Текст книги "Мясной рулет. Встречи с животными"

– Да, – ответил я. – Его давно… давно пора… хотя бы почистить. Вот я и подумал, что вы, может быть, разрешите мне кое-что там переделать?

– Ну, не знаю, – сказал мистер Ромили с сомнением в голосе. – Прямо не знаю. Это ведь работа не простая, знаете ли. И стоит он на самом виду. Он больше всего привлекает покупателей.

Он был совершенно прав; только покупателей привлекал не сам аквариум, а юркие стайки рыбок, играющих всеми цветами радуги. Едва ли их могли заманить декораторские ухищрения мистера Ромили, от которых дно аквариума больше всего напоминало развороченный пустырь.

– Я только попробую, можно? – сказал я. – А не выйдет – переделаю все по-старому. Я… я даже готов работать в выходной день.

– Ну зачем же! – мистер Ромили даже возмутился. – Нельзя просиживать целые дни в четырех стенах. Вы еще так молоды… вам нужно побегать, поразвлечься. Ну, так и быть, попробуйте, а там посмотрим.

На это дело у меня ушел почти целый день – приходилось еще обслуживать покупателей, которые заходили купить тубифексов, дафний, а иногда и древесную лягушку, чтобы пустить ее в свой пруд, или что-нибудь другое. Я трудился над этим гигантским аквариумом как одержимый. Я нагромоздил пологие дюны из песка и мощные скалы из прекрасного гранита. В долинах среди гранитных скал я раскинул леса валлиснерий и еще более нежных и пушистых водорослей. А по поверхности пустил маленькие белые цветы, которые плавали в воде, как крошечные белые кувшинки. За камнями и песком я скрыл обогреватель, термостат и аэратор – красотой они не блистали. Когда же я снова пустил в аквариум сверкающих алых меченосцев, блестящих черных моллинезий, серебряных молоточков и горящих, как праздничная иллюминация, неоновых тетра и взглянул со стороны на дело рук своих, должен признаться, я был глубоко потрясен собственной гениальностью. К моему огромному удовольствию, мистер Ромили пришел в неописуемый восторг.

– Изумительно, изумительно! – воскликнул он. – Просто изумительно!

– Недаром говорится, мистер Ромили, что хорошему ученику нужен хороший учитель, – сказал я.

– О, вы мне льстите, вы мне льстите, – сказал он, игриво грозя мне пальцем. – В данном случае ученик превзошел своего учителя.

– Ну, этого я бы не сказал. Но надеюсь, когда-нибудь смогу сравняться с вами.

С тех пор мне было разрешено оформлять все аквариумы и все клетки. Между нами говоря, я уверен, что мистер Ромили почувствовал большое облегчение, когда избавился от утомительного занятия – вымучивать из себя какие-то идеи при полном отсутствии художественного вкуса.

После недолгих поисков я выбрал маленькое кафе неподалеку от магазина и обычно обедал там, тем более что там оказалась славная официантка, которая за пару добрых слов приносила мне всегда больше сосисок, чем полагалось на одну порцию, и неизменно предупреждала меня о смертельной опасности, таившейся в сегодняшнем ирландском рагу. Однажды, отправляясь обедать, я открыл самый короткий путь в свое кафе. Это была узкая улочка между большими магазинами и высокими домами. Она была вымощена булыжником, и стоило мне свернуть туда, как я чувствовал, что переношусь в старый диккенсовский Лондон. Часть улочки была окаймлена деревьями, а дальше тянулся ряд маленьких лавчонок. Тогда-то я и сделал открытие: у нас не единственный зоомагазин в этом районе. Я набрел на владения Генри Беллоу.

Грязноватое окно его лавочки занимало не больше шести квадратных футов и уходило фута на два в глубину. Сверху донизу оно было уставлено маленькими клеточками, и в каждой из них сидели одна-две птички: зяблики, овсянки, чижи, канарейки или попугайчики. Под клетками окно было покрыто толстым слоем шелухи и птичьего помета, но сами клеточки были безукоризненно вычищены: на каждой из них красовались пучок салата или зеленая веточка, а также белая этикетка, на которой неровными печатными буквами была выведена надпись: «Продано». Стеклянная дверь лавочки была занавешена пожелтевшим от старости тюлем, а за стеклом висела картонка с готической надписью: «Добро пожаловать». Обратная сторона этой картонки, как мне предстояло узнать, с той же вежливостью извещала: «Сожалеем, но сегодня закрыто».

Торопясь по неровной мостовой к своим сосискам, я ни разу не видел, чтобы хоть один покупатель входил в эту дверь или выходил из нее. Вообще можно было подумать, что в этой лавке все вымерли, и только птички в окне время от времени сонно перепархивали с жердочки на жердочку. Проходили недели, и меня стало разбирать любопытство: почему это люди не забирают птичек, которых они купили? Быть того не могло, чтобы разные владельцы тридцати с лишним разнообразных птичек вдруг, все как один, решили, что они им ни к чему. А если уж произошло такое маловероятное событие, то почему не сняты ярлычки с надписью «Продано»? В обеденный перерыв мне никогда не хватало времени, чтобы расследовать эти таинственные обстоятельства. Но однажды мне наконец повезло. В тот день мистер Ромили порхал по всему магазину, мурлыча: «Я пчелка трудовая…», а потом спустился в подвал, и оттуда внезапно донесся душераздирающий вопль. Я заглянул вниз, соображая, что я там наделал или недоделал.

– Что случилось, мистер Ромили? – осторожно спросил я. Мистер Ромили показался внизу, держась руками за голову в совершенном отчаянии.

– Ах, я тупица! – выговорил он речитативом. – Безмозглый, безмозглый, безмозглый тупица!

Поняв, что я тут ни при чем, я несколько приободрился.

– А что случилось? – спросил я заботливо.

– Тубифексы и дафнии! – трагически воскликнул мистер Ромили, снимая очки и лихорадочно протирая стекла.

– Наверно, запасы кончились?

– Вот именно, – произнес мистер Ромили похоронным голосом. – Какая глупость с моей стороны! Какая вопиющая небрежность! Выгнать меня нужно. Нет, другого такого тупицу не сыскать…

– А разве их нельзя достать еще где-нибудь? – спросил я, прерывая словесное самобичевание мистера Ромили.

– Но их же всегда присылают с фермы, – возопил мистер Ромили, как будто я был посторонний и нуждался в объяснении. – Их присылают каждую неделю, когда я заказываю. А я – я, безнадежный идиот, – я забыл их заказать!

– Но разве их нельзя достать в другом месте? – спросил я.

– А гуппи, и меченосцы, и черные моллинезии – они ждут не дождутся своих тубифексов, – продолжал мистер Ромили, преисполняясь истерической жалости к самому себе. – Они так о них мечтают! Нет, я не смогу взглянуть рыбкам в глаза! У меня кусок в горле застрянет, когда я увижу их бедные мордочки за стеклом…

– Мистер Ромили, – решительно перебил я. – Можно ли достать тубифексов где-нибудь еще, кроме фермы?

– А? – сказал мистер Ромили, уставившись на меня. – В другом месте? Но их же всегда присылают с фермы… Погодите, погодите… Я начинаю понимать… Да-да.

Он с трудом взобрался по деревянной лесенке, вытирая пот со лба, и вылез наверх с видом единственного человека, оставшегося в живых после обвала в шахте. Он окинул комнату блуждающим, трагическим взглядом.

– Но где же? – произнес он наконец в отчаянии. – Где?

Я взял инициативу в свои руки.

– Может, у Беллоу? – сказал я.

– Беллоу? Беллоу? – повторил он. – Абсолютно неделовой человек. Торгует птицами. Вряд ли у него что-нибудь найдется.

– Но ведь попытка не пытка, – сказал я. – Может, я все-таки схожу узнаю?

Мистер Ромили задумался.

– Ну, ладно, – сказал он наконец, отворачиваясь от рыбок, которые сурово глядели на него через стекла аквариумов, – возьмите десять шиллингов в кассе и возвращайтесь поскорее.

Он дал мне ключ от кассы, упал на стул и скорбно уставился на свои начищенные до блеска ботинки. Я открыл кассу, взял бумажку в десять шиллингов, заполнил чек: «10 шил. – тубифекс», положил его в кассу, запер ее и сунул ключ в бесчувственную руку мистера Ромили. Не прошло и минуты, как я уже протискивался в толпе покупателей, глазеющих на витрины; я торопился к лавочке Беллоу по широкому тротуару, а громадные красные автобусы громыхали мимо с целой свитой такси и других машин. Я добрался до маленькой улочки, свернул за угол – и меня внезапно обняла мирная тишина. Грохот автобусов, шарканье подошв, визг тормозов и кряканье клаксонов заглохли, стали почти прекрасными, как отдаленный рокот прибоя.

С одной стороны улочки шла гладкая, потемневшая от копоти стена; с другой стороны железная ограда оберегала маленький церковный дворик. Какой-то благородный человек насадил здесь ряд платанов. Они склонялись через ограду, зеленой кровлей осеняя улочку, и по их пятнистым стволам гусеницы пяденицы совершали дальние и трудные переходы по коре, упорно стремясь к какой-то им самим неведомой цели. Там, где кончалась платановая аллея, начинался ряд торговых лавок. Их было всего шесть, и все они были крошечные, но каждая изо всех сил старалась выглядеть достойно.

Вот «Клемистра. Дамские моды» – и в окне довольно странная горжетка, которая, видимо, служила главной приманкой. От одного вида этой горжетки со стеклянными глазами и собственным хвостом в зубах у любого противника вивисекции, случись ему проходить мимо, остановилось бы сердце. Дальше располагался «Гномик. Легкие завтраки, чай и закуски», а потом, перекусив, вы могли перейти к «А.Уоллету. Табак», где в витрине не было ничего, кроме реклам сигарет и трубок, а в самом центре красовался крикливый плакат, рекламирующий трубочный табак. Я быстро миновал эти лавки, прошел мимо «Уильяма Дровера. Агента по продаже недвижимости», где было множество прелестных рисунков в коричневатых тонах с изображением уютных жилищ, мимо двери, довольно сурово и несколько неожиданно украшенной одиноким нежно-розовым унитазом, – «М. и Р. Драмлин. Водопроводчики» – до самого конца ряда, где выцветшая вывеска над дверью просто и без выкрутас извещала: «Генри Беллоу, специалист по пернатым». Наконец-то, подумал я, настал час, когда я проникну в эту лавку и, может быть, разгадаю тайну птиц, живущих в клетках с надписью: «Продано». Но когда я подошел к лавке, произошло нечто непредвиденное. Высокая, нескладная женщина в костюме из клетчатой шерсти и дурацкой тирольской шляпке с пером, опередив меня на какую-то секунду, уверенным шагом подошла к двери с объявлением «Добро пожаловать», открыла ее и прошла внутрь под мелодичный звон колокольчика. Я был потрясен. Первый раз за все это время я увидел покупателя, входящего в одну из этих лавчонок. Мне так хотелось посмотреть, что там произойдет, что я бросился вперед и проскочил в дверь, пока звон колокольчика еще не замер.

Внутри было почти совсем темно, и мы с дамой в тирольской шляпке оказались пойманными, как моль в пыльной паутине. Мы ждали, что кто-нибудь поспешит обслужить нас, услышав мелодичный звон колокольчика. Но напрасно: нас окружало полное безмолвие, если не считать слабого чириканья птиц в окне или внезапного шороха перьев, когда какаду, сидевший в углу, встряхнулся, – с таким звуком расправляют неглаженое белье. Хорошенько встряхнувшись, попугай склонил головку набок и сказал очень тихо и совершенно равнодушно: «Привет, привет, привет».

Мы ждали, кажется, целую вечность, хотя, может быть, прошло всего несколько секунд. Мои глаза постепенно привыкли к полутьме. Я разглядел небольшой прилавок, а за ним ящики с птичьим кормом, ракушками и другими необходимыми для птиц припасами; к прилавку были прислонены большие мешки с коноплей, просом и семечками. На одном из мешков сидела столбиком белая мышь, поглощая семена с лихорадочной поспешностью – так застенчивый гость в большой компании грызет палочки с сыром.

Я уже подумывал, не хлопнуть ли мне дверью, чтобы колокольчик зазвонил еще раз, как вдруг очень большая и очень старая охотничья собака вышла из двери позади прилавка и торжественно проковыляла через лавку, помахивая хвостом. Следом появился человек – видимо, сам мистер Беллоу. Это был высокий, плотный старик с огромной шапкой курчавых седых волос и густыми щетинистыми усами, похожими на дикие заросли терновника. Казалось, что там может угнездиться целая стая птиц. Из-под лохматых бровей сквозь стекла очков в золотой оправе поблескивали маленькие голубые глазки, яркие, как незабудки. Двигался он с величавой медлительностью, словно большой обленившийся тюлень. Выйдя из-за прилавка, он слегка поклонился.

– Сударыня, – сказал он густым раскатистым басом, – сударыня, я весь к вашим услугам.

Тирольская шляпка немного растерялась, услышав такое обращение.

– О, э-э-э… Добрый день, – сказала она.

– Чем могу служить? – спросил мистер Беллоу.

– Я, собственно, пришла посоветоваться… Э-э-э… мой племянник, видите ли… Ему скоро будет четырнадцать, и я хотела бы подарить ему птичку ко дню рождения. Он, знаете, очень увлекается птицами.

– Птичку, – сказал мистер Беллоу. – Птичку. А какую именно птичку, какой именно вид птички хотели бы вы ему подарить, сударыня?

– Ну… я… Я даже не знаю, – пробормотала дама в тирольской шляпке. – Может быть, канарейку?

– Канареек в это время года заводить не советую, – сказал мистер Беллоу, сокрушенно покачивая головой. – Я бы и сам на это не решился. И я был бы нечестным человеком, если бы продал вам канарейку, сударыня.

– Почему в это время года? – спросила явно встревоженная дама.

– Очень плохое время года для канареек, – сказал мистер Беллоу. – Представьте себе, болеют бронхитом.

– О! – воскликнула дама. – А если попугайчика?

– Вот этого я бы вам никак не посоветовал, сударыня. Сейчас везде ходит ужасный пситтакоз, – сказал мистер Беллоу.

– Что ходит? – спросила дама.

– Пситтакоз, сударыня. Знаете – попугайная болезнь. Почти все попугайчики заражены в это время года. А для людей, к вашему сведению, это смертельно опасно. У меня как раз вчера был инспектор из министерства здравоохранения, обследовал моих попугайчиков. Сказал, что они непременно рано или поздно заболеют. Так что я никак не смогу продать вам ни одного из них.

– Но какую же птицу вы можете предложить? – сказала дама упавшим голосом.

– Признаться, сударыня, сейчас очень, очень неподходящее время года для продажи птиц, – сказал мистер Беллоу. – Все поголовно линяют.

– Значит, вы мне не советуете покупать птицу? – спросила она. – А если взять еще что-нибудь… ну, скажем, белую мышку или другую зверюшку?

– А, но в таком случае, боюсь, вам придется поискать в другом месте, сударыня. Я ими не торгую, к сожалению.

– Ах, так, – ответила она. – Что ж, тогда можно зайти к Харродсу.

– Великолепнейший универсальный магазин, сударыня, – сказал мистер Беллоу. – Великолепнейший магазин. Совершенно уверен, что там найдется все, что вам угодно.

– Большое вам спасибо, – сказала она. – Вы так любезны. – И она вышла из лавки.

Когда дверь закрылась, мистер Беллоу повернулся и посмотрел на меня.

– Добрый день, – сказал я.

– Добрый день, сэр, – ответил он. – Я всецело в вашем распоряжении. Что вам угодно?

– Вообще-то я зашел спросить, нет ли у вас тубифексов, – сказал я. – Я служу в «Аквариуме», и у нас они кончились.

– Вот как, в «Аквариуме»? У этого самого Ромили?

– Да, у него.

– Так, так, – сказал мистер Беллоу. – А почему вы решили, что у меня есть тубифексы? Я занимаюсь пернатыми.

– Мистер Ромили так и сказал, а я подумал, что вдруг у вас случайно найдется немного, и решил зайти узнать.

– Что ж, представьте себе, вы не ошиблись, – сказал мистер Беллоу. – Пожалуйте за мной.

Он провел меня через дверь за прилавком в маленькую, неубранную, но очень уютную комнатушку. По виду кресел и дивана можно было сразу догадаться, что пес пользуется ими не меньше, чем сам мистер Беллоу. Мы оказались во дворике под сенью платана, росшего в церковном саду. В центре дворика был бассейн, в который из крана сочилась вода, а посередине на каменной горке стоял гипсовый Амур. Бассейн кишел золотыми рыбками, а в углу стояла большая банка из-под джема с изрядным комком тубифексов. Мистер Беллоу достал еще одну банку и отложил в нее немного червей, потом протянул ее мне.

– Вы очень добры, – сказал я. – Сколько я вам должен?

– Только не вздумайте платить, – ответил мистер Беллоу. – Платить не надо. Это подарок.

– Но… но они же страшно дорогие, – растерянно пробормотал я.

– Это подарок, мой мальчик. Примите это в подарок, – сказал мистер Беллоу.

Он проводил меня обратно в лавку.

– Скажите, пожалуйста, мистер Беллоу, а почему на всех клетках у вас в окне написано: «Продано»?

Он впился в меня пронзительными голубыми глазками.

– А потому, что они проданы, – ответил он.

– Но они уже целую вечность проданы. С того самого дня, как я хожу по этой улице. А это добрых два месяца. Что же, за ними так никто и не является?

– Нет, я просто… держу их пока у себя для людей, понимаете, пока они не смогут их забрать. Кто строит новые вольеры, кто чинит клетки и так далее, и тому подобное… – сказал мистер Беллоу.

– А вы их продали в подходящее время года? – спросил я.

По лицу мистера Беллоу промелькнула усмешка.

– А как же, конечно, – сказал он.

– А еще птицы у вас есть? – спросил я.

– Да, наверху, – сказал он. – Наверху.

– Если я зайду к вам как-нибудь в свободное время, вы мне их покажете?

Мистер Беллоу задумчиво разглядывал меня, поглаживая подбородок.

– Думаю, что это можно устроить, – сказал он. – Когда вы хотите зайти?

– У меня в субботу короткий день. Можно прийти в субботу после обеда?

– По субботам у меня обычно закрыто. Но вы позвоните три раза, и я вам открою.

– Большое спасибо, – сказал я. – И спасибо вам за тубифексов. Мистер Ромили будет очень признателен.

– Не за что, не за что, – ответил мистер Беллоу. – Всего вам хорошего.

Я вышел, прошел всю улочку и вернулся в наш магазин.

Несколько дней мистер Беллоу был главным предметом моих размышлений. Ни на одну минуту я не поверил, что птицы в его витрине проданы, но никак не мог додуматься, зачем было навешивать на них эти надписи. К тому же меня немало озадачило его явное нежелание продать птичку даме в тирольской шляпке. Я твердо решил, что в субботу вырву эту тайну у самого мистера Беллоу, чего бы мне это ни стоило.

Наконец настала суббота, и я, пройдя по улочке, ровно в два часа уже стоял перед лавкой мистера Беллоу. Надпись на дверях гласила: «Сожалеем, но сегодня закрыто». Тем не менее я нажал кнопку звонка три раза и стал доверчиво ждать. Вскоре мистер Беллоу отпер дверь.

– А, – сказал он. – Добрый день.

– Добрый день, мистер Беллоу.

– Прошу вас, входите, – гостеприимно пригласил меня мистер Беллоу. Я вошел, и он аккуратно запер за мной дверь лавки.

– Так вы хотели, чтобы я вам показал птичек? – спросил он.

– Пожалуйста, если можно.

Он провел меня через заднюю комнату наверх по очень узкой шаткой лесенке. Наверху были, насколько я мог судить, крохотная ванная, спальня и еще одна комната, куда меня и привел мистер Беллоу. Она была от пола до потолка уставлена клетками, а в них было полно птиц всех видов, форм и расцветок. Там были крохотные яркие ткачики из Африки и Азии. Было даже несколько великолепных австралийских вьюрков. Были там и попугаи, зеленые, как листочки, и красные кардиналы, багряные, как царские мантии. У меня захватило дух от восторга. Мистер Беллоу в отличие от мистера Ромили прекрасно разбирался в своем деле – он знал название каждой птички, да еще и научное название – по-латыни, знал, откуда она, и чем ее лучше всего кормить, и сколько яичек она кладет. Он был просто кладезем премудрости.

– А эти птицы тоже продаются? – спросил я, не сводя жадных глаз с красного кардинала.

– Конечно, – сказал мистер Беллоу и добавил: – Но исключительно в подходящее время года.

– Почему вы все говорите о подходящем времени? – спросил я. – Раз уж вы торгуете птицами, значит, их можно продавать в любое время года!

– Что ж, некоторые так и делают. Но у меня железное правило: я раз и навсегда решил не продавать птиц в неподходящее время года.

Я взглянул на него и уловил смешинку в его глазах.

– Тогда какое же время года подходящее? – спросил я.

– Ну, если вы спросите меня, то такого времени не бывает, – заявил мистер Беллоу.

– Значит, вы их совсем не продаете? – спросил я.

– Очень редко, – сказал мистер Беллоу. – Только в виде исключения – например, близким друзьям.

– Так вот почему вы ни за что не хотели продать птичку той даме?

– Да, – сказал он.

– И все эти птицы в витрине с надписью «Продано» вовсе не проданы, верно?

– Честно говоря, только это между нами, никому они не проданы, – признался он.

– Хорошо, но как же вы тогда зарабатываете на жизнь? – спросил я.

– А! – сказал мистер Беллоу. – В том-то и дело. Никак.

Должно быть, у меня был дурацкий вид, потому что мистер Беллоу негромко хохотнул и предложил:

– Пойдемте-ка вниз выпьем чайку, а? Я вам все объясню. Но обещайте, что дальше это не пойдет. Даете слово?

Он поднял толстый палец и погрозил мне.

– О, даю слово! – обещал я. – Честное слово.

– Ладно, – сказал он. – Вы крендельки любите?

– М-мм… да, люблю, – ответил я, слегка ошеломленный этой внезапной переменой темы.

– И я тоже, – сказал мистер Беллоу. – Горячие крендельки с маслом и чаек. Пошли-ка вниз.

И мы спустились вниз, в маленькую гостиную, где пес мистера Беллоу – оказалось, что зовут его Олдрич, – уже растянулся на диване и наслаждался комфортом. Мистер Беллоу зажег газ на крошечной плитке, быстро один за другим подрумянил на огне крендельки, намазал их маслом, и, когда на тарелке выросла пухлая маслянистая горка, он поставил ее на низенький столик, за которым мы сидели. Тут вскипел чайник. Он заварил чай и поставил на стол хрупкие, прозрачные фарфоровые чашки, из которых нам предстояло пить.

– Вам с молоком? – спросил он.

– Да, пожалуйста, – сказал я.

– Сахарку?

– Спасибо, не надо, – ответил я.

Мы отпили по нескольку глотков чая, потом он подал мне кренделек, другой взял себе и со вздохом удовлетворения запустил в него зубы.

– Ведь вы мне хотели рассказать, ну, насчет того, что вы ничего не зарабатываете? – спросил я.

– Да, – сказал он, тщательно вытирая носовым платком губы, руки и усы,

– да, это довольно длинная и запутанная история. Вся наша улочка – кстати, она называется Поттсова аллея – принадлежала когда-то одному чудаку миллионеру по имени Поттс. В наше время его, пожалуй, окрестили бы социалистом. Построив эти лавочки, он выдумал особые правила и ограничения специально для данного случая. Каждый желающий мог получить тут в аренду лавку на неограниченный срок, но раз в четыре года арендная плата должна пересматриваться. Если дела идут хорошо, плата соответственно повышается, а если прибыли нет, то и плата снижается. Так вот, я занял эту лавку в 1921 году. И с тех пор плачу за нее ровно пять шиллингов в неделю.

Я уставился на мистера Беллоу, не веря собственным ушам.

– Пять шиллингов в неделю? Да это прямо неприличная цена за такую лавку

– в Кенсингтоне, в двух шагах от Хай-стрит!

– Вот именно, – сказал мистер Беллоу. – В том-то и дело. А я плачу пять шиллингов в неделю, то есть один фунт в месяц.

– Почему же тут такая мизерная плата? – спросил я.

– А вот почему, – сказал он. – Никакой прибыли я не получаю. Как только я узнал, что здесь сдаются лавки, я мигом сообразил, что тут для меня есть лазейка. У меня были небольшие сбережения – не слишком много, но все-таки на жизнь хватало. Мне было нужно только одно – подходящее местечко, где можно было бы жить и держать моих птичек. Так вот, здесь передо мной открылись блестящие возможности. Я обошел всех жителей Поттсовой аллеи и объяснил им это дело; оказалось, что все они в таком же положении, как и я: у всех было немножко денег на жизнь, и единственное, чего им не хватало, было дешевое жилье. Тогда мы организовали «Ассоциацию Поттсовой аллеи», сговорились между собой и раздобыли отличного счетовода. Не подумайте, что я имею в виду кого-нибудь из этих дипломированных краснобаев, когда говорю «отличный». Они только и знают, что защищать закон; от них никакой пользы ни человеку, ни другой твари. Нет, этот молодой человек – умница, отлично соображает, что к чему. Мы с ним встречаемся раза два в год, он просматривает наши счета и советует нам, как лучше прогореть. И мы исправно прогораем, так что при каждой ревизии нашу плату не повышают, а порой даже чуть-чуть снижают.

– А нынешние владельцы не могут изменить условия? – спросил я.

– Нет, – сказал мистер Беллоу. – В том-то и вся прелесть. Я разузнал, что в завещании мистера Поттса запрещено менять эти условия.

– Но ведь они, должно быть, просто лопались от злости, когда узнали, что получают с вас всего фунт в месяц!

– Еще бы! – сказал мистер Беллоу. – Они из кожи вон лезли, чтобы выселить меня отсюда, только ничего у них не вышло. Я нанял отличного адвоката – опять-таки не из этих болтунов, которые о законе пекутся больше, чем о своих клиентах. Он сразу поставил их на место. Да и все остальные лавки встали против них единым фронтом, так что они ровным счетом ничего не могут поделать.

Я промолчал: мне не хотелось обижать мистера Беллоу, но в глубине души я был совершенно уверен, что вся эта история – чистейшая выдумка. Был у меня когда-то репетитор, который жил шизофренически-раздвоенной жизнью: он постоянно рассказывал мне длинные и путаные истории о своих приключениях, хотя на самом деле с ним ничего подобного не случалось, просто он об этом всегда мечтал. Я давно уже привык к подобным искажениям действительности.

– Да, – сказал я. – История потрясающая. До чего же здорово вы все сообразили!

– Никогда не пропускайте то, что написано мелким шрифтом, – сказал мистер Беллоу, назидательно помахивая пальцем. – Извините, мне нужно сходить за Мейбл.

Он ушел в лавку и появился снова, неся на рукаве какаду. Усевшись, он взял птицу в руки и опрокинул ее на спинку. Она лежала неподвижно, словно вырезанная из слоновой кости, не открывая глаз и повторяя: «Привет, привет, привет». Он ласково пригладил ее перышки и, положив птицу к себе на колени, стал почесывать ей брюшко. Птица замерла в полном блаженстве.

– Она начинает скучать, если подолгу оставлять ее одну в лавке, – пояснил он. – Возьмите еще кренделек, мой дорогой!

Так мы сидели, ели крендельки и болтали. Мистер Беллоу оказался интереснейшим собеседником. В молодости он успел объездить полсвета и отлично знал те места, куда мне самому ужасно хотелось попасть. С тех пор я заходил к нему попить чайку почти каждую субботу, и это были чудесные вечера.

Но его рассказам о Поттсовой аллее я по-прежнему не верил и поэтому решил провести эксперимент. Я посвятил этому делу несколько дней и обошел все лавочки подряд. Я зашел, например, к Клемистре, мне, видите ли, нужна была шляпка – подарок маме ко дню рождения. Ах, какое огорчение, сказали две премилые старушки, которые там торговали, какое ужасное несчастье: я попал к ним в самое плохое время. У них только что кончились шляпы. Ну, не беда, я согласен купить что-нибудь другое – горжетку или что-нибудь еще. Ах, нет, дело в том, что весь товар в магазине уже обещан другим. Они как раз ждут новые товары. А когда день рождения моей матушки? В следующую пятницу, сказал я. «О, к тому времени у нас все будет, да, мы совершенно в этом уверены. Заходите к нам обязательно».

Мистер Уоллет, табачник, сказал мне, что не держит тех сигарет, которые я спрашиваю. Не держал он и сигар, и трубок тоже. С большой неохотой он продал мне коробок спичек.

Потом я отправился к водопроводчикам. Я сказал, что меня прислала мама, потому что у нас испортился бачок, так нельзя ли прислать мастера?

– Так-так, – сказал мистер Драмлин. – А это очень срочно?

– Очень срочно, – ответил я. – У нас и в уборной воды нет, и вообще нигде.

– Видите ли, у нас здесь всего один мастер, только один мастер, и он как раз ушел по вызову. Очень, очень сложная работа. Не знаю, сколько она протянется – то ли день, то ли два.

– А не может ли он зайти и поработать сверхурочно? – спросил я.

– О, не думаю, чтобы он согласился, – сказал мистер Драмлин. – Между прочим, на Хай-стрит есть прекрасные водопроводчики. Почему бы вам не зайти туда? Может быть, у них есть свободный мастер. А я, боюсь, не смогу вам ничего гарантировать. Не раньше, чем через два-три дня, никак не раньше, никак не раньше.

Я поблагодарил его и ушел. Затем я пошел к Уильяму Дроверу, агенту по продаже недвижимости. Это был тщедушный человечек с волосами, похожими на пух отцветшего репейника. Я сказал, что моя тетя собирается переезжать в этот район и просила меня – я тут недалеко живу – зайти к агенту и узнать, как обстоит дело с квартирами.

– Квартиры? Квартиры? – спросил мистер Дровер, поджимая губы. Он снял очки, тщательно протер их, водрузил на место и стал высматривать что-то в лавке, словно надеясь обнаружить завалявшуюся квартиру. – Неудачный сезон для квартир. Весьма неудачный сезон. Масса народа переезжает в этот район. Так и расхватывают квартиры прямо из-под рук.

– Значит, у вас ничего нет на примете? Я бы хотел хоть что-нибудь показать тете, – сказал я.

– Нет, – ответил он. – Ничего. Совсем ничего, к сожалению. Совсем ничего нет.

– Может быть, тогда найдется небольшой домик? – спросил я.

– О, и здесь то же самое. Так же плохо, – сказал он. – Боюсь, что в моем списке не найдется ни одного дома, который бы вас устроил. Вот разве что дом с десятью спальнями в Хэмстеде, если хотите.

– Да нет, этот, пожалуй, немного великоват. Тем более что она хочет жить в нашем районе.

– Все хотят. Все до единого. Нас скоро отсюда вытеснят. Мы будем скоро задевать соседей локтями, – сказал он.

– Зато ваши дела, должно быть, идут в гору? – спросил я.

– Это еще как сказать, – возразил он. – Перенаселение снижает общий уровень, знаете ли.

– Ну что ж, большое спасибо за помощь, – сказал я.

– Не стоит благодарности. Очень сожалею, что больше ничего не смог для вас сделать.

Вслед за тем я посетил «Гномик». Меню у них было очень разнообразное, но мне они смогли предложить только чашку чая. К несчастью, – они так и рассыпались в извинениях – грузовик со всеми припасами сломался где-то на другом конце Лондона, и у них нет никаких продуктов, ни крошки.

После этого я поверил, что мистер Беллоу говорил правду про Поттсову аллею.

Примерно в это же время в моей жизни появилась еще одна любопытная личность. Я уже довольно долго работал у мистера Ромили, и он стал доверять мне как самому себе. Время от времени он посылал меня в Ист-Энд за новой партией рептилий, амфибий и тропических рыбок. Мы покупали их у оптовиков, а всякую пресноводную живность, как я уже говорил, нам присылали с фермы, которой, собственно, и принадлежал наш магазин. Я любил эти походы: в сумрачных, как пещеры, складах где-нибудь на глухих улочках я находил огромные клетки с ящерицами, корзинки, полные черепах, и позеленевшие, заросшие водорослями аквариумы, набитые тритонами, лягушками и саламандрами. Во время одного из таких походов в Ист-Энд я и повстречал полковника Анструтера.