Текст книги "Филе из палтуса"

Глава третья. КОВАРНАЯ КОРОБКА

Во второй половине 1939 года, когда стало очевидно, что война неизбежна, наша семья покинула Корфу и возвратилась в Англию. На первое время мы сняли квартиру в Лондоне, и пока мама в поисках дома совершала вылазки в провинцию, я мог свободно изучать Лондон. Хотя мне никогда не нравились большие города, Лондон той поры пленил меня. Как-никак самой крупной знакомой мне столицей был город Корфу, величиной не больше какого-нибудь захолустного английского городишка, так что великая громадина Лондона таила сотни манивших меня волнующих тайн. Тут и Музей естественной истории, и конечно же зоопарк, где я наладил дружеские отношения с некоторыми смотрителями. Это укрепило мое убеждение, что работа в зоопарке – единственная стоящая профессия в мире и упрочило желание обзавестись собственным заведением такого рода.

Недалеко от нашей квартиры помещалась торговая точка, неизменно привлекавшая мое внимание. На вывеску было написано: «Аквариум», и витрина в самом деле была заполнена большими аквариумами с ярко окрашенными рыбками и

– что еще больше меня занимало – рядами стеклянных ящиков, в которых содержались зеленые змейки, удавчики, большие зеленые ящерицы и пучеглазые жабы. Я мог подолгу стоять перед витриной, любуясь этими дивными созданиями и жаждая завладеть ими. Но поскольку дома у меня уже содержались две сороки и всякие прочие птицы, а также одна обезьянка, я сознавал, что всякое пополнение живого инвентаря навлечет на меня гнев родных, и мне оставалось только с тоской созерцать прекрасных рептилий.

И вот однажды утром, проходя мимо «Аквариума», я обратил внимание на прислоненное к стеклянному ящику объявление, гласящее: «Требуется молодой, надежный помощник». Я вернулся домой и поразмыслил.

– Тут поблизости есть место в зоомагазине, – сообщил я маме.

– В самом деле, милый? – откликнулась она машинально.

– Ну да. Им требуется молодой, надежный помощник. Я… я думаю подать заявление, – небрежно добавил я.

– Отличная идея, – сказал Ларри. – И сможешь сюда притащить всех их зверей.

– Вряд ли ему позволят это сделать, милый, – возразила мама.

– Как вы думаете, сколько они будут платить за такую работу? – спросил я.

– На многое не рассчитывай, – заметил Ларри. – Сомневаюсь, чтобы тебя сочли надежным помощником.

– Но что-то они ведь должны платить? – настаивал я.

– А как у тебя с возрастом? – осведомился Ларри.

– Мне скоро шестнадцать, – ответил я.

– Ну что ж, попытка не пытка, – заключил он.

На другое утро я направился к зоомагазину и вошел внутрь. Тотчас навстречу мне устремился невысокий, худой, смуглый мужчина в огромных роговых очках.

– Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро, сэр! Чем могу быть вам полезен?

– Вам, э-э… вам требуется помощник… – промямлил я.

Он наклонил голову набок, и глаза его за очками стали еще больше.

– Помощник, – сказал он. – И вы желаете получить это место?

– Э-э… ну да, – ответил я.

– У вас есть опыт? – спросил он с сомнением в голосе.

– О, у меня большой опыт. Я всегда держал дома пресмыкающихся, и рыб, и прочую живность. У меня и сейчас полная квартира животных.

Мужчина внимательно посмотрел на меня.

– А сколько вам лет? – осведомился он.

– Шестнадцать… скоро семнадцать, – солгал я.

– Ну что ж, – сказал он. – Учтите, много платить мы не можем. У нас чрезвычайно высокие накладные расходы. Но для начала, скажем, фунт десять шиллингов.

– Идет, – согласился я. – Когда можно приступать?

– Лучше приходите в понедельник, – предложил он. – Я говорю понедельник, потому что тогда будет удобнее оформить все бумаги. Иначе можно и запутаться, верно? Да, так вот – моя фамилия Ромилли, мистер Ромилли.

Я назвал свою фамилию, мы обменялись положенными рукопожатиями и застыли на месте, глядя друг на друга. Было совершенно ясно, что мистер Ромилли никогда еще не нанимал кого-либо и плохо представлял себе, как следует действовать дальше. Я посчитал своим долгом помочь ему.

– Может быть, вы сейчас покажете мне свое хозяйство и расскажете, что я должен буду делать?

– О, отличная мысль, – воскликнул мистер Ромилли. – Отличная мысль.

И он запорхал по своему магазину, размахивая руками, словно бабочка крыльями, показывая, как следует чистить аквариум, как кормить мучными червями лягушек и жаб, где лежат щетки и стоят метлы. В просторном подвале под торговым залом хранился различный рыбий корм, лежали сачки и прочие вещи; из неплотно завернутого крана вода капала в большой таз, где лежало нечто, на первый взгляд напоминающее сырое баранье сердце. Присмотревшись, я понял, что передо мной сплошной клубок тоненьких трубочников. Эти ярко-красные черви – излюбленный корм не только всех рыбок, но некоторых земноводных и пресмыкающихся. Далее я обнаружил, что в дополнение к восхитительным созданиям, демонстрируемым на витрине, магазин располагает множеством другой живности. Тут были ящики с жабами, ящерицами, черепахами и лоснящимися змеями, аквариумы с глотающими воздух влажными лягушками и тритонами с фестончатым гребнем вдоль хвоста, похожего на вымпел. Живя уже не один месяц в пыльной, сухой лондонской среде, я ощутил себя здесь словно в райском саду.

– Ну так, – сказал мистер Ромилли, завершив показ, – значит, вы приступаете в понедельник, да? Ровно в девять утра. Надеюсь, не опоздаете?

Только смерть помешала бы мне явиться в зоомагазин в понедельник в девять утра.

И без десяти девять в понедельник утром я мерил шагами тротуар у входа в зоомагазин. Наконец появился, позвякивая ключами, и мистер Ромилли – в длинном черном пальто и черной фетровой шляпе.

– Доброе утро, доброе утро, – пропел он. – Рад видеть, что вы пришли вовремя. Отличное начало.

Мы вошли в магазин, и я приступил к выполнению своих обязанностей. Первым делом надлежало подмести и без того чистейший пол, затем я обошел аквариумы, бросая рыбкам комочки извивающихся трубочников.

Мне не понадобилось много времени, чтобы обнаружить, что мистер Ромилли, при всей его доброте, мало что знал о находящихся на его попечении животных. Большинство террариумов были обставлены вовсе без учета привычек их обитателей, то же можно было сказать и про аквариумы. Кроме того, мистер Ромилли исходил из теории, согласно которой можно пичкать животное одним и тем же кормом, покуда оно его принимает. И я решил заняться как украшением сосудов, так и кормлением наших питомцев, внести разнообразие в их рацион. Разумеется, я понимал, что следует действовать осторожно, ибо мистер Ромилли был человек консервативных привычек.

– Вам не кажется, мистер Ромилли, – спросил я в один прекрасный день, – что рептилиям и земноводным хотелось бы отведать что-нибудь другое, кроме мучных червей?

– Что-нибудь другое? – Глаза мистера Ромилли расширились. – Что именно?

– Ну, как насчет мокриц? Я всегда кормил своих рептилий мокрицами.

– Вы уверены? – спросил мистер Ромилли.

– Совершенно уверен.

– Это не повредит им? – тревожно осведомился он.

– Нисколько, – ответил я. – Они обожают мокриц. Все-таки какое-то разнообразие.

– Но где мы их возьмем? – уныло справился мистер Ромилли.

– Думаю, в парках их сколько угодно, – сказал я. – Я схожу как-нибудь, посмотрю?

– Ладно, – неохотно согласился мистер Ромилли. – Если вы твердо уверены, что это им не повредит.

В один из ближайших дней я отправился в парк и наполнил большую жестяную банку мокрицами, которых поселил в ящике с прелыми листьями в подвале, и, когда мне казалось, что лягушкам, жабам и ящерицам начинают приедаться мучные черви, я подсыпал им хрущаков, а пресытятся хрущаками – получайте мокриц. Первое время мистер Ромилли заглядывал в террариумы с испугом на лице, словно опасался, что увидит сплошь мертвые тела рептилий и амфибий. Когда же он убедился, что лягушки не только тучнеют от новой смеси, но и начали квакать, его восторгу не было предела.

Моя следующая скромная попытка изменить царящие порядки касалась двух крупных незлобивых мавританских жаб из Северной Африки. Дело в том, что мистер Ромилли представлял себе всю Северную Африку как безбрежную пустыню, где круглые сутки светит солнце и температура воздуха не опускается ниже девяноста градусов в тени, если тень вообще существует. А потому он заточил несчастных жаб в стеклянном террариуме, над которым подвесил две яркие электрические лампочки. Бедняжки сидели на гладком белом песке, и не было там ни одного камня, позволяющего укрыться от резкого света. Целый день температура воздуха в террариуме держалась около сорока градусов и опускалась только ночью, когда мы выключали электричество. В итоге глаза жаб помутнели, как будто в них образовалась катаракта, кожа высохла и шелушилась, лапки снизу были воспалены. Понимая, что дерзновенное предложение пересадить жаб в другой террариум, с клочками влажного мха, повергнет мистера Ромилли в ужас, я скрытно принял некоторые меры, чтобы скрасить существование несчастных земноводных. Для начала стащил на маминой кухне немного оливкового масла и, когда мистер Ромилли удалялся на обеденный перерыв, смазывал кожу жабам. Она сразу стала меньше шелушиться. Затем я сходил в аптеку за мазью, удивив фармацевта объяснением, для чего она предназначена, и обработал ею лапки мавританок. И это отчасти помогло. Обзаводясь глазной мазью, какой обычно пользуют собак, я проверил ее на жабах с отменным результатом. Кроме того, каждый раз, когда мистер Ромилли уходил обедать, я освежал жаб теплым душем, чему они явно были рады. Сидят, глотая воздух и благодушно мигая глазами, и стоило мне чуть отодвинуть леечку, как они ползли следом, чтобы попасть под струйки. Когда же я положил в террариум изрядный клок мха, обе поспешили укрыться под ним.

– Ой, посмотрите, мистер Ромилли! – старательно изобразил я удивление.

– Я случайно положил мох в террариум к жабам, и похоже, им это понравилось.

– Мох? – сказал мистер Ромилли. – Мох? Но ведь они обитают в пустыне.

– Насколько я понимаю, – ответил я, – и в пустынях кое-где есть немного растительности.

– Я думал, там сплошной песок, – заметил мистер Ромилли. – Сплошной песок. Сколько хватает глаз.

– Да нет, э-э… Растут же там небольшие кактусы и все такое прочее, – робко возразил я. – Во всяком случае, жабы как будто довольны, верно?

– Без сомнения, – согласился мистер Ромилли. – По-вашему, стоит оставить им мох?

– Ага, – ответил я. – Может, добавить еще немного?

– Вряд ли это им повредит. Хотя, – тревожно добавил он, – не может случиться так, что они станут его есть и подавятся?

– Не думаю, – заверил я его.

С той поры мои симпатичные жабы располагали мхом, под которым могли укрыться, больше того – они могли сидеть на подстилке из мха, и вскоре лапки их совершенно зажили.

А я тем временем сосредоточил свое внимание на рыбках. Как ни любили они ручейников, мне казалось, что их диету тоже следует разнообразить.

– Как вы считаете, – пустил я пробный шар, обращаясь к мистеру Ромилли,

– что, если мы попробуем кормить рыбок дафниями?

Напомню: дафнии – крохотные водяные блошки; мы получали их из хозяйства, которое снабжало наш зоомагазин водорослями, улитками, пресноводными рыбками и прочим товаром, и продавали в маленьких баночках аквариумистам.

– Дафниями? – молвил мистер Ромилли. – Кормить рыбок дафниями? Разве они станут есть дафнии?

– Но если не станут, почему же мы продаем их людям, чтобы кормили своих рыбок? – осведомился я.

Логика сего замечания произвела сильнейшее впечатление на мистера Ромилли.

– Знаешь, ты прав, – сказал он. – Ты прав. У нас в подвале еще остался небольшой запас. Завтра прибудет новая партия. Попробуй, посмотрим, что получится.

Я вылил по столовой ложке в каждый аквариум, и рыбки набросились на дафний так же жадно, как лягушки и жабы на мокриц.

Дальше у меня было задумано получше украсить наши террариумы и аквариумы, но тут требовалось действовать крайне осторожно, ибо этим делом мистер Ромилли занимался самолично и единолично. И не столько потому, сдается мне, что ему это нравилось, – просто как глава фирмы он почитал это своим долгом.

– Мистер Ромилли, – обратился я к нему однажды, – у меня сейчас все дела сделаны, и в лавке нет покупателей. Разрешите мне декорировать какой-нибудь из аквариумов? Мне очень нравится, как вы это делаете, и хотелось поучиться у вас.

– Ну-ну, – зарделся мистер Ромилли, – ну-ну… Я не сказал бы, что у меня это так уж хорошо получается…

– О, по-моему, вы делаете это великолепно, – не унимался я. – И мне хотелось бы поучиться.

– Ну ладно, – согласился мистер Ромилли. – Возьми какой-нибудь поменьше. А я буду тебе кое-что подсказывать. Так, посмотрим… посмотрим… Ага, вон тот аквариум с моллиенезиями. Его не мешает почистить. Значит, попробуй перенести рыбок в запасной аквариум, потом опорожни его и хорошенько почисти, чтобы мы могли начать, как говорится, с азов. Идет?

Вооружившись маленьким сачком, я перенес маленьких, блестящих, как оливки, черных молли в запасной аквариум, затем опорожнил и почистил их старую обитель, после чего подозвал мистера Ромилли.

– А теперь, – начал он, – положи на дно песок и… гм… два-три камня и посади, пожалуй, э… кустик валлиснерии в том углу, идет?

– А можно, я попробую действовать сам? – спросил я. – Мне… мне кажется, так я скорей научусь. А когда я закончу, вы проверите и скажете, что сделано не так.

– Прекрасная мысль, – заключил мистер Ромилли и побрел к своему кассовому аппарату, оставив меня в покое.

Аквариум был совсем маленький, но я основательно потрудился. Прочертил в песке борозды, так что получились высокие серебристые гряды. Соорудил небольшие горки. Посадил кустики валлиснерии так, чтобы молли могли ходить стайками между ними. Потом осторожно налил воду и, когда она достигла нужной температуры, вернул в аквариум рыбок и позвал мистера Ромилли, чтобы он оценил мои труды.

– Ух ты! – воскликнул он. – Ух ты!

Он посмотрел на меня, и можно было подумать, что он огорчен моим успехом. Как бы тут не попасть впросак!

– Вам… вам нравится? – спросил я.

– Это… это замечательно! Замечательно! Как только тебе это… как тебе удалось?

– Мне удалось, потому что я смотрел, как вы работаете, мистер Ромилли. Без ваших уроков у меня ничего не вышло бы.

– Ну-ну. Ну-ну, – снова зарделся мистер Ромилли. – Однако я вижу, что ты кое-что и сам придумал.

– Все это – идеи, которые я почерпнул, наблюдая за вами, мистер Ромилли, – сказал я.

– Гм… Весьма похвально. Весьма похвально, – отозвался мистер Ромилли.

На другой день он спросил, не возьмусь ли я декорировать еще один аквариум, и я понял, что одержал маленькую победу, не задев его чувства.

Но больше всего мне хотелось заняться огромным аквариумом, украшавшим нашу витрину. Длиной около полутора метров и глубиной три четверти метра, он служил обителью обширной коллекции различных ярко окрашенных рыбок. Однако я понимал, что есть границы, которые еще рано преступать. А потому я продолжал работать с малыми аквариумами и, когда мистер Ромилли свыкся с этими проявлениями моей инициативы, заикнулся наконец о нашем парадном аквариуме.

– Позвольте мне попробовать сделать что-нибудь с ним, мистер Ромилли? – спросил я.

– Что? Ты про нашу витрину?

– Ну да. Все равно его… надо бы… надо уже почистить. Вот я и подумал, может быть, попробовать по-новому его декорировать.

– Прямо не знаю… – задумчиво произнес мистер Ромилли. – Не знаю. Сам понимаешь, это важнейший, центральный элемент витрины. Именно он привлекает к нам покупателей.

Мистер Ромилли был совершенно прав, однако покупателей привлекали пестрые стайки разноцветных рыбок, а не попытки декорировать аквариум, придававшие ему сходство с изрытой пустошью.

– Я только попробую, ладно? – не сдавался я. – Если не получится, сделаю, как было раньше. Я готов… готов потратить на это половину рабочего дня.

– Ну что ты, зачем же, – взволнованно произнес мистер Ромилли. – С какой это стати тебе все дни проводить в стенах магазина. Молодой парень… тебе необходимо пройтись, подышать свежим воздухом… Ладно, согласен, попробуй, и поглядим, что получится.

В половину дня я не уложился, поскольку приходилось отвлекаться на покупателей, которые приходили за трубочниками, или дафниями, или квакшами для своего садового пруда. Над большим аквариумом я трудился с усердием, достойным всяческого подражания. Соорудил песчаные дюны и красивые горки из гранита. В ложбинах между гранитными горками посадил валлиснерию и другие, более нежные растения. На поверхности воды разместил крохотные белые цветки, напоминающие миниатюрные кувшинки. Песком и камешками замаскировал довольно уродливые с виду подогреватель, аэратор и термостат. Завершив эти работы и возвратив в аквариум ярко-красных меченосцев, глянцевитых черных молли, серебристых топориков и будто светящихся неоновых рыбок, я отступил на несколько шагов, созерцая свое творение, и сам восхитился своими талантами.

Мистер Ромилли пришел в восторг, чему я, понятно, был очень рад.

– Великолепно! Изящно! – воскликнул он. – Просто изящно!

– Ну вы же знаете поговорку, – сказал я, – у хорошего учителя и ученик хороший.

– Ладно, ладно льстить мне. – Он шутя погрозил мне пальцем. – Это тот самый случай, когда ученик превзошел учителя.

С той поры мне было позволено декорировать все аквариумы и террариумы. Подозреваю, что в душе мистер Ромилли был только рад освобождению от необходимости проявлять в столь утомительном деле свое полное отсутствие изысканного вкуса.

После одного-двух экспериментов – где лучше проводить обеденный перерыв

– я остановился на маленьком кафе поблизости от зоомагазина. Здесь я приметил добрую официантку, которую нехитрой лестью склонил подавать мне повышенную норму сосисок с картофельным пюре и предупреждать о смертельной опасности, исходящей от обозначенной в меню тушеной баранины с луком и картофелем. Однажды, направляясь в это кафе, я обнаружил, что кратчайший путь туда пролегает через узкий переулок между большими магазинами и высокими жилыми домами. Переулок был вымощен булыжником, и, входя в него, я чувствовал себя так, словно меня перенесли во времена диккенсовского Лондона. Часть переулка окаймляли деревья, а дальше располагались крохотные лавки. Одна из них, обитель Генри Белоу, свидетельствовала, что наш зоомагазин – не единственный в округе.

За грязным окном размером два на два метра витрина уходила вглубь примерно на полметра и была заполнена маленькими квадратными клетками, в каждой из которых содержались одна-две птички – зяблики, зеленушки, коноплянки, канарейки, волнистые попугайчики. Пол внизу был покрыт толстым слоем шелухи и помета, но сами клетки блистали чистотой, и внутри их зеленели веточки крестовника или латука, а снаружи была прикреплена белая бумажка с кривыми буквами: «ПРОДАНО». За стеклянной дверью висела желтая кружевная занавеска, а между ней и стеклом готические буквы на куске картона вежливо приглашали покупателя входить. Обратная сторона, как мне предстояло убедиться, так же учтиво извещала, что магазин закрыт. За все дни, что я топал по булыжнику, спеша проглотить свои сосиски с картофельным пюре, ни разу не видел, чтобы в эту лавку входили или ее покидали покупатели. Она производила совершенно безжизненное впечатление, если не считать птичек в витрине, которые иногда вяло перепрыгивали с жердочки на жердочку. Шли недели, и я никак не мог взять в толк, почему покупатели не уносят проданных пернатых. Не могли же все новые владельцы трех десятков отобранных пичуг одновременно отказаться от покупки? И даже если так вдруг случилось, почему не убраны бумажки с надписью «ПРОДАНО»? Ограниченное время обеденного перерыва не позволяло мне углубиться в раскрытие этой тайны. И все же случай представился в один прекрасный день, когда мистер Ромилли, который порхал по магазину, напевая «Я маленькая пчелка», спустился в подвал и вдруг издал тонким голосом крик, выражающий предельный ужас.

– В чем дело, мистер Ромилли? – осторожно справился я.

Мистер Ромилли показался внизу, держась руками за голову, лицо его выражало предельное отчаяние.

– Какой же я глупец! – причитал он. – Какой глупец, глупец, глупец!

Видя, что речь идет не о каком-то моем прегрешении, я воспрянул духом.

– Что случилось? – спросил я заботливо.

– Ручейники и дафнии! – произнес он трагическим тоном, снимая очки и принимаясь лихорадочно протирать стекла.

– Наши запасы кончились?

– Да, – возвестил мистер Ромилли замогильным голосом. – Какой же я тупица! Такая небрежность! Такая непростительная нерадивость! Меня мало выгнать отсюда, я глупейший из смертных…

– Разве нельзя закупить еще? – попытался я остановить это самобичевание.

– Но то хозяйство всегда снабжает меня! – воскликнул мистер Ромилли, словно мне это не было давно известно. – Хозяйство снабжает меня, когда я делаю заказ в конце недели. А тут я, последний идиот, забыл про это.

– Но разве нельзя закупить еще где-нибудь еще? – спросил я.

– А все наши гуппии, и меченосцы, и черные молли ждут не дождутся своей порции ручейников, – продолжал мистер Ромилли, доводя себя до исступления. – Они так их любят. Как я могу смотреть на эти маленькие ротики, тыкающиеся в стекло? Как могу уйти на обед, зная, что бедные рыбки…

– Мистер Ромилли, – решительно перебил я его, – можем мы приобрести ручейников где-нибудь еще, кроме того хозяйства?

– А? – уставился он на меня. – Кроме хозяйства? Но они всегда снабжают меня… Постой. Кажется, я тебя понял. Ну да…

Он тяжело поднялся по деревянным ступенькам, вытирая лоб, и возник передо мной, словно единственный уцелевший после обвала в шахте. Обвел трагическим, отсутствующим взглядом наш интерьер.

– Но где? – сказал он наконец с отчаянием в голосе. – Где?

– Ну, – проявил я инициативу, – как насчет Белоу?

– Белоу? Белоу ничего не смыслит в делах. Он торгует птицами. Откуда у него быть ручейникам?

– И все-таки стоит попробовать, – настаивал я. – Давайте я схожу и узнаю. Мистер Ромилли поразмыслил.

– Хорошо, – произнес он наконец, отрывая взгляд от укоризненно смотрящих на него рыбьих верениц. – Возьми в кассе десять шиллингов и постарайся не задерживаться слишком долго.

Он вручил мне ключ от кассы и сел, угрюмо созерцая блеск своих начищенных ботинок. Я достал в кассе десятишиллинговую ассигнацию, написал на бумажке: «Взято 10 шиллингов на ручейников», положил ее в кассу, запер и сунул ключ в вялую пятерню мистера Ромилли. Миг – и я уже на улице, протискиваюсь через толпы глазеющих на витрины прохожих, сопровождаемый грохотом огромных красных автобусов, за которыми вьются стайки легковых машин. Наконец сворачиваю в заветный переулочек и оказываюсь в царстве мира и покоя. Рев автобусов, топот ног, визг тормозов, гудки клаксонов сливаются в сплошной приглушенный гул, чем-то похожий на ласкающий слух рокот далекого прибоя. Слева от меня – черная от копоти глухая стена, справа – чугунная ограда перед клочком земли на подступах к местной церкви, где некий достойный человек посадил платаны. Деревья протянули ветви над оградой, осенив проулок зеленью листвы, а по крапчатым их стволам тяжело карабкаются, горбатясь, гусеницы, устремленные к цели, неведомой им самим. Там, где кончалась посадка, начинались лавки, числом шесть, все крохотные и все отнюдь не преуспевающие.

Вот «Клитемнестра», салон модной женской одежды, с довольно экстраординарной достопримечательностью на витрине – мехом пушистого зверька, чьи стеклянные глаза и зажатый зубами хвост заставили бы сжаться сердце всякого противника живодерства. Дальше – кафе «Пикси», легкие ленчи, закуски, чай, а подкрепившись, можно было зайти в «Табачную лавку» А.Уолита, чья витрина сплошь была заполнена рекламой сигарет и трубок; почетное место занимала реклама самых дешевых сигарет. Быстро шагая дальше, я миновал контору агента по продаже недвижимости Вильяма Дровера, с красующимися за стеклом блеклыми фотографиями заманчивых жилых строений, затем – сумрачную витрину господ М. и Р. Драмлин, водопроводчиков, с несколько неожиданным, скупым оформлением – одиноким розовым унитазом. И замыкала сей торговый ряд дверь с простой, немудрящей выцветшей вывеской: «Генри Белоу. Птицевод».

«Наконец-то, – сказал я себе, – я могу войти в эту лавку и хотя бы раскрыть тайну проданных птичек». Однако тут произошло нечто неожиданное. Высокая костлявая женщина в грубошерстном костюме и увенчанной пером потешной тирольской шляпе решительно прошагала к двери с картонкой, на которой было написано: «Прошу», взялась за ручку и под мелодичный звон колокольчика вошла в лавку, опередив меня на какое-то мгновение. Я опешил. На моих глазах впервые одна из лавок в этом переулке удостоилась посещения покупателя. Тут же, горя желанием увидеть, что будет дальше, я рванулся следом за этой женщиной и очутился внутри раньше, чем успела захлопнуться дверь.

В лавке царил полумрак, и мы с покупательницей в тирольской шляпе уподобились мотылькам, застрявшим в пыльной паутине. Казалось, мелодичный колокольчик должен был тотчас вызвать из недр лавки услужливого продавца. Однако царила полная тишина, нарушаемая только слабым щебетом пичуг в витрине да шорохом крыльев приютившегося в углу какаду. Хорошенько взъерошив перья (звук был такой, точно кто-то встряхивал неглаженую после стирки простыню), попугай наклонил голову набок и мягко произнес безразличным тоном: «Хэлло, хэл-ло, хэлло».

Мы ждали, и короткое ожидание показалось нам вечностью. По мере того как мои глаза свыкались с полумраком, я рассмотрел маленький прилавок и за ним – полки с птичьим кормом и другими вещами, потребными для птицеводства, а перед прилавком стояли на полу большие мешки с коноплей, просом и рапсом. На одном из мешков восседала, торопливо уписывая семена, белая мышка, чем-то похожая на нервно покусывающего соломинку участника званой вечеринки. Я уже подумывал о том, чтобы открыть дверь, чтобы снова зазвенел колокольчик, когда в глубине лавки распахнулась другая дверь и в нашу сторону важно направился, виляя хвостом, почтенного возраста большой охотничий пес, сопровождаемый, как я понял. Генри Белоу, высоким тучным мужчиной с седой кудрявой шевелюрой и густыми колючими усами, напоминающими куст можжевельника, в котором могла удобно обосноваться целая стайка птиц. Из-под косматых бровей сквозь очки в золотой оправе на нас смотрели синие, как барвинок, маленькие яркие глаза. Он двигался с тяжеловесной медлительностью, словно ленивый тюлень; подойдя к нам, приветственно наклонил голову.

– Мадам, – сказал он, и в его произношении угадывался уроженец юго-западной части Англии, – мадам, к вашим услугам.

Женщина в тирольской шляпе явно была слегка озадачена столь торжественным обращением.

– О, э-э… добрый день, – произнесла она.

– Чем могу служить? – осведомился мистер Белоу.

– Понимаете, вообще-то мне нужен ваш совет, – объяснила она. – Э-э… Дело в том, что моему юному племяннику исполняется четырнадцать лет, и я хотела бы купить ему птичку ко дню рождения… Он обожает птиц.

– Птицу, – сказал мистер Белоу. – Птицу. И какую именно птицу, какой вид вы подразумеваете, мадам?

– Ну, я, э-э… даже не знаю, – ответила женщина в тирольской шляпе. – Как насчет канарейки?

– В это время года я не стал бы связываться с канарейками. – Мистер Белоу скорбно покачал головой. – Не стал бы связываться сам и поступил бы нечестно, мадам, если бы продал вам канарейку.

– Почему же именно в это время года? – озабоченно осведомилась покупательница.

– Сейчас самое скверное время для канареек, – сказал мистер Белоу. – Понимаете, опасно для бронхов.

– О, – молвила леди в тирольской шляпе. – Ну, а что вы скажете о волнистом попугайчике?

– Простите, мадам, но опять же не советую. Очень уж сейчас распространился пситтакоз.

– Что распространилось?

– Пситтакоз, мадам. Так называемая попугайная болезнь. Большинство попугайчиков болеют в это время года. Дело в том, что она смертельно опасна для людей. На днях сюда приходил инспектор из Министерства здравоохранения, проверял моих волнистых. Предупредил, что они могут вот-вот заболеть, а потому мне следует воздержаться от продажи.

– Хорошо, что же вы тогда мне порекомендуете? —с отчаянием в голосе осведомилась дама.

– По правде говоря, мадам, сейчас самое неудачное время года для покупки птиц, – ответил мистер Белоу. – Понимаете, у них как раз идет линька.

– Стало быть, вы не советуете мне покупать птичку? А как насчет чего-нибудь другого… скажем, белой мышки?

– Боюсь, мадам, вам придется обратиться в какой-нибудь другой магазин,

–сказал мистер Белоу. —К сожалению, я не торгую такими животными.

– О, – произнесла незадачливая покупательница. – О… Что ж, попробую обратиться в универмаг «Харродз».

– Прекрасный торговый центр, мадам, – отозвался мистер Белоу. – Замечательный. Уверен, что там смогут удовлетворить ваши пожелания.

– Ладно, большое спасибо. Вы очень любезны, – сказала она и покинула лавку.

Когда дверь закрылась, мистер Белоу повернулся ко мне. – Добрый день, – поздоровался я.

– Добрый день, сэр, – ответил он. – Чем я могу быть полезен вам?

– Понимаете, дело в том, что я пришел узнать, нет ли у вас ручейников. Я работаю в «Аквариуме», и у нас кончились ручейники.

– Вы сказали – в «Аквариуме»? У коллеги Ромилли?

– Совершенно верно, – сказал я.

– Понятно. И почему вы решили, что у меня могут быть ручейники? Я ведь торгую птицами.

– Мистер Ромилли так и сказал, но я подумал: вдруг у вас все-таки найдутся ручейники – и решил зайти и спросить.

– Что ж, и вы, представьте себе, не ошиблись, – ответил мистер Бедоу. – Пойдемте со мной.

Через заднюю дверь мы вошли в маленькую, неряшливую, но довольно уютную гостиную. Состояние обивки дивана и кресла красноречиво свидетельствовало, что пес любит отдыхать на них не меньше, чем хозяин. Продолжая идти следом за мистером Белоу, я очутился на мощеном дворике, осененном ветвями кладбищенских платанов, и увидел маленький пруд, в который сочилась вода из крана; посреди пруда на каменной горке стоял гипсовый купидон. В воде сновали полчища золотых рыбок, а у дальнего конца пруда стояла большущая банка из-под варенья с клубком ручейников внутри. Взяв другую, пустую банку, мистер Белоу переправил в нее часть этого клубка и вручил мне.

– Вы очень добры, – сказал я. – Сколько я вам должен?

– О, не вздумай платить, – ответил мистер Белоу. – Платить вовсе не надо, прими это как подарок.

– Но… но это очень дорогой подарок, —озадаченно возразил я.

– Ничего, прими от меня этот подарок, – настаивал он.

Вместе мы возвратились в лавку.

– Скажите, мистер Белоу, —спросил я, —почему на клетках всех птиц в вашей витрине прикреплены бумажки с надписью «Продано»?