подобострастно подлизываясь к молодому американцу. – Хватите меня, сэр! Я готов за эту цену вынести любой удар! Когда угодно, хотя бы сейчас. Можете бить меня, когда вам вздумается, за такую плату…

Инцидент был исчерпан. Как раз в этот момент вахтенный матрос крикнул:

– Дымок на горизонте! Пароход впереди!

Не прошло и часа, как пассажиры и экипаж «Анжелики» вполне успели убедиться в том, что это был за дым и какое он мог иметь для них значение. Шхуна опять вошла в полосу штиля, и буксир «Долорес» стал быстро нагонять ее. Вскоре небольшой пароход очутился всего в полумиле от «Анжелики». В подзорную трубу можно было легко разглядеть его крохотную переднюю палубу, на которой толпились вооруженные люди. Генри и Фрэнсис узнали среди них начальника полиции и нескольких жандармов.

У старого Энрико Солано раздулись ноздри. Он позвал своих четырех сыновей, отправившихся с ним в эту экспедицию, и вместе с ними занял боевую позицию на носу судна. Они стали готовиться к сражению. Леонсия, сердце которой разрывалось между Генри и Фрэнсисом, в душе ощущала полную растерянность, но сдерживала себя и смеялась вместе с другими над неряшливым видом буксира; она выразила свою радость, когда вдруг подул свежий ветерок и «Анжелика», сильно накренившись набок, понеслась вперед со скоростью девяти узлов в час.

Однако погода и воздушные течения в этот день были на редкость капризны. Судно попадало то в полосу ветра, то в полосу штиля.

– Вынужден сообщить вам, сэр, что нам, к сожалению, не удастся уйти от преследования, – заявил Фрэнсису капитан Трефэзен. – Другое дело, если бы ветер продержался. Но он то дует порывами, то затихает. Нас сносит к берегу. Мы загнаны в тупик, сэр, мы в западне.

Генри между тем изучал в подзорную трубу ближайший берег. Вдруг он опустил трубу и повернулся к Фрэнсису.

– Выкладывай! – крикнул тот. – У тебя, очевидно, есть какой-то план. Это ясно по выражению твоего лица. Я весь внимание, – быстро изложи суть дела.

– Вон там лежат два острова, – начал объяснять Генри. – Они господствуют над узким входом в Юкатанский пролив. Это узкое место носит название Эль-Тигре. О, можете не сомневаться, у этого тигра имеются зубы – не хуже, чем у настоящего. Проливы между островами и материком настолько мелки, что даже китоловное судно там сядет на мель. Пройти может только тот, кто знает извилистый фарватер, а мне он как раз известен. Но между островами вода очень глубока, хотя узость пролива Эль-Тигре не позволяет судну там даже повернуться. Шхуна может войти в Эль-Тигре, только когда ветер дует с кормы или по траверсу[25]25
  Траверс – направление, перпендикулярное ходу судна.


[Закрыть]. А сейчас как раз дует благоприятный ветер. Мы попытаемся войти. Но это лишь первая часть моего плана…

– А если ветер переменится или затихнет, сэр? Ведь я хорошо знаю, течений там множество, и все они имеют разное направление, – запротестовал капитан Трефэзен. – Ведь тогда моя красавица-шхуна разобьется о скалы.

– Я вам уплачу полную ее стоимость, – коротко ответил Фрэнсис. Не обращая больше внимания на метиса, он повернулся к Генри. – Ну, Генри, а вторая часть твоего плана?

– Мне стыдно тебе сказать, – смеясь произнес Генри. – Она вызовет такой поток испанских ругательств, каких лагуна Чирикви не слыхала, пожалуй, со времен сэра Генри, когда старый пират громил города Сан-Антонио и Бокас-дель-Торо. Вот увидишь!

Леонсия захлопала в ладоши. Глаза у нее заблестели.

– План ваш, наверное, отличный, Генри. Я это вижу по вашим глазам. Уже мне-то вы должны его рассказать.

Генри отвел Леонсию в сторону. Обняв ее за талию, чтобы помочь, несмотря на качку, удержать равновесие, он начал шептать ей что-то на ухо. Фрэнсис, чтобы скрыть свои чувства при виде жениха и невесты, взял бинокль и стал разглядывать в него лица преследователей на буксирном пароходе. Капитан Трефэзен злобно ухмыльнулся и обменялся многозначительным взглядом с Хуаном, матросом со светло-желтой кожей.

– Вот что, капитан, – сказал Генри, подходя к метису. – Мы сейчас находимся против входа в Эль-Тигре. Возьмите прямо руль и направьте судно в пролив. Кроме того, мне нужно вот что: кусок старого, немного измочалившегося манильского каната, охапка канатной пряжи и бечевка, ящик с пивом, который хранится у вас в кладовой, и большой бидон из-под керосина – знаете, тот, на пять галлонов, из которого мы вчера вечером вылили последние остатки. Дайте мне еще и кофейник из кухни.

– Но я вынужден напомнить вам, сэр, что канат стоит денег, и немалых, – начал было свои жалобы капитан Трефэзен, когда Генри принялся мастерить что-то из разнородной коллекции принесенных ему предметов.

– Вам будет уплачено за все, – сказал Фрэнсис, чтобы заставить шкипера замолчать.

– А кофейник? Ведь он почти новый.

– Вам заплатят и за кофейник.

Шкипер вздохнул и решил больше не протестовать. Однако, увидев, что делает Генри, он вздохнул еще глубже: молодой Морган стал выливать пиво за борт.

– О, сэр, прошу вас, – умолял Персиваль. – Если вам нужно вылить куда-нибудь это пиво, умоляю вас – вылейте его мне в рот.

Генри перестал выливать пиво в море, и вскоре матросы стали возвращать ему пустые бутылки. Он снова затыкал их пробками и прикреплял к бечевке, на расстоянии шести футов одну от другой. Затем нарезал несколько кусков бечевки и завязал их одним концом вокруг горлышек бутылок, оставив другой конец свободным. Кроме бутылок, он привязал к бечевке еще кофейник и две пустых жестянки из-под кофе. Один конец бечевки молодой человек прикрепил к бидону из-под керосина, а другой – к пустому ящику из-под пива. Закончив все необходимые приготовления, Генри поднял голову и посмотрел на Фрэнсиса.

– О, я уже минут пять как догадался, в чем состоит твой план. Да, вход в Эль-Тигре должен быть действительно узким, – иначе буксир легко обойдет препятствие.

– Длина каната как раз равняется ширине пролива, – ответил Генри. – Есть одно место, где фарватер не шире сорока футов, а по обеим сторонам – мелководье. Если пароход не попадет в нашу западню, то он неизбежно сядет на мель. Но людям в таком случае удастся добраться до берега. Ну а теперь пойдем и потащим это приспособление на нос, чтобы все было наготове, когда настанет момент кинуть его в воду. Ты станешь у левого борта, а я – у правого. Как только я подам тебе знак, бросай в воду ящик – и постарайся забросить его как можно дальше.

Хотя ветер снова стал ослабевать, однако он дул прямо с кормы, и «Анжелика» шла вперед, делая узлов по пять в час. «Долорес» делала около шести и потому начала постепенно догонять шхуну. С буксира стали раздаваться выстрелы. Шкипер под руководством Фрэнсиса и Генри соорудил на корме невысокий бруствер[26]26
  Бруствер – вал для защиты от обстрела.


[Закрыть] из мешков с картофелем и луком, старых парусов и нескольких бухт каната[27]27
  Бухта каната – канат, свернутый кругами.


[Закрыть]. Рулевой, низко пригнувшись и укрывшись за бруствером, мог по-прежнему править рулем. Леонсия отказалась спуститься вниз даже тогда, когда стрельба усилилась, но в конце концов согласилась пойти на компромисс и улеглась позади капитанской каюты. Матросы тоже укрылись в различных защищенных местах, а отец и сыновья Солано отстреливались от неприятеля, лежа на носу шхуны.

Генри и Фрэнсис, находившиеся на носу и выжидавшие момента, когда «Анжелика» очутится в самом узком месте пролива, также принимали участие в обстреле буксира.

– Разрешите принести вам мои поздравления, сэр Фрэнсис, – сказал капитан Трефэзен. Его индейская кровь побуждала его все время поднимать голову и высовываться за поручни, между тем как негритянская кровь заставляла лежать на палубе, словно он прилип к ней. – У руля стоит сам капитан Розаро. Судя по тому, как он сейчас подпрыгнул и схватился за руку, можно с уверенностью заключить, что в нее попала ваша пуля. Этот капитан Розаро весьма горячий человек, сэр. Мне кажется, я отсюда слышу, как он ругается.

– Внимание, Фрэнсис, сейчас я подам сигнал, – сказал Генри, отложив в сторону винтовку и не спуская глаз с обоих берегов пролива Эль-Тигре. – Мы сейчас дойдем до места. Не торопись, приготовься хорошенько. Как только я крикну «три», бросай ящик.

Когда Генри наконец подал знак, буксир находился уже на расстоянии двухсот ярдов от «Анжелики» и быстро ее нагонял. Генри и Фрэнсис выпрямились. Ящик и бидон полетели в воду, а вместе с ними и канат со всеми подвешенными к нему бутылками, жестянками, кофейником и бечевками.

Друзья так увлеклись своим делом, что продолжали стоять на носу и наблюдать за тем, как лег канат, о чем можно было судить по плававшей на поверхности воды массе самых разнообразных предметов. Раздавшийся с буксира залп заставил их быстро лечь на палубу. Но когда они выглянули поверх поручней, то увидели, что канат очутился под самым носом буксира. Минуту спустя «Долорес», замедлив ход, остановилась.

– Ага! У этого пароходишки на винт теперь намоталось много всякой дряни! – в восторге воскликнул Фрэнсис. – Генри, давай-ка теперь пошлем им салют.

– Ну что ж, если ветер не затихнет, пожалуй… – скромно ответил Генри.

«Анжелика» вышла вперед. Буксир остался позади, с расстоянием постепенно уменьшаясь в размерах. Впрочем, со шхуны все-таки можно было видеть, как «Долорес» беспомощно поплыла по течению и была снесена на мель. Люди, перепрыгнув через борт, побрели по мелководью, направляясь к берегу.

– Надо спеть нашу песенку, – воскликнул Генри, пришедший в полный восторг, и тотчас же затянул:

 
Ветра свист и глубь морская!
Жизнь недорога. Эгей!..
 

Все подхватили припев хором.

– Все это очень хорошо, – перебил после первого куплета капитан Трефэзен. Глаза его еще блестели, а плечи двигались в такт песне. – Но ветер опять прекратился, сэр. Мы снова попали в полосу штиля, сэр. А как нам выйти из Юкатанского пролива без ветра? Ведь «Долорес» не потерпела крушение, произошла только временная задержка. Какой-нибудь там негр спустится вниз, освободит винт, и тогда буксир легко нас догонит.

– Ну что ж! Тут недалеко и до берега, – заявил Генри, измеряя на глаз расстояние. Затем он повернулся к Энрико.

– А что водится здесь, на этом берегу, сеньор Энрико? – спросил он. – Индейцы майя или белые плантаторы?

– И белые, и индейцы майя, – ответил Энрико. – Но я хорошо знаю эти места. Если окажется, что на шхуне оставаться небезопасно, мы сможем устроиться на суше. Здесь можно будет достать лошадей, седла и провизию в виде мяса и хлеба. Кордильеры недалеко. Что же нам еще нужно!

– А как же Леонсия? – спросил Фрэнсис, беспокоившийся о молодой девушке.

– О, Леонсия родилась в седле. Как наездница она даст сто очков вперед любому американо, – ответил Энрико. – Поэтому я посоветовал бы вам, если вы ничего не имеете против, спустить на воду шлюпку, если «Долорес» снова покажется на горизонте.