Текст книги "Шансы. Том 2"

ДЖИНО. 1966

Дочь отсутствовала уже четыре дня, и Джино не находил себе места от гнева. Он съездил в школу, из которой она сбежала, прочел оставленные ею записки, наговорил кучу угроз директрисе, после чего вернулся в Нью-Йорк ждать известий.

Его люди торчали в Бель Эйр, рассчитывая, что Лаки все же объявится там. Когда стало очевидно, что она и не собирается этого делать, Джино сам взял па себя роль детектива. Вернувшись в школу вместе с Костой, он опросил всех подруг Лаки, но так ничего и не выяснил. Директриса исходила злостью, ледяным голосом она объявила Джино, что им лучше всего обратиться в полицию. Косте потребовалось два часа для того, чтобы убедить ее в обратном, и к тому же пришлось пожертвовать кругленькую сумму в фонд строительства нового здания школы.

Затем Джино удалось разыскать мать Олимпии, лучшей подруги Лаки, однако та уверила его, что ее дочь находится в Париже, с головой уйдя в изучение русского языка, и ничего о Лаки не знает.

После этого Джино пришла в голову мысль позвонить в школу, где учился Дарио – может, сыну что-то известно, – но и там его ждало разочарование.

Положив трубку после разговора с отцом, Дарио почувствовал необыкновенное волнение. Почему же ему не пришла в голову мысль о побеге? Школу он ненавидел: в ней ему становилось все отвратительнее, день ото дня.

Если бы только знать, куда Лаки скрылась – он смог бы присоединиться к ней. Но нет – у него и представления не было о том, где находится сестра. Расстроенный, он вернулся в класс.

– Все в порядке, Дарио? – обратился к нему учитель рисования, Эрик.

– Да, сэр.

– Ты уверен?

– Да, сэр.

Сидевший сзади паренек негромко передразнил: «Да, сэр» и хихикнул.

Дарио не обратил на это внимания. Он воспитал в себе удобную привычку не замечать того, что делали вокруг него другие. Холодное равнодушие к происходящему вокруг давало ему чувство некоторого духовного превосходства. Это куда лучше, чем болезненно реагировать на всевозможные выпады я постоянно ввязываться в драки.

Эрик подошел к его столу, чтобы окинуть критическим взглядом выполненный углем набросок пловца.

– Х-м, – промурлыкал он. – Неплохо, Дарио, очень неплохо. Задержись после занятия, я хочу поговорить с тобой.

– Да, сэр.

В голову Джино лезли самые разные мысли. Он представлял себе Лаки добирающейся автостопом до Калифорнии – в узеньких выцветших джинсах и свободно болтающейся спортивной майке. Он так и видел какого-нибудь придурка-водителя грузовика, согласившегося подвезти ее. А потом недолгая борьба, он овладевает ею – и безжизненное тело дочери летит в придорожную канаву.

Ей всего пятнадцать лет. Ребенок. И если только этот выродок дотронется до нее…

Дженнифер в Коста находились при нем неотлучно. Дженнифер все суетилась, следила за тем, чтобы Джино хоть что-нибудь ел, уверяла его в том, что с Лаки ничего страшного не случилось.

– Она ведь в точности, как ты, Джино, дорогой. Она сможет за себя постоять.

– Она ребенок, Джен.

– Нет, Джино, она уже выросла. Я чувствую, что у нее все в порядке. Я это знаю.

Джино свел брови и подумал, что с Олимпией Станислопулос он будет говорить сам. Требовалось убедиться, что она и в самом деле ничего не слышала о Лаки.

Матери Олимпии дома не оказалось, она отправилась в какой-то круиз, но ее секретарь дала Джино номер парижского телефона Олимпии. Целый день без всякого результата он накручивал диск. В конце концов, отчаявшись, он дозвонился до Афин, ее отцу. Тот не пришел в восторг, когда его подозвали к телефону в разгар важного совещания.

– Олимпия, без всяких сомнений, находится в Париже, где берет уроки иностранного языка, – кратко ответил он. – Я свяжусь с ней и попрошу ее перезвонить вам.

– Благодарю вас, – так же сухо произнес на другом конце провода Джино. – И чем быстрее, тем лучше.

Эрик, учитель рисования, сказал:

– Я заметил, что ты, похоже, не вписываешься в класс. Ты… совсем другой.

– Да, – вызывающим голосом бросил в ответ Дарио. – Я не такой, как эти маленькие

ничтожества.

– Знаю. Это и так видно. Ты более… чувствительный. Добрый.

Дарио не приходилось задумываться над этим, однако он тут же отозвался.

– Да, видимо, так.

– Я знал это, – негромко проговорил Эрик. – Я понял это сразу же, как только тебя увидел.

Внезапно Дарио почувствовал себя неловко. Эрик как-то очень странно смотрел на него.

– Ты похож на меня, – продолжал Эрик. – Я тоже был… другим в школе. Одноклассники ненавидели меня за то, что я любил рисовать… любил хорошие книги… красивые вещи…

– Правда? – Дарио старался выглядеть заинтересованным, хотя на самом деле слушать историю жизни Эрика ему уже наскучило.

– Может, ты захочешь провести у меня уик-энд? – будничным голосом заметил Эрик. – Ты ведь никогда не ездишь домой. Мы бы неплохо провели время, тебе наверняка понравилось бы.

Дарио попытался представить себя рядом с Эриком. Тому было двадцать четыре года, песочного цвета волосы, крепкое телосложение и чистые, прозрачные серые глаза.

– А что мы будем делать? – осторожно спросил Дарио.

– Что захочешь. Кино, боулинг, можно поплавать в бассейне, нас ждет куча вкусной еды. Что скажешь?

– Пожалуй, – медленно выговорил Дарио. – А почему бы и нет?

Эрик улыбнулся.

– Ив самом деле – почему? Только пусть это будет нашим маленьким секретом. Не нужно никому ничего говорить. Сам понимаешь – школьные правила и все прочее.

Дарио улыбнулся. Неожиданно он ощутил, что кому-то нужен. Ведь не каждого приглашает к себе Эрик на уик-энд.

Димитрий Станислопулос позвонил Джино ровно через двадцать четыре часа.

– У нас возникла проблема, – напряженным голосом сказал он в трубку.

Теперь это было «у нас».

– Да?

– Олимпии в Париже нет. Она взяла одну из моих машин и удрала.

– А-а… – Джино вздохнул и сразу же почувствовал себя увереннее. По крайней мере, известно, что Лаки наверняка находится вместе с подругой.

– Она у меня очень упрямая и самостоятельная, – устало пояснил Станислопулос. – Вы, пожалуй, назвали бы ее неконтролируемой. К тому же Олимпия легко поддается влиянию. Подозреваю, что вместе с вашей дочерью, Лаки…

– Вы представляете себе, где они могут быть?

– Понятия не имею. По я тут же объявил машину в розыск. Думаю, что поиски не займут много времени.

– Надеюсь. Если бы ваша супруга не настаивала так на том, что Олимпия в Париже…

– Моя жена верит в то, что ей говорят. Жаль, что вы не связались со мной раньше.

– Да мне и самому жаль.

Они договорились встретиться в Париже на следующий же день. Разговор был закончен.

– Лучше бы тебе отправиться со мной, Джен, – умоляющим голосом произнес Джино. – Один я с ней не справлюсь.

– Ты должен. Она твоя дочь. Ты обязан найти с ней общий язык, пока еще не стало слишком поздно. Поговори с ней, разберись, выясни, почему она это сделала.

Ну что ж, он попробует. После того как выбьет из этой чертовки душу. Он попробует.

ЛАКИ. 1966

Как это случилось, что Пиппа Санчес вошла в их жизнь?

Вечером она послала боливийского ювелира ко всем чертям, забрала из отеля свои вещи и забралась на сиденье белого «мерседеса».

– Ты не будешь против? – нежным голоском осведомилась она у Олимпии. – Пока мы не покончим с нашими делами?

– О чем речь!

Утром следующего дня Лаки, выйдя на кухню, уставилась на свою подругу.

– Почему мы здесь торчим? В конце концов, это уже начинает надоедать. Я думала, что мы будем развлекаться.

– А я и развлекаюсь, – ответила ей Олимпия. – Уоррис – просто великолепный парень.

– Пусть так. А что ты скажешь насчет этой мексиканской хлопушки? Она-то как к нам затесалась?

– Всего на день-другой. У них общий бизнес.

– Ну, мне она не нравится. Не сводит с меня своих рыбьих глаз.

– Может, тебя-то она и хочет, – хихикнула Олимпия.

– Может, ты засунешь язык себе в задницу? – взорвалась Лаки. – Я отчаливаю.

– Каким образом? У тебя пи машины, ни денег – ничего!

– Очень любезно с твоей стороны напомнить мне об этом.

– Брось, Лаки! Все, что тебе нужно – это приятель. Мы разыщем его сегодня же вечером.

– Я еще вчера нашла себе одного, и что же? Ему не хватило места в машине благодаря твоему дорогому Уоррису.

– Сегодня все будет совсем по-другому, – уверила ее Олимпия. – Обещаю тебе, что так или иначе мы доставим сюда вечером твоего избранника.

Лаки была удовлетворена.

– О'кей.

Подруги вышли из дома под нежные лучи солнца. Уоррис сидел возле бассейна, рядом с ним, полулежа в шезлонге, Пиппа демонстрировала свое великолепное, натертое маслом для загара, тело.

– Прекрасная вилла, – проворковала она. – И давно вы, девочки, здесь живете?

– Изрядно, – оскорбительно кратко ответила Лаки.

– И никакой школы?

– Со школой покончено, – уточнила Олимпия, усевшись на живот Уорриса, растянувшегося на песке.

– Ты слишком тяжелая! – запротестовал он.

– А ночью ты на это не жаловался! – хихикнула Олимпия.

– Тогда у меня стоял!

Лаки бросилась в воду резким, стремительным движением и вынырнула на поверхность только почти у противоположного края бассейна.

Из травы выползла ящерка, ее чешуйчатое тело посверкивало под лучами солнца.

– О-о! – содрогнулась Олимпия. – Ненавижу эту мерзость!

– Она не причинит тебе вреда, – объяснила Пиппа.

– Да, только испугает до смерти. Уоррис расхохотался.

– Поверь мне, – сказала Пиппа. – Может, мы устроим сегодня здесь вечеринку?

– Вечеринку? – переспросила Олимпия. – По мы же тут никого не знаем.

– Зато я знаю, – ответила Пиппа. – Я знаю всех. Всех, кто умеет веселиться и веселить. Глаза Олимпии вспыхнули.

– Правда?

– Чистейшая. Я знакома даже с некоторыми музыкантами, их группа готова играть за так – за еду, выпивку и просто хорошую компанию.

– Это великолепно, но где мы возьмем еду и выпивку? В настоящий момент у меня кое-какие проблемы с наличностью… дожидаюсь, пока банк перешлет мне сюда деньги.

Пиппа подалась вперед.

– Ни о чем не беспокойся. Предоставь все заботы мне. Можно воспользоваться твоей машиной?

– Конечно. Но… Пиппа улыбнулась.

– Беру всю организацию на себя. Ты можешь лежать па солнце. – Она уже натягивала поверх своего бикини легкое пляжное платье. – Пока!

– Угу. – Олимпия захихикала. – До чего энергичная женщина!

Уоррис потянул завязки ее купальника, груди Олимпии обнажились.

– Как и ты, моя девочка, так же, как и ты. Глаза Олимпии с одобрением скользнули по его коротким белым плавкам.

– Ну-ка покажи мне, что у тебя есть для своей маленькой девочки?

Уоррис поднялся и протянул оставшейся лежать на песке Олимпии руку.

– Я сделаю лучше. Я покажу тебе, что у меня есть для большой девочки. Пойдем в дом.

Лаки ни на что не обращала внимания. Подобно автомату, она круг за кругом проплывала в бирюзовой воде бассейна.

Пиппа быстро вела «мерседес» по узкой и извилистой дороге, напевая что-то негромким голосом. Как хорошо жить! Ей не потребовалось много времени, чтобы разобраться во всем. Девчонки просто удрали, это смог бы понять и идиот. Ни денег, ни планов. Явно чужая вилла, вся заросшая пылью. Конечно, они удрали, тут и сомнений быть не может. Из школы… из дома… Кто-то наверняка уже тревожится из-за них.

Джино Сантанджело. Звучание этого имени вызывало легкую дрожь. Интересно, ищет ли он дочь? Очень возможно. А если это и вправду так, то кто лучше, чем Пиппа Санчес, объяснит ему, где она находится?

Он будет признателен ей. Может быть, настолько признателен, что согласится дать денег на съемки ее фильма…

Она улыбнулась, почувствовав на мгновение легкую жалость к Уоррису, и тут же сказала себе, что не доверять ему до конца было единственно правильным решением. В конце концов, в данный момент его интересовала только дочка Станислопулоса. У кого бы повернулся язык обвинить его в этом?

Улыбка Пиппы сделалась еще шире. Как все это, оказывается, легко. Предоставь все заботы мне. Можно воспользоваться твоей машиной? И вот теперь они заперты там, на вилле, в ловушке, без всяких средств выбраться. А вместо того чтобы устраивать вечеринку, Пиппа устроит так, что Джино прилетит сюда – где бы он ни был, он прилетит сюда. Она лично отведет его к Лаки. О такой удаче нельзя было даже и мечтать!

Коснувшись ручки приемника, она прибавила громкости. Нога в легкой туфельке нажала на педаль акселератора.

Так, кто из актеров лучше других справится с ролью Джино Сантанджело? Марлон Брандо? Топи Кертис? Пол Ньюмен? Какое это наслаждение чувствовать, что все они в твоей власти! Да, Марлон в самый раз – он обладает необходимым сочетанием: сексуален и крут. То, что надо…

Поворот возник перед ее взором слишком внезапно. Дорога сворачивала почти в обратном направлении, а скорость сбрасывать было уже поздно. Навстречу приближался лязгающий всеми деталями «ситроен», набитый туристами-англичанами.

Машины столкнулись лоб в лоб. Грохот от удара можно было услышать, наверное, за целую милю.

Пиппа Санчес умерла мгновенно. Вместе со всеми своими мечтами.

ДЖИНО. 1966

Джино вылетел в Париж один. Из Вегаса сообщали, что миссис Ричмонд предъявляет самые нелепые требования. Она выехала из отеля следом за Джино, поручив Крейвену проследить за организацией вечера. Она звонила из Вашингтона ежедневно и в течение долгих часов заставляла сына и персонал отеля выслушивать ее инструкции.

– Это просто смешно, – сказал ему Марко по телефону. – Она хочет, чтобы на ночь половину гостей разместили в люксах. Она требует специальное меню, а цветы заказала такие, что ты не поверишь! Это ее причуда обойдется нам в целое состояние!

Однако с этим Джино поделать ничего не мог. Он обещал ей этот вечер, он не мог взять назад свое собственное слово. Но она провела его, как последнего идиота, сочтя, видимо, что ночь в его постели – достаточная плата за все. Подумать только – трахать ее костистое тело!

– Дайте ей все, что она хочет, – сказал Джино.. – Я постараюсь вернуться как можно быстрее.

Ничего, он еще преподаст миссис Ричмонд урок. Никто еще не обращался с Джино, как с дурачком. Она получит свой благотворительный вечер в том виде, в каком сама захочет. Но придет день, и ей придется заплатить. Когда это будет удобнее ему.

– Что-нибудь слышно о Лаки? – спросил Марко.

– Я только что приехал. Разузнаю – позвоню.

– Сигарету, Дарио? – предложил Эрик.

– Благодарю.

Он взял сигарету, прикурил и откинулся на спинку шезлонга, занимавшего большую часть небольшой террасы.

Квартирка Эрика находилась в Сан-Диего, в нескольких милях от школы. Дарио приехал автобусом в субботу утром. Эрик встретил его у станции. Они провели приятный день, разъезжая по городку на машине, делая покупки, заходя в книжные магазины и крошечные выставочные залы. Вечером, когда они вернулись к Эрику, тот порхал вокруг Дарио, излучая заботу и внимание.

Дарио признавался себе в том, что это внимание ему весьма приятно. В школе его окружала только враждебность. Дома же, в присутствии Лаки, ему почти ничего не доставалось.

– В школе говорят, что твой отец – Джино Сантанджело, – сказал Эрик, нервным кашлем прочищая горло. – Это правда?

Дарио кивнул.

– Я думаю… ну, собственно говоря, я не думаю даже, что ты станешь, но я… э-э…

Дарио еще раз кивнул и улыбнулся. Он чувствовал себя гораздо старше своих лет, представлял себя человеком, уже немало повидавшим.

– Все в порядке, Эрик. Я и не собирался говорить ему, что был у тебя здесь в гостях. Эрик с облегчением вздохнул.

– Это всего лишь потому…

– Тебе нет нужды объяснять.

Эрик взял его за руку, это был их первый физический контакт. Дарио позволил ему удержать свою руку. Сердце его стучало учащенно. Он знал, чего хочет Эрик. Таким наивным он не был. Другое дело, разрешит ли он ему это.

– Ты так прекрасен, – прошептал Эрик подрагивающим от волнения голосом. – Я заметил тебя в первый же день, когда ты вошел в мой класс. Увидел тебя и подумал, что этот мальчик должен быть совсем не таким, как остальные. Что он уже прошел через боль и печаль. Я был прав?

Их сплетенные пальцы становились все более горячими и влажными, но у Дарио не было никакого желания убирать свою руку. Он испытывал возбуждение, то самое, которое почувствовал впервые, увидев отца в постели с Марабеллой Блю, и которое давало о себе знать, когда он подсматривал за раздевающейся Лаки или когда вместе с другими мальчиками мылся в душе.

– Да.

Перед глазами у него стояло романтическое видение: вот он сам, и на лице его следы пережитых мук, горестей и печалей. Но ведь это и на самом деле так, разве нет? Его жизнь всегда была такой одинокой…

Губы Эрика приблизились вплотную к его губам. Дарио не ощутил никакого отвращения – только какое-то необычное любопытство.

– Мне кажется, я смог бы полюбить такого мальчика, как ты, – неясным, сдавленным шепотом проговорил Эрик.

Дарио не устоял перед его поцелуями. Не устоял перед тем, что последовало за ними…

Впервые в жизни он чувствовал себя любимым, желанным и находящимся в абсолютной безопасности.

Димитрий Станислопулос – крупный мужчина с ястребиным носом, густой копной белоснежных волос, своенравным взглядом и раздражающей собеседника привычкой начинать каждую фразу с высокомерного «Я считаю…»

Через пятнадцать минут их знакомства Джино был уже по горло сыт тем, что он там считает.

Вместе они отправились в парижскую резиденцию Димитрия, чтобы расспросить домоправительницу. Пожилая женщина оказалась напуганной и тупой; при виде двух мужчин те немногие английские слова, что она знала, напрочь выпали из ее памяти. Димитрий обратился к ней по-французски, быстро выговаривая фразы и энергично размахивая руками. Он был похож на ветряную мельницу.

Она отвечала ему мрачным, малоразборчивым бормотанием.

– Глупая корова! – пожаловался Станислопулос. – Боится, что я обвиню ее во всем и дам пипка под зад.

– Что она говорит? – с нетерпением спросил Джино.

– Ничего такого, что было бы для нас новостью.

Олимпия забрала машину в прошлый понедельник. Сказала, что собирается навестить мать.

– То есть пять дней назад. За это время они могли уехать черт-те куда.

– Я считаю, что частная компания, которой я поручил разыскать машину, сделает это уже сегодня. Там работают лучшие детективы. А потом, не забывайте – две привлекательные девушки в дорогом автомобиле. На них неизбежно будут обращать внимание.

В три часа пополудни частная компания, о которой говорил Димитрий Станислопулос, действительно получила информацию об автомобиле. Машина превратилась в кучу мятого искореженного металла, столкнувшись на большой скорости со встречной на узком шоссе где-то неподалеку от Канн. За рулем было найдено тело девушки, опознать которую не представилось возможным.

Не прошло и часа, как Джино вместе с Димитрием вылетели на юг Франции.

ЛАКИ. 1966

Небо стало медленно затягиваться облаками, солнце скрылось. Поднялся неприятный холодный ветер.

– Мистраль, – с отвращением проговорил Уоррис. – Черт возьми, вечеринка накрылась!

– Это почему? – удивилась Олимпия.

– Да потому, малышка, что надвигается настоящая буря, а кто захочет, чтобы она захватила его в горах?

– Какой позор! Я-то думала, что у нас будет фантастическое сборище, правда. Лаки? Лаки!

– Что? – От неожиданности Лаки вздрогнула. Она погрузилась в воспоминания о Бель Эйр. Большой прохладный дом, окруженный ухоженным садом. Ее комната, просторная и светлая, с телевизором, коллекцией пластинок, с книгами и со всеми ее старыми игрушками. – Я думаю, мне нужно возвращаться домой.

– Что-о-о?! – Глаза Олимпии расширились.

– Нет, правда.

– Оставь. С чего это?

Лаки неуверенно пожала плечами.

– Не знаю… Просто мне самой так хочется. Теперь уже глаза Олимпии превратились в две щелочки.

– Но ты не можешь этого сделать.

– Это почему?

– Потому что не можешь, вот почему. Мы ввязались в эту авантюру вместе и, значит, так же ее и закончим вместе.

– Это вовсе не обязательно, – усмехнулась Лаки.

– Но сегодня утром ты обещала мне, что останешься.

– Я не обещала. И я хочу уехать.

– Какая же ты эгоистка!

Ха! Она – эгоистка. Ха! Все утро Олимпия провела, запершись в спальне с Уоррисом. Сейчас два часа дня, а они только-только соизволили вылезти на белый свет. Ей надоело чувствовать себя здесь лишней.

– Слушай, – сказала Лаки. – Я ухожу, и тут ты ничего не сделаешь.

Уоррис со стороны наблюдал за девушками, и впервые за все это время он вдруг неожиданно увидел, как необычайно красива Лаки. Он никогда особенно не вглядывался в нее, а оказывается, за этими черными волосами и смуглой оливковой кожей скрыта настоящая, дикая, какая-то цыганская красота! Как же так – прожить с ней под одной крышей столько времени и не рассмотреть'. Да ведь она куда более привлекательна, чем Олимпия. Та, если забыть о ее грудях и длинных, цвета спелой пшеницы волосах – самая обыкновенная девушка, с самой обыденной внешностью. В Лаки же не было ни грамма обыденности.

– У меня от твоих речей разболелась голова. Пойду прилягу, – бросила Олимпия. – Поговори с ней, Уоррис, постарайся ей объяснить, что, вернувшись назад, она опять угодит в какую-нибудь дурацкую школу. Скажи ей!

Она прошла в спальню и захлопнула за собой дверь. Уоррис и Лаки продолжали сидеть в гостиной, где по углам от предгрозового неба ужо залегли ранние тени. Глядя друг на друга, оба молчали.

– Почему ты хочешь уехать? – спросил в конце концов он.

– У меня нет никаких особых причин, – холодно ответила Лаки. – И не ей меня здесь удерживать. Уоррис встал, потянулся.

– Когда Пиппа вернется, я отвезу тебя в аэропорт, если захочешь. А чем ты собираешься оплатить свой билет на самолет?

– Я подумаю над этим, когда выберусь отсюда. – После крохотной паузы она окинула его подозрительным взглядом. – И вправду отвезешь?

Он медленно направился к ней.

– А почему нет?

Лаки сидела на полу в шортах и вязаной голубой блузке, вытянув свои длинные загорелые ноги. Уоррис протянул ей руки.

– Поднимайся. С билетом что-нибудь придумаем. Она вложила свои ладони в его, и Уоррис помог ей встать.

– Что придумаем?

– Не знаю. Нужно подумать.

Так и не выпустив ее рук, он приблизился к Лаки вплотную, и не успела она понять, что происходит, не успела остановить его, как Уоррис уже целовал ее.

– Эй, – запротестовала Лаки, отталкивая его. – Прекрати это немедленно.

– Почему? – Каким-то образом руки его оказались во всех местах сразу. – Я заметил, как ты смотрела на нас с Олимпией. Ты думаешь, я не понимаю, что нравлюсь и тебе тоже?

– У тебя в голове дерьмо вместо мозгов!

– Посмотрим, что ты скажешь, когда я разложу тебя на постели, когда мой малыш войдет в тебя, когда…

Со всей силой, на которую она была способна, Лаки нанесла Уоррису удар коленом. Тот мгновенно скрючился от боли, зажав ладонями пах, будто вся его жизнь зависела от того, сможет ли он их там удержать.

– Сука!

Она с опаской смотрела на него. Внезапно ей захотелось рассмеяться: Уоррис выглядел так потешно. Но тут же Лаки поняла, что это разозлит его еще больше, а кто знает, что этот тип тогда вытворит?

Не в силах разогнуться, Уоррис упал на кушетку.

– Что же ты не спешишь в аэропорт? – прохрипел он. – Уж я-то тебя туда не повезу, не рассчитывай. И чем скорее ты уберешься отсюда, тем лучше будет для всех.

– Что же мне, пешком туда идти?

– А кого это колышет?

Лаки и сама не поняла, отчего вдруг глаза ее наполнились слезами. Как же это она умудрилась вляпаться в такое дерьмо? Забраться во Францию на какую-то дурацкую виллу, где нет никого, кроме Олимпии и этого подонка? А ведь если бы не он, то как бы чудесно они провели время! Надо же было ему все испортить. Глядя сквозь высокие, от пола до потолка, окна, она размышляла над тем, что ей делать. Пошел дождь – настоящий ливень, падающий из темных туч, подобно водопаду. Лаки очень хотелось стать опять маленькой девочкой, чтобы кто-нибудь из взрослых пожалел ее и научил, что делать.

– Не волнуйся, – пробормотала она, – уйду. Как только дождь кончится.

Оставив Уорриса лежащим на кушетке, Лаки пошла собирать те немногие вещи, что были у нее с собой.

Долбать его. Равно как и ее лучшую подругу, Олимпию.

Она уезжает, и никому не удастся остановить ее.

Не дававшие Джино покоя в полете мысли становились далеко не самыми приятными. Что, если тело в машине было телом Лаки? Что, если это его маленькая девочка?

На память пришла их последняя встреча. Квартира в Нью-Йорке. Неестественное молчание за столом. В то время, как она бубнила себе под нос что-то о том, что не желает возвращаться в школу, он одним глазом косил на экран телевизора. Не слушал ее. А жаль. На следующее утро она села в его черный лимузин и была такова; он даже не проводил ее. Но, черт побери, тогда он еще не отошел от ее выходки в Швейцарии. Что оставалось ему делать – расцеловать дочь за то, что ее застали ночью голой в постели с парнем? В пятнадцать лет. Пятнадцать, Господи!

Димитрий Станислопулос тоже хранил молчание, задавая себе один и тот же вопрос: почему Богу угодно было наградить его дочерью, доставлявшей хлопот больше, чем все бывшие жены, вместе взятые?

Наконец самолет приземлился в аэропорту Ниццы. Прямо у трапа их ждала машина. Шел проливной дождь, а сильный ветер не мог разогнать тяжелые, низко ползущие тучи.

Джино посмотрел на часы. Семь вечера. Урчание в желудке напоминало о том, что за целый день у него и крошки во рту не было. Но кто станет думать о еде в такой ситуации?

С тяжелым сердцем он сел в машину, приходя в ужас от поездки, конечной целью которой был городской морг.

Сама с собой Лаки рассуждала, что же ей предпринять. Она собрала все свои вещи и вторую половину дня, до самого вечера, просидела, ожидая, что вот-вот вернется Пиппа или закончится дождь. В семь часов ливень хлестал по-прежнему, и не было даже намека на то, что Пиппа все же появится.

В четыре часа в гостиную вышла Олимпия и, убрав куда-то пыльные покрывала, стала расставлять на столе фужеры, видимо, рассчитывая все же на приезд гостей. Подруги старательно избегали всяких попыток начать разговор.

Уоррис спал на кушетке, и храп его раздражал их обеих.

В шесть Олимпия зажгла в доме свечи, разбудила Уорриса и сказала:

– Ну, куда же запропастилась твоя чертова подружка?

Мрачное настроение Уорриса ничуть не улучшилось после сна, мошонка от неожиданного контакта с коленом Лаки продолжала гореть.

– Приедет.

– Она наверняка не теряет времени даром.

– Она приедет, я же уже сказал.

Уоррис сполз с кушетки и вместе с Олимпией направился в спальню, захлопнув за собою дверь.

Лаки сидела у окна, безучастно глядя на резкие вспышки молний, на бесконечные струи падающей воды, затопившей уже половину сада. Чувствовала она себя совершенно подавленной. Очутиться в клетке само по себе уже отвратительно, но насколько гаже быть пойманной в капкан!

С огромным облегчением увидела она приближающийся издалека свет автомобильных фар. Если Пиппа откажется довезти ее до аэропорта; что ж, придется забрать «мерседес» и отправиться самой. Что может быть проще?

Подобрав с полу свою сумку. Лаки потянула на себя створку высокой двери и бросилась наружу.

Непрекращающийся дождь в одно мгновение превратил ее в подобие мокрой кошки.

Когда она осознала, что это не «мерседес» и не Пиппа, было уже слишком поздно. Господи Всеблагий! Джино!

Приехал ее отец.