Текст книги "Шансы. Том 2"

ДЖИНО. 1970

Он с нетерпением ожидал приезда детей. Первой должна появиться Лаки – ей всего два часа лету. Дарио будет позднее – его самолет приземлится в аэропорту имени Кеннеди в семь пятнадцать вечера. «Какой позор, – подумал Джино, – сын – не старший из детей». Мальчику, мужчине полагалось бы родиться первым. И как жаль, что они не могут обменяться внешностью! Почему бы Лаки не быть похожей на Марию, а Дарио – смуглым и черноволосым? Нет, не то, чтобы его сыну не хватало мужественности. Джино сидел его в деле – как тот увивался за девчонками в Вегасе. Можно представить, сколько было па его счету побед во Фриско. Подумать только – его сын в Институте изящных искусств! Джино улыбнулся и подумал, как думал каждый день:

«Если бы Мария могла сейчас увидеть своих детей! Интересно, что бы она предприняла в отношении дочери?»

Джино нутром сознавал, что поступил весьма мудро и дальновидно, выдав Лаки замуж, хотя и несколько рановато для ее возраста. Теперь, когда она стала членом клана Ричмондов, у псе появлялись все мыслимые преимущества перед сверстницами. Ведь наступит день, и Петер Ричмонд выставит свою кандидатуру на президентские выборы.

А все оказалось так легко. Люди – это просто сосунки, которые ждут, чтобы ими кто-нибудь манипулировал. Потребовалось совсем немного для того, чтобы убедить Ричмондов принять Лаки в свой круг: чуть-чуть денег и всего лишь упоминания о довольно-таки откровенных фотографиях и кассетах с пленкой, запечатлевших мгновения сладостных свиданий Петера и Марабеллы Блю. И снимки и кассеты были заперты в сейфе Джино.

Правда, Бетти Ричмонд пришла в ярость. Она даже решила вновь попытаться соблазнить его, рассчитывая, видимо, па то, что се костистое тело заставит Джино отказаться от засевшей в его голове идеи.

На это он ответил ей ее же монетой. Квиты. Через неделю Лаки и Крейвен стали мужем и женой. Теперь лишь время покажет, прав ли был Джино. Видеться отец и дочь стали реже, но, когда виделись, Джино всегда казалось, что Лаки выглядит превосходно. Может, только чуточку напряжена? Почему бы ей не родить? Вот тогда он был бы уверен в том, что поступил верно. Нужно будет поговорить с ней, сказать, что он с радостью стал бы дедом. В конце концов, время же идет безостановочно, и никому еще не удавалось стать моложе.

В комнату вошел Коста. Он здорово сдал после того, как год назад умерла его любимая Дженнифер. Рак. Слава Богу, что унес ее он очень быстро.

Джино жаль друга. Ни детей, ни семьи. В живых оставалась только Леонора – законченная алкоголичка. О ней не хотелось и вспоминать. В груди сразу поднималось тяжелое чувство презрения. А как она относилась к Марии – единственному своему ребенку! Эта сука не приехала даже на се похороны и за все прошедшие годы даже не попыталась повидать Лаки или Дарио. Да Джино и сам бы этого не позволил. Никогда.

– Ред отправился в аэропорт, – сообщил Коста. – Он успеет доставить сюда Лаки и съездить за Дарио.

– Хорошо, – отозвался Джино, проведя рукой по непокорно торчащим в разные стороны волосам, по-юношески густым. Там, ниже пояса, у него тоже все было в полном порядке, он мог лечь в постель с женщиной в любую минуту, когда бы этого сам захотел. Иногда только подводил его желудок. Чертова язва, просто с ума можно сойти. Иногда боль становилась такой невыносимой, что Джино приходилось по полу кататься.

– Здесь хорошо пахнет, – заметил Коста, принюхиваясь.

– Ты должен завести себе повариху, обрасти жирком. Нет ничего хуже старого отощавшего мужчины.

– А старая отощавшая женщина? Джино засмеялся.

– Ты прав! Я ни за что не лягу с той, что старше двадцати девяти. Поговорить с молодыми, конечно, не о чем, зато какие у них прелестные шейки!

Ему очень хотелось, чтобы Коста начал хоть иногда выходить в свет. Когда мужчина с равнодушием относится к тому, стоит ли у него или нет, обязательно что-то случается. Коста в опасности. У пего мрачный, остановившийся взгляд. Дженнифер уже год как похоронили. Пора.

Разговор пока шел ни о чем. Джино сидел во главе стола, Коста – напротив, Лаки – по левую руку, Дарио – по правую.

Безусловно, он мог гордиться своими детьми. Оба красивы – каждый своей красотой. Конечно, волосы у Дарио слишком уж длинны, но ведь это мода, ведь так, кажется, все парни сейчас ходят? И все же Джино не вытерпел:

– Тебе следовало бы подстричься, Дарио, ты походишь на хиппи или на кого-то из этих рок-групп.

– А мне нравится! – Лаки тут же бросилась на помощь брату, как привыкла делать еще в детстве.

– Тебе! – проворчал Джино. – Когда я говорю, что мне что-то не по вкусу, ты тут же заявляешь, что тебе это нравится. И вот так всегда.

– Неужели? – Лаки искренне удивилась.

– Именно. Правда же, Коста? Коста кивнул. Лаки рассмеялась.

– А что же делать, если у пас разные взгляды? Ей было радостно сидеть за столом рядом с отцом и братом. Приятно чувствовать себя в своей семье. Она уже и не помнила, когда в последний раз они вместе вот так сидели за столом и ужинали. А потом, в конце концов, выглядел отец хорошо, значит, позвал он их сюда вовсе не для разговора о своем здоровье.

Лаки вспомнилось лицо Крейвена, когда она сообщила ему, что летит в Нью-Йорк и что ему придется остаться одному.

– Почему я не могу лететь вместе с тобой? – взвился он. Вымазанный белым снадобьем, он выглядел еще более несуразным, чем всегда.

– Семейные дела, – легко бросила ему Лаки. – Ты же знаешь, как это важно – семья.

Удар был рассчитан точно. Их жизнью заправляла его семья. Шишка-Бетти и Кролик-Петер, как она про себя называла их. Неужели Петер и в самом деле выставит свою кандидатуру на президентские выборы и, чего доброго, выиграет их? Насколько понимала Лаки, шансов у пего не было никаких – это вам не Кеннеди. Помимо всего прочего, она приходилась ему невесткой, и это-то больше всего настраивало Лаки против Петера.

Жареный барашек оказался восхитительным. За ним последовала традиционная кассета, любимое блюдо Джино. Ел он быстро, десерт исчезал из его тарелки прямо па глазах. «Конечно, – ностальгически вспоминал Джино, – сейчас мороженое уже не то, вот Ларри подавал действительно кассету – пышно взбитые сливки с кусочками фруктов». Но и эта была неплоха.

Когда с мороженым покончили и перешли к кофе, Джино поднялся из-за стола, подошел к двери и распахнул ее, чтобы убедиться, не отирается ли кто поблизости. Затем он вернулся к столу, занял свое место во главе.

– Вы, наверное, гадаете, для чего я вас обоих вызвал сюда.

Лаки бросила быстрый взгляд на Дарио. Гадаете! Она сгорала от любопытства!

– Я должен ненадолго отойти от дел, – продолжал Джино. – Отдохну где-нибудь за пределами страны.

– Ну и что в этом такого исключительного? – «Лаки вытащила сигарету.

– Я могу отсутствовать несколько недель, а может, и месяцев. Сейчас сказать трудно.

– А что такое? – спросила Лаки, внезапно встревожившись.

Джино красноречиво пожал плечами.

– Что такое? Хороший вопрос. – Он потер пальцами шрам на щеке, теперь уже едва заметный. – Эй, Коста, не объяснишь ли ты детям, в чем тут дело?

Сделав вид, что откашливается, Коста кивнул.

– Вашему отцу необходимо на время покинуть Америку, – мрачно сказал он. – Мы надеемся, что это ненадолго, тут все будет зависеть от… некоторых обстоятельств.

– Да-да, это мы понимаем, – нетерпеливо перебила его Лаки. – Отец должен уехать – но почему? Джино нахмурился.

– Заткнись и слушай.

Коста еще раз откашлялся. Лаки заметила, что руки его подрагивают, ей стало жалко друга отца. После смерти тетушки Джен Коста постарел лет на двадцать.

– Видишь ли, вот в чем вся штука, – медленно проговорил он. – Последние несколько лет Служба внутренних доходов охотится за Джино, подозревая его в уклонении от уплаты налогов и сокрытии своих доходов. Началось это довольно давно, но, как вы и сами знаете, этих ищеек ничем не остановишь.

– Будь они прокляты, сукины дети! – с горечью произнес Джино. – Налогов я выплатил уже столько, что на них можно было бы содержать Белый дом лет двадцать!

– Вот мы и подошли к самому главному, – продолжал между тем Коста. – Не стану утомлять вас деталями, но из абсолютно надежного источника мы узнали, что созвана специальная комиссия – Большое жюри – именно для расследования этого вопроса. Они собираются вызвать Джино судебной повесткой, а это – прямая дорога за решетку.

– Но если ты платил все свои налоги, – у Лаки был озадаченный вид, – то я не понимаю…

– Не будь дурочкой! – фыркнул Джино. – Я всегда считал тебя умной девушкой. Естественно, я платил налоги, и даже больше, чем нужно. Но кое-какие я не считал нужным платить. И таких много.

– Значит, если ты их заплатишь сейчас… Оба друга невесело рассмеялись.

– Все это далеко не так просто. Лаки, – мягко произнес Коста. – Проблемы так запутаны, что тебе будет трудно даже попытаться их понять. Я сообщаю вам лишь голые факты. Начни я объяснять все подробно, у меня уйдет на это целая неделя.

– Да, – поддержал его Джино, – но тут нет ничего такого, что нельзя было бы уладить. И я вовсе не собираюсь сидеть в вонючей тюремной камере, когда они там все закончат. Поэтому-то мне и нужно уехать.

– Куда? – с тревогой спросила Лаки.

– Возможно, в Лондон, – у нас там есть доля в игорном бизнесе. А может, во Францию. Я пока по знаю. Глаза Лаки внезапно вспыхнули. Она увидела путь к спасению.

– Можно мне поехать с тобой, папа? – Так она не называла отца уже несколько лет.

– Что за чушь ты несешь? Поехать со мной! Хорошенькое предложение! Ты живешь здесь своей жизнью, и вовсе не такой уж плохой!

– Кто это сказал? – невнятно пробормотала Лаки. Не обращая больше на дочь внимания, Джино повернулся к Дарио, молча игравшему ложкой.

– Что-то ты притих, сынок. Неужели у тебя пет никаких вопросов?

Дарио вздрогнул, не успев собраться с мыслями. Если Джино должен уехать, то его это не беспокоило нисколько.

– Нет, – быстро ответил он. – Я все понимаю.

– Вот и хорошо. – Джино поднялся из-за стола, подошел к окну. – В качестве мер предосторожности я подписал кучу бумаг, оставив вам обоим немало ценного. Беспокоиться вам ни о чем не придется – только проставить при случае свои имена на документах. В качестве моего адвоката Коста позаботится обо всем остальном. Дарио, – он посмотрел на сына, – я хочу, чтобы ты перебрался в Нью-Йорк. Тебе нужно будет многому научиться. Коста поможет тебе в этом.

Тут в Дарио проснулись какие-то чувства.

– В Нью-Йорк! – воскликнул он. – Но почему?

– Я только что объяснил тебе это, – терпеливо ответил Джино. – Потому что ты – мой сын. Ты – Сантанджело, вот почему. Ты и так уже слишком долго торчишь в этом своем дрянном институте, валяя дурака. Настало время входить в бизнес, сыпок.

– Но я не хочу жить в Нью-Йорке, – попытался протестовать Дарио. – Я ненавижу Нью-Йорк.

Взгляд Джино сделался непроницаемо холодным.

– А я и не спрашиваю тебя, мальчик мой. Я тебе приказываю. Ясно?

Дарио нервно кивнул.

– А как со мной? – вновь подала голос Лаки.

– А что с тобой?

– Если Дарио будет заниматься бизнесом, то я тоже хочу этого.

– Не будь дурочкой, – ласково сказал отец. Лаки почувствовала, что ярость, копившаяся целых четыре года, вот-вот вырвется наружу. Глаза ее стали такими же холодными, как у отца.

– Почему? – требовательно спросила она. – Почему?

– Потому что ты – женщина, – спокойно ответил Джино, – замужняя женщина, которая должна оставаться рядом с мужем и вести себя, как положено добропорядочной жене. – Помолчав, он добавил:

– К тому же пора тебе подумать о ребенке. Чего ты ждешь?

– Чего я жду? – взорвалась Лаки. – Сначала я жду жизни – вот чего я жду!

Взглянув на Косту, Джино в шутливом отчаянии поднял вверх руки.

– Жизни. Она ждет жизни. Мало ей всего того самого лучшего, что можно купить за деньги…

– Включая мужа! – со злостью бросила Лаки. – Даже его ты купил мне на свои вшивые деньги. Ты…

– Хватит.

– Нет, не хватит. Мне нужно большего. Почему Дарио ты даешь такую возможность, а мне нет?

– Прекрати это немедленно, Лаки. – Голос у отца стал ледяным.

– Это почему же? Какого хрена'!

Глаза Джино превратились в две узкие щелочки.

– Потому что это я тебе говорю, вот почему. И придержи свой язык. Леди должна выбирать выражения.

Уперев руки в бедра, Лаки вызывающе уставилась на отца.

– Я не леди. Я – Сантанджело! – передразнила она его. – Я такая же, как ты, а ты – не джентльмен!

Джино смотрел на свою дикую, так и не прирученную дочь и думал: «Господи! Кого же я взрастил? Я дал ей все, что можно купить за деньги. Чего же ей еще нужно?»

– Почему бы тебе не сесть и не помолчать? – устало спросил он.

Эти слова привели Лаки в еще большую ярость.

– Как же! Заткните ей рот! Она всего лишь женщина, с ней можно не считаться! Заткните ей рот, выдайте ее замуж – и кого волнует, счастлива она или пет? – Она сделала глубокий вдох и прошипела:

– Ты – жалкий самец-шовинист, который думает, что женщины нужны только для того, чтобы трахаться и готовить пищу. Что им место на кухне или в спальне. Ты, наверное, так и поступал с матерью до того, как ее убили? Ты запирал… Нанесенный с размаху удар по лицу заставил Лаки смолкнуть.

Коста вскочил со стула.

– Джино!

Дарио с отвращением смотрел на происходящее, но не шевелился.

Лаки с трудом сдерживала жгучие слезы, готовые вот-вот скатиться по щекам.

– Я ненавижу тебя, – негромко выговорила она. – Я и вправду тебя ненавижу. И я не хочу больше тебя видеть.

– Лаки… – начал Джино.

Она бросилась вон из комнаты. За спиной послышался голос отца:

– Дети! Ну что ты будешь с ними делать? Стараешься изо всех сил… Женщина в бизнесе… нужно совсем рехнуться… Эмоции… Боже, ну до чего они все нервные… Она не была нервной. Ее только переполняла тяжелая, холодная злость.

Зачем она убежала? Почему не осталась, чтобы довести дело до конца? Почему не убедила его дать ей шанс?

Я не хочу быть замужней женщиной, папа. Я не хочу оставаться рядом со своим мужем Крейвеном Ричмондом в качестве добропорядочной жены. Он не умеет нормально трахаться. Он ничего не умеет делать нормально.

Ты заставил меня выйти за него. Я пошла на это, чтобы сделать тебе приятное, а еще потому, что была слишком молодой, чтобы понять: твое слово – еще не закон. Теперь с меня хватит. Я хочу быть такой, как ты.

И я буду такой.

Да, буду.

Никто не в силах меня остановить. Уверяю тебя'.

Да. Я твоя дочь. Разве ты сам не говорил, что слово Сантанджело – это как камень?

Ты сам увидишь.

Все еще увидят.

СТИВЕН. 1971

После примирения с матерью Стивен с головой погрузился в работу; Противиться желанию Кэрри, а ей очень хотелось, чтобы сын занялся частной практикой, оказалось делом весьма трудным. Стивен боготворил мать, тем более что она помогла ему окончательно развязаться с Зизи. Из благодарности он согласился войти в качестве партнера в юридическую фирму Джерри. Однако, проработав в ней полгода, Стивен вернулся к своему прежнему занятию. Расстался с Джерри он тепло, по-дружески.

– – Я знаю, чего ты для меня хочешь, – сказал он разочарованной матери, – и поверь мне, я и сам того же хочу. Но я должен чувствовать, что делаю нечто стоящее, а защищать интересы богатых дам, вступивших в тяжбу с еще более богатыми корпорациями, – не так я себе представляю стоящее дело.

Кэрри пыталась понять сына. Нелегко видеть, как Джерри день ото дня набирает вес в глазах общества, а се собственный ребенок прозябает, считая свою работу «стоящим делом».

Он начал вновь встречаться с девушками.

– Твой петушок совсем утратит свои бойцовские качества, если время от времени не давать ему погулять, – убеждал друга Джерри. Тот самый Джерри, который трахал его жену. Но об этом лучше не вспоминать.

С опаской Стивен вновь вышел на тропу любви. Он продвигался по ней вперед медленно и осторожно. Первой девушкой, с которой он лег в постель, стала студентка юридического факультета, очаровательная африканка.

Первая девушка после Зиан. Период воздержания длился год, в общем, не так уж и долго. Ощущение при этом Стивен испытал такое, какое бывает у человека, вернувшегося из пустыни и погрузившего ногу в ванну с теплой водой. Он наслаждался. Но мог запросто обойтись и без этого.

Другие появлявшиеся вслед за африканской девушки только мелькали в его жизни. Никогда больше не позволит он ни одной из них водить себя за… Никогда. – Стивен усердно работал, время от времени встречался с женщинами, когда это его устраивало, и подолгу общался с Кэрри, пытаясь восполнить упущенное. И какой бы уверенной в себе красавицей ни казалась ему мать, он все же сомневался в том, что она счастлива. Неоднократно он пробовал заговорить с ней, но Кэрри воздвигала невидимые барьеры между собой и сыном, как только речь заходила о ее жизни.

Однако когда Стивену пришлось заняться делом Берта Шугара, то в карьере его произошли значительные перемены.

Берт Шугар представлял собой мелкого мошенника, за которым не числилось ничего серьезного. Он был арестован по обвинению в зверском изнасиловании пятнадцатилетней девочки, и полисмен, доставивший его в камеру, сказал:

– Ты просидишь за решеткой до конца своих дней, подонок. Потому что, когда другие заключенные раздерут своими шишками твою вонючую задницу, ты и сам не захочешь уже ничего другого.

– Я невиновен, мистер Беркли, – сказал Шугар Стивену со слезами на глазах при их первом свидании. – Все это подстроено.

Глядя на ничтожного, сломленного человека, Стивен уже был готов поверить ему. По одному только внешнему виду Берта становилось ясно, что он не решится и пописать в людном месте, не говоря уже об изнасиловании.

И Стивен блестяще построил свою защиту. И вытащил своего клиента, несмотря даже на то, что обвинение полагало, будто собранных свидетельств хватит на два пожизненных заключения.

Стивен был уверен в том, что Берт невиновен. Он уличал свидетелей в неточностях, со сдержанной болью описывал полную лишений жизнь своего подзащитного и в конце концов убедил присяжных дать Шугару шанс.

Из зала суда Берт Шугар вышел свободным человеком.

У дверей Стивена поджидала мать жертвы. С горящим взглядом она вцепилась в его рукав и возопила:

– Брат! Да простит тебе Господь то, что ты сегодня сделал!

Стивен попытался высвободить руку, но у женщины оказалась стальная хватка.

– Ты впал в заблуждение! – продолжала она кричать. – Ты выпустил белого дьявола на свободу! Ты за это заплатишь! Мы все за это заплатим!

Все-таки Стивену удалось вырваться, он зашагал по улице. Естественно, она не могла согласиться с тем, что Берт Шугар оказался вовсе не тем человеком, который напал на ее дочь. Душа ее жаждала возмездия. Берт устраивал ее полностью: он жил неподалеку, безработный, а значит, целыми днями торчал дома; его, наконец, видели поблизости от их квартиры за несколько минут до свершения преступления. Все косвенные улики, так сказать, налицо. Сама девочка была не в состоянии опознать нападавшего. Он забрался в квартиру через окно, набросился на свою жертву, которая в это время спала, завязал ей глаза, веревкой стянул за спиной руки, избил и изнасиловал несколько раз подряд. Стивен был рад тому, что Берта удалось отстоять. Он сознавал, что с другим адвокатом у маленького жалкого человечка шансов на оправдательный приговор не было бы.

За сутки ощущение триумфа сменилось у Стива самым настоящим ужасом. Оказывается, выйдя из здания суда, Берт Шугар отправился прямиком в ближайший бар, где, попивая «будвайзер», принялся во всеуслышание хвастать, как он «надул черножопого мудрилку» и «глупого ниггера, вытащившего его из тюрьмы».

В стельку пьяный, Берт убрался из бара около одиннадцати вечера, и пошел не куда-нибудь, а на квартиру жертвы, где ударом подобранного в подвале металлического прута уложил без сознания мать, а затем бросился к окаменевшей от ужаса девочке и стал срывать с нее ночную рубашку, пытаясь повторить уже содеянное. Однако на этот раз Берту Шугару не удалось возбудить себя в достаточной мере. Берт Шугар для этого оказался слишком пьян.

Полиция прибыла как раз вовремя, чтобы сдернуть ничего не соображавшего насильника с ополоумевшей жертвы. Но полисмены опоздали спасти жизнь матери. От раны в голове она скончалась по дороге в больницу.

Стивен чувствовал себя совершенно раздавленным. Это была его вина, его ошибка. Из-за него погибла женщина. Он стал соучастником убийства.

Никто и ничто не могло его успокоить. В конце концов Кэрри убедила сына взять отпуск. У одного из друзей Эллиота был небольшой коттедж в Монтауке, они договорились, что Стивен может оставаться там сколько захочет. Кэрри пожелала поехать вместе с ним.

Стивен отговорил ее.

– Прошу тебя, ма, мне нужно побыть одному, подумать.

Ему нравилось одиночество. Нравились долгие прогулки по пустынному берегу, ветер, дождь.

Долго и мучительно он размышлял о собственной жизни, о том, чего достиг, чего надеялся достичь.

Больше других донимали мысли о взаимоотношениях с окружавшими его людьми. Кэрри, например, – кто же она в действительности? Стивен любил ее, по так и не знал мать до конца. Где-то в глубине памяти лежали смутные образы детства. Женщины, много женщин, и они поют ему: «С днем рожденья тебя»… Но где это было? Как-то он спросил Кэрри – та только пожала плечами. Таким же был ее ответ и на вопрос о человеке по имени Лерой. Стивен помнил, что когда-то рядом с ним находился какой-то мужчина с таким именем. Оно запало в память. Кэрри сказала, что в жизни этого имени не слышала.

Зизи. Долгий дурной сон. Слава Богу, с ним навсегда покопчено.

По возвращении из Монтаука Стивен принял решение.

– Перехожу на противоположную сторону, – поделился он им с Джерри. – Больше никакой защиты. Теперь я собираюсь стать обвинителем. Прокурором. Думаю, так от меня будет больше пользы. В городе накопилось слишком много грязи, и если я смогу хоть немного помочь в расчистке…

Джерри заметил в глазах друга вдохновенный блеск.

– Займешься частной практикой или останешься на государственной службе? – спросил он, как будто ответ на этот вопрос был ему неизвестен.

– Конечно, па государственной. – Стивен нахмурился.

– Само собой. – Джерри засмеялся. – Ну, какие у тебя еще новости?