Текст книги "Вера против фактов: Почему наука и религия несовместимы"

Несовместимость

Теперь нам потребуется, конечно, определение несовместимости, ведь всегда можно так истолковать это слово, что вера и факт покажутся вполне совместимыми друг с другом.

Позвольте для начала сказать, что я не подразумеваю под несовместимостью. Я не имею в виду логическую несовместимость: что существование религии априори ни при каких условиях не совместимо с научной практикой. Это очевидно неверно, поскольку в принципе могли бы одновременно существовать и наука, и Бог, которому следует поклоняться. Я не имею в виду и практическую несовместимость: идею о том, что попросту невозможно быть религиозным ученым или, напротив, верующим, положительно относящимся к науке. Это также неверно, поскольку и те и другие существуют в немалом числе. Наконец, я не утверждаю, что религиозные люди настроены против либо науки в целом, либо фактов, которые ею обнаруживаются. Хотя некоторые верующие не особенно согласны с теорией эволюции и космологией, подавляющее их большинство без проблем принимает основы генетики, объяснения причин болезней и методов их лечения, химическое взаимодействие молекул и принципы аэродинамики. В самом деле, буквально каждый современный человек ежедневно доверяет науке.

Снова обращусь к Оксфордскому словарю английского языка. Определение понятия «совместимость» в нем звучит так:

Взаимная терпимость; взаимное принятие или совместное присутствие в одном и том же; созвучность, сообразность, гармоничность, согласованность.

Религию и науку в принципе можно считать «взаимно терпимыми» в том смысле, что некоторые ученые и верующие терпят существование друг друга. Можно даже говорить о том, что они «взаимно принимают» друг друга (так обстоит дело с верующими учеными). Тем не менее я не вижу их «совместного присутствия в одном и том же» или же «созвучности, сообразности, гармоничности, согласованности» этих двух областей.

Я утверждаю, что наука и религия несовместимы потому, что пользуются разными методами получения информации о реальности, по-разному оценивают надежность и достоверность этой информации и в конце концов делают противоположные выводы о Вселенной. Религиозное «знание» конфликтует не только с научными данными, но и со «знанием», на которое претендуют другие религии. Наконец, религиозные методы, в отличие от методов научных, бесполезны для понимания реальности. Именно такую форму несовместимости описала – с некоторым юмором – популяризатор науки Натали Энжьер в цитате, приведенной в начале этой главы.

Можно было бы утверждать, опираясь на словарные определения, что религия и наука на самом деле совместимы, поскольку «сообразны» в одном отношении: царство науки охватывает всю информацию о Вселенной, тогда как царство религии вроде бы ограничивается моралью, смыслом и целью. Иными словами, они совместимы, поскольку дополняют друг друга. Я же в следующей главе попытаюсь доказать, что эта идея, которую провозгласил Стивен Джей Гулд, неверна в двух отношениях. Религия тоже обращается к фактам о Вселенной, и даже если считать, что религия действительно работает лишь над «великими вопросами» о цели и ценности человеческого существования, то следует заметить, что этими же вопросами занимаются и некоторые области науки, такие как светская философия, в которой не используется концепт Бога.

Ясно, что религии, которые не делают экзистенциальных утверждений (даосизм, конфуцианство, пантеизм) нельзя назвать несовместимыми с наукой в указанном смысле. Но теистические религии, подразумевающие вмешательство Бога в жизнь мира, конфликтуют с наукой на трех уровнях: на уровне методологии, результатов и философии.

Говоря о методологии, я утверждаю, что разницу между наукой и религией можно в конечном итоге определить по тому, как их приверженцы отвечают на вопрос: «Как определить, что я был неправ?»

Различие в методах порождает и различие получаемых результатов. Поскольку пути познания реальности у науки и религии очень отличаются, то и результаты их деятельности – «факты» – не должны быть одинаковы. Они до такой степени не одинаковы, что научные факты противоречат религиозным доктринам. Отсюда и несовместимость.

Наконец, первые два фактора несовместимости ведут к третьему: философскому неравенству. Наука выяснила на опыте, что принятие существования Бога и божественного вмешательства в нашу жизнь никак не помогает разобраться в устройстве Вселенной. Это привело к рабочему предположению (его даже можно назвать философией), что сверхъестественных существ следует условно считать несуществующими. Разберем затронутые вопросы по порядку.

Конфликт методов

Различия в методах, при помощи которых наука и религия утверждают свои «истины», очевидны. Наука включает в себя набор тщательнейшим образом настроенных инструментов, разработанных специально для того, чтобы определять, что реально, и избегать предвзятости подтверждения. Наука ценит сомнения и борьбу с традиционными предрассудками, отрицает абсолютные авторитеты и полагается на проверку идей с помощью экспериментов и наблюдений за природой. Обязательное условие научного познания – наличие доказательств, которые может проверить и оценить любой подготовленный и разумный наблюдатель. Кроме того, наука полагается на метод опровержения. Почти каждая научная истина сопровождается примерно таким комментарием: «Результат X показывает, что эта теория неверна».

Религия начинает с «истин», основанных не на наблюдениях, а на откровении, утверждениях авторитетов (часто под авторитетом подразумевается Писание) и догм. Большинство людей впитывают веру в детстве от родителей, учителей или ровесников, поэтому религиозные «истины» во многом зависят от того, кто произвел вас на свет и где вы выросли. Представления, обретенные таким образом, затем дополняются оборонительными сооружениями, которые делают их устойчивыми к опровержению. Хотя некоторые религиозные люди сомневаются в своей вере, сомнение не будет неотъемлемой частью веры и вообще не особенно приветствуется. Если, к примеру, приверженец Южной баптистской конвенции укажет, что у теории эволюции множество доказательств, а у истории творения из Книги Бытия их нет вовсе, его за это не похвалят.

Некоторые утверждения религии непроверяемы в принципе, поскольку подразумевают знание о безвозвратном прошлом. Не существует практически никаких способов показать, что Иисус был сыном Бога, Аллах лично продиктовал Коран Мухаммеду, а души буддистов переселяются в других людей или животных. (Доказательством таких утверждений могли бы, в принципе, стать единодушные свидетельства современников о чудесах, которыми якобы сопровождалось распятие Христа: в полдень на землю опустилась тьма, завеса в храме разорвалась надвое, произошли землетрясения, святые поднялись из своих могил. К сожалению, многочисленные историки того времени ничего не сообщили об этих явлениях.) Наука может указать на отсутствие доказательств подобных утверждений и положить их под сукно до появления оных. Когда ученые чего-то не знают (к примеру, природу загадочной темной материи, заполняющей Вселенную), они не делают вид, что во всем разобрались при помощи «иных способов познания», не имеющих отношения к науке. По поводу темной материи есть весьма интересные данные, но мы не станем утверждать, что знаем о ней все, пока не получим надежных доказательств. Такое отношение в точности противоположно тому, как верующие подходят к своим притязаниям на истину.

В конечном итоге религиозные исследования «истины», в отличие от научных, постоянно полагаются на факты предвзятости подтверждения. Вы начинаете с того, во что с детства приучены верить (или во что вам очень хочется верить), и принимаете только те факты, которые соответствуют вашим убеждениям и подкрепляют их. Это основа общепринятой теологической практики – апологетики, созданной для защиты религии от контраргументов и противоречащих ей данных. К примеру, факт биологической эволюции когда-то рассматривался многими как аргумент против существования Бога. Как мы увидим в дальнейшем, сегодня апологеты церкви решили, что эволюция – это именно то, чего следовало бы ожидать от хорошего Творца, который, разумеется, позволил бы жизни расцветать постепенно и отчасти самостоятельно, вместо того чтобы занудно и нединамично создавать все из ничего. У науки, напротив, нет апологетики, поскольку мы проверяем свои выводы, пытаясь найти против них контраргументы.

Разница в методологии науки и веры включает несколько противоположных подходов.

Важнейший компонент несовместимости науки и религии – это зависимость религии от веры, которая в Новом Завете определяется как «осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Философ Вальтер Кауфман описал это понятие как «сильную и даже очень сильную уверенность, не основанную на доказательствах, которые способны убедить всякого разумного человека». Поскольку Кауфман был атеистом, мы возьмем более нейтральное, «теологическое» определение веры из Оксфордского словаря английского языка:

Вера – принятие доктрин какой-либо религии, включающее обычно веру в бога или богов и в истинность божественного откровения. Вера (теол.) – духовное восприятие священных истин или божественной реальности, выходящее за пределы человеческих чувств и логических доказательств, рассматриваемое либо как свойство человеческой души, либо как результат озарения.

Обратите внимание: принять религиозные доктрины помогает откровение и «озарение». Это ведет к восприятию «Божественной реальности», выходящему за пределы человеческих чувств и логических доказательств. Очень похоже на определение Кауфмана, но согласитесь: способности постигать истины, лежащие за пределами нормального восприятия и логики, недостаточно для того, чтобы убедить большинство людей.

Богословы очень не любят определение веры как уверенности в чем-либо без доказательств или перед лицом доказательств об обратном, поскольку такая практика представляется неразумной. Но вера действительно неразумна, как любая система, требующая безусловного принятия без надежных доказательств. В религии, в отличие от науки, вера такого рода рассматривается как добродетель.

Если вы сомневаетесь в утверждении моего оппонента-лютеранина о том, что вера есть добродетель (из чего прямо следует, что разум сильно переоценивается), вы можете найти тому массу доказательств в христианских трудах (как библейских, так и экзегетических[11]11
  Экзегетика, экзегеза (др.-греч. от «истолкование, изложение») – раздел богословия, в котором истолковываются библейские тексты; учение об истолковании текстов, преимущественно древних, первоначальный смысл которых затемнен вследствие их давности или недостаточной сохранности источников.


[Закрыть]). Фома Неверующий, которому потребовалось вложить персты в раны Христа, чтобы поверить, всегда рассматривался как заблудшая душа. Как сказал Иисус, «блаженны невидевшие и уверовавшие». Павел и ранние отцы церкви и богословы были неумолимы в своих нападках на разум, которые сконцентрировались в фидеизме. Согласно этой доктрине вера и разум не просто несовместимы, но и взаимно враждебны, а религиозные убеждения должны строиться исключительно на вере. Фидеизм воплощает несовместимость – нет, войну! – между наукой и религией. Он хорошо выражен в следующих двух отрывках (первый взят из Нового Завета, второй – из Тертуллиана). У Кьеркегора, кстати, было подобное мнение.

Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно.

И умер Сын Божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения воскрес; это несомненно, ибо невозможно.

Может показаться странным верить именно потому, что это абсурдно, но вообще-то в этом есть определенный смысл. Вера требуется именно в тех случаях, когда разумных причин для нее нет. Фидеизм иногда достигает оруэлловских высот, как явствует из слов святого Игнатия де Лойолы:

Чтобы быть во всем правым, необходимо всегда считать, что то, что я вижу белым, черное, если Церковь так решит, при этом веря, что между Христом Господом нашим, Женихом, и Церковью, Его Невестой, есть тот же Дух, который нас наставляет и направляет к спасению душ.

Взгляд на свободомыслие и любопытство как на качества, во всем уступающие вере и религиозному авторитету, главенствует и сегодня. Папа Франциск, которого превозносят за то, что он привнес в Ватикан дух терпимости и современности, в ноябре 2013 г. так раскритиковал в своей проповеди «дух любопытства»:

Дух любопытства – это нездоровый дух: он есть дух разделения, отдаления от Бога, дух многословия. Иисус даже считает нужным сказать нам нечто интересное: дух любопытства, мирской дух, ведет нас к смятению… Царство Божие среди нас: не нужно искать чего-то необыкновенного, чего-то сенсационного, идя на поводу у мирского духа. Дадим Святому Духу вести нас вперед с той премудростью, которая тиха, как дуновение ветра. Это Дух Царства Божия, о котором говорит Иисус. Да будет так.

Странное заявление, если учесть, что у Ватикана есть собственная астрономическая обсерватория с огромным телескопом, в которой работают священники.

Отрицание разума присуще не только католической церкви. Мартин Лютер, к примеру, был знаменит своими многочисленными заявлениями о том, что разум несовместим с христианством. Вот лишь два примера:

Ибо разум есть величайший враг, какой только есть у веры: он никогда не приходит на помощь вещам духовным, но – гораздо чаще – борется против Божественного Слова, обливая презрением все, что исходит от Бога.

Нет на земле среди всех опасностей более опасной вещи, чем богато одаренный и искушенный разум… Разум должен быть обманут, ослеплен и уничтожен.

У верующих есть ответ на обвинения в том, что они различают истину и ложь при помощи одной только веры. Это уловка типа «на себя посмотри», которая звучит примерно так: «Ну, у ученых тоже есть вера: вера в результаты, полученные другими учеными, вера в эмпирический подход и разум, позволяющий получить эти результаты, вера в то, что узнать о Вселенной побольше – это хорошо». Можно сказать то же самое проще: «В этих отношениях наука ничем не лучше религии». Как мы увидим в четвертой главе, это утверждение ложно, поскольку значение понятия «вера» в религиозном и обыденном смысле различно.

Отношение к авторитетам – важное различие между наукой и верой. Во многих религиях окончательными арбитрами истины будут либо церковные догмы, либо богословы, и хотя паства может слегка отклоняться от церковной доктрины, создать собственную она не вправе. «Богохульство» и «ересь» – термины религии, а не науки. Католик, который отрицает, к примеру, Троицу, никак не изменит интерпретацию Ватикана. Более того, за свои сомнения он может быть отлучен от церкви. Лютеранский богослов, с которым я дискутировал в Чарльстоне, опирался на три символа веры (в том числе и Никео-Цареградский), а также «Формулу Согласия» – сборник трудов Лютера и других. Священники прогрессивной евангелической лютеранской церкви в США, к примеру, при рукоположении должны дать клятву поддерживать и распространять положения своей конфессии, среди которых – и первородный грех, и девственность Марии, и воскресение Христа, и обязательность крещения для обретения жизни вечной, и реальность спасения в небесах, и вечное наказание в аду.

А теперь представьте, что было бы, если бы наука работала так же. При получении степени доктора в области эволюционной биологии мне, к примеру, пришлось бы положить руку на «Происхождение видов» и поклясться в верности Дарвину и его идеям. Смешно, правда? Очевидно ведь, что подобная несгибаемость быстро положила бы конец всякому научному прогрессу. Ни научные тексты, ни сами ученые не считаются непогрешимыми. Я считаю «Происхождение видов» величайшей научной книгой всех времен, но она неверна во многих отношениях и содержит ошибки, связанные как с генетикой, так и с моей областью исследований – как это ни парадоксально, именно с происхождением видов. Если ученым нужно было бы непременно в чем-нибудь клясться, то лучше всего – в стремлении к истине без оглядки на какие бы то ни было авторитеты.

Правда, ученые тоже верят (но не слепо) некоторым авторитетам, но только тем, кто заслужил это достойными внимания предположениями или наблюдениями и экспериментами. Эта этика воплощена в латинском девизе Лондонского королевского общества (элитарнейшего собрания выдающихся ученых, врачей и инженеров Великобритании): Nullius in verba. В приблизительном переводе это означает: «Не верь никому на слово». Это «выражение решимости членов общества оспаривать верховенство авторитета и проверять все утверждения посредством фактов, установленных в ходе экспериментов».

Люди в большинстве своем не осознают, что значительное число религиозных догм, особенно христианских, выведено не из Писания или Откровения, а создано церковными иерархами с целью устранить разногласия среди паствы. Никейский собор, к примеру, был созван императором Константином в 325 г., чтобы упорядочить вопросы божественности Иисуса и существования Троицы. Несмотря на некоторые разногласия, на оба вопроса был дан положительный ответ. Иными словами, религиозные истины были установлены голосованием. Отпущение грехов посредством исповеди было введено в католичестве не ранее IX века; доктрина о непогрешимости папы римского была принята на Первом Ватиканском соборе лишь в 1870 г.; телесное вознесение Марии на небеса – вопрос, о котором спорили не одно столетие, – стал католической догмой лишь после того, как папа Пий XII в 1950 г. объявил его таковой. И только в 2007 г. папа Бенедикт XVI, действуя по совету учрежденной его предшественником комиссии, объявил, что души некрещеных младенцев теперь могут попасть в рай, а не болтаться в чистилище. Учитывая полное отсутствие новой информации по этому вопросу, хочется спросить: неужели кто-то может рассматривать это как разумный способ установления религиозной «истины»?

На самом деле такие изменения, как устранение чистилища с пути младенческих душ, исходят не из новой информации, а из вполне светских течений в обществе, в результате которых церковная догма начинает казаться необоснованной или даже варварской. Идея ада, к примеру, стала морально отталкивающей и трансформировалась из подземных котлов с кипящей смолой до более умеренного «отдаления от Бога».

Многие конфессии не хотят, чтобы их образ в общественном сознании был связан с отвержением науки; точно так же они не хотят слишком сильно отставать от общественной морали. Именно поэтому они часто жонглируют своими религиозными «истинами» с целью соответствия духу времени. Возможно, самым наглядным примером будет политика мормонов в отношении чернокожих в священстве. До 1852 г. афроамериканцам дозволялось быть священниками, но затем президент церкви Бригам Янг запретил им получать священный сан (у мормонов священство не оплачивается) и участвовать в некоторых религиозных церемониях – все потому, что пигментация их кожи якобы свидетельствовала о каиновой печати. Столетием позже эта доктрина попала под сильное давление американского движения за гражданские права, а также вступила в противоречие с желанием церкви вести миссионерскую деятельность в Бразилии – стране, где подобная расовая политика выглядела бы особенно одиозно. В результате в 1978 г., через десять лет после гибели Мартина Лютера Кинга, эта норма была пересмотрена: руководящий орган мормонской церкви объявил, что Бог, услышав их молитвы, послал «откровение» и сделал чернокожих полноправными мормонами.

Верит ли кто-нибудь, кроме самих мормонов, в такую версию событий? Все произошло слишком своевременно, слишком удобно. И почему Бог с самого начала не дал понять, что дискриминация чернокожих мормонов – это неправильно? В этом примере (но это верно и для многих других религиозных доктрин) мы видим, что «истина» возникает не из наблюдений и даже не из откровений, а по тайному сговору.

Несмотря на утверждения креационистов, которые рассматривают теорию эволюции как аналогичный тайный сговор между учеными, в науке подобных заговоров не существует. Химик Питер Эткинс верно заметил: «Теория естественного отбора стала революцией и ступенькой к славе; то же самое можно сказать о теории относительности и квантовой теории. Трепет открытия сам по себе будет отличным стимулом к еще большим усилиям. Все молодые ученые мечтают о революции». Ничего подобного нельзя сказать о богословах (Мартин Лютер – редкое исключение), которые либо втайне вынашивают свои еретические теории, либо осмеливаются лишь на мелкие изменения в интерпретации церковной доктрины.