Текст книги "Краткая история Испании"

И в дальнейшем экспансия Испании во многом опиралась на поддержку коренного населения, в том числе в отдаленных землях – нередко даже против тех, кто не считался традиционным врагом. В 1524–1526 годах Педро де Альварадо, действуя по старой, разработанной еще до испанцев схеме экспансии, вторгся в Гватемалу с союзниками из числа коренных народов. Захватив регион, он вскоре свел на нет свой успех необузданным насилием и агрессией, принуждая к выплате дани и подневольному труду. Покоренные племена сопротивлялись. В 1527 году его брат Хорхе, набрав 5000–10 000 воинов-аборигенов, вторгся в Гватемалу, однако добился успеха только в 1529 году после широкомасштабной расправы с населением. Коренные жители обеспечивали испанцев военным пополнением, разведданными и тыловым снабжением. Вероятно, эта поддержка сделала для испанского успеха гораздо больше, чем другие факторы, вроде новых болезней, огнестрельного оружия и раздоров среди местного населения.

Позднее вице-король Антонио де Мендоса использовал 10 000 местных союзников в Микстонской войне 1540–1542 годов. Кроме того, местных воинов задействовали в качестве охранников. Например, в Нуэва-Галисия (Nueva Galicia) в 1590-х годах местные флечерос (flecheros; лучники) охраняли дороги и серебряные рудники, получая в ответ налоговые и юридические преимущества.

В Южной Америке Панама, основанная в 1519 году, стала плацдармом для отправки экспедиций Франсиско Писарро в Перу в 1524, 1526 и 1531–1532 годах. В последнем походе он быстро покорил империю инков, захватив ее правителя Атауальпу в ноябре 1532 года и заняв столицу, город Куско. Однако Писарро столкнулся с серьезным сопротивлением, особенно обострившимся в 1536 году, когда Манко Инка удалось сплотить вокруг себя несогласных. На тот момент успех испанцев был обусловлен не только их военным преимуществом и военными победами. Захватчиков и их марионеточного императора поддержало много коренных жителей, что усилило военную и политическую позицию Испании. Свою роль в этом сыграла память об инкском угнетении. Большое значение имела фигура вождя, поэтому убийство Манко Инки стало одним из поворотных моментов. Тем не менее на окончательное завоевание ушло более семи лет.

В каком-то смысле длительность этого процесса подтверждала, что испанцы не просто совершали грабительские набеги – они стремились закрепиться на этих землях. Завоевав их силой оружия, они символически продемонстрировали право собственности, переименовав свои новые владения. Прибыли колонисты, которые везли с собой зерновые культуры и домашний скот, появились христианские миссионеры, конкурирующие религиозные культы уничтожались. Вводились новые системы управления и землевладения, созданные по древнеримскому образцу. Важную роль в процессе колонизации сыграло частичное признание испанцами местных элит и местных материальных культур, привыкание местных жителей к испанцам.

Когда испанское завоевание пытаются представить не как захват и уничтожение, но как более щадящий процесс, то поднимают вопрос о синкретичности христианства в Испанской Америке, которое при своем безусловно европейском происхождении вобрало в себя многие местные традиции и обычаи. Эту модель сосуществования в священном пространстве предлагают рассматривать как важнейший признак, часть более масштабной картины сотрудничества и согласия, которые якобы легли в основу политики Испанской Америки в целом. В частности, это позволяет установить причинно-следственную связь между синкретизмом и консенсусом с одной стороны и стабильностью с другой. Стабильность выглядит с этой точки зрения как важнейшая характеристика Испанской Америки и даже, возможно, причина, почему ее общество и в те времена и позднее оказалось менее динамичным, чем общество Британской Америки.

Однако подобная оценка сбрасывает со счетов и те средства, которыми испанцы пользовались для достижения своей цели, и уместность сравнения в целом. В Северной и Южной Америке господствовало стереотипное восприятие коренных народов как грубых, примитивных и нецивилизованных, и этот стереотип провоцировал не только жестокость по отношению к ним и стремление воевать до полного уничтожения, как это было в Мексике, но и истребление всех их отличительных особенностей. Культовые сооружения уничтожались, обряды, которые считались неприемлемыми, искоренялись, при этом испанские авторы, описывая эти обряды, неизменно подчеркивали превосходство испанского правления. И хотя христианские богослужения в Испанской Америке могли содержать элементы компромисса, богослужение должно было быть именно христианским, и этот вопрос не подлежал обсуждению. Инквизиция активно участвовала в борьбе против коренных религий, сжигая идолов.

Это отличало Америку от Евразии. Пусть там тоже существовала заметная религиозная напряженность, но при этом завоевания Османской империи, Великих Моголов и маньчжуров не привели к уничтожению других религиозных практик. Однако испанцы и их потомки никогда численно не превосходили коренное и смешанное население. В результате, хотя испанцы и вели непрекращающуюся войну с языческими божествами и использовали труд местного населения, ослабляя положение коренной знати, при этом они оставляли большие участки земли в руках аборигенов, особенно тех, кто с готовностью вступил в союз с завоевателями.

Испанскую манеру переняли другие европейцы. Миссионерство считали проявлением превосходства, оправданием завоевания и способом обеспечить контроль над местным населением. В конечном итоге оно нанесло туземной культуре удар намного более сильный, чем это было, например, в Индии. Более того, это разрушило связи внутри коренного общества, что, наряду с болезнями, привело к его окончательному распаду. Таким образом, с самого начала завоевание в Новом Свете имело более масштабный и глубокий характер, чем в других регионах. Тут прослеживается идейная связь с той концепцией богоизбранности, под знаменами которой прошла еще Реконкиста. Не следует забывать и о том, что испанскую историю необходимо рассматривать в более широком контексте общеевропейского развития, и что жестокая политика Испании в Америке неразрывно связана с важнейшими событиями западной истории XVI века. Испанию очень беспокоило наступление возрожденного ислама в лице Османской империи и связанное с этим порабощение христиан. Ситуацию осложняла Реформация. С ней напрямую был связан значительный рост религиозного насилия внутри христианского мира, особенно повсеместно распространившийся обычай принижения инакомыслящих, которых приравнивали к животным.

В Новом Свете, если встречались между собой представители разных западных миров, столкновение оборачивалось резней – и это несмотря на то (а отчасти и благодаря тому), что европейцы были там в меньшинстве. Например, в 1565 году испанские войска перебили гугенотов (французских протестантов), обосновавшихся во Флориде. Противников убивали, чтобы не держать пленных, но главную роль все же играла религиозная нетерпимость, уверенность в собственной правоте, а также осознанное стремление уничтожать тех, кто мог представлять угрозу. Точно так же в Средиземноморье, где христиане и мусульмане активно обращали друг друга в рабство, христианам не приходилось рассчитывать на милость единоверцев.

Имея дело с ацтеками и инками, испанцы разрушали империи, но в других регионах Северной и Южной Америки все было иначе, поскольку здесь завоевателям противостояли отдельные племена. Впрочем, это отнюдь не значит, что с ними процесс происходил одинаково, ведь племена проживали в разных природных условиях и стояли на разных ступенях экономического, социального и политического развития. Некоторые племена были высокоразвитыми, как, например, занимавшиеся добычей изумрудов чибча-муиски из высокогорных районов Колумбии, покоренные в ходе грабительской испанской экспедиции в 1536 году. Сопротивление коренных жителей в сочетании с труднопроходимой местностью создавало для испанцев огромные трудности. Бернардо Варгас Мачука, находившийся с 1580-х годов в Венесуэле, Панаме и Колумбии, писал об опасности, которую представляли традиционные тактики коренных народов (отравленные стрелы, сброшенные с высоты огромные камни, засады и ямы), и о способности местного населения замечать и использовать в своих интересах недостатки испанского вооружения (подмоченный дождями порох).

Масштабы и характер испанского имперского присутствия в немалой степени зависели от силы местного сопротивления. Там, где испанцы не получали поддержки коренного населения, как это было, например, в центральной части Чили, их ждали серьезные трудности. В Чили испанцев вытеснили из южной Центральной долины в 1598–1604 годах, после чего река Био-Био стала границей, и арауканы по ту сторону реки сохранили независимость.

В Северной Мексике испанцы столкнулись с сопротивлением кочевых воинов Гран Чичимека, которые метко стреляли из лука и эффективно использовали свое искусство в той местности, где движение испанской конницы было затруднено. В ответ испанцы собрали союзников из местного населения и придали конфликту вид очередного эпизода вековечной вражды между кочевым и оседлым народами. Однако расправиться с противником испанцам так и не удалось. На военные действия уходила большая часть прибыли, которую приносили местные серебряные рудники, а туземцы тем временем захватывали и использовали испанских лошадей, становясь еще более мобильными. Снизить напряженность помог отказ от агрессивной политики: испанцы прекратили набеги и захват рабов и перешли к более мирным приемам: подкупу и христианской миссионерской деятельности. Культурное доминирование и подрыв самостоятельности коренных народов были не единственным вариантом развития ситуации на Американском континенте. Особый статус был у обширных «срединных земель», так называемого фронтира, входившего в состав Испанской империи. Долгое время это понятие было связано не столько с конкретной географической областью, сколько с формой контроля Испании за этими землями. В Северной Мексике смена политического курса дала возможность расширить жилые поселения и основать форты, тем самым изменив характер заселения.

Слухи о серебряных месторождениях влекли испанцев из Мексики на север, в глубь континента. Франсиско Васкес де Коронадо в 1540 году совершил экспедицию на территорию современного штата Нью-Мексико, а оттуда на Великие равнины. Слухи оказались ложными. В этих местах не было никаких богатств, способных сравниться с Мексикой. Окончилась ничем и экспедиция под руководством Эрнандо де Сото, который между 1539 и 1542 годами жестоко разграбил земли в окрестностях Нижней Миссисипи. В 1540 году он выиграл битву с народом чокто при Мобиле (Сельма, Алабама), где его кавалерия имела огромное преимущество на открытом пространстве. После смерти Сото Луис де Москосо в 1542–1543 годах двинулся на территорию современного Восточного Техаса. Болезни, которые они принесли с собой, оказали опустошительное воздействие на местное население.

Отсутствие выгоды – не единственная, но достаточно важная причина, почему Испания проявляла сравнительно слабый интерес к регионам севернее Мексики. В 1598 году испанцы смогли продвинуться на север и закрепились в месте, которое они называли «Нью-Мексико», но основанное там поселение Санта-Фе так и осталось стоять особняком, не в последнюю очередь из-за того, что подход к нему с Тихого океана вопреки ожиданиям оказался затруднен. После на юге в 1527–1541 годах была завоевана (отчасти «с помощью» занесенной испанцами малярии) значительная часть Юкатана, где был центр когда-то великой цивилизации майя. Народ итца из региона Петен удалось окончательно покорить только в 1697 году.

В целом испанская колониальная политика и установленные ими порядки, в том числе искоренение местных религиозных культов, существенно повлияли на местное общество и помешали населению восстановиться после эпидемии. Со временем это стало для завоевателей проблемой: коммерческие возможности, которые открывало плантационное сельское хозяйство и добыча ценных металлов, были напрямую связаны с количеством рабочих рук. Этот ресурс, очевидно, было проще всего пополнить, порабощая коренное население, которое жило за пределами контролируемых испанцами территорий. В XVI веке испанцы начали массово угонять в рабство жителей Гондураса и Никарагуа – это стало одним из прямых последствий войны. Выгода, которую приносила продажа рабов, шла рука об руку с дестабилизацией коренного общества: испанцы поощряли конфликты между племенами с целью захвата людей в рабство. Похожие процессы происходили в Западной Африке. В результате люди превратились в товар – в этом заключалось основное воздействие работорговли на отношения между европейцами и коренными американцами.

Хотя работорговля в Северной и Южной Америке приносила выгоду, у колонистов все же возникали проблемы: не всегда рабы были доступны и дешевы. Более того, они часто сопротивлялись и убегали. Труд местного населения на контролируемых испанцами территориях регулировали королевские законы, которые учитывали давление со стороны духовенства. А оно требовало обращаться с коренным населением не как с рабами, а как с подданными, готовыми к обращению в христианскую веру. Формально рабство отменяли Лейес Нуэвас (Leyes Nuevas; «новые законы») 1542 года. В действительности – не считая того, что это вызвало бурное возмущение испанцев в Перу – это ни на что не повлияло: исполнение указов на практике требовало времени, поэтому местные чиновники и землевладельцы нередко их игнорировали. Хуже того, система кабального труда энкомьенда (encomienda; когда колонистам вместе с участками земли отдавали семьи коренных жителей для их обработки) и принудительная миграция репартимьенто (repartimiento), при которой часть мужского населения была вынуждена работать вдали от дома, фактически были тем же рабством.

Рабы из числа коренных жителей были по-прежнему очень нужны в Северной Мексике и в тех приграничных регионах, куда африканских рабов везти было далеко. Однако в остальных местах, с учетом всех плюсов и минусов, покупка рабов в Западной Африке и их отправка через Атлантику представлялась все же более выгодным делом. Поначалу африканцев переправляли в Испанскую Америку через Испанию, но с 1518 года начали выдавать асьентос (asientos), лицензии для прямой перевозки. Поскольку изначально доставка в Испанскую Америку африканских рабов была сложным делом, африканцев чаще использовали в качестве домашней прислуги, что подразумевало их особый статус и высокую стоимость.

К середине XVI века ситуация изменилась: Африка, которая до этого поставляла лишь незначительную часть общей рабочей силы, стала важным источником рабов, не в последнюю очередь потому, что африканцы считались физически сильнее коренных жителей Америки. Африканские рабы по-прежнему обходились дороже, чем местные, чей подневольный труд контролировали самыми разными способами, например засчитывая отработку в счет погашения долга. И все же число доставленных через Атлантику африканских рабов в течение следующего столетия неуклонно росло.

Перед испанской культурой стоял вопрос, как разместить в своей картине мира Америку и ее коренное население. Можно было воспользоваться концептуальной схемой Реконкисты с ее христианской миссией. Однако это был не единственный вариант. Подходящий пример предлагала античная литература – экспансия Римской империи служила образцом для ее испанской преемницы. В то же время в Новом Свете испанцы столкнулись с множеством предметов и явлений, неизвестных античным (западным) писателям, совершенно с новыми животными и растениями, например авокадо. Испания была ведущей фигурой в «колумбовом обмене», познакомив Европу с кукурузой, картофелем и помидорами, а Америку – с лошадьми, свиньями и вином.

Утверждение, будто Новый Свет – это Офир и Фарсис, откуда царю Соломону доставляли серебро и слоновую кость (Перу якобы назывался Офиром), было отвергнуто, отчасти на том основании, что в Америке нет слонов. Тут же развеяно несколько заблуждений античных авторов, например слова Аристотеля о том, что в тропиках невозможно жить из-за сильной жары. В целом отсутствие сведений о Северной и Южной Америке в античных источниках способствовало реконцептуализации природы власти, Поэтому важнейшую роль в процессе осмысления Америки играли свидетельства очевидцев и их современный опыт. Несмотря на презрительное и в целом враждебное отношение к коренным культурам, которые рассматривались как языческие и ущербные, было все же немало попыток их адаптировать. Местные религиозные культы получили место в рамках христианства. Некоторые испанцы стремились понять чужую культуру. Францисканец Бернардино де Саагун (ок. 1499–1590), приехавший в Мексику для борьбы с «идолопоклонством», постепенно начал ценить ацтекскую культуру и язык науатль, записал множество текстов и создал собственную исследовательскую методологию. Однако расовая классификация со временем становилась все более сложным делом – в связи с появлением смешанных браков, что привело, как и в Испании, к еще большей расовой категоризации.

На территории Испании кое-где можно найти архитектурные отсылки к Новому Свету. Например, в Ронде фронтон дворца маркиза Сальватерры поддерживают статуи в виде обнаженных и связанных американских рабов.

Испания в мире

Хотя Испания одерживала впечатляющие победы над одними противниками (ацтеками и инками), она могла терпеть поражения от других (османских турок в Средиземноморье). Ключевое отличие раннего Нового времени от эпохи современных мировых держав – в масштабе. Достижения Испании и связанные с ними амбиции были глобальны, впрочем, и само понятие глобальности с тех пор изменилось. Испанская империя, особенно после 1580 года, когда Филипп II получил португальский престол, имела беспрецедентный вес среди крупных мировых держав и прекрасно осознавала свое положение. Сопряженное с важными экономическими преимуществами, оно давало ей возможность вмешиваться в политику других стран и пользоваться уникальной для того времени степенью влияния. Несмотря на то что контекст тогда был совершенно иным, Испанию той эпохи можно рассматривать как прообраз Британии в XIX веке и современных США. Ни Китай раннего Нового времени, ни империя Великих Моголов в Индии не имели подобного потенциала и амбиций.

Кроме вмешательства в региональную политику, Испания имела возможность проводить широкомасштабные операции. Целесообразность таких действий, впрочем, была невелика, если учесть уровень развития технологий (особенно в области передачи сообщений и переброски войск) и доступных ресурсов. Многие смелые идеи были обречены. Например, предложения о войне против Китая – это был плод фантазии испанских офицеров, которым уже довелось побывать на Дальнем Востоке, – сразу отверг и Филипп II, и правительство в Мадриде, столице Испании с 1561 года. Испанское присутствие на Филиппинах, установленное с 1565 года, было слабым и, по меркам современного государства, ограниченным. Нет совершенно никаких оснований полагать, что в обычных обстоятельствах Испании удалось бы покорить империю инков в 1530-х годах, не говоря уже о гораздо более могущественной Китайской империи. В случае с инками важнейшим фактором победы испанцев стали опустошительные междоусобные войны между местным населением – то же самое помогло маньчжурам свергнуть династию Мин в Китае в 1640-х годах. Разгромить ацтеков в 1519–1521 годах испанцам также удалось благодаря разобщенности коренных народов, не сумевших сплотиться против общего врага. Впрочем, испанские авторы никогда не придавали этим факторам много значения, предпочитая выдвигать на первый план превосходство культурных ценностей и помощь провидения. И то, что значение лошади в процессе завоевания было так переоценено, объясняется тем, что кавалерия издавна ассоциировалась с благородством и высоким социальным статусом.

Среди крупных мировых держав только западноевропейские государства, в особенности Португалия и Испания, имели потенциал действовать в обоих полушариях. Хотя Османская империя пыталась распространить свою власть и добиться господства в Индийском океане, это не шло ни в какое сравнение с последовательной работой, которую развернула Испания, чтобы закрепиться на удаленных территориях. Более того, единожды потерпев неудачу в Индийском океане, османы бросили свои попытки. Поэтому Испания в конечном итоге превратилась в трансокеанскую державу, в то время как Османская империя так и осталась, по сути, транссредиземноморской державой. Разница между этими двумя империями заключалась в том, что одна из них опиралась преимущественно на драгоценные металлы, а другая – на землю и торговлю. Каса-де-Контратасьон (Casa de Contratación; буквально «торговый дом»), основанный в Севилье в 1503 году и позже, после заиливания реки, переехавший в Кадис в 1717 году, контролировал всю торговлю с Америками.