Текст книги "Давай притворимся, что этого не было"

Вот почему Нил Патрик Харрис стал бы самым успешным серийным убийцей

Через неделю после того, как мне стукнуло двадцать один, я приняла ряд хороших решений. Я так и не напилась (потому что пьянство потеряло свое очарование, как только оно стало законным), и я по-настоящему сосредоточилась на своей анорексии – лучшем психическом заболевании на свете, потому что пусть ты и моришь себя голодом, но хотя бы выглядишь сексапильно. Только вот волосы выглядят паршиво, потому что выпадают клочьями, и не спишь по ночам, не переставая думать о том, что твои тазовые кости торчат слишком сильно, и еще представляешь себе, до чего будет больно, если подровнять их теркой для сыра. Погодите, я сказала «хорошие решения»? Давайте-ка начнем сначала.

Через неделю после того, как мне стукнуло двадцать один, мне было скучно, я была трезвой и отощавшей до той степени, когда люди начинают думать, что ты либо сидишь на героине, либо умираешь от рака. На часах было девять вечера, когда я решила выбраться из дома, так что я накинула пальто, села за руль и поехала в близлежащий город в единственный книжный магазин, который был открыт в столь поздний час. Моя детская любовь к романам ужасов отозвалась непродолжительным увлечением колдовством (которое длилось достаточно, чтобы я поняла, что мои заклинания и привороты ни разу не сработали. Когда нужно было «размахивать белой свечой над разломанными семенами», я, пожав плечами, махала папиным фонариком над банкой с арахисовым маслом. В конечном счете я постановила, что от колдовства нет никакого проку; впрочем, честно говоря, вполне вероятно, что проблема была не столько в заклинаниях, сколько в том, что из меня очень паршивый повар. Кроме того, это было арахисовое масло, перемешанное с желе, что значительно экономило время, – но друиды вряд ли имели в виду именно его).

Итак, в книжном магазине я отправилась в отдел с книгами об оккультизме, и в кои-то веки я была там не одна – рядом стоял парень приблизительно моего возраста, который не сводил с меня глаз. Кроме того, он был практически вылитый Доктор Дуги Хаузер*.

* Специальное примечание для читателей, которые родились после 1990-го: 1) Я вас ненавижу. Пожалуйста, хватит уже так хорошо смотреться в шортах; 2) «Доктор Дуги Хаузер» – один из первых сериалов, в которых снялся Нил Патрик Харрис. Это было до того, как он стал такой горячей штучкой. Да я даже тогда не была в него влюблена. А потом он признался, что гей, и внезапно стал просто секси, и все девочки на свете захотели с ним переспать. Так вот устроены девчонки. У нас тоже нет этому объяснения.

Двойник (пускай и не подозревающий об этом) Дуги Хаузера был одет в джинсовую куртку, так что я почти не сомневалась, что он гей, но дело было в девяностых, так что все могло быть. Он не переставал на меня пялиться, и каждый раз, когда я брала книгу, он мимоходом замечал: «О, у меня есть эта книга». Это жутко раздражало, и мне захотелось найти какую-нибудь книгу про тампоны, чтобы от него отделаться, но это был книжный магазин небольшого городка, так что если бы книги о том, как колдовать с помощью тампонов, и существовали, они вряд ли бы здесь нашлись. Потом Дуги улыбнулся, взял книгу по астрологии и спросил, какой у меня знак зодиака. Он клянется, что такого никогда не было, но именно так и было. И все это время я не переставала думать: «Да этот парень просто меня преследует». Он же думал: «Я женюсь на этой девочке». Главным образом потому, что у него был сон, в котором он женился на девочке в определенном пальто, и на мне тогда было именно такое (должна заметить, что я носила это пальто лет с пятнадцати – мне купили его, когда мама лежала в больнице с грыжей, и ее так вставило обезболивающее, что она такая: «Дженни нужно новое пальто», в чем мой отец должен был распознать наркотический бред, потому что нам никогда не покупали новые пальто, однако он действительно повел меня в магазин и купил мне новое пальто, и я была такая вся: «Ой, мне и шляпа новая нужна». А когда мы вернулись в больничную палату, моя мама была все еще под морфином, и была такая вся: «Эй, чудная шляпа!» Потом два дня спустя действие лекарств прекратилось, и она была вся такая: «Какого? Я тут провела один день без сознания, и теперь все внезапно помешались на шляпах?!»).

Дуги Хаузер заметил мое пальто в тот момент, когда я переступила порог книжного, и зациклился на том, как бы узнать, кто я такая. Я отказалась говорить ему свою фамилию и давать номер телефона, я ясно дала ему понять: «У меня есть парень», потому что не хотела, чтобы он ходил за мной следом. Дуги представился Виктором и сказал, что я впустую потрачу деньги, если стану покупать что-то из этих книг, так как они все есть у него, и он с радостью даст мне их почитать. Я отвечала, что у меня нет с собой денег и на самом деле я планировала их стащить. Последнее было враньем, но он искренне прыснул со смеху, что было приятно, поскольку обычно мужчины, с которыми я завожу разговор, смеются только неловко. Он взял книгу, которую я держала в руках, и поставил ее обратно на полку.

– Ты слишком восхитительная, чтобы отправиться за решетку. Пойдем ко мне в общагу, и ты сможешь украсть их у меня.

Так я и сделала.

Потому что, очевидно, никогда не видела ни одного из этих фильмов, в которых всяких тупорылых студенток расчленяют серийные убийцы.

А еще потому, что никто не станет подозревать Нила Патрика Харриса в том, что он собирается тебя укокошить.

А еще потому, что он меня рассмешил, как бы я этому ни противилась.

А еще потому, что я всегда мечтала заполучить друга-гея, который научит меня пользоваться накладными ресницами и делать минет.

На самом деле главным образом из-за последнего.

Удивительно, но Виктор даже не попытался меня расчленить, у него действительно оказались все те книги, про которые он рассказывал в книжном. Еще у него была самая большая коллекция курток, которую я только видела у мужчины (три штуки). Он был старше меня всего на пару месяцев, но вел себя так, как будто был намного взрослее и мудрее, чем все мои сверстники, так что мы быстро подружились. Он был одним из самых ярых республиканцев, которых я когда-либо встречала, но не переставал меня удивлять тем, что выходил за рамки любых стереотипов, в которые я пыталась его уместить. Он удивительным образом сочетал в себе татуированного учителя кунг-фу, ходячий цитатник «Звездных войн» и стильно одетого компьютерного хакера.

Он также был первым встреченным мной человеком, у которого в комнате был проведен Интернет*,

*Особое примечание для тех же самых людей, которые родились после 1990-го: Я знаю. Заткнитесь.

и я сразу же стала его использовать, чтобы смотреть фотографии трупов, потому что скачивать порно у него на глазах мне было как-то неловко. Казалось, он был увлечен моей странностью – так бывает увлекательно поглазеть на жертв автомобильных аварий. Полагаю, в конечном счете он понял, что я не из тех девушек, которых ему пророчили родители, но он был упрямым и не собирался позволить моим выходкам себя оттолкнуть.

Мы ходили в один и тот же колледж в соседнем городке Сан-Анджело, и в обед я подолгу сидела у него в комнате в общежитии, где мы разговаривали про жизнь, мечты и детство, и между нами совершенно ничего не было, потому что я не из таких девушек. Пока он меня не поцеловал. И тогда он принялся меня убеждать, что он вовсе не гей, и стал выражать беспокойство по поводу того, что я вычисляла геев по курткам.

– Ну в хорошем смысле, – заметила я. – Я просто решила, что только геи носят потертые куртки.

(Много лет спустя мои друзья-геи заметили, что одна только эта фраза доказывает, как мало я знала о геях в то время, а еще из нее ясно, что я явно путала «потертые куртки» со «штанами с вырезами на месте ягодиц». Я отвечала им, что никогда не путала эти два предмета гардероба, потому что в одном продувает намного больше, чем в другом. Потом мы смеялись и заказывали еще выпивку, и чокались за то, как здорово иметь веселых друзей-геев. Совет: Это просто охренительно. Идите немедленно отыщите себе таких.

Геи прямо как мы с вами, только лучше.

Не считая, конечно, тех, которые скучные, ну или полных мудаков. Их старайтесь избегать.)

Через несколько недель после нашего знакомства Виктор заявил мне:

– Я решил стать диджеем.

И я ответила:

– Ну конечно же, решил. А я решила стать ковбойшей-балериной.

Однако на следующий день его взяли на работу диджеем на самую большую станцию в четырех округах. Мне было немного не по себе. Главным образом из-за того, что в том же самоуверенном тоне он обычно мне как бы между прочим говорил: «Однажды я на тебе женюсь». Я фыркала и закатывала глаза, потому что этому ну никак не было суждено случиться.

Виктор родился и вырос в обеспеченной семье, был амбициозным и состоял в организации юных республиканцев – он был полной противоположностью тем парням, к которым меня тянуло. А еще он по-прежнему носил куртку. Так что я смеялась над этой его шуткой, но он не смеялся в ответ, и глубоко в душе я беспокоилась, что он окажется прав. Несмотря на тот факт, что у нас не было практически ничего общего, я по уши в него влюбилась, а он мимоходом предлагал за него выйти чуть ли не каждый день. И я, смеясь, отказывала ему каждый день, потому что он был очень опасным. Опасным не в физическом смысле, разумеется. Хотя как-то раз он и врезал мне по носу. То есть формально его вины в этом не было, потому что он просто практиковал позы кунг-фу, а я стояла у него в комнате, думая о том, насколько кунг-фу скучная штука, а потом увидела что-то на полу и такая вся: «Чипса!», и наклонилась в тот самый момент, как он развернулся, чтобы поменять позу, и тогда он треснул мне прямо по носу. После этого я почувствовала себя виноватой – он так расстроился от того, что случайно чуть меня не вырубил, а еще во всей этой суматохе кто-то из нас наступил на чипсу.

Ах да, еще как-то раз я заработала сотрясение во время секса. Я не могу пускаться в подробности, потому что это, наверное, будет читать моя мама, но суть в том, что у него в общаге в комнате стояла двухъярусная кровать (потому что он был единственным ребенком в семье, и только такие дети помешаны по какой-то причине на двухъярусных кроватях), и мы лежали на нижней койке, и я откинула волосы назад, представляя, что это будет выглядеть, как в сцене из порнофильма, но деревянная перекладина второго яруса оказалась слишком низкой, так что в итоге я со всей силы стукнулась головой о деревяшку и отрубилась – наверное, сложно представить себе нечто менее сексуальное. Конечно, если бы я при этом еще и обделалась, было бы хуже, но не намного. Когда я пришла в себя, Виктор был весь такой:

– Сотрясение от секса, мать твою! – словно он гордился этим. В принципе, это было нечто вроде аутоасфиксиофилии, только вместо удушения ты получаешь по голове брусом два на четыре. А вместо оргазма ты теряешь мышечный контроль и писаешь под себя. Чего со мной определенно не случилось, потому что это было бы мерзко. Я почти никогда не писаю под себя.

Как бы то ни было, я не имела в виду ничего из этого, когда говорила, что Виктор был опасен. Я имела в виду, что он был опасен для меня в ментальном плане. Во-первых, он был богатым. В смысле, другие люди, может, и не посчитали бы его прям богатым, но он был единственным из моих тогдашних знакомых парней, у кого был собственный смокинг. Лето он проводил с бабушкой и дедушкой в деревне, так что ему казалось, что мы не такие уж и разные, но когда я сказала ему, что мои родители не верят в кондиционеры, он посмотрел на меня так, словно я была голодающей прокаженной, которая нуждалась в пожертвованиях. Разница между нами была очевидна, даже когда мы ходили обедать. Он заказывал огромный стейк, а я – жиденький бульон, потому что я запрещала ему меня угощать (и еще из-за всей этой истории с анорексией, которая приходится как нельзя кстати, когда у тебя нет денег на нормальную еду).

Он был опасным, потому что он был другим, и к тому же ниже меня ростом, и ему хотелось, чтобы я вела себя по-взрослому.

Моя мама решила, что мне следует выйти замуж за Виктора, прежде чем я снова начну встречаться с нищими, психически нестабильными художниками.

Как-то раз, когда мы с Виктором встречались уже полгода, я пришла домой и увидела, что она собрала все мои вещи, а потом сказала нам обоим, что мне следует просто съехаться с Виктором, так как я «явно с ним уже спала». Тогда мы с Виктором оба притихли, и я пыталась сообразить, когда это мама успела стать такой же двинутой, как и отец, – я не была готова к тому, чтобы они оба были неуравновешенными. Тогда-то я и поняла, что дело было не столько в маминой неуравновешенности, сколько в том, что она пыталась меня спасти от самой себя. Я была практически уверена, что зацикленность мамы на том, что Виктор должен стать моим мужем, объяснялась тем, как она была впечатлена всей этой историей про «у него есть свой собственный смокинг», и я подумывала – не сказать ли ей, что он взял его в прокат, а потом переехал и так его и не вернул, но не успела я открыть рот и начать протестовать, как Виктор обхватил меня рукой за талию и радостно на меня посмотрел со словами:

– Однозначно. Тебе однозначно следует переехать жить ко мне.

Я подозревала, что они с мамой все это спланировали, потому что на самом деле я не хотела переезжать к нему, но позже он признался, что сам был застигнут врасплох – и хотя он и вправду хотел со мной съехаться, на самом деле он боялся с ней спорить, потому что опасался, что в этом случае мой отец попросту его пристрелит. Я сказала Виктору, что он говорит несуразицу, потому что, хотя у моего отца и было несколько забитых под завязку оружейных шкафов, на самом деле он пользовался только луком со стрелами, потому что это «более спортивно». Но потом я вспомнила, как мой папа упоминал на прошлой неделе, что присматривался к новому арбалету, и решила, что лучше о нем и вовсе не упоминать. Виктор нахмурился и заметил, что у большинства людей нет специальной мебели, предназначенной исключительно для оружия, и тут я начала подозревать, что Виктор на самом деле родом не из Техаса. Потом мы уставились друг на друга, словно не понимали, какого хрена не так с каждым из нас. Наверное, это был первый тревожный звоночек по поводу того, что меня ждет в будущем.

Тогда мы с Виктором все еще были бедными студентами, так что мы сняли крошечную однокомнатную квартирку в самом неблагоприятном районе города, и она оказалась на удивление чудесной. За исключением того, что чувак из соседней квартиры был каким-то душевнобольным отшельником, который никогда не покидал своей квартиры, но махал мне из окна иногда удосуживаясь надеть штаны. Не уверена, где ставить в предыдущем предложении запятую, потому что слово «иногда» относится как к «махал», так и к «штанам». То есть он иногда мне махал, и (когда махал) иногда делал это в штанах. Казалось, однако, что делал он это не столько с целью показать свой член, сколько из-за того, что не каждый день был достаточно в себе, чтобы сообразить, как пользоваться штанами.

Дружелюбная пара с затуманенными глазами, что жила напротив, вела бойкую торговлю кексами собственного приготовления. Только замените «кексы» на «метаамфетамин». «Кексы», конечно, звучат более приятно. Если, конечно, вы не большой любитель метаамфетамина. В этом случае, думаю, вам уже не до кексов. Если, конечно, это не кексы с метаамфетамином. Звучит, если честно, ужасно, однако расходились бы они как горячие пирожки. Кстати, это было бы отличное название для кексов с метаамфетамином, если бы они существовали. Господи, да этот бизнес-план пишется сам собой. Кто-нибудь, найдите мне инвестора.

Когда мама впервые пришла в гости в нашу новую квартирку, она, казалось, была очень огорчена сомнениями: не сделала ли она ужасную ошибку, вынудив меня съехать, – но я заверила ее, что мы счастливы и что у нас есть эдакая своеобразная народная дружина, потому что изготовители метаамфетамина и сосед-отшельник постоянно торчат дома, получают наши посылки и приглядывают за грабителями (которые, как мы подозревали, жили в квартире под нами). Это были не самые приятные соседи, но мы были молоды и пока еще не знали, как бывает больно, когда в тебя стреляют, так что мы пренебрегали опасностью и были погружены в осознание того, насколько невероятно тяжело жить с человеком, который отличается крайней дотошностью и страдает слабовыраженным обсессивно-компульсивным расстройством (кхм… Виктор). А также с человеком, который постоянно случайно приклеивается к ковру, а еще немного психически неуравновешен, но при этом хотя бы помнит, как пользоваться штанами (кашель… это про меня). Виктор заметил, что сравнивать себя с периодически обнажающимся соседом-отшельником – не особо убедительный показатель психического здоровья, если учитывать то, что я и сама частенько оказывалась без штанов. Я удивилась было этому его замечанию, показавшемуся мне даже соблазнительным, но тут же поняла, что он имеет в виду тот случай, когда я случайно приклеила к ковру собственные штаны и он застал меня полуобнаженной.

Тем не менее, несмотря ни на что, Виктор, казалось, любил меня странной любовью, которая никогда не была так очевидна, как в тот день, когда он сделал мне предложение. Но об этом в следующей главе.

(Ну разве не хорошо, что вы не платите за эту книгу по главам? Тогда вы почувствовали бы себя облапошенными, потому что вы заплатили за эту главу, а закончилась она на самом интересном месте, прямо как «Пираты Карибского моря-2». Я бы с вами, ребята, так в жизни не поступила. Кроме того, знали ли вы, что в России есть места, где нужно платить за пользование туалетом? Это не совсем в тему, но, правда, какого хрена?

Я БЫ НИКОГДА НЕ СТАЛА ПЛАТИТЬ ЗА ТУАЛЕТ. ЭТО ВСЕ РАВНО ЧТО ПЛАТИТЬ КОМУ-ТО ЗА ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫБРАСЫВАТЬ МУСОР В МУСОРНУЮ КОРЗИНУ В ТОРГОВОМ ЦЕНТРЕ. ЕСЛИ Я КОГДА-НИБУДЬ ПОЕДУ В РОССИЮ, ТО БУДУ ВСЕ ВРЕМЯ ПИСАТЬ ПРЯМО НА ПОЛ.)

Меня никто не учил диванному этикету

Виктор настаивал, чтобы я познакомилась с его родителями прежде, чем мы начнем жить вместе. Жили они в Мидленде – небольшом городке, специализирующемся на добыче нефти, и в моем представлении все, кто там жил, были миллионерами. Виктор уверял меня, что его семья не такая уж и богатая, но никак не мог уняться и прекратить учить меня, как отличить вилку для рыбы от десертной вилки. Когда я зашла в дом его родителей, то заметила, что по центру стола у них стоит огромная цветочная композиция, а на крыше имеется стеклянный люк, и тогда дыхание у меня против моей воли участилось. Отчима Виктора в городе в этот день не было, так что нас принимала только его мама, которая оказалась очень вежливой – настолько, что я пожалела, что не надела перед встречей с ней белые перчатки.

Она предложила мне присесть на диван. Но стоило моей спине коснуться одной из диванных подушек, как Виктор выпучил на меня в ужасе глаза, словно я только что пырнула их собаку ножом. Он кашлянул, подавая мне знак, и я тут же выпрямилась, а он незаметно разгладил подушку и прошептал: «Эти подушки только для украшения». И вот тогда-то я и сформулировала свое первое правило про богатых людей. Они никогда не пользуются подушками. Что немного дебильно, потому что подушки как бы и существуют для того, чтобы ими пользовались.

Бонни извинилась и пошла смешивать нам напитки, а заодно, подумалось мне, рассказать мужу про бродягу из низшего сословия, которую сын умудрился притащить к ним в дом.

– Ты только послушай, – представляла я себе ее слова, – она даже диваном не умеет правильно пользоваться. Думаю, она из бездомных.

Я притянула Виктора за руку к себе и прошептала, что нам стоит удрать, пока я еще чего не натворила, а он посмотрел на меня так, словно я спятила.

– Мы оставим записку, – объяснила я. – Записку, в которой скажем, что увидели на улице мартышку и пошли ее ловить.

– Ты что, обдолбалась? – он принялся с подозрением всматриваться в мои зрачки. – Серьезно, успокойся уже. Ты ей понравишься. Просто не сиди на диванных подушках.

Я посмотрела на него в замешательстве, а он похлопал меня по руке, натянуто улыбнулся и попросил расслабиться. Тогда я смиренно вздохнула, соскользнула на пол и уселась по-турецки; это было вполне прилично, потому что на мне были джинсы, да и, честно говоря, так мне было всяко удобней. Виктор шепотом сказал: «Какого хрена ты делаешь?», и я была такая вся: «Чувак. Я так не могу. Меня смущает твой гребаный диван. У нас явно ничего не получится». Он судорожно попытался вернуть меня на диван, пока в комнату не вернулась его мама, но я не беспокоилась на этот счет, потому что быстро фруктовый порошок для напитков водой не развести.

– Ты не можешь сидеть на долбаном полу. Тебе что, семь?

– Ты только что сказал мне не сидеть на подушках.

– На декоративных подушках, – попытался объяснить он, притягивая меня обратно на диван рядом с собой. – Но ты можешь сидеть на самом диване. Так диванами люди и пользуются.

– ПОЧЕМУ ЖЕ ТЫ НЕ НАУЧИЛ МЕНЯ ДИВАННОМУ ЭТИКЕТУ?

Полагаю, я сказала это громковато, потому что, когда вернулась мама Виктора, она как-то странно на меня посмотрела, и я так растерялась, что не могла собраться с мыслями, поэтому поспешила выпить то, что она принесла, и это оказалось худшим растворимым напитком на свете, а потом (после приступа кашля) я поняла, что под «смешанными напитками» она подразумевала содовую с вином, а не разведенный водой фруктовый порошок. Когда стало ясно, что я не умру, она попыталась заполнить неловкую тишину и принялась показывать мне фотографии одетого в смокинг Виктора с кучей каких-то девиц, – все они были в вечерних платьях и с хорошими прическами, и я готова была поспорить, что ни одна из них никогда даже и не слышала про обувь из мешочков для хлеба. Виктор закатил глаза, когда его мама начала распинаться про балы, на которые он ходил с ними, а я кивала, стараясь изобразить вежливую заинтересованность. Тогда она спросила меня, когда я выходила с другими девушками в свет[19]19
  В оригинале – игра слов с фразой coming out, которая означает на сленге «признаться в своей нетрадиционной сексуальной ориентации», каламбур на русском языке не передать, но ситуация обыграна. – Прим. ред.


[Закрыть], на что я ответила:

– Ой, нет, вы знаете, я не лесбиянка. Я же встречаюсь с вашим сыном, – мне показалось, что лучше сразу все выяснить.

Тогда Виктор начал громко кашлять, а Бонни пришла в явное замешательство, но потом отвлеклась, потому что Виктор издавал такие звуки, как будто проглотил язык. А потом Виктор сказал, что нам, пожалуй, лучше уйти.

По дороге домой Виктор объяснил мне, что девушки, когда становятся женщинами, «выходят в свет», а я в ответ заметила, что эта формулировка скорее смахивает на рекламу тампонов. Он закатил глаза, и тогда я принялась ругаться на него за то, что он так много времени потратил на то, чтобы обучить меня обращению со столовыми приборами, а мы между тем даже не остались на ужин, и он был такой весь:

– Да ты даже долбаным диваном не смогла правильно воспользоваться!

Он был прав, так что я вздохнула и дальше сидела молча, потому что сложно продолжать спорить, когда только что узнала, что всю жизнь неправильно пользовалась диванами.

По дороге домой мы заехали в Dairy Queen, что обнадеживало, потому что там дают один набор столовых приборов – и только при заказе шоколадного парфэ тебе приносят удлиненную красную пластиковую ложку, чтобы можно было соскрести помадку со дна чашки. На ней изображен конус мороженого на случай, если кто-то не сообразит, для чего она. Тогда-то я и принялась разглагольствовать о том, что Dairy Queen лучше дорогих ресторанов, а Виктор смотрел на меня в изумлении, как будто его удивляло то, что никто не додумался до этого раньше, ну или он просто размышлял о том, что со мной не так. За то время, что мы с ним знаем друг друга, он довел технику владения этим взглядом до совершенства.

Я сделала глубокий вдох и наклонилась, чтобы зловеще на него посмотреть.

– Слушай. Это мы. Я – ложечка для мороженого из Dairy Queen. Ты — ложка для улиток. Вот почему у нас никогда ничего не получится.

Виктор выдержал паузу, затем наклонился через весь стол и прошептал:

– Вилка.

И я была такая вся:

– Я не поняла… Неужели богатые люди так ругаются?

Его губы скривились в улыбке, как будто он пытался сдержать смех:

– Нет. Улиток едят вилкой. А не ложкой.

И я воскликнула:

– Вот именно! Именно об этом я и говорю.

А Виктор засмеялся и сказал:

– Мне плевать, что ты не знаешь, что такое вилка для улиток. Мне кажется милым то, что ты этого не знаешь. Но ты всему научишься. Или не научишься. Это не так уж и важно, потому что мне нравятся ложки для мороженого из Dairy Queen.

И я нерешительно улыбнулась, ведь он сказал это настолько уверенно, что было тяжело ему не поверить, и все-таки я подозревала, что он был таким милым только потому, что не хотел, чтобы в Dairy Queen его бросила девушка, которая даже не умеет правильно пользоваться диваном. Наверное, это было бы худшее расставание на свете.

Обратите внимание, как неспокойно Виктор чувствует себя, просто находясь поблизости от диванных подушек. Он как будто готовится в любой момент задать от них стрекача. А я между тем продолжаю считать, что сумасшедшая из нас двоих я.