Текст книги "Шансы. Том 2"

ЛАКИ. 1970 – 1974

Отъезд Джино в семидесятом году не прошел незамеченным.

Заголовки газет кричали о том, что наконец-то Америка избавилась от одного из наиболее влиятельных мафиозо. У трапа самолета бесновались толпы фоторепортеров.

На Джино был традиционный темного цвета костюм, глаза под низко надвинутой шляпой скрывались за стеклами солнцезащитных очков. На орды журналистов он не прореагировал ни улыбкой, ни жестом. И как только этим ищейкам удалось пронюхать об отъезде?

Заняв свое место па борту, Джино с отвращением обнаружил, что писаки затесались и в число его спутников. Следовало бы уже тогда понять, что тут что-то не так.

Полет до Рима прошел гладко. Неприятности начались после посадки. На всю жизнь Джино запомнил этот кошмар.

Власти отказали ему в праве па въезд на том основании, что он являлся для страны «нежелательным лицом, прибывшим с враждебными намерениями». И это Италия! Страна, где он родился!

Пришлось лететь в Женеву, но там история повторилась. Во Франции Джино несколько часов продержали в мрачной комнате, а потом тоже ответили отказом. Немыслимо!

Навалилось чувство усталости и бесконечного унижения. А по пятам неотступно следовала пресса, с восторгом смакуя детали.

Конечно же, он связался с Костой, и тот объяснил, что, по-видимому, где-то произошла утечка информации, что цель замысла – заставить Джино вернуться в Америку. Однако Коста не сидел сложа руки. Он предложил Джино вылететь в Лондон, где, по его словам, все же был некоторый шанс не оказаться выставленным за ворота.

– Если и там не выйдет, попробуй Израиль – ты меня понял?

Да. Джино понимал друга. Коста намекал на то, что в Израиле его примут, хотя над этим придется поработать. В Израиле имелось множество контактов. К тому же Джино пожертвовал миллион долларов одной из местных детских благотворительных организаций, обещав в будущем дополнительные переводы.

Он и в самом деле попытался пробиться в Англию. Вновь ожидание в маленькой комнатке, через которую снуют туда и сюда различные чиновники. От нечего делать Джино начал вспоминать встречу с детьми. Прошла она вовсе не так, как он надеялся. Дарио был скучным и отстраненным. Лаки – неукротима, как и прежде. Впечатлительный ребенок, сама не знающая, чего хочет. Какая жалость, что расстались они так враждебно, но ничего, скоро он вернется домой. Он выкроит для дочери время, они побудут вместе, и мир будет восстановлен.

В Англии все повторилось сначала. Враждебный пришелец. Господи! В их устах это звучит так, будто он прилетел с другой планеты!

Через сорок два мучительно долгих часа после вылета из Америки Джино, по временной визе, получил разрешение на въезд в Израиль. Сняв на три месяца в качестве своей резиденции пентхаус в отеле «Дан», он тут же переехал в домик на берегу моря, где и зажил тихой жизнью с двумя телохранителями, поваром, двумя восточноевропейскими овчарками. Время от времени к нему приходили женщины.

Он ждал возвращения домой.

Переговоры по этому вопросу продвигались вперед туго.

После отъезда Джино Лаки сразу же вылетела на Багамы, отбыла до конца свой срок с Крейвеном, а потом – назад, в Вашингтон, в рутину будней. До сих пор в пей так и не утих гнев на отца, позволившего себе так обращаться с нею. Лаки хотелось найти способ доказать Джино, что он был не прав. Да как он посмел разговаривать с ней, как с неразумной девчонкой? Женщины слишком впечатлительны, чтобы заниматься бизнесом, – надо же, а? Ничего, он еще увидит.

Ричмонды были смущены шумихой, поднятой в прессе вокруг имени Джино. Они тоже смущала их. Поэтому, когда Коста через несколько недель прислал ей на подпись какие-то бумаги, Лаки решила отправиться в Нью-Йорк и лично доставить их ему.

Листая на борту самолета документы, она с возбуждением открыла для себя, что назначена директором принадлежавших Джино компаний и предприятий. Еще раз мельком пробежала глазами коротенькую записку Косты. Можешь не утруждать себя чтением… поставь свою подпись там, где помечено галочкой… Это чистая формальность…»

Не утруждай себя чтением – ха! Я должна знать, что подписываю.

Номер ей был заказан в «Шерри Незерлэнд», и, зарегистрировавшись, Лаки тут же позвонила Косте.

– Не поверишь! Я уже в городе. Как насчет того, чтобы накормить умирающую от голода девочку ужином?

– Что ты тут делаешь? – изумился Коста. – А где Крейвен?

– Крейвен в Вашингтоне, вместе со своими мамочкой и папочкой, дома – вот он где, – сладким голоском пропела она в трубку. Я приехала за покупками.

– Хорошо, – с сомнением отозвался Коста.

– От отца есть какие-нибудь известия?

– Мало. И не по телефону, – осторожно ответил он.

– Поняла. Ну, тогда до встречи.

Инстинкт подсказывал Лаки, что с Костой необходимо держать ухо востро, прикинуться простодушной овечкой.

Такой она и оставалась на протяжении всего ужина. Заказала себе рекомендованную им утку, восхитилась деревянными панелями стен и свисавшими с потолка на тоненьких ниточках детскими игрушками, маленькими, благовоспитанными глоточками отпивала из бокала вино.

– Я здесь впервые, – с наивным видом призналась Лаки. – Дивное местечко.

Косте польстило, что его любимый ресторан пришелся по вкусу и Лаки.

– Как ты думаешь, – склонившись над блюдом с креветками, будничным тоном спросила Лаки, – Джино скоро вернется?

Со значительным видом Коста покачал головой.

– Для этого потребуется куда больше времени, чем мы предполагали.

– Сколько?

– Пока это еще неизвестно.

– Недели? Месяцы? Годы? Он пожал плечами.

– Во всяком случае, по скоро. Точнее тебе сейчас никто не скажет.

Показалось ли ему, или он и в самом деле увидел мелькнувшую по губам Лаки улыбку? В какую красавицу она незаметно превратилась. Даже как-то странно видеть рядом с собой эту молодую прекрасную женщину.

Поначалу Коста испытывал какую-то необъяснимую неловкость, но скоро Лаки разговорила его, и он пустился в воспоминания о былом.

Она оказалась внимательной слушательницей, время от времени вставлявшей к месту уточняющие и ободряющие реплики. За довольно короткое время Лаки узнала о Джино и его жизни куда больше, чем знала до этого ужина. Более или менее ей был известен последний период, когда к Джино уже пришло богатство, в конце концов, сама она именно тогда и родилась, но какими романтическими казались ей рассказы Косты о том, как Джино зарабатывал свои первые доллары, живя в крохотной убогой комнатке.

– А как вы познакомились? – спросила она. Коста сразу же поскучнел. Лаки заметила смущение и настаивать на ответе не стала.

Дядя Коста. Она знала его всю свою жизнь, но вот поди ж ты – впервые они сидят вдвоем за столом и ведут обычный, нормальный разговор. Ей очень хотелось узнать, как Коста теперь, после смерти тети Дженнифер, решает свои мужские вопросы. Или он так уже постарел, что они его и не беспокоят? А может, именно это его угнетает тайком? Выглядит он еще довольно привлекательным: невысокого роста, худощавый, седоволосый.

Хорошее красное вино все-таки действительно развязало Косте язык. Он заговорил о Леоноре, доводившейся Лаки бабушкой. Долгие годы эта тема оставалась запретной. При одном упоминании ее имени тетя Джен бледнела.

– Джино очень любил ее, – проговорил Коста и, как бы вдруг осознав, что слишком увлекся, смолк.

– Дядя Коста, – бесхитростным голосом сказала Лаки, – помнишь разговор перед самым отъездом отца? Коста кивнул.

– Ты еще предупредил меня, что нужно будет подписать какие-то бумаги, ты говорил, что объяснять их суть – слишком долгое дело, потребуется не меньше недели.

Он вновь утвердительно наклонил голову.

– Так вот, у меня есть целая неделя, и я была бы признательна, если бы ты наконец эту суть мне объяснил.

Как он мог отказаться? Ведь сейчас перед ним сидит уже не та дикая и непокорная Лаки, что прежде. Теперь она превратилась в обворожительную женщину, испытывающую неподдельный интерес к делам.

День за днем Лаки ходила к нему в офис, и Коста начал – сперва с неохотой, поскольку считал, что интерес этот угаснет, – объяснять ей принципы деятельности различных компаний.

– Естественно, ты считаешься главой всего бизнеса лишь номинально. Никто и не предполагает, что от тебя потребуется фактическое участие в управлении.

Бот как? Это он так думает.

– Я буду посылать тебе документы на подпись. Впредь ты можешь быть уверена в том, что подписываешь только то, что проверено и одобрено мною лично.

Лаки с пониманием кивнула. Она впитывала в себя информацию, как губка.

Из Вашингтона позвонил раздраженный Крейвен.

– Когда ты собираешься домой?

– Я не собираюсь домой, – холодно ответила Лаки. – Наш брак кончился. Распорядись, пожалуйста, чтобы мои вещи упаковали и выслали сюда.

Больше всего Крейвена огорчал не предстоящий развод, а то, что скажет по этому поводу его отец.

Звонок от Петера Ричмонда раздался на следующий же день. Голосом плохого политика Петер проговорил в трубку:

– Лаки! О чем ты думаешь? Приезжай, мы должны все обсудить.

– Обсуждать абсолютно нечего.

– Если ты не приедешь, – я сам прилечу к тебе.

– Отлично.

О своих планах она никому не сказала ни слова. Ее развод был только ее делом. Коста постоянно спрашивал, не пора ли ей возвращаться в Вашингтон, на что Лаки только качала головой, бормоча себе под нос: «К чему спешить».

С Петером она по телефону договорилась встретиться за ужином. До этого все вечера Лаки ужинала в компании Косты, набираясь у пего опыта и учась, так что, когда она сообщила ему, что этот вечор у псе занят, Коста огорчился.

– Я хотел повести тебя в совершенно особое место, – жалобно сказал он.

– Завтра, дядя Коста, обещаю тебе.

– Но столик-то я заказал на сегодня, – начал сдаваться он.

– Где?

– Это секрет.

– Ну завтра, ладно?

– Ладно.

Костюм Петера Ричмонда был как бы предназначен для общения с народом: обычный спортивный пиджак, рубашка с расстегнутым воротом, прямые, хорошо сидящие брюки. Проходя по залу ресторана в отеле «Шерри Незерлэпд», он налево и направо улыбался, приветственно помахивал рукой, кивал головой, словом, вел себя так, будто вокруг находились члены одной дружной, счастливой семьи.

Сидевшая за столиком и наблюдавшая за этим действом Лаки вдруг почувствовала приступ сильнейшего отвращения. Дома Петер представлял собой мини-тирана: дети боялись отца без памяти. И только неустрашимая Бетти не обращала па мужа никакого внимания. Па публике Петер становился Мистером Обаяние, дома – Мистером Ничтожество.

– Привет, Петер, – ядовито воскликнула Лаки – А ты опоздал.

– Неужели? – На загорелом лице его было написано мальчишеское удивление. – Мне очень неудобно. Надеюсь, ты заказала чего-нибудь выпить?

Видимо, у этого мерина глаза на заднице, если он не видит литровой бутылки водки, стоящей прямо перед ним.

Петер уселся, жестом подозвал к себе официанта с картой вин и потребовал себе шпритцер – коктейль из белого вина с содовой.

– Так-так, – произнес он, откидываясь на спинку кресла и изучающе глядя на Лаки. – Значит, птичка хочет улететь.

– Начать нужно с того, – ровным голосом ответила Лаки, – что птичка никогда и не хотела быть пойманной.

– Ты, наверное, шутишь, дорогая. Любая птичка будет рада оказаться в семействе Ричмондов.

– Петер, тебе когда-нибудь говорили, что ты просто мешок с дерьмом?

Он опешил, но лишь на мгновение. В течение четырех лет они и двумя словами не обменялись. Теперь же, смотрите-ка, она открыла рот.

– Ты – точная копия своего отца, – холодно проговорил Петер.

– Да. Думаю, что так оно и есть. Только отец никогда не позволил бы загнать себя в угол нелепой женитьбой. Вижу, мне придется обзавестись яйцами – такими же, как у моего бедного старого папочки.

– Боже! Как ты вульгарна!

– Зато ты безупречен. Весь Вашингтон знает, что ты готов трахаться с любой встречной.

– Ты не можешь развестись с Крейвеном, – звенящим от напряжения голосом сказал Петер.

– Не могу?

– Нет. Это невозможно. У меня договоренность с твоим отцом. Только с его разрешением разрешу и я.

– Да ты и вправду полон дерьма. Мне почти двадцать один, ты, дырка от задницы. Я смогу делать что захочу.

– Настоящая леди.

– А ты – настоящее ничтожество. Официант принес шпритцер и, ставя бокал на стол, с почтением приветствовал Петера:

– Рад видеть вас в нашем городе, сенатор!

На лицо Петера моментально вернулась улыбка.

– Да, у вас здесь неплохо!

– Вы уже решили, что будете заказывать, сенатор?

– Пожалуй.

– Мэтр займется вами сию минуту. От скуки Лаки опустила указательный палец в бокал с водкой, стала помешивать кубики льда.

– Чем Джино тебя шантажировал? – с любопытством спросила она.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – натянуто произнес Петер.

С меню в руке подошел метрдотель. Лаки и сенатор заказали каждый свое.

– Я предложил бы дождаться дня, когда твой отец вернется и мы сможем сесть вместе, чтобы обсудить вопрос о разводе так, как принято в цивилизованном обществе. В конце концов, если это именно то, чего ты сама хочешь, я не вижу, как он сможет воспротивиться этому. Я бы, откровенно говоря, вздохнул с облегчением.

– Накось, выкуси! Джино еще не скоро вернется, так что готовься. Я развожусь с Крейвеном, и мне наплевать на то, что станут об этом говорить. В том числе и ты.

Сидя за рулем черного «линкольна», неторопливо продвигавшегося по нью-йоркским улицам, Коста с гордостью в голосе проговорил:

– Мы едем к Риккадди. Лаки свела брови.

– Риккадди? Впервые слышу. Где это? Коста уже познакомил ее с лучшими нью-йоркскими ресторанами, и Лаки наслаждалась каждым мгновением этого волнующего процесса. Так приятно находиться в обществе мужчины, относящегося к тебе с трогательно-старомодной учтивостью. Эту, ставшую уже антикварной, галантность Лаки больше всего любила в дяде Косте.

– Риккадди – это замечательный итальянский ресторанчик. Я хожу туда более двадцати лет.

– Правда? – Лаки приникла к окну машины. – Где это? Нью-Джерси?

Коста ласково рассмеялся.

– Не будь такой нетерпеливой. Мы уже совсем близко.

– Хочется побыстрее!

Эта их вечерняя экскурсия привела Косту в необычное возбуждение. До самого последнего момента он отказывался сообщить Лаки, где они будут ужинать. Каким-то чутьем Лаки догадалась, что «Риккадди» – вовсе не просто еще один итальянский ресторан.

И она оказалась права. Когда они вошли в небольшой уютный зал, то Косте на ее глазах принялись воздавать прямо-таки королевские почести. Пожилая женщина заключила его в свои объятия.

– Коста! Сколько времени ты не бывал у нас!

– Барбара! А ты все та же, по-прежнему сводишь всех с ума своей красотой!

– Да, только вот постарела, поседела, устала. – Отступив па шаг назад, она ласковым взглядом окинула Лаки.

– Значит, вот она какая – Лаки. Даже если бы ты ничего не говорил мне, я и так бы ее узнала. Точная копия отца.

– Лаки, – обратился к пей Коста, – это великая Барбара Динунцио – во всем Нью-Йорке никто лучше псе не умеет готовить макароны!

Лаки с улыбкой протянула пожилой женщине руку. Не обратив па это внимания, Барбара крепко прижала Лаки к себе.

– От дочки Джино я жду поцелуя. Последний раз я видела тебя пятилетней девочкой, а вот помнила всегда. Проходите же.

Обняв Лаки за плечи, Барбара подвела ее к стоявшему в углу столику, за которым сидели двое мужчин. Один из них, неимоверный толстяк, сделал попытку подняться.

– Это Алдо, твой дядя, – сказала Барбара. – Когда ты была совсем крошечной, он менял тебе пеленки и учил детским стишкам. Помнишь?

В отчаянии Лаки оглянулась на Косту. Куда он ее привел? Почему но предупредил заранее?

– Н-нет, – заикаясь от волнения и неловкости перед незнакомыми людьми, смотревшими на нее с такой теплотой, выговорила Лаки.

– Ничего удивительного, – мягко отозвалась Барбара. – Любой ребенок, который прошел через то, что довелось пережить тебе… Бедная твоя мама, она была такая красивая…

– Вы знали мою мать? – быстро спросила Лаки.

– Мы все любили ее. Все. – Пальцами Барбара нежно коснулась ее щеки. – Ну, садись же. Будем пить вино и говорить о других, более радостных вещах.

– Значит, ты – Лаки, – проговорил второй мужчина. – А меня ты знаешь? Она покачала головой. Мужчина рассмеялся.

– Меня зовут Энцо Боннатти, я твой крестный отец. Пока Джино нет, можешь всегда приходить ко мне. Просто повидаться или по делу – мы ведь друг другу не чужие.

Лаки во все глаза смотрела на говорившего. Неужели это и есть тот самый знаменитый Энцо Боннатти, ее крестный отец – с ввалившимися щеками, глубоко сидящими глазами и доброй улыбкой?

Сзади подошел Коста.

– Лаки, эти люди – самые старые и самые близкие друзья Джино. Полюби их, ведь они тебя так любят.

Тогда она не сразу осознала, что он имел в виду. Но шел месяц за месяцем, и постепенно к Лаки пришло понимание. Кое-чему Коста успел уже научить ее, но сколько еще предстояло постичь! Иметь в качестве крестного отца такого человека, как Энцо Боннатти, было просто подарком судьбы, давало огромные возможности. Лаки неоднократно принимала приглашения Энцо посетить его дом на Лонг-Айлендс, где выслушивала от друга отца множество бесконечных историй.

Дом этот всегда был полон родственников и гостей. Каждую неделю там появлялись два сына Энцо – Карло и Сантипо, каждый со своей семьей. Между собой они не поддерживали никаких отношений, даже не разговаривали друг с другом, что приводило их отца в бешенство. Сыновей он называл «парой клоунов».

– В мире и так хватает врагов, – говаривал он. – Семья – это кровь, семью нужно уважать.

Лаки ему нравилась. И не только потому, что она дочь Джино. Хватка у Лаки чисто мужская, и это восхищало Энцо.

В свою очередь, Лаки тоже очень быстро прониклась почтением к главе семейства. Он являлся олицетворением силы и власти, а перед такими людьми Лаки преклонялась.

Скоро она все свое время делила между двумя стариками: в городе – с Костой, а по уик-эндам – с Боннатти. Секс, игравший до этого столь важную роль в ее жизни, был теперь забыт. Куда насущнее сейчас впитать в себя всю мудрость двух старых отцовских друзей. Процесс этот доставлял Лаки наслаждение – наконец-то она училась тому, чему сама хотела. Этого для нее достаточно.

В один из жарких дней нью-йоркского лета Лаки сидела в архиве одной из крупнейших дневных газет, листая пыльные подшивки. Постепенно она добралась до папки с вырезками – кто-то собрал целое досье на ее отца, Джино Сантанджело. «Жеребец Джино» – так назвала его тогда пресса – беспощадный убийца.

Заголовки кричали об его аресте, о суде за убийство собственного отца. Крошечная заметка сообщала о том, что после нескольких лет, проведенных в тюремной камере, он был освобожден, и чудовищное обвинение, возведенное по ошибке, снято.

Прочитала Лаки о смерти его первой жены… Прочитала и задумалась. Неужели отец и вправду был таким, каким его подавали газеты? Они называли Джино «знаменитым бутлсггером», «дерзким преступником», «рэкетиром», «прославленным гангстером». Если верить репортерам, он являлся близким другом и сообщником Лаки Лючиано, Багси Сигала и других наиболее известных главарей мафии.

Добравшись до вырезок, относящихся к пятидесятым годам, Лаки неожиданно наткнулась на собственную фотографию: ее, маленькую девочку, подсаживает в автомобиль грузная няня. «ДОЧЬ ДЖИНО САНТАНДЖЕЛО ПЕРВОЙ ОБНАРУЖИЛА ТЕЛО СВОЕЙ МАТЕРИ, ЗВЕРСКИ УБИТОЙ ГАНГСТЕРАМИ ИЗ ПОБУЖДЕНИИ МЕСТИ», – поясняла подпись к снимку.

Разум отказывался воспринимать дальнейшую информацию. Хватит! Огорченная и взволнованная, Лаки вышла на улицу.

Благодаря общественному положению Ричмондов развод прошел довольно быстро и гладко, почти не привлекая внимания публики. Поняв, что он не в состоянии остановить Лаки, Петер приложил все усилия к тому, чтобы как можно быстрее избавиться от нее.

Лаки радовалась жизни. Зато Коста был шокирован.

– Твой отец очень расстроится, – тревожно предупредил он ее.

– Тогда мы ничего ему не сообщим, – урезонила она Косту. – И расстраиваться будет не из-за чего, верно?

Не будучи в этом уверенным, Коста все же кивнул, а потом, не сказав Лаки ни слова, позвонил Джино и проинформировал его обо всем.

– Я пока бессилен, – коротко ответил ему Джино. – Вот вернусь – сам займусь всеми делами. Ведь ты понимаешь – находясь здесь, я не могу позволить себе поднимать волны. Это ты, должен заботиться о моих интересах, и самое главное – помочь мне как можно быстрее вернуться в Америку.

– Я работаю в этом направлении, – защищаясь, произнес Коста.

Джино стал настоящим шизофреником во всем том, что касалось способов поддержания связи. Он был абсолютно уверен, что телефонные разговоры его прослушиваются, письма прочитываются, и вообще, чем тише он будет себя держать, тем лучше.

– Безусловно работаешь, я знаю, знаю. – Он устало вздохнул.

Со специальным курьером Коста отослал Джино информацию, где говорилось, что им собрана группа юристов-экспертов, специалистов по налоговому обложению, которые, изучив досконально всю ситуацию, выдвигали свои рекомендации относительно того, что, как и в какой последовательности должно делаться. Любая спешка здесь была противопоказана. Слишком уж деликатная ситуация возникла вокруг имени Джино. На протяжении всей своей жизни он постоянно находился в фокусе внимания общественности. Что бы он ни предпринимал, об этом сразу же пронюхивали газеты. И если только со службой внутренних доходов удастся договориться, необходимо сделать так, чтобы тут и комар носа не подточил, чтобы эта сделка выдержала расследование на любом уровне.

– Так вот, слушай, – продолжал Джино. – Тебе нужно приглядывать за Лаки. Я не хочу, чтобы она металась по Нью-Йорку, как дикая кошка.

– Я не отхожу от нее ни на шаг, – заверил друга Коста.

И это было правдой. Причем казалось, что Лаки в его обществе чувствует себя счастливой. Коста радовался тому, как развиваются ее отношения с Барбарой и Алдо. Она все больше времени проводила с Энцо. Вот и хорошо – люди эти для Джино самые преданные друзья, значит, и дочь его они не дадут в обиду.

– Я позвоню тебе в ближайшее время, – тепло сказал Коста в трубку. – Береги там себя.

– Обязательно, – сухо рассмеялся Джино. – Буду беречь себя, чтобы не объесться фаршированной рыбой и яблочным струделем! Господи, и ведь абсолютно никого не волнует, что эта еда делает с моей язвой! Забери меня домой, Коста. Тихая и спокойная жизнь не для меня. Забери побыстрее.

Дарио должен был приехать в Нью-Йорк сразу же по окончании семестра. Лаки вовсе не приходила от этого в восторг. То и дело она настойчиво повторяла Косте, что брат не хочет здесь жить… что глупо со стороны Джино принуждать его… что он ничего по поймет в делах… что он слишком молод, незрел…

Ко дню приезда Дарио мозги Косты были промыты самым тщательным образом. Зачем только Джино нужно заставлять мальчика делать то, чего он не хочет?

Лаки решила выехать из огромной квартиры Джино, где она жила все это время.

– Почему? – спросил ее Коста. – Там вполне хватит места для вас обоих.

– Джино оставил квартиру Дарио, – ответила Лаки. – Да и потом мне в любом случае нужно обзавестись собственным жильем.

Она подыскала себе небольшую уютную квартирку в районе Шестьдесят первой и Парка и немедленно перебралась в нее.

Чтобы выжить в бизнесе, необходимо быть жестким, решительным, уметь мгновенно принимать на себя ответственность. У Лаки есть все эти качества. У Дарио – нет. Когда он наконец приехал, Коста посадил его в небольшой офис и поручил заняться какими-то не самыми важными и запутанными вопросами. Дарио заблудился в них и не решил ничего, а когда Коста принялся отчитывать его за это, выслушал всю его брань с совершенно равнодушным видом.

Коста недоумевал. Чему можно научить человека, который не хочет учиться?

– Может, тебе лучше отдохнуть пока? – в конце концов сдался Коста. – Познакомься с городом. Мы сработаемся с тобой, и довольно скоро. Так что ни о чем не волнуйся.

Дарио последовал совету.

Полный тоски и обиды Эрик остался в Сан-Франциско.

– Я дам тебе знать, когда немного освоюсь там, – пообещал ему Дарио.

Сейчас же он исподволь вкушал от маленьких радостей свободы. Возможностей для этого Нью-Йорк предоставлял более чем достаточно. Очень скоро Дарио забыл о своем обещании…

Шли недели и месяцы, а Лаки все так же упорно впитывала в себя ту мудрость, которой делились с ною друзья отца. Мозг ее очень быстро научился распознавать и анализировать наиболее деликатные проблемы, связанные с деятельностью принадлежавших Джино предприятий. Даже Коста поразился. Его восхищала проницательность Лаки, позволявшая в мгновение ока выявлять серьезные упущения и неточности в уже оформленных контрактах и отчетных документах, способность ее задавать вопросы, ведущие прямо к сути. У нее был на редкость практичный склад ума. Как и у Джино. Лаки унаследовала все качества бизнесмена. И когда она заявила Косте, что хочет взять на себя руководство некоторыми направлениями деятельности, останавливать ее было уже слишком поздно.

Джино организовал синдикат инвесторов для того, чтобы обеспечить средствами строительство «Маджириано». Работы на площадке только начались, недельные затраты составляли астрономические суммы. После отъезда Джино отдельные источники финансирования стали истощаться.

– Боже мой! – не выдержала как-то Лаки. – У нас что, нет с ними контрактов? Коста покачал головой.

– Контрактов нет… Все договоренности скреплялись только пожатием рук.

– То есть они дали Джино слово, не так ли?

– Ну конечно.

– А что бы стал делать он, если бы денежные поступления прекратились?

Коста нервно кашлянул.

– У него имелись собственные… методы.

– В его отсутствие дела ведешь ты. Тогда почему же ты не пользуешься этими методами?

– К определенным вещам лучше не прибегать – до поры до времени. Нам следует дожидаться Джино. Лаки пристально посмотрела на него.

– Мы не можем ждать. Мы не знаем, как долго его еще не будет. Даже ты, говоришь, что могут пройти годы. Нет, – она повысила голос, – строительство должно продолжаться. Если они дали слово, то нужно заставить их сдержать его. Дай мне список. Я подумаю, что можно предпринять.

Коста с недоверием рассмеялся.

– Не будь глупенькой девчонкой, это все жилистые мужики…

Глаза Лаки сделались ледяными.

– Никогда больше не зови меня глупенькой девчонкой, Коста. Ты понял меня?

Он вспомнил Джино, когда тому было столько же, сколько сейчас ей. Как же они похожи… неотличимо…

– Да, Лаки, – со вздохом сказал он.

В эту минуту Коста понял совсем другое: стало ясно, что, пока Джино здесь пет, ее уже не остановишь, она приберет к рукам все. Не остановишь ничем.

Размышляла Лаки долго и напряженно. Конечно, Коста прекрасный человек, замечательный юрист. Лучше него никто не справится с рутиной документов, с каждодневной кропотливой работой. Но совершенно очевидно, что он – не человек действия.

Строительные работы ни в коем случае не могут остановиться. Она должна быть в этом абсолютно уверена.

Лаки заметила, что по воскресеньям Энцо Бониатти утром около часа проводил в своем кабинете. В это время к нему заходили кто на несколько минут, кто на час. Покидали же кабинет они с неизменной улыбкой на губах.

– В чем тут дело? – спросила Лаки у Сантино, бывшего ей более симпатичным. – Кто эти люди?

Сантино пожал плечами. Роста он невысокого, с преждевременной лысиной и привычкой постоянно грызть ногти.

– Раздача милостей, – кратко сказал он. – Энпо нравится выставлять себя Богом.

– Я тоже хочу его милости.

– Так пойди и попроси. – Сантипо сузил свои маленькие глазки. – Тебе он никогда не откажет. Но будет ждать, что когда-нибудь ты вернешь ему долг.

Лаки пошла к Энпо. Усевшись на угол стола, она попросила совета.

– Коста действовать не будет, – сказала Лаки, объяснив Энпо ситуацию. – А я хочу. Я готова предпринять все, что сделал бы сейчас отец.

Энпо улыбнулся.

– Джино никогда не позволял всяким засранцам гадить себе па голову – прости за язык. Хочешь быть, как он? Пожалуйста. Я дам тебе пару своих ребят. Разберись с первым в твоем списке, и тогда с другими уже не возникнет никаких проблем. Я ясно излагаю?

Лаки кивнула, с наслаждением ощущая, как возбуждается и как закипает в ней кровь.

Энцо бросил на нее проницательный взгляд.

– Само собой разумеется, если ты захочешь, чтобы это для тебя сделал я – буду только рад. Она отрицательно покачала головой.

– Мне нужна только помощь. Боннатти вновь улыбнулся.

– Ты и в самом деле дочь Джино. Он гордился бы сейчас тобой. Вот что я сделаю. Я дам тебе двух парией, которые подстрахуют в любой долбаной, прости за выражение, ситуации. Хотя и тебе нужно помнить: угрожая, ты и свою жизнь подвергаешь опасности. Это понятно?

– Понятно.

Где Лаки могла научиться уличным манерам? Или они были заложены в гены?

Она решила начать со стоявшего первым в списке крупнейшего инвестора, Рудольфе Кроуна, банкира, сколачивавшего свой капитал, безбожно обманывая богатеньких старушек, которым деньги жгли кошелек. Однажды судьба улыбнулась ему – он женился па одной из таких клиенток, а ровно через шесть недель после свадьбы она возьми да и отдай Богу душу.

– Она умерла от наслаждения, – любил повторять Рудольфе каждому готовому его слушать. – Подумать только – двадцать два года ее никто не трахал!

После смерти супруги ему достались три миллиона долларов, половину из которых он спустил на шлюх и иные удовольствия, а оставшиеся деньги решил вложить в дело.

Сидя за массивным столом у себя в офисе, Рудольфе наглыми глазами пялился на Лаки, в то время как она пыталась разбудить его совесть.

– Но вы же обещали, мистер Кроун, – холодно проговорила она. – Вы же входите в синдикат. Если другие последуют вашему примеру, строительство отеля остановится.

– Да. – Он принялся ковырять в зубах картонной спичкой. – Я дал Джино свое слово. И сдержу его, когда он вернется.

– Какая разница, где сейчас находится Джино, – вкрадчиво произнесла Лаки. – Вы дали слово. И вы должны понять – он хочет, чтобы это слово было сдержано – сейчас.

Рудольфе усмехнулся.

– Боюсь, что в настоящее время Джино находится не в том положении, чтобы чего-то хотеть. Поговаривают, что вернется он очень нескоро, если вообще вернется.

Лаки одарила его очаровательной улыбкой.

– Вы рискуете, мистер Кроун.

– Рискую чем?

– Вы рискуете проснуться однажды утром и обнаружить, что жуете собственные яйца, а член ваш поджаривается в гриле вместо сосиски.

Он побагровел.

– Пойди и вымой рот с мылом, ты, сучка. Мне еще никто не угрожал.

Лаки встала, расправила руками юбку изящно скроенного костюма, едва заметно улыбнулась.

– Я не угрожаю вам, мистер Кроун. Я вам это обещаю. А свои обещания я сдерживаю. Так же, как мой отец.

Он ей не поверил. И намерения вкладывать деньги в строительство – пока тут нет Джино, приводившего в движение все колеса, – у него не было. Пусть убирается к черту. Что из того, что она – дочь Джино? Обыкновенная дрянь, только разговорчивая.