Текст книги "Улица милосердия"

– Хочешь совет? Зашибай бабки сейчас. Через пару лет такой возможности уже не будет. Финита. – Марсель ухмыльнулся, оскалив зубы карамельного цвета. – Будь я на твоем месте, я бы составил план.

– ЕСЛИ ТРАВУ ЛЕГАЛИЗУЮТ, Я ОТОЙДУ ОТ ДЕЛ, – объявил Тимми Пипке Бланшару.

После того разговора с Марселем прошло несколько недель, и за это время он успел сделать определенные выводы.

– Если траву легализуют, я выхожу на пенсию.

Он протянул Пипке бонг. Это было во вторник, свет уже начал угасать, по телевизору шел гольф, который они не смотрели. Тимми не разбирался в гольфе, но находил виды покатых зеленых полей и приглушенный голос диктора, словно боящегося разбудить ребенка, успокаивающими.

Пипка, казалось, был ошарашен.

– А что ты тогда будешь делать? Ну, то есть ты мог бы найти… э-э… работу.

Последнее слово он произнес нерешительно, словно не мог даже представить Тимми за подобным занятием.

Тимми и сам не мог. Работа, на которую его могли бы взять, не покроет расходы на содержание ребенка. Она и расходы на содержание взрослого-то не покроет, даже учитывая его довольно скромные потребности. Он не путешествует, не ходит по ресторанам и ничего не покупает. Все, что он делает, это курит траву.

Пипка прикрыл один глаз, словно пытаясь что-то вспомнить.

– Ты разве не собирался открыть тату-салон?

Идея была неплохая, но Тимми, к своему стыду, не помнил, чтобы хоть раз заикался о ней Пипке. Он призадумался – уже не в первый раз, – что он слишком много курит.

– Не, – сказал он, делая вид, что обдумал идею и в итоге отказался от нее (как, пожалуй, и было на самом деле). – Слишком много волокиты.

Открытие тату-салона означало бесконечные лицензии, сертификации и вездесущий любопытный нос Министерства здравоохранения, а служба в армии наградила его стойким отвращением к любого рода нормативам и уполномоченным органам. Ему все говорили, что у него проблемы с уважением авторитетов. Ему не нравилось это слышать, что лишний раз доказывало верность утверждения.

И вообще у него была идея получше. Он откроет прачечную. Наличные деньги, никакой сертификации, никаких работников – только он и его машины.

Чем больше он рассуждал об этом, тем привлекательнее казалась эта задумка. Идея казалась в чем-то даже добродетельной: сплошная чистота и благочестивость. Он будет предоставлять необходимую услугу. Разумеется, ему все равно придется решать налоговые вопросы, но лучше уж иметь дело с налоговиками, чем с наркоконтролем.

Для начала нужно поднять денег. Тимми провел небольшое исследование: новая промышленная стиралка стоит тысячу баксов; сушилки чуть дешевле. Плюс ежемесячные расходы на аренду, воду и электричество. На первом этапе ему понадобится тысяч сто.

– Ё-моё, – сказал Пипка. – Это до хрена.

Тут разногласий не было. Сто тысяч – это реально до хрена.

Пипка моргнул: левый глаз, правый глаз.

– А ты сможешь получить кредит на бизнес?

Тимми аж дар речи потерял. Да ему ни за что в жизни не одобрят такой кредит, он знал это на подсознательном уровне, поэтому такая мысль никогда даже не приходила ему в голову. Его расчет был прост: чтобы открыть прачечную, ему нужна гора денег; чтобы заработать гору денег, ему нужно продать гору травы.

Если закон примут, объяснял он Пипке, за ночь ничего не поменяется. У властей штата уйдет год или два, чтобы все это провернуть, а Тимми за это время успеет сколотить внушительную сумму.

План состоял в том, чтобы избавиться от посредника. Его старый приятель Волчок уже много лет выращивал траву на отдаленном уголке семейной клубничной фермы в Паско, Флорида. Волчок слил среднюю школу и в принципе слил всю свою жизнь, но в этом деле был просто самородок – вечно экспериментировал с новыми сортами, самозабвенно занимался перекрестным опылением. Безумный марихуановый гений. Но что важно, Волчок был ни разу не торгаш. В настоящий момент он сидел на рекордном урожае травы, с которым уже не знал что делать.

– Главный вопрос в том, – сказал Тимми, – как ее перевозить.

Между округом Паско и Бостоном – две тысячи километров и тринадцать штатов. Тимми сам будет возить товар по выходным, чтобы избежать высасывающих все соки пробок в округе Колумбия, Балтиморе, Филадельфии, Нью-Йорке и Бостоне.

Пипка моргнул.

– А как же копы?

Тимми был на несколько шагов впереди. За годы бесконечных поездок, которые он совершал, чтобы повидать сына и выложить алименты, он хорошо изучил этот вопрос. По всему шоссе I‐95 были рассеяны копы с радарами: куча Дэннисов Линков, занятых своим ремеслом. Как правило, они останавливали джипы, всегда с номерами янки. Ему понадобится правильная машина – скромная, надежная, не привлекающая лишнего внимания.

Именно этим он и руководствовался, когда неделю назад за наличные купил у какого-то чувака на «Крэйглисте»[10]10
  Интернет-сервис частных объявлений.


[Закрыть] трехлетнюю «Хонду Сивик».

Чтобы окупить поездку, ему придется затариваться основательно. Он слышал о каком-то русском пареньке из Куинси, который занимался кастомизацией; за пять штук он мог встроить в автомобиль потайные отделения: невидимые, абсолютно необнаружимые – идеальные для перевозки товара.

– Как у Джеймса Бонда, блин, – сказал Тимми.

Он с надеждой сделал последнюю затяжку, но бонг уже сдох. Тогда Тимми нырнул в собственные запасы и забил его заново.

Марсель был прав, план – это хорошо.

Бури не прекращались. В воздухе витало некоторое метеорологическое беспокойство. Голуби с Копли-сквер курлыканьем выражали недовольство; на углу Масс и Касс[11]11
  Пересечение бульвара МелниКасс и Массачусетс-авеню, где расположено множество реабилитационных и социальных центров, в связи с чем там почти круглый год собираются бездомные и наркозависимые.


[Закрыть], в эпицентре Метадоновой мили, волонтеры раздавали одеяла; пассажиры стояли в ожидании автобусов, которые так и не приходили.

Школы закрылись сначала на день, потом на неделю, а потом на две, вызвав общегородской кризис. В Дорчестере, в квартале Сэйвин-Хилл улицы оккупировали мальчишки с ледянками.

Весь Бостон обрушился на «Стар маркет», подпоясавшись для битвы. Туалетная бумага, бутилированная вода, замороженная пицца – магазин просто не мог поддерживать хоть какие-то запасы этих продуктов. На кассах выстраивались умопомрачительные очереди. Покупатели в который раз перечитывали одни и те же заголовки о стареющей старлетке, которая то ли снова вышла замуж, то ли снова забеременела, то ли снова растолстела; они то и дело заглядывали друг другу в тележки, ища душевного успокоения в чужих слабостях: блоках сигарет, ультратонких презервативах, ведрах мороженого и коробках с пивом.

В спальных районах война со снегом приобрела слегка лихорадочный характер: парковочные места прятали под тележками, садовыми креслами и мусорными контейнерами.

Мальчишки атаковали Сэйвин-Хилл со всем, что попадалось под руку: с подносами из столовой, с крышками от мусорных баков. Они летали вниз по улице под боевые кличи, визжа от ужаса и восторга, потому что дети – всегда дети.

МНОГО ЛЕТ НАЗАД, КОГДА КЛАУДИЯ ТОЛЬКО НАЧИНАЛА РАБОТАТЬ на горячей линии, вопросы звонивших ее поражали. Для пугающего числа людей самые примитивные аспекты человеческого размножения были покрыты завесой тайны. Ей приходилось общаться с женщинами, которые после секса просто бежали в душ или занимались им только во время месячных, а потом с изумлением обнаруживали, что беременны. Нередко встречались такие, кто искренне верил в то, что герпес переполз на них с туалетного сиденья. И это не подростки, а вполне взрослые женщины. Подростки и то не задавали таких вопросов.

Но, учитывая, что именно входило в программу полового воспитания в клейборнских общеобразовательных школах тридцать лет назад, такое положение дел в целом было объяснимо.

Дело было в 1983 году, в – так совпало – первый теплый весенний день. В Мэне это вроде как праздник: все шапки и перчатки убираются, парки «Эл-Эл Бин» отправляются в самый дальний угол шкафа – время примитивных ритуалов первобытных людей, славящих возвращение солнца. В клейборнской средней школе мальчишки из шестого класса, воспользовавшись перерывом, высыпали на улицу, а девочки остались заперты внутри: их всех изолировали в столовой, чтобы они могли посмотреть «Особую презентацию» коммивояжерки корпорации «Модесс», кипучей молодой женщины, чья работа заключалась в том, чтобы разъезжать по всей Новой Англии и показывать школьницам ролики о менструации. Когда видео закончилось, она раздала всем пробники гигиенических прокладок «Модесс», которые одиннадцатилетним девочкам были просто ни к чему: в 1983 году концентрация гормонов в американской еде еще не достигла таких пугающих значений и до полового созревания им всем было как до луны. Тем не менее большинство девочек были из бедных семей, и любая халява всегда становилась поводом для ликования.

Коммивояжерка показала им, как заворачивать в туалетную бумагу и правильно выбрасывать использованные прокладки. С улицы донесся звук мяча, ударившегося о биту, и радостное улюлюканье мальчишек. Кто-то заработал очко.

Вместе с прокладками им раздали буклеты из плотной бумаги с витиевато отпечатанным заголовком: Я взрослею, и мне нравится. Они были похожи на детские книжки со сказками; в каком-то смысле ими они и были. Главная героиня истории Пэтти переехала с родителями в большой город, но продолжила общаться со старыми подругами, Бет и Джинни, обмениваясь с ними письмами, что даже для 1983 года звучало диковато. Девочки делились новостями о школе и мальчишках, но в основном они обсуждали свои месячные и продукцию фирмы «Модесс»: они рассуждали о разных туманных явлениях, вроде «дней обильных выделений» и «дней скудных выделений», и можно ли во время месячных мыть голову и принимать душ.

Кто вообще задает такие вопросы? Кому может прийти в голову, что нельзя? Такие вещи понимала даже Клаудия, а понимала она немного. Свои знания о сексе она почерпнула в основном от Джастин, которая знала мало, но знала наверняка. Как только у Джастин начались месячные, Клаудии отчаянно захотелось тоже. В этом заключалась суперспособность Джастин: в ее исполнении что угодно, даже кровотечение из промежности, казалось гламурным.

К сексу это все, конечно, не имело никакого отношения. За подробностями Клаудия обращалась к телевизору. Завуалированных намеков на это действо, которое ведущий телеигры «Молодожены» называл «пошалить», было хоть отбавляй, а какая-то стоящая информация попадалась редко. В каждой серии «Лодки любви» хотя бы раз появлялась сцена, где на ручку двери кто-то вешает табличку «Не беспокоить».

Но что же происходило за этой дверью? Одни смутные предположения. Помощи от матери, естественно, не было никакой. Когда Деб была вынуждена заводить разговор об определенных частях тела – например, во время приучения приемышей к горшку, – она прибегала к эвфемизмам. Так, половые органы девочки назывались «принцесса», и летом 1981 года такое название стало причиной комичного недоразумения, когда Деб, обожавшая свадебные церемонии, подняла весь дом ни свет ни заря, чтобы посмотреть трансляцию королевской свадьбы. Когда принц Чарльз сделал леди Диану своей принцессой, приемыши не могли совладать с собой и сдержать смешки.

Ее мать обожала свадебные церемонии.

Учитывая уровень ее образования, Клаудия неплохо устроилась в жизни. Учитывая уровень ее образования, у нее уже должно было быть штук десять нежеланных детей и непреходящий сифилис.

Встреча с коммивояжеркой из «Модесс» не сделала для ее сексуального просвещения примерно ничего, но при этом, по какой-то необъяснимой причине, чтобы посетить эту встречу, ей нужно было принести согласие, подписанное родителями. Деб подписала бумагу молча. Они никогда не разговаривали о сексе и никогда не будут. На следующий год у Клаудии начались месячные, но она не сочла это событие достойным упоминания, а просто стащила макси-прокладку из коробки под раковиной.

НАОМИ И КЛАУДИЯ РАБОТАЛИ НА ЛИНИИ.

Звонившая назвала свое имя – Бриттани – и спросила Клаудию, как она поживает. Никогда не стоит недооценивать учтивость благовоспитанных молодых барышень. Даже изнасилованные на свидании или зараженные хламидией они стремились соблюсти приличия и инстинктивно были рады угодить.

Голос у Бриттани был встревоженный. Четыре дня назад у нее был незащищенный секс, и теперь она до смерти боялась, что забеременеет.

– Просто так получилось. – Она сокрушалась так, словно подвела лично Клаудию. – Это моя вина.

Многие годы Клаудия слышала одни и те же слова от подростков и взрослых женщин, от медсестер и учительниц, от полицейских и военных, от секс-работниц, жертв изнасилований и инцеста. Этот урок преподавался им с рождения, переваривался и усваивался: всегда, при любых обстоятельствах, вина лежит на женщине. Клаудию всегда подмывало их поправить: нельзя забеременеть без посторонней помощи.

Бриттани спросила: «Что можно сделать?»

Простой вопрос, непростой ответ. В большинстве массачусетских аптек средства экстренной контрацепции можно купить без рецепта. «Утреннюю таблетку» можно принять в течение пяти дней после незащищенного секса, но ее эффективность уменьшается с каждым днем. Плюс ко всему эти таблетки куда менее эффективны для женщин с избыточным весом. Объяснить все это звонящим не так просто.

– Это немного личный вопрос, – сказала Клаудия, – но сколько вы весите?

Тишина на линии. Из всех неловких вопросов, которые она задавала (Вы чувствуете жжение при мочеиспускании? Болячка красная или с корочкой? Ваш муж обрезан?), этот вызывал наибольшее негодование. Ее называли пронырливой сукой, боди-наци; кто-нибудь периодически с отвращением бросал трубку, но никто ни разу не сказал «не знаю». Клаудия еще никогда не сталкивалась с женщиной, которая не знала бы, сколько она весит. (Ее мать, женщина, которая могла зараз уничтожить банку сливочного крема, знала собственный вес с точностью до пятидесяти граммов.)

Бриттани нехотя назвала цифру.

Клаудия пояснила, что для женщины ее комплекции самой безопасной опцией была спираль, которая предотвратит имплантацию эмбриона. Установка занимает всего пару минут. У доктора Гуртвич есть окошко, она может принять Бриттани после обеда.

Но тут была сложность: Бриттани жила в сельской местности на западе штата, далеко от маршрутов общественного транспорта, а своей машины у нее не было.

Всегда была какая-то сложность.

У Бриттани выход был только один: она жила в километре от аптеки «Си-Ви-Эс», где «утренние таблетки» отпускают без рецепта. На четвертый день она будет не так эффективна, но это гораздо эффективнее, чем вообще ничего не делать.

– Схожу вечером, – пообещала Бриттани.

– Идите сейчас, – сказала Клаудия.

Когда она отключилась, Наоми стянула наушники и сказала: «Опять утренняя таблетка? Уже третья за сегодня».

– Это все снег, – ответила Клаудия. – Дети метели. Новая Англия половиной популяции ей обязана.

– Ох уж эти девочки, – сказала Наоми, качая головой.

Она всегда говорила о звонивших так, будто это были ее дочери: «О чем они только думают?» В голосе раздражение, а еще забота, изумление и невольное восхищение. Казалось, она сопереживает каждой из них. Наоми была матерью, которую Клаудия всегда хотела иметь.

Она частенько испытывала подобные чувства к знакомым и даже случайным людям, словно родители были такой частью жизни, которую можно просто заменить, как генератор или ремень вентилятора. Если бы ее матерью была Наоми, она была бы совершенно другой женщиной, абсолютно непохожей на себя нынешнюю.

В отличие от матери Клаудии, да и в отличие от самой Клаудии, Наоми была терпеливой. Месяц за месяцем, год за годом отвечая на одни и те же вопросы, Клаудии иногда хотелось передушить звонящих. Их трагедии казались совершенно ненужными, необязательными. Ну, в самом деле, неужели избежать беременности так сложно?

– Как в Мэне? – спросила Наоми.

– Я не поехала. Решила не рисковать.

– А ты поговорила с жильцами?

– Еще нет. – Телефон Николетт по-прежнему не работал, это могло значить что угодно или ничего вообще. – Съезжу на следующей неделе, это не срочно, – добавила Клаудия, что могло быть правдой, а могло и не быть.

К обеду линии вполне предсказуемо затихли. Вторая половина дня по пятницам всегда была мертвая, молодые женщины были заняты другими делами: судорожно звонили и строчили сообщения, строя планы на выходные. Через пару часов они уже вовсю будут заняты тем, по поводу чего начнут звонить на горячую линию в понедельник утром. Клаудия собиралась пойти на обед, но телефон зазвонил снова. Она натянула наушники.

– Алло? – Звонил мужчина: необычно, но не то чтобы очень – около трети пациентов с ЗППП составляли мужчины. У этого был низкий голос и сильный бостонский выговор. – Что это за номер?

– Это медицинское учреждение, – ответила Клаудия. – Вы позвонили на горячую линию.

– Медицинское учреждение, – повторил он. – Типа больница?

– Чем я могу вам помочь? – спросила Клаудия.

– Моя жена звонила по этому номеру. – На фоне шумели машины, где-то пронесся мотоцикл. – Ее зовут Алиша Марсо. М-А-Р-С-О. Она ваша пациентка?

– Это закрытая информация.

– Да вашу ж мать, это простой вопрос. Да или нет?

– Я не могу вам этого сказать, – ответила Клаудия. – Это противозаконно.

Где-то загудел клаксон, допплеровский вой несущейся «скорой». Звонивший куда-то ехал.

– Блядь, вы издеваетесь надо мной? Это моя жена!

– Существует закон о конфиденциальности медицинской информации, – невозмутимо сказала Клаудия. – Можете загуглить.

Снова клаксон – судя по всему, звонивший был так себе водитель. Положи трубку, мужик, подумала Клаудия, на дорогу лучше смотри.

– Херня полная, – кипятился он. – Дайте мне поговорить с вашим начальником.

– Я и есть начальник.

– Я ведь и сам приеду, если понадобится, – сказал он громче, чем требовалось. – Кому-то придется со мной поговорить.

– Я бы не советовала, – ответила Клаудия, но на линии повисла тишина, он уже повесил трубку.

СУЩЕСТВОВАЛ ОПРЕДЕЛЕННЫЙ ПОРЯДОК ОБРАБОТКИ ПОДОБНЫХ ЗВОНКОВ. Все вербальные угрозы нужно было фиксировать в специальном бланке.

Волонтерам это все не очень нравилось. Когда бывший «зеленый берет» показал им этот бланк во время учений по противодействию угрозам, Марисоль Леон принялась закидывать его вопросами.

Сэр, у меня вопрос. Я, по-вашему, звучу как черная или как латиноамериканка?

Он натянуто улыбнулся. Это не мне судить, мэм.

Но согласно этому бланку судить должны мы. «Опишите голос звонившего». Вот я и задаю вам этот же вопрос: у меня голос черной или латиноамериканки?

«Зеленый берет» залился краской не существующего в природе оттенка. Этот бланк был составлен, чтобы предоставить правоохранительным органам как можно более точные данные, объяснил он. И только для этого.

Марисоль повторила свой вопрос.

Я не собираюсь вступать с вами в эти разборки, мэм, ответил он.

В ЗАКУСОЧНОЙ БЫЛ АНШЛАГ, в вестибюле толпились голодные люди, а все непоместившиеся выплеснулись на тротуар: пожилые пары, женщины с колясками, громкие мужчины в костюмах. Внутри дни напролет пахло завтраком: беконом, кофе, жареной картошкой. Раз в пару месяцев Пол вытаскивал Клаудию на ланч; если ей не изменяла память, он был единственным человеком в ее жизни, которого заботило, что она ест. Когда они были женаты, ее это жутко бесило, а когда развелись, именно этого не хватало сильнее всего. Он был ее парнем в колледже, первым мужчиной, мужем для разгона. Его мать устроила ее в «Дэмзел». Они поженились сразу после выпускного и продержались в браке два года.

Она была разведенной женщиной. Статус ее устраивал. На ее взгляд, он был предпочтительней другого статуса. Брак ее не прельщал ни в каком виде, но она была рада, что попробовала. Если бы в свои сорок три она ни разу не побывала замужем, она наверняка стала бы придавать этому факту чрезмерную важность. Ее никогда-незамужество казалось бы источником всех ее горестей и причиной всех, даже самых незначительных, разочарований в ее удачно сложившейся и по большей части счастливой жизни.

– Прости, опоздала, – сказала она, пока они ждали столик. – Телефон зазвонил, как раз когда я собиралась уходить, и я застряла. – Она рассказала ему о бланке для подозрительных звонков и разгневанном муже. Моя жена звонила по этому номеру.

– Не нравится мне все это, – сказал Фил. – Будь осторожна.

– Это как, например?

Вопрос был абсолютно искренний: они принимали все возможные меры предосторожности. Она просто не представляла, что еще можно сделать.

– Клаудия, я серьезно. Что ты будешь делать, если он к вам заявится?

– Не заявится. Люди всегда говорят по телефону то, что не сказали бы в жизни. Ерунда, правда.

– Ты и в прошлый раз так говорила.

– Так и в прошлый раз была ерунда.

– На твоем месте, – сказал Фил, – я бы заимел пистолет.

– Ты серьезно? – Клаудия была потрясена. – Ты правда можешь представить, как я наставляю на кого-то пистолет?

– Наставила бы, если бы пришлось, – сказал Фил.

– Да я бы с ума сошла.

Они знали друг друга двадцать пять лет, как он мог этого не знать? Пожалуй, это говорит о том, что он не очень-то обращал внимание, что он просто понятия не имеет, что она за человек.

Они протиснулись к столику и открыли меню, которое Фил знал наизусть, но неизменно открывал просто ради удовольствия. На заре своей карьеры он писал отзывы на рестораны для «Глоб» и сумел одной левой вышибить парочку заведений из бизнеса – местечко с неаутентичными и неоправданно дорогими димсамами; гастропаб в Соммервиле, где в качестве закуски подавали ароматизированный пар. Но эта закусочная не подводила никогда. Дамплинги, грудинка и домашний кугель в его глазах представляли собой вершину кулинарных достижений человечества. Клаудия помнила времена, когда эти блюда казались ей экзотикой; в мэнской глубинке до эпохи интернета и о бэйглах-то ничего не знали. Теперь все изменилось; подобных мест уже не осталось. Трудно поверить, что когда-то они были настолько изолированы от мира и так мало о нем знали.

– Я тут как-то проезжал мимо клиники, – сказал Фил. – Там толпилось человек пятьдесят.

– Тридцать шесть, – сказала она. – Начался пост, они теперь до Пасхи будут там стоять. – Она потянулась за телефоном и показала ему фотографию. – Видишь? Никакой буферной зоны. Теперь они собираются прямо у дверей.

По закону штата протестующим годами приходилось соблюдать дистанцию в пятнадцать метров от входа в клинику, но недавно закон отменили, и теперь они могли толпиться прямо у дверей: молиться, петь, выкрикивать проклятия, кричать и говорить на иных языках сколько душе угодно, а их оскорбления и сквернословие находились под защитой Первой поправки. Пока они не прикасались к пациентам, не угрожали и не препятствовали входу в здание, закон был на их стороне. Попадание пациентов в клинику было исключительно вопросом физической и эмоциональной готовности последних прокладывать себе путь через толпу.

Когда Клаудия объяснила все это Филу, он, казалось, не поверил.

– Ты шутишь? Это что, законно?

Будучи потомком адвокатов, Фил инстинктивно и бессознательно верил во всеобъемлющую мудрость закона. Он не допускал мысли, что закон может быть недальновидным, потакающим капризам или попросту неправильным.

– Теперь да, – сказала Клаудия. – Я люблю белую рыбу?

– Да это неслыханно. Кого-нибудь просто убьют.

Предосторожность Фила была достойна любого страховщика, он постоянно держал в голове все, что в жизни может пойти не так: кража личности, утечка радона, паралич Белла, цунами, сердечный приступ, спиральный менингит. Сложно, наверное, жить такой жизнью.

– Ну все, давай не будем об этом, – сказала Клаудия. – Как Джой? Как девочки?

Джой была второй женой Фила, которую Клаудия никогда не встречала. Ее не пригласили на свадьбу, роскошное торжество в пригородном гольф-клубе Огайо, на котором подавали стейки с морепродуктами, а гости свинговали под живой аккомпанемент секстета. Когда она выходила замуж на Фила в городской ратуше, на все про все ушло минут десять.

– У Изабель появился парень. Логан, – ответил Фил со сдержанным недовольством. – Я к этому не готов.

– Как так? Ты же начал сходить с ума по этому поводу, еще когда она была в подгузниках.

Тогда он дурачился: недоверчиво поглядывал на всех детей мужского пола – целое поколение малышни с видами на его дочь. Дурачился, да не совсем. Этот мужской психологический заскок Клаудия никогда не могла понять, такое странноватое эдипово покровительство вызывало у нее легкое чувство гадливости. Но что она понимает? У нее ведь никогда не было отца.

– Он на два года старше, – сказал Фил. – Это не к добру.

– Тебе он не нравится?

– Я с ним не знаком. Как, впрочем, и все остальные. Он как сказочный персонаж. Снежный человек.

– Лохнесское чудовище, – сказала Клаудия. – Дьявол из Джерси.

– Надо сказать, это забавно. Он учится в Принстоне.

– Это разве не к добру?

– Вот и Джой так говорит. Мне повезло, девчонки все рассказывают ей. Мне так даже лучше, меньше знаешь… – Он достал из нагрудного кармана очки для чтения.

– Ох ты! С каких это пор ты носишь очки?

– С некоторых. Джой два года приходилось читать мне меню. – Фил задержался на блюде дня – жареной грудинке. – Ты про себя расскажи. У тебя вроде был какой-то парень. Никак не могу имя его запомнить.

– Можно понять, – ответила Клаудия.

Парень – сильно сказано. Стюарт был ее цифровым парнем. Они оба были более-менее привлекательными разведенными людьми схожих возраста и уровня образования, живущими в радиусе сорока километров, потому что именно эти пункты они и отметили галочками. В интернете было неограниченное число подобных мужчин, с которыми Клаудия от полугода до года могла приятно проводить время.

– Его зовут Стюарт, – сказала она. – Но не трудись запоминать. Я в последнее время думаю, что с ним все.

– Все в смысле – все?

– Все, в смысле он может удалить мой номер. Мне сорок три. В определенный момент все эти свидания становятся просто нелепыми.

– Ушам своим не могу поверить.

– А ты поверь. Я уже начала ходить по кругу. Каждый из них напоминает мне кого-то, с кем я уже встречалась.

– Но не меня.

– Ты такой один, – согласилась она. – Второго такого не будет.

Это правда. Они были молоды вместе. Тогда у Фила была борода и шапка кудрявых волос – упаковочный материал для его негабаритного мозга. Теперь он был обладателем страховки, изжоги и залысины на макушке, диаметром с кипу. Клаудия знала, что когда-то они вместе спали, видели друг друга голыми, – знала это как факт, никаких воспоминаний об этом у нее не осталось. В основном ей запомнились их ужины. После развода она вернулась к привычным ленивым перекусам – бутербродам с сыром или крекерам, – но время от времени, во сне, она все еще ела вместе с Филом.

– А что Стюарт думает по этому поводу?

– А его никто и не спрашивал.

Фил пристально посмотрел на нее. У него была привычка внимательно изучать людей, и в колледже, когда они только познакомились, ее это очень бесило. Тогда казалось, что он был первым, кто вообще на нее посмотрел.

– Клаудия, ты спишь?

– В данный момент?

– Вообще.

– Сплю. Нормально я сплю, – не моргнув глазом солгала Клаудия. От разговоров о своей бессоннице она начинала нервничать, что в итоге еще больше мешало ей заснуть.

– Тебе надо отвлечься, – сказал Фил. – Когда ты последний раз брала отпуск?

– Я собираюсь в Мэн на следующей неделе. Надо проверить мамин трейлер.

– Это не совсем то, что я имел в виду. – Он подал знак официантке. – Ты не можешь продолжать в том же духе, сама знаешь. Эта работа тебя убивает. Не понимаю, как ты можешь там работать.

Разговор уже начинал становиться утомительным.

– Послушай, – сказал Фил. – Я на твоей стороне. Ты знаешь, что я не имею ничего против абортов, если на то есть веская причина.

– Причина есть всегда, – ответила Клаудия. – А какая причина для тебя веская?

Причин было много, и самых разных. Время от времени пациентки говорили о своих так, словно пытались убедить сами себя.

У моего сына аутизм, его не возьмут в детский сад. Я не смогу справиться с двумя.

Меня уволили с работы/выселили из квартиры/я поступила на юридический.

Я боюсь слезать со своих лекарств.

Мне нужно закончить школу/химиотерапию/испытательныйсрок/докторскую/службу.

Мать никогда мне не простит.

Я хочу другой жизни.

– Прошлым летом мне звонила одна, – сказала Клаудия. – Номер на 603, то бишь Нью-Хэмпшир. Сказала, если ее бывший узнает, что она беременна, то он заявится к ней в дом и пристрелит ее детей.

Фил поднял глаза от меню.

Еще одна причина для списка: Мне нужно скрыться от этого чудовища, поднять мост и забаррикадировать дверь. Если мне придется выносить его ребенка, я никогда от него не освобожусь, он не исчезнет из моей жизни.

– Может, она была не в себе, может, она патологическая лгунья, я не знаю, честно. Я знаю лишь то, что она мне сказала. – Боковым зрением Клаудия заметила официантку, которая наконец-то обратила на них внимание. – Но какую причину можно считать веской? Кто это решает?

Фил заказал грудинку.

СЛОЖНО БЫЛО ПОВЕРИТЬ, ЧТО ОНИ ВООБЩЕ КОГДА-ТО БЫЛИ ЖЕНАТЫ. Все, что Клаудия помнила из того времени, было лишь смазанными фотокопиями – воспоминаниями о воспоминаниях.

Не то чтобы ей все это не нравилось. Супружеская жизнь была похожа на прогулку в обуви, которая почти впору. Она носила ее каждый день в течение трех лет и тем не менее натирала ноги. Как и большинство придуманной для женщин обуви, эта была абсолютно не рассчитана на человеческую ногу.

Теперь, оглядываясь на прошлое, она понимала, что была неудачной кандидатурой для роли жены. Она не видела вблизи ни одного примера счастливого брака. Ее бабушка с дедушкой были настолько неразговорчивы, что понять, счастливы они или нет, было невозможно, но их менее сдержанные дети проживали свои жизни в бурных страданиях. Тетя Дарлин постоянно цапалась с мужем, дядя Рики довел первую жену до алкоголизма, а третью – до церкви. Клаудия точно не знала, какая участь постигла вторую, но в любом случае ни одна из них не продержалась долго.

Она не знала, каково это – быть замужем, но хотела научиться. Это было частью ее большого жизненного плана: жить, как люди в телевизоре. Фил вырос в нью-йоркском округе Уэстчестер, в потрясающем тюдоровском доме, полном книг. Его отец и дед были партнерами в юридической фирме, а его мать владела элитной кейтеринговой службой и тесно дружила с Мартой Стюарт[12]12
  Марта Стюарт (род. 1941) – американская бизнесвумен, телеведущая и писательница.


[Закрыть]. Ландау были люди высокой пробы, и, выходя замуж за Фила, Клаудия надеялась стать больше похожей на них и меньше на саму себя.

Она с радостью и признательностью взяла его фамилию. Клаудия Ландау могла быть абсолютно кем угодно, а именно этого она и хотела – освободиться от своей Бёрчности.

Свекр и свекровь, Джоэл и Надин, были образованными родителями, они постоянно говорили Филу, как можно что-то улучшить: сэкономить на страховке, избежать джет-лага с помощью мелатонина, как вложить его четыреста и одну тысячу долларов. Это, как она позже узнала, называлось родительствовать. (Надин была первой, от кого Клаудия услышала это слово в глагольной форме.) Оно сопровождало Фила всю его жизнь и объясняло, почему он во всем был так хорош и компетентен, – так, как Клаудия никогда не будет.