Текст книги "Дворец любви"

– Это мать Игрель. Она нездорова.

– Жаль. А кстати, где Игрель?

Эмма вновь вызывающе взглянула на Джерсена:

– А зачем вам это знать?

– Если быть абсолютно честным, я пытаюсь установить местонахождение некоего Фогеля Фильшнера.

Эмма беззвучно и невесело рассмеялась.

– Вы не туда пришли разыскивать Фильшнера! Ну и потеха!

– Вы знали его?

– О да. Он был младше меня на класс в лицее.

– А со времени похищения вы его больше не видели?

– Нет, нет. Никогда. Однако странно, что вы спросили. – Эмма заколебалась, неуверенно улыбнувшись. – Это вроде того, как бывает, когда облако на минуту заслоняет солнце. Иногда я оглядываюсь и будто бы вижу Фогеля Фильшнера, но так только кажется.

– Что случилось с Игрель?

Лицо Эммы приняло отсутствующее выражение – она заглянула далеко в ушедшие годы.

– Вы должны знать, что эта история получила огромную огласку. Самое страшное преступление на памяти у всех. Игрель обвиняли, были неприятные сцены. Несколько матерей украденных девочек все время нападали на Игрель: она, мол, провоцировала Фильшнера, довела его до преступления, а значит, должна разделить его вину… Вынуждена признать, – заметила Эмма, – что Игрель была бессердечной кокеткой, просто неотразимой, разумеется. Она могла подцепить парня одним из таких вот взглядов искоса, – Эмма продемонстрировала, – чертовка! Она даже флиртовала с Фогелем. Чистый садизм, потому что она его вида не выносила. Ах, пресловутый Фогель! Не было дня, чтобы Игрель не приносила из школы очередную байку о странностях Фогеля. Как он резал лягушку, а потом, всего лишь вытерев руки бумажным полотенцем, ел свой завтрак. Как от него несло, словно он никогда не переодевался. Как он хвастался своим поэтическим мышлением и пытался поразить ее воображение. Это правда, что Игрель своими ужимками раздразнила Фогеля, а двадцать восемь других девочек заплатили за ее развлечения.

– А затем?

– Полный бойкот. Все отвернулись от Игрель, и, возможно, навсегда. В конце концов она сбежала с человеком в возрасте и никогда больше не вернулась в Амбуле. Даже мать не знает, где она.

В комнату ворвалась женщина с горящими глазами и гривой спутанных седых волос. Джерсен едва успел избежать нападения разъяренной матроны.

– Что вам нужно? Зачем вы задаете вопросы в этом доме? Мне не нравится ваше лицо – вы такой же, как все остальные. Вон отсюда и больше не возвращайся! Бандит! Вползти сюда со своими мерзкими вопросами!

Джерсен покинул дом Тинси с завидной поспешностью. Эмма попыталась проводить гостя до двери, но тетка, прыгнув вперед, оттолкнула ее. Дверь закрылась, истеричные вопли затихли. Кирт облегченно вздохнул. Зараза!

Едва ноги унес…

В ближайшем кафе он заказал стакан вина и наблюдал, как солнце опускается в море. Конечно, вполне возможно, что расследование, берущее начало с заметки в «Ригелианине», заведет его в тупик. Единственной ниточкой, связующей Виоля Фалюша и Фогеля Фильшнера, было утверждение Какарсиса Азма. Эмма Тинси, очевидно, верила, что несколько раз встречала Фогеля Фильшнера в Амбуле. Виоль Фалюш мог испытывать извращенное удовольствие, посещая место первого преступления. Если так, почему он не открылся старым знакомым? Конечно, у Фогеля Фильшнера было достаточно времени, чтобы завести других друзей и знакомых. Но ведь Игрель Тинси почла за лучшее уехать из Амбуле. Виоль Фалюш злопамятен. Он водил дружбу с Романом Хенигсеном, чемпионом по шахматам. Дандина еще упоминала поэта, соперника Фогеля Фильшнера. Джерсен попросил справочник и отыскал фамилию Хенигсен. Книжка буквально раскрылась на ней. Джерсен переписал адрес и спросил у официанта, как туда добраться. Оказалось, что Роман Хенигсен живет в пяти минутах ходьбы.

Дом Романа Хенигсена был самым элегантным из всех, что Джерсен посетил в этот день: три этажа, металл и панели из каменной крошки, окна, которые становятся прозрачными или тускнеют по словесному приказу.

Маленький юркий человечек с большой головой и сухими мелкими чертами вонзил в Джерсена испытующий взгляд, и Кирт понял, что с ним выгоднее играть в открытую.

– Я ищу вашего одноклассника, Фогеля Фильшнера. Вы, вроде, были его единственным другом.

– Гм. – Роман Хенигсен задумчиво потер подбородок и бросил:

– Зайдите, если хотите. Поговорим.

Он пригласил Джерсена в кабинет, обставленный точно музей истории шахмат: портреты, кубки, фотографии знаменитых шахматистов.

– Вы играете в шахматы? – спросил он Джерсена.

– Время от времени, хоть и не часто.

– Как и во всем другом, чтобы поддерживать себя в форме, тут нужна практика. Шахматы – древняя игра. – Он подошел к стенду и похлопал по фотографиям шахматистов с дружеской небрежностью. – Все варианты проанализированы, можно предсказать результат любого разумного хода. Если вы имеете достаточно хорошую память, можно не думать о том, как взять верх в партии, выигранной кем-то другим. К счастью, ни у кого, кроме роботов, нет такой памяти. Однако вы пришли сюда не для того, чтобы поговорить о шахматах. Хотите рюмочку ликера?

– Спасибо. – Джерсен принял из рук хозяина хрустальный кубок, в котором плескался дюйм спиртного.

– Фогель Фильшнер. Странно, что я опять слышу это имя. Известно, где он сейчас?

– Это как раз то, что я пытаюсь выяснить.

Роман Хенигсен резко качнул головой.

– От меня вы ничего не узнаете. Я не видел его и ничего о нем не слышал с 1494 года.

– Я не надеялся, что он вновь возьмет старое имя. Но, может быть… – Джерсен замолчал, потому что хозяин дома щелкнул пальцами.

– Странно, – задумчиво протянул Хенигсен. – Каждый вторник, вечером, я играю в шахматном клубе. Около года назад я увидел человека, стоящего под часами, и подумал, что это Фогель Фильшнер. Он повернулся, я разглядел его лицо. Чем-то он напоминал Фогеля, но лишь слегка. У него была приятная внешность и повадки, ничего от щенячьей неуклюжести Фогеля. И все же – раз уж вы упомянули об этом – что-то в нем, возможно, манера держать руки, напомнило мне Фогеля.

– Вы с тех пор не видели этого человека?

– Ни разу.

– Вы с ним говорили?

– Нет. Я так удивился, что уставился на него, а когда решил подойти, он исчез.

– Как вы думаете, не хотел ли Фогель кого-то повидать? У него кроме вас были друзья?

Роман Хенигсен скривил губы.

– Я вряд ли мог считать себя его другом. Мы сидели за одним лабораторным столом, иногда играли в шахматы, он часто выигрывал. Если бы Фогель всерьез занялся этим, мог бы стать чемпионом. Но он сходил с ума по капризной девчонке и писал скверные стишки, подражая некоему Наварху.

– О, Наварх! Это тот человек, которого Фогель винил во всем?

– Да, к сожалению. По-моему, Наварх был просто шарлатаном, мистификатором, человеком более чем сомнительных качеств.

– А что стало с Навархом?

– Я думаю, он все еще где-то здесь, хоть и не тот, что тридцать лет назад. Люди набираются ума, а декаданс больше не производит такого впечатления, как в годы моего детства. Фогель, конечно, тогда испытал потрясение и делал странные вещи, чтобы сравняться с кумиром. Нет, нет, если кого-то и обвинять в том, что устроил Фогель Фильшнер, так сумасшедшего поэта Наварха.

Глава 5

Я виски пинтами глушил, Как молоко, его лакал.

Еще бы кварту осушил Да Тим Р.Мортис помешал.

Ах, многоженство хоть и грех, Но я всегда любил скандал И сих изведал бы утех, Да Тим Р.Мортис помешал.

Хор:

Тим Р.Мортис, Тим Р.Мортис, Нет вернее друга.

Если я решусь уснуть, Он пожмет мне руку.

Тим Р.Мортис, Тим Р.Мортис, В холоде и зное, Наводящий ужас Тим До конца со мною.

Раз, помню, море переплыть Я эскимоске обещал.

Успел лишь ноги замочить, Как Тим Р.Мортис помешал.

Мой талисман меня хранить Не стал. И я его загнал.

Хотел я денежки пропить, Но Тим Р.Мортис помешал.

Хор (пощелкивая пальцами И пристукивая каблуками):

Тим Р.Мортис, Тим Р.Мортис, Нет вернее друга.

Если я решусь уснуть, Он пожмет мне руку.

Тим Р.Мортис, Тим Р.Мортис, В холоде и зное, Наводящий ужас Тим До конца со мною.

Наварх

На следующий день Джерсен нанес повторный визит в редакцию «Геликона».

Досье на Наварха оказалось обширным. Оно изобиловало скандальными историями, сплетнями и самыми разными отзывами, скопившимися за последние сорок лет. Первый скандал разразился, когда университетские студенты поставили оперу на стихи Наварха. Этот опус объявили надругательством над устоями, премьера с позором провалилась, и девять студентов получили волчий билет. С тех пор карьера Наварха шла то в гору, то под уклон, пока не рухнула окончательно. Последние десять лет он обитал на борту брандвахты

в устье Гааза около Фитлингассе.

Доехав подземкой до станции Хедрик, на бульваре Кастель-Вивьенс, Джерсен очутился в торговых кварталах Амбуле. Район бурлил: здесь помещались агентства, гостиницы, конторы, рестораны, винные лавочки.

Нельзя было шагу ступить, чтобы не наткнуться на фруктовый лоток, газетный киоск или книжный развал. В порту, в устье Гааза, гудели баржи, разгружаемые роботами; по бульвару ездили грузовики; из-под земли доходила вибрация тяжело нагруженной подземки. В лавке-кондитерской Джерсен спросил, как попасть на Фитлингассе, и вскочил в автоматический открытый вагончик, перевозивший пассажиров по бульвару вдоль Гааза. Через пару миль фешенебельные строения и небоскребы сменились ветхими домишками из каменной крошки в два-три этажа. Стекла в узких проемах окон потускнели от времени, а стены, некогда радовавшие глаз сочной терракотой, поблекли из-за солнца и морского ветра. Затем потянулись пустыри, поросшие бурьяном. За ними проступали очертания высоких зданий, сгрудившихся на холме, выше бульвара Кастель-Вивьенс. Там лежали северные районы.

Фитлингассе оказалась серой узкой аллеей, спускающейся с холма. Джерсен вышел из вагончика и сразу увидел высокую двухэтажную брандвахту, пришвартованную к причалу дока. Из трубы вился дымок – на борту кто-то был.

Джерсен огляделся. Устье Гааза заливал яркий солнечный свет. На дальнем берегу ровные ряды домиков, крытых коричневой черепицей, доходили до кромки воды. Везде валялись кучи ржавого железа, гниющие канаты. Рядом стояло питейное заведение, красно-зеленые окна которого выходили на реку.

Девушка семнадцати-восемнадцати лет сидела на берегу и швыряла в воду гальку. Она окинула Джерсена быстрым недружелюбным взглядом и отвернулась.

«Если эта брандвахта и есть резиденция Наварха, нельзя сказать, что он наслаждается приятным видом», – подумал Кирт… Яркий солнечный свет не мог рассеять меланхолии, которую навевали коричневые крыши Дюрре, гниющие доски, тусклая, с жирным блеском вода. Даже девушка в короткой черной юбке и коричневом жакете казалась грустной не по годам. Ее черные волосы растрепались – то ли взлохматил ветер, то ли юная особа не интересовалась своей прической. Джерсен подошел к ней и поинтересовался:

– Наварх сейчас на брандвахте?

Девушка невозмутимо кивнула и с отстраненным любопытством натуралиста наблюдала, как незнакомец карабкается по трапу и перелезает через ограждение на переднюю палубу брандвахты.

Джерсен постучал в дверь – раз, другой. Наконец дверь медленно отворилась. На пороге покачивался заспанный небритый мужчина неопределенного возраста, худой, длинноногий, с горбатым носом и шевелюрой, цвет которой не поддавался описанию. Его глаза, хотя и хорошо посаженные, казалось, смотрели в разные стороны, манеры же оставляли желать лучшего.

– Что, в этом мире уже не осталось права на личную жизнь? Выметайся с корабля немедленно. Только прилег отдохнуть, как тупая скотина врывается сюда и стаскивает меня с койки. Что стоишь? Я неясно выразился?

Предупреждаю: я знаю приемчик-другой.

Джерсен попытался вставить слово, но безуспешно: Наварх двинулся на него с угрожающим видом. Оставалось поспешно ретироваться в док.

– Минутку вашего времени! – взмолился Джерсен. – Я не официальное лицо, не коммивояжер. Меня зовут Генри Лукас, и я…

Наварх замахал тощей рукой:

– Ни сейчас, ни завтра, ни в обозримом будущем я не хочу общаться с вами. Идите прочь. У вас лицо человека, который приносит дурные вести, зловещий, издевательский оскал. С вами все ясно: на вас печать рока! Я вообще не хочу вас знать. Убирайтесь! – И со злорадной ухмылкой подняв трап, поэт скрылся в недрах брандвахты.

Джерсен вздохнул и поинтересовался у девушки, сидевшей на том же месте:

– Он что, всегда такой?

– Это же Наварх, – ответила девушка таким тоном, словно это все объясняло.

Джерсен отправился в бар, где выпил пинту пива. Хозяин, флегматичный здоровяк с солидным брюшком, либо ничего не знал о Навархе, либо предпочитал молчать. Джерсен не вытянул из него и полслова.

Поразмыслив с полчаса, Кирт взял телефонный справочник и перелистал его. В глаза бросилось объявление:

Джобал – спасение на воде и буксировка.

Буксиры. Грузовые баржи. Водолазное снаряжение.

Для нас нет работы слишком большой или слишком маленькой.

Джерсен позвонил и объяснил, что ему нужно. Он был уверен, что заказанное им оборудование будет к его услугам.

На следующее утро тяжелый океанский буксир зашел в устье, развернулся и пришвартовался к причалу рядом с брандвахтой Наварха на расстоянии трех футов.

Поэт выскочил на палубу, задыхаясь от ярости.

– Что, обязательно швартоваться так близко? Уберите отсюда эту лоханку!

Вы что, хотите, чтобы я врезался в док?

Перегнувшись через перила буксира, Джерсен улыбнулся разгневанному Наварху:

– О, кажется, мы вчера перебросились парой слов?

– Как же! Я вас выпер, но вы опять здесь и причиняете еще больше неудобств, чем вчера.

– Не окажете ли вы мне любезность уделить пять минут вашего времени?

Возможно, для вас это будет выгодно.

– Выгода? Да я пинком отшвырнул больше денег, чем вы за свою жизнь потратили. Убирайтесь!

– Конечно, конечно… Мы здесь остановились на несколько минут. – Наварх приосанился, торжествуя победу, и не заметил, как рулевой, нанятый Джерсеном, ловко перебрался обратно на буксир с брандвахты. – Мне очень важно поговорить с вами. Если бы вы были так добры…

– Плевать я хотел! Выметайтесь отсюда со своим корытом!

– Уже, – сдался Джерсен и кивнул рулевому. Тот нажал кнопку.

Под брандвахтой прогремел взрыв; она содрогнулась и накренилась на бок.

Наварх в ярости заметался по палубе. С буксира сбросили кошки, которые зацепили поручни брандвахты.

– Похоже, у вас в машинном отделении взрыв, – участливо заметил Джерсен.

– Как это могло случиться? Раньше никаких взрывов не было. Здесь даже нет машины. Я сейчас утону.

– Пока вас держат кошки – нет. Но мы вот-вот отплываем, придется обрубить швартовы.

– Что? – Наварх простер руки. – Я уйду на дно вместе с кораблем. Этого вы хотите?

– Если помните, вы приказали мне отплыть, – укоризненно сказал Джерсен и повернулся к команде:

– Рубите швартовы. Мы отплываем.

– Нет, нет! – вопил Наварх. – Я утону.

– Вот если бы вы пригласили меня на борт, помогли со статьей, которую я пишу, – вкрадчиво начал Джерсен, – я бы вошел в ваше положение, даже оплатил бы ремонт.

– Что?! – взорвался Наварх. – Да это вы виноваты во взрыве.

– Осторожней, Наварх! Это очень смахивает на клевету. Тут полно свидетелей.

– Ба! Вы пират и террорист. Написать статью – ну уж дудки! Хотя… почему вы сразу не сказали? Я тоже пишу. Заходите на борт – поговорим. Я всегда рад новым знакомым. Человек без друзей все равно что дерево без листвы.

Джерсен перепрыгнул на брандвахту. Наварх, сама любезность, усадил его на палубе под лучами бледного солнца и принес бутыль белого вина.

– Располагайтесь поудобнее.

Поэт откупорил бутылку, разлил вино и развалился на стуле, с удовольствием потягивая из стакана. Лицо Наварха излучало такую безмятежность, словно горькая мудрость поколений прошла мимо его сознания, не оставив следов. Как и Земля, Наварх был стар, ко всему безразличен и погружен в меланхолию.

– Так вы пишете? Я бы сказал, вы не соответствуете стандартному образцу.

Джерсен протянул журналистское удостоверение.

– Мистер Генри Лукас, – прочел Наварх, – специальный корреспондент.

Почему вы пришли ко мне? Я теперь не на коне, все успехи в прошлом.

Заброшенный, безнадежный. И почему? Хотел представить правду во всей наготе. А это опасно. Смысл маскируют, чтобы не обидеть читателя, не высмеять его обычаи. Мне есть что рассказать об этом мире, но неприятие росло год от года. Пусть себе живут и умирают, мне до них нет дела. О чем ваша статья?

– О Виоле Фалюше.

Наварх заморгал:

– Интересная тема, но при чем тут я?

– Вы знали его как Фогеля Фильшнера.

– Гм… Ну да. Вообще-то, об этом мало кто знает. – Наварх подлил еще вина. Рука его дрожала. – Чего именно вы хотите?

– Информации.

– Я бы предпочел, – неожиданно взвился Наварх, – чтобы вы получили информацию из первых рук.

Джерсен согласно кивнул:

– Совет хорош, если знаешь, где искать. На Краю Света? Во Дворце Любви?

– Нет. Он здесь, на Земле. – Вся любезность поэта испарилась, он хмурился в раздражении.

Джерсен откинулся на стуле. Его сомнения и неуверенность исчезли.

Фогель Фильшнер и Виоль Фалюш – одно и то же лицо. Здесь, перед ним, сидел человек, который знал обе личины.

Наварх же становился все более агрессивным.

– Есть множество людей куда более интересных, чем Виоль Фалюш.

– Откуда вы знаете, что он на Земле?

Поэт презрительно хмыкнул.

– Откуда знаю? Я – Наварх! – Он показал на облачко дыма в небе:

– Я вижу это и знаю. – Потом кивнул на мертвую рыбу, плавающую кверху брюхом:

– Я вижу это и знаю. – Наконец поднял бутыль с вином и поглядел сквозь нее на солнце. – Я вижу это и знаю.

Джерсен молчал, озадаченный.

– Я не собираюсь критиковать вашу теорию познания, – нашелся он наконец. – Я просто не понимаю ее. У вас есть более достоверные сведения о Виоле Фалюше?

Наварх попытался приложить указательный палец к носу, но промахнулся и ткнул себя в глаз.

– Есть время для бравады и время для осторожности. Я до сих пор не знаю, какую цель преследует публикация статьи.

– Это будет обвинительный документ, строго объективный, без передержек.

Пусть факты говорят сами за себя.

Наварх скривил губы:

– Опасное предприятие. Виоль Фалюш – самый чувствительный человек в мире. Помните принцессу, которая почувствовала горошинку под сорока перинами? Виоль Фалюш может услышать даже фальшивую нотку в ежеутренних песнопениях к Кальзибе. С другой стороны, миры меняются, ковер знаний развертывается. У меня нет причин быть благодарным Виолю Фалюшу.

– Вы полагаете, что его личность носит негативный характер? – пробормотал Джерсен.

Наварх забыл об осторожности. Он отхлебнул вина и вскинул руку в величественном жесте.

– Очень негативный. Будь я у власти, какое наказание я мог бы придумать? – Он откинулся на стуле, вытянул костистый палец, словно указывал на поверженного врага, и размеренным, сухим голосом судьи произнес:

– Погребальный костер, высокий, как гора. На верхушке – Виоль Фалюш. Платформа окружена десятью тысячами музыкантов. Единым взглядом я вызываю пламя. Музыканты играют, пока их мозги не начинают вскипать, а инструменты – плавиться. Виоль Фалюш поет сопрано… – Поэт подлил еще вина. – Потрясающее зрелище, но едва ли мои глаза насладятся. На худой конец пусть эту мразь утопят или отдадут на растерзание львам.

– Вы действительно очень хорошо знакомы.

Наварх кивнул. Его взгляд блуждал в прошлом.

– Фогель Фильшнер читал мои стихи. Юнец с воображением, хоть и без ориентиров. Как он изменился, как распространился! Он добавил власть к воображению. Теперь он великий художник.

– Художник? В какой области?

Наварх отмел вопрос, как не стоящий внимания.

– Он никогда не смог бы достичь теперешнего положения без таланта, без чувства стиля и пропорций. Не смейтесь! Как и я, он простой человек с ясными целями. А вот вы… вы сложная и опасная личность. Я вижу в вашем мозгу темное пятно. Вы землянин? Нет, не говорите мне ничего! – Наварх замахал руками, словно отбрасывая любой ответ, который мог придумать Джерсен. – В этом мире уже слишком много знания, мы используем факты и пренебрегаем чувствами. Факты – фальшивка, логика – пустышка! Я знаю лишь одну систему познания – чтение стихов!

– А Виоль Фалюш тоже поэт?

– Он не слишком силен в обращении со словами, – проворчал Наварх, не желающий возвращать беседу в обыденное русло.

– Когда Виоль Фалюш посещает Землю, где он останавливается? Здесь, с вами?

Наварх удивленно уставился на Джерсена:

– Нелепая мысль.

– Так где же?

– Там, тут, везде. Он проникает повсюду, как воздух.

– Как вы разыскиваете его?

– Я никогда не делаю этого. Иногда он меня находит.

– И когда он это сделал в последний раз?

– Недавно. Да, да, да. Может, хватит? Почему вы так интересуетесь Виолем Фалюшем?

– Странно, что факты имеют значение для вас, – усмехнулся Джерсен. – Но это не секрет. Я представляю журнал «Космополис» и хочу написать статью о жизни и деятельности Фалюша.

– Хм… Он жутко тщеславен, этот Виоль Фалюш. Но почему бы вам не задать все вопросы ему самому?

– Я бы не прочь. Но как познакомиться с ним?

– Нет ничего легче, – фыркнул Наварх. – Если вы уплатите некоторую сумму.

– Почему бы нет? Я получаю деньги на непредвиденные расходы.

Наварх вскочил, неожиданно исполнясь энтузиазма.

– Нам нужна красивая девушка, молодая, веселая. Она должна проявить некоторую восприимчивость, страсть, настойчивость. – Он огляделся, точно в поисках потерянной вещи. В доке сидела замарашка, которую Джерсен видел вчера. Наварх сунул пальцы в рот, резко свистнул и жестом приказал ей подняться на палубу. – Эта подойдет.

– Это веселая восприимчивая девушка? – удивился Джерсен. – Она больше смахивает на беспризорника.

– Я слаб и скрытен, – хихикнул поэт, – но я – Наварх. Хоть я и стар, женщины расцветают от моего прикосновения. Посмотрите!

Девушка поднялась на борт брандвахты и молча выслушала программу Наварха.

– Мы идем обедать. Расходы ничего не значат, мы выбираем все самое лучшее. Оденься как следует, не забудь о драгоценностях, умастись благовониями. Это богатый джентльмен, наилучший из людей. Как вас зовут? Я запамятовал.

– Генри Лукас.

– Генри Лукас. Ему не терпится развлечься. Иди, подготовься.

Девушка пожала плечами:

– Я готова.

– Ты прекрасна и в этом, – согласился Наварх. – Побудь с ним, пока я посоветуюсь с зеркалом. – Он глянул на небо:

– Желтый день, ночь желта. Я буду в желтом.

Наварх препроводил гостей в каюту, вся обстановка которой состояла из стола, двух кресел резного дуба и полок с книгами, украшенных статуэтками и вазой с несколькими стебельками ковыля. Он притащил из кабинета вторую бутыль вина и водрузил на стол вместе со стаканами. «Пейте!» Затем поэт исчез. Джерсен остался с девушкой и оглядел ее с головы до ног: все та же черная юбка, рубашка, тоже черная, с открытым воротом, сандалии, ни драгоценностей, ни макияжа, вопреки земной моде. Черты лица правильные, но волосы по-прежнему растрепаны. Или абсолютно глупа, или ко всему безразлична. Джерсен, повинуясь импульсу, взял щетку Наварха и принялся расчесывать ей волосы. Девушка взглянула на него и опустила ресницы, отрешенная, спокойная. Что делается у нее в голове? Такая же полоумная, как Наварх?

– Теперь, – заметил Джерсен, – ты меньше похожа на оборванца.

Наварх возвратился в необъятном темно-бордовом пиджаке и желтых ботинках.

– Вы не попробовали вина. – Он наполнил три стакана. – Впереди у нас приятный вечер. Мы три острова в море, каждый остров – затерянная душа. Мы сойдемся вместе – и что отыщем?

Джерсен пригубил вино. Весьма приличный мускат. Он выпил. Наварх опрокинул стакан в глотку с такой скоростью, словно опорожнял мусорную корзину. Девушка потягивала янтарную жидкость так, будто не ощущала вкуса.

Странное создание… Наверное, застывшая маска лица скрывает очарование.

Но как вытащить его наружу? Что заставит ее улыбнуться?

– Вы готовы? – Наварх перевел испытующий взгляд с девушки на Джерсена, отворил двери и учтиво пропустил их вперед. – На поиски Виоля Фалюша!