Текст книги "Филе из палтуса (с иллюстрациями)"

– МилаяЭмма, – вступила она, – потому что ты так заботилась о Бов-вов… так старалась, чтобы ему было хорошо… да, именно поэтому я хочу… хочу попросить тебя сделать мне великоеодолжение. Конечно, ты можешь отказаться, но мне хотелось бы, чтобы ты подумала.

– Одолжение, мисс Урсула? – сказала Эмма. – Конечно, сделаю тебе одолжение. И чего же ты хочешь?

– Понимаешь, – принялась Урсула лихо сочинять, – этот мой друг завел щеночка, и, на беду, у них в семье сейчас серьезное заболевание, его жена больна, тяжело больна,а потому он не может следить за щеночком так, как тот заслуживает, и они ищут кого-нибудь, кто мог бы присмотреть за ним недельку. Человека, который обращался бы ласково с щеночком, заботился о нем. И я сразу подумала о тебе.

– Как, – сказала Эмма, – щеночек? Право… не знаю даже. Понимаешь, после Бов-вов… ну, к другой собаке как-то сердце не лежит.

– Но это всего лишь щеночек,– твердила Урсула со слезами на глазах. – Маленький, совсем крохотный щеночек. И ведь всего-то на какую-то неделю. И я уверена, что ты смогла бы замечательно заботиться о нем.

– Ну, я даже не знаю, мисс Урсула, – повторила Эмма. – Я… я не хотела бы заводитьдругую собаку.

– Но я и не прошу тебя заводить другую собаку. Прошу только присмотреть за щенком для этого несчастного человека, жена которого болеет, тяжело болеет. Он разрывается между женой и щенком.

– Да-да, – подхватила Эмма. – В точности как я, когда Билл болел. Помню, помню. Как я иной раз не знала, то ли идти гулять с Бов-вов, то ли оставаться дома с Биллом, он так сильно болел. А что это за собака, мисс Урсула?

– Я покажу тебе. – Урсула нагнулась и открыла корзинку.

Мопс крепко спал, свернувшись калачиком, утомленный культурным мероприятием на концерте. Урсула бесцеремонно схватила его за шиворот и предъявила оторопелому взору Эммы.

– Посмотри, – сказала она. – Погляди на бедного крошку.

– О, – произнесла Эмма, машинально повторяя за Урсулой, – бедный крошка.

Урсула сделала попытку покачать щенка на руках, и он крепко тяпнул ее за указательный палец, чем доставил мне немалое удовольствие.

– Ты только посмотри на него, – дрожащим голосом твердила Урсула, с трудом удерживая вырывающегося мопсика. – Маленькое глупое создание, бедняжка, который еще ничего не смыслит. Вырванный из семьи, из обстановки, к которой только начал привыкать. Неужели, Эмма, ты не сжалишься над ним?

Чем– то вся эта сцена стала напоминать мне «Джен Эйр», однако я был так восхищен искусной игрой Урсулы, что не стал вмешиваться.

– Бедный сиротка, – продолжала она, силясь высвободить палец из острых зубиков щенка, – бедный сиротка нуждается в малой толике тепла, в малой толике помощи в трудную минуту… и мой друг тоже нуждается.

– Что ж, должна признать, что он очень, очень милый, – сказала явно тронутая Эмма.

– Конечно, – подхватила Урсула, сжимая мордочку мопса, чтобы не дать ему укусить ее снова. – Просто очаровательный, и, по-моему… я не уверена, но кажется, он хорошо воспитан… Всего только на неделю, Эмма, дорогая. Может он… можешь ты принять его как… как платного постояльца, так сказать, или что-то в этом роде?

– Ну, для кого-нибудь другого я бы этого не сделала, – ответила Эмма, глядя как загипнотизированная на извивающийся пушистый комочек с круглым розовым животиком и большими черными глазами. – Но он, похоже, славный маленький песик, и раз уж ты так просишь… я… я согласна подержать его недельку у себя.

– Дорогая, да благословит тебя Бог, – выдохнула Урсула.

Поспешно вернув отчаянно вырывающегося щенка в корзину, она бросилась к Эмме, обняла ее и расцеловала.

– Я всегда знала, – сказала она, устремив на Эмму взгляд своих ярких синих прожекторов, чье всесильное действие я испытал на себе, – я знала, что кто-кто, но только не тыотвернешься от крохотного щеночка в трудную для него минуту.

Что всего удивительнее – она произнесла это так убежденно, что я сам едва не прослезился.

Наконец, отказавшись от второй чашки чая и второго куска неудобоваримого торта, мы откланялись. По пути к станции Урсула вдруг крепко-крепко обняла меня.

– Огромное спасибо, дорогой, – сказала она. – Ты меня здорово выручил.

– Как это – выручил? Я ничего не делал.

– Но ты был там со мной. Помогал… помогал своим воздействием, так сказать, своим присутствием, понимаешь?

– А теперь объясни мне, – спросил я, – зачем ты навязала бедной женщине этого своенравного щенка, который ей совсем не нужен?

– О; да ты ничего не знаешь про Эмму, – ответила Урсула.

И была совершенно права.

– Расскажи.

– Так вот, – начала она. – Во-первых, ее муж заболел, а тут они завели Бов-вов, и она разрывалась между мужем и Бов-вов, а когда муж умер, она перенесла весь своей рецидив, или как это там называется, на Бов-вов. А тут Бов-вов сбила машина, и с тех пор ей все хуже и хуже. Дорогой, это было видно по ней. Каждый раз, когда я навещала ее, мне бросалось в глаза, как она все больше дряхлеет и… как это сказать, походит на ведьму.

– И ты считаешь, что щенок ей поможет?

– Конечно, поможет. Он самый злобный изо всего помета. Он станет бросаться на почтальона или на зеленщика, вообще на всякого, кто занимается доставкой чего-либо, и у него очень длинная шерсть для мопса, так что все будет осыпано его волосами, и он совсем невоспитанный, будет гадить на каждом шагу, дорогой.

– Постой, – перебил я ее. – По-твоему, это самый удачный подарок хрупкой старушке, которая только что потеряла своего любимого Бов-вов?

– Но дорогой, это самый подходящийподарок! – Урсула остановилась подле уличного фонаря и уставилась на меня. – Бов-вов вел себя точно так же. Кругом валялись его волосы, и когда она забывала вывести его вовремя, он гадил в передней, и она целыми днями жаловалась на его дурное поведение… Теперь ей будет чем заняться. Понимаешь, после смерти мужа, а потом и Бов-вов, ей совсем нечем было себя занять, и она, так сказать, на глазах увядала. А этот новый щенок станет кусать ее и вообще всех подряд, и пострадавшие будут обращаться в суд. И он будет рассыпать кругом свою шерсть и гадить на ковер, и она будет просто счастлива.

Я посмотрел на Урсулу и впервые по-настоящему оценил ее.

– Знаешь, – сказал я, обнимая и целуя ее, – по-моему, ты настоящая прелесть.

– При чем тут прелесть, – возразила Урсула, прильнув ко мне, – прелесть тут ни при чем. Просто она очень славная старушка, и мне хочется, чтобы ей жилось веселей оставшиеся годы. Этот щенок не даст ей соскучиться.

– А вот мне такое ни за что не пришло бы в голову, – признался я.

– Разумеется пришло бы, дорогой! – Она наградила меня ослепительной улыбкой. – Ты такой умный.

– Иногда, – сказал я, беря ее под руку и ведя дальше к станции, – иногда я начинаю в этом сомневаться.

Последующие несколько месяцев даровали мне много блаженных дней. Урсула была ясная голубиная душа, заслуживающая всяческого уважения. Очень скоро я обнаружил, что во избежание затруднительных положений лучше вывозить ее за город, чем замыкать в стенах театров или ресторанов. За городом кукушки, жаворонки и ежи воспринимали ее как очень естественного и славного человека. А в светском обществе в Борнмуте она постоянно, как говорится, роняла кирпичи, словно новичок на стройплощадке.

Впрочем, вылазки с Урсулой на лоно природы тоже были чреваты некоторым риском. Я показал ей перелесок, где, как мне довелось убедиться, в то время на квадратный дециметр приходилось больше птичьих гнезд, чем где-либо еще. Охваченная горячим волнением, она заглядывала в гнездышки, заполненные до краев пухлыми горластыми птенцами или яйцами разных цветов, и восторженно ахала. Пришлось мне потом каждый день навещать этот перелесок и докладывать ей по телефону о том, что происходит в мире птиц. Две-три недели спустя я снова привел ее туда, и мы с ужасом обнаружили, что кто-то – скорее всего группа подростков – кроме нас побывал в перелеске и систематически разорил все гнезда. На траве лежали мертвые птенцы, яйца исчезли. Страданиям Урсулы не было предела. Горе и ярость ее вылились в безудержном рыдании, и я не скоро смог успокоить ее.

Она все еще изредка всхлипывала, когда я привел ее в чистенький бар «Квадрант и Компас» – одну из моих любимых пивнушек в этом районе. В этом крохотном заведении собирались по вечерам все местные старики, этакие смуглые битюги, с похожими на грецкий орех морщинистыми лицами, с висячими усами, белыми и жесткими, как покрытая инеем трава. Одним словом, чудесные старики, и я надеялся, что знакомство с ними отвлечет Урсулу от мыслей о разоренных гнездах. А еще мне было интересно посмотреть, как завсегдатаи воспримут ее появление.

Первые несколько минут они сидели молча и неподвижно, крепко сжимая руками свои кружки и подозрительно поглядывая на нас. Меня они знали, но со мной в их маленьком дымном баре появилось чужеродное создание, притом весьма привлекательное и женственное. Это было святотатством. Неписаный закон запрещал женщинам вход в «Квадрант и Компас». Однако Урсула об этом не подозревала, а если и подозревала, то ее это нисколько не страшило. Она напудрила нос, в рекордно короткое время опрокинула добрую стопку джина и обратила на стариков ослепительный взгляд своих нежных синих очей. И вот уже они оттаяли, даже как-то виновато посмеиваются ее репликам. Внезапно глаза ее остановились на черном столике в углу.

– О-о-о! – восторженно пропищала она. – Игра в блошки!

Старики с ужасом поглядели друг на друга. Потом все взгляды обратились на самого старого, восьмидесятичетырехлетнего патриарха, который, как мне было известно, слыл здесь чемпионом популярнейшей игры.

– Нет, мисс, – твердо произнес он. – Это шаффлборд, игра в монетки.

– О, научите меня играть, – попросила Урсула, глядя на патриарха с таким обожанием, что смуглое лицо его приобрело цвет перезрелого помидора.

– Да-да, Джордж, давай научи мисс, – хором подхватили остальные, наслаждаясь смущенным видом своего товарища, который уподобился стушевавшемуся школьнику.

Он тяжело поднялся на ноги и подошел вместе с Урсулой к столу для игры в монетки.

Глядя, как он учит ее, я – не в первый раз – размышлял о коварстве женщин вообще и Урсулы в частности. Было совершенно очевидно, что она не только умеет играть в шаффлборд, но скорее всего могла бы победить Джорджа. Но смотреть, как она изображает неловкого новичка и как он гладит ее по плечу могучей заскорузлой пятерней, словно маленького щеночка, было сплошным удовольствием. Урсула ухитрилась изящно проиграть, после чего заказала всем по кружке пива – за мой счет, разумеется, поскольку у нее не было денег.

А раскрасневшиеся старики уже чуть ли не дрались из-за того, кому следующим играть с Урсулой в монетки. Вооружившись вечерней газетой, она на несколько минут исчезла в уборной, после чего вернулась принимать вызовы соперников.

Джордж, вытирая покрытые пеной пышные усы, опустился на дубовую скамейку рядом со мной и закурил предложенную ему сигарету.

– Прекрасная молодая женщина, – произнес он, – превосходная молодая женщина, хотя и приезжая.

Интересно, что слово «приезжая» он употребил не в том смысле, в каком его употребляют большинство деревенских жителей Англии, когда говорят об уроженцах других областей. Слушая своеобразную речь Урсулы, он заключил, что она приехала из материковой Европы или какой-то еще варварской страны. Я не стал его разочаровывать.

Нашему знакомству с Урсулой исполнился почти год, когда однажды она позвонила мне, чтобы сообщить сногсшибательную новость.

– Джерри! – Голос, который мог принадлежать только Урсуле, звучал так пронзительно, что пришлось отодвинуть трубку от уха.

– Да, – кротко отозвался я.

– Милый, это я,Урсула.

– Не может быть, – ответил я. – Ты всегда такая выдержанная, голос такой сладкозвучный, нежный, словно воркование горлицы…

– Не дури,милый. Я звоню, чтобы сообщить тебе чудесную новость, и мне хотелось, чтобы тыпервым ее услышал, – выпалила она.

«Что там еще произошло, – спросил я себя. – Кто из многочисленных друзей Урсулы добился потрясающего успеха благодаря ее макиавеллевским интригам?»

– Выкладывай, – сказал я, набираясь сил для, по меньшей мере, получасового телефонного разговора.

– Дорогой, я обручилась!– сообщила Урсула. Должен признаться, что у меня екнуло сердце и я

вдруг ощутил себя страшно одиноким. Не то чтобы я был влюблен в Урсулу, не то чтобы я хотел жениться на ней – не дай Бог! – но я вдруг осознал, что теряю очаровательного друга. Человека, который умел разогнать мою хандру, с которым было проведено столько приятных часов. И вот теперь она невеста, несомненно, какого-нибудь неотесанного болвана, и нашей сердечной дружбе придет конец.

– Милый? – воззвала Урсула. – Дорогой? Ты там еще?

– Да, – ответил я. – Я здесь.

– Но, милый, у тебя такой мрачный голос. В чем дело? Я думала, ты обрадуешься!– жалобно протянула она.

– Я рад, – ответил я, стараясь подавить эгоистическое чувство, стараясь стереть из памяти рассказ Урсулы о каком-то ее приятеле, который уехал в Венецию и по вечерам якшался с гондольерами. – Честное слово, любимая, я рад-радешенек. Кто этот несчастный?

– Это Тоби. Ты ведь знаешь Тоби.

– Но я думал, что он косноязычный.

– Да нет же, дурачок, не тот Тоби, а совсем другой.

– Очень рад. Мне подумалось, что косноязычному Тоби было бы непросто сделать тебе предложение.

– Дорогой, я совсем не узнаю тебя, – озабоченно произнесла Урсула, понижая голос. – Ты сердишься на меня за то, что я обручилась?

– Ни капельки, – едко ответил я. – Рад слышать, что нашелся человек, способный заставить тебя помолчать ровно столько, сколько понадобилось, чтобы сделать тебе предложение. Мнеэто никогда не удавалось.

– О-о-о! – воскликнула Урсула. – Ты ревнуешь! Милый, как это замечательно! Я никогда не подозревала, что ты хочешь сделать мне предложение. Когда это было?

– Часто, – сухо сказал я. – Но к счастью, мне удавалось подавить в себе это желание.

– О милый, мне так жаль. И теперь ты замкнешься и превратишься в угрюмого молчуна?

– У меня нет ни малейшего желания опускаться на дно из-за тебя, – огрызнулся я.

– О милый, что за глупости. Я думала, ты обрадуешься.По правде говоря, я надеялась, что мы встретимся… – Голос ее совсем притих.

Ну и скотина же я, подумалось мне. Страшная, чудовищная скотина. Девушка, по сути, просит меня благословить ее, а я веду себя точно мальчишка. Я поспешил раскаяться:

– Конечно, мы можем встретиться, любимая. Извини меня за грубость. Просто мне трудно свыкнуться с мыслью, что ты невеста. Где ты хочешь, чтобы мы встретились?

– О дорогой, так-то лучше. Почему бы нам не посвятить вечер танцам? Пойдем в «Тропикану»… Соглашайся, милый!

«Танцевать до десяти вечера», – сказал я себе. Именно в «Тропикане» – отвратительном ночном клубе из тех, которые вдруг вырастают точно гриб-дождевик и короткое время вносят свой вклад в страдания человечества, чтобы затем благополучно кануть в небытие. Урсула не могла выбрать более противного мне места.

– Ладно, – изобразил я энтузиазм. – Но может, сперва где-нибудь пообедаем?

– О дорогой, конечно. Где именно?

– Как насчет «Гриллрум»? Я закажу столик.

– Милый! – выдохнула Урсула. – То самое место, где мы с тобой обедали первый раз! Милый, ты такойромантик.

– Не сказал бы. Просто это единственное заведение, где прилично кормят, – сухо сказал я.

– Милый, я обожаю тебя… хоть ты и деспот. Вкусный обед, потом танцы. О-о, я приду в «Гриллрум» к восьми часам, дорогой. У меня нет слов, чтобы выразить тебе, как я рада, что ты рад. Я обожаютебя, всегда буду любить.

Я положил трубку, сознавая, как много потерял.

Это сознание возросло, когда я увидел Урсулу, потому что она привела с собой жениха. Это был симпатичный молодой человек с весьма ограниченным запасом слов, без ума влюбленный в Урсулу. Но в общем-то, довольно приятный. «Гриллрум», как я и ожидал, был набит битком, так что пришлось нашей троице примоститься не очень удобно за столиком для двоих. Тоби не отличался красноречием, но это не играло особой роли, потому что Урсула говорила за двоих. После обеда мы отправились в «Тропикану» с его режущим слух оркестром. Мы с Тоби по очереди важно кружили в вальсе тараторящую Урсулу. На мой вкус, это был отвратительный вечер.

После я долго не встречался с Урсулой. Слышал, что она таки вышла замуж и родила младенца. И полагал, что теперь, когда Урсула прочно освоила брачное ложе, она навсегда ушла из моей жизни. Не тут-то было. Однажды зазвонил телефон, и я услышал голос Урсулы:

– Милый! Это я, Урсула!

– Силы небесные! – удивился я. – Где ты пропадала все эти годы?

– Дорогой, я вышла замуж.У меня есть ребенок.

– Как же, слышал. Поздравляю.

– Милый, я так долго торчу в деревне, что сегодня мне непременно надо съездить в Борнмут, походить по магазинам. Не могли бы мы встретиться?

– Ты приедешь вместе с мужем? – осторожно справился я.

– Нет, дорогой, я приеду сама по себе.

– В таком случае обязательно встретимся. Приглашаю тебя на ленч. Но сначала выпьем чашечку кофе в «Кадене».

– Чудесно, милый. Я буду там в одиннадцать. Ровно в одиннадцать Урсула вошла в кафе «Кадена», и я сразу увидел, что она ожидает второго ребенка. Не говоря уже о выпуклом животе, она светилась, как розовые лепестки на солнце.

– Милый! – вскричала Урсула. – Милый! Дорогой!Она с ходу обняла меня и наградила таким поцелуем, какие английские цензоры обычно вырезают из французских фильмов. При этом Урсула жужжала, точно рой пчел, одержимых сексом, и прижималась ко мне всем телом, чтобы как следует ощутить всю прелесть объятия и подтвердить свое самое искреннее расположение. Несколько пожилых леди и один хорошо сохранившийся (как коринка в портвейне) отставной бригадир уставились на нас с сладострастным отвращением. По лицам было видно, что они ждут – сейчас я сорву с Урсулы одежды и изнасилую ее на месте, на священном полу кафе «Кадена». Поднатужившись, я вырвался из ее объятий.

– Я думал, ты замужем, – заметил я.

– Так и есть, дорогой. Скажи, я стала лучше целоваться?

– Лучше, – ответил я. – А теперь садись, и выпьем кофе.

– Ты можешь взять мне мороженое?

– Конечно.

Я заказал кофе и мороженое.

– Ну, ты прямо цветешь, – сказал я.

– Правда?

– Точно, ты выглядишь замечательно. Я вижу, ждешь прибавления.

– Дети – это што-то ижжумительное, – сообщила она, набив рот мороженым.

– Не сомневаюсь, – отозвался я.

Проглотив мороженое, она наклонилась и стукнула меня влажной ложкой по руке, давая знать, что сейчас я услышу нечто чрезвычайно важное.

– Знаешь, что об этом люди говорят? – вопросила она своим звонким голосом.

Посетители, забыв о еде, дружно приготовились услышать, что последует дальше. Я не знал, куда деваться.

– Нет, – ответил я. – А что они говорят?

– Так вот, – сообщила она, весело помахивая ложкой, – сколько ни предохраняйся, все равно залетишь.

Мы допили кофе, потом прошлись по магазинам, затем состоялся обещанный ленч.

– Ты скучаешь по мне, дорогой? – осведомилась Урсула, потягивая вино.

– Конечно, скучаю. Ты всегда была одной из моих самых любимых подруг.

– Правда, жаль, что нельзя быть замужем и иметь возлюбленного?

– А ты попробуй, – предложил я.

– Нет-нет, я на это неспособна. Но ты ужасно милый.

– Забудь.

– Все равно, думаю, теперь я тебе не понравилась бы, – задумчиво произнесла она. – Я изменилась, стала совсем неинтересная.

– В самом деле? – усомнился я, глядя на полную жизни, милую женщину.

– Точно, – ответила она с серьезным выражением в своих больших синих глазах. – Боюсь, теперь я стала одной из тех, кого называют мелкие божоле.

– Зато отменного урожая, – отозвался я, поднимая бокал.