Текст книги "Вера против фактов: Почему наука и религия несовместимы"

Хотя философы науки спорят о важности этой черты, ученые в большинстве своем считают критерий «возможности опровергнуть» основным способом выяснить истину. Это означает, что для того, чтобы теорию или факт можно было cчитать верными, должны существовать способы показать, что они неверны; кроме того, эти способы должны быть испытаны и не дать результата. Я уже упоминал, что теорию эволюции, в принципе, можно опровергнуть: существуют десятки способов показать ее ошибочность, но никто этого до сих пор не сделал. Когда же все попытки опровергнуть некую теорию терпят поражение и она остается наилучшим объяснением наблюдаемых в природе закономерностей (как теория эволюции), то мы считаем эту теорию верной.

Теория, ошибочность которой невозможно показать, хотя в ней есть над чем задуматься ученым, не может быть признана научной истиной. Свою первую теорию я придумал еще ребенком. Она была такова: когда я выхожу из комнаты, все мои плюшевые звери оживают и передвигаются по комнате. Но чтобы объяснить тот факт, что я никогда не видел, как они двигаются или меняют положение в мое отсутствие, я добавил условие: при любой попытке застать их врасплох игрушки мгновенно принимают прежнее положение. В то время эту теорию было невозможно опровергнуть, поскольку видеонянь еще не существовало. Эта история кажется глупой, но на самом деле не слишком отличается от теорий о паранормальных явлениях, приверженцы которых утверждают: присутствие наблюдателей препятствует проявлению феномена. (Подобное можно часто услышать об экстрасенсорном восприятии и других паранормальных «способностях».) Точно так же утверждения о сверхъестественных явлениях, таких как эффективность молитвы, невозможно опровергнуть после заявлений о том, что «Бог не может быть испытан». (Разумеется, если бы испытание прошло успешно, проверка, которой подвергли Бога, никого бы не испугала!) Более научный пример непроверяемости – теория струн. Согласно положениям этой области физики все элементарные частицы могут быть представлены как различные колебания одномерных «струн», а во Вселенной может быть не четыре, а 26 измерений. Теория струн невероятно перспективна, потому что, если она верна, из нее может получиться неуловимая «теория всего», объединяющая все известные типы взаимодействий и частиц. Увы, никто пока не придумал способа ее проверить. При отсутствии испытаний теория остается полезной и даже плодотворной, но поскольку в настоящий момент ее невозможно опровергнуть, ее невозможно и рассматривать как истинную. В конечном итоге теорию, которую невозможно опровергнуть, невозможно и подтвердить.

Любой ученый, который чего-то стоит, получив интересный результат, задает себе несколько вопросов. Существуют ли альтернативные объяснения тому, что я наблюдал? Нет ли ошибок в моем эксперименте? Могло ли что-нибудь пойти не так? Причина, по которой мы так поступаем, заключается в желании не только обеспечить надежность результата, но и, попросту говоря, защитить свою репутацию. Не существует лучшего стимула для честности, чем сознание того, что ты всякий раз состязаешься с другими учеными, работающими в той же области и часто над той же проблемой. Если ты опростоволосишься, выяснится это очень быстро.

Это, кстати говоря, обличает во лжи многих креационистов, которые не стесняются утверждать, что мы, эволюционисты, просто сговорились поддерживать ложную теорию, хотя сами будто бы прекрасно знаем, что она неверна. Креационисты никогда не уточняют, что заставляет нас упорно продвигать нечто, по их мнению, очевидно ложное, но частенько намекают, что мы вынуждены использовать эволюцию для укрепления атеизма в науке. (Неважно, что многие ученые, включая и биологов-эволюционистов, верят в Бога и вовсе не заинтересованы в продвижении атеизма.) Но главный аргумент против теорий заговора в науке таков: любой, кому удалось бы опровергнуть важную научную парадигму вроде современной теории эволюции, сразу бы стал известен. Слава ждет всякого, кто, подобно Эйнштейну и Дарвину, перевернет общепринятые представления своего времени, – в отличие от тех, кто лишь собирает дополнительные данные в подтверждение теорий, которые и без того широко признаны научным сообществом.

Поразительный пример огромной важности сомнения в науке – это эксперимент 2011 г., по результатам которого якобы выяснилось, что нейтрино движется быстрее скорости света. Обнаружилось это при наблюдении движения нейтрино из Швейцарии в Италию. Результат наблюдения был удивителен, поскольку нарушал все, что нам известно о физике, в первую очередь «закон», согласно которому ничто не может двигаться быстрее света. Несложно догадаться, что первое, о чем подумали физики (и вообще почти все ученые), услышав о результате эксперимента, было: «Что пошло не так?» Несмотря на то что, окажись такое наблюдение верным, эта работа наверняка принесла бы автору Нобелевскую премию, опубликовать ее без повторного проведения эксперимента и дополнительной проверки означало бы рисковать своей репутацией. И, разумеется, первые же проверки выяснили, что нейтрино вели себя как положено, а их аномальная скорость объяснялась лишь ослабленным соединением кабеля и неисправностью часов.

В некоторых областях науки, особенно биологических (в первую очередь в тех, что занимаются организмами как биологическими системами, к примеру, в эволюционной биологии и экологии), наблюдения, описанные в одной статье, часто бывают уникальны. Но в большинстве научных областей, включая химию, молекулярную биологию и физику, результаты то и дело повторяются другими исследователями. И результаты будут признаны «верными» только в том случае, если они повторяются достаточно часто. Открытие в 2012 г. бозона Хиггса, за которое Питер Хиггс и Франсуа Энглер годом позже получили Нобелевскую премию, было сочтено достойным такой награды потому, что его подтвердили две совершенно независимые группы исследователей, причем каждая из них пользовалась жестким статистическим анализом.

Всякий достаточно новаторский или неожиданный результат моментально вдохновляет сомневающихся ученых на повторение эксперимента, причем последователи часто настроены опровергнуть полученные коллегами данные. Другие ученые, которых ваши результаты убедили, могут попытаться построить на них собственное исследование, чтобы обнаружить что-то новое и зайти дальше вас. Частью такого исследования станет и проверка ваших результатов. Современная молекулярная генетика зиждется на точности принятой модели ДНК (двойной спирали), схемы ее репликации путем разделения спиралей и построения на каждой нитке новой молекулы, и на представлении о том, что генетический код состоит из триплетов (троек) оснований, причем каждый триплет задает одну составную часть (аминокислоту) какого-то белка. Если бы любая из этих моделей была неверна, это выяснилось бы очень быстро в ходе дальнейшего развития науки. Ну а каждый новый успешный шаг подкрепляет все предыдущие.

У науки, кстати говоря, имеются дополнительные методы, не позволяющие нам обманывать себя при помощи осознанного или неосознанного жульничества с экспериментами или данными. Среди них – статистический анализ, который помогает понять, с какой вероятностью результаты могут объясняться простой случайностью, а не новой теорией; слепое тестирование, при котором исследователь сам не знает, какой именно материал проверяет в данный момент («двойной слепой» метод, при котором ни исследователь, ни пациент не знают, какое именно в данном случае применяется лечение, давно стал стандартом при испытании новых лекарств); и свободный доступ к данным, то есть обязанность ученых передавать экспериментальные данные всякому, кто попросит, чтобы все желающие могли поискать в них нарушения и провести собственный статистический анализ.

Научные теории привлекают не больше факторов, чем необходимо для адекватного объяснения какого-либо явления. Это, как все в инструментарии науки, не априорное требование научного метода, а просто способ, разработанный в результате столетий опыта. В данном случае игнорирование всего, что представляется нерелевантным, не позволяет нам отвлекаться на ложные следы. Если можно объяснить распространение оспы вирусной инфекцией, то зачем даже рассматривать другие факторы – к примеру, не ел ли пациент слишком много сахара? Или вообще: не есть ли болезнь божественное наказание за безнравственность?

Один из очевидно неэкономных методов – привлечение к объяснению богов. Опыт учит нас, что сверхъестественные гипотезы никогда не расширяли наше понимание Вселенной, и это породило идею философского натурализма. Смысл его таков: сверхъестественные сущности не только не помогают нам понимать природу, но и вообще, похоже, не существуют.

Одно из наиболее частых утверждений, которые нам приходится слышать в науке, таково: «Я не знаю». Научные статьи, даже те, в которых говорится о достаточно серьезных открытиях, испещрены заявлениями «Это позволяет предположить…», «Если эти данные верны…», «Этот результат должен быть проверен дальнейшими экспериментами». Конечно, ученые тоже люди, и нам хотелось бы знать ответы на все вопросы, но в конце концов именно наше незнание двигает науку вперед. Это не стыдно признавать, поскольку без незнания не было бы и науки, – ведь ничто не воспламеняло бы нашего любопытства. Но такое отношение предполагает, что ответы на некоторые вопросы мы можем не узнать никогда.

Один из таких вопросов – как возникла жизнь. Мы знаем, что произошло это между 4,5 млрд лет назад, когда сформировалась Земля, и 3,5 млрд лет назад – к этому периоду относятся первые обнаруженные бактериальные окаменелости. И мы практически уверены, что все живые существа произошли от одной-единственной первоначальной формы жизни, поскольку практически все биологические виды пользуются одним и тем же ДНК-кодом. Было бы необычайным совпадением, если бы этот код возник несколько раз. Но поскольку первый самовоспроизводящийся организм был мал, мягкотел и потому не сохранился в окаменелом виде (вероятно, это была молекула, возможно, окруженная мембраной, похожей на клеточную), у нас нет шансов обнаружить его останки.

Не исключено, что теперь мы сможем создать жизнь в лаборатории в условиях, которые, как считается, преобладали на ранней Земле, – кстати, я предсказываю, что это будет сделано не позже, чем через 50 лет, – но это покажет лишь картину того, как могло быть, но никак не того, что было на самом деле. Как и историкам, которым не хватает данных по ключевым событиям (жил ли когда-нибудь на свете настоящий Гомер, написавший «Илиаду» и «Одиссею»?), специалистам по историческим дисциплинам, таким как космология и эволюционная биология, часто приходится мириться с неопределенностью. (Однако неопределенность касается далеко не всего: мы знаем, когда появилась Вселенная и зародилась жизнь на Земле, мы только не знаем наверняка, как это произошло.) Многим тяжело мириться с неопределенностью, и это одна из причин, по которым люди предпочитают религиозные истины, – ведь те преподносятся как абсолютные. Но многие ученые (и я в том числе) разделяют чувства Ричарда Фейнмана, который так объяснил в интервью BBC свое спокойное отношение к незнанию:

Я могу жить с сомнением, неуверенностью, незнанием. Я думаю, гораздо интереснее не знать, чем иметь ответы, которые могут оказаться неверными. У меня есть вероятные ответы и возможное знание, я в разной степени уверен в разных вещах. Но я не могу быть абсолютно уверен ни в чем, и существует множество вещей, о которых я ничего не знаю. Например, имеет ли какой-то смысл спрашивать, зачем мы здесь, и что этот вопрос в принципе означает. Я мог бы подумать об этом немножко, и если я ничего не придумаю, то перейду к другому вопросу. Но я не должен знать ответ. Я не испытываю страха перед незнанием, не боюсь затеряться в загадочной Вселенной без всякой цели, как в реальности, возможно, дело и обстоит. Это меня не пугает.

Фейнман зашел немного далеко, утверждая, что ни в чем не может быть абсолютно уверен. Он наверняка знал, что когда-нибудь умрет (как ни печально, этот день наступил слишком рано) и что он упал бы, шагнув с крыши своего дома. Но он верно говорит, что сомнения свойственны науке и необходимы. Более того, сомнения – одна из привлекательных черт науки. Ученый, у которого нет большой, сочной нерешенной проблемы, – это обделенный ученый. Генри Луис Менкен сравнил ученого-исследователя с «псом, упоенно обнюхивающим бесконечный ряд крысиных нор», и это было сказано как комплимент. Наши вечные сомнения совершенно не похожи на те, что свойственны многим религиозным людям. Правда, некоторые верующие сталкиваются с сомнениями и неуверенностью, но такой образ мыслей не поддерживается, непривычен и неудобен. Как правило, священники и собратья по вере побуждают сомневающегося бороться с неуверенностью и в конечном итоге разрешать сомнения. Но в случае с религией реального пути разрешить их не существует, поскольку нет процедуры, которая позволяла бы проверить, оправданны ли ваши сомнения. Фактически, перед вами стоит выбор: либо вернуться к прежней вере, либо стать неверующим.

Одна из лучших особенностей научного инструментария – его международный характер или, скорее, выход науки за национальные рамки. Хотя ученые есть по всему миру, все мы работаем по единым правилам. К примеру, к открытию бозона Хиггса имеют отношение ученые из 110 стран, причем 20 из них были официальными участниками проекта. Когда я бываю в Турции, России, Австрии или Индии, я могу обсуждать свою работу с коллегами без всякой культурной неловкости и недопонимания. Хотя ученые могут принадлежать к разным верам или не верить в Бога вовсе, нет никакой индуистской, мусульманской или еврейской науки. Существует одна-единственная наука, объединяющая разум всего мира ради общепринятого объема знаний. Напротив, существуют тысячи религий, истины которых различаются кардинальным образом.

Забавно, но первый научный эксперимент, о котором я знаю, описан в Библии. Если взглянуть на Третью книгу Царств (18:21–40), то можно найти описание контролируемого эксперимента, целью которого было выяснить, какой бог реален – Ваал или еврейский бог Яхве. В испытании, предложенном пророком Илией, были задействованы два быка, которых забили, разделали и каждого поместили на отдельный жертвенный костер. Затем почитателям того и другого бога было велено просить свое божество возжечь костер. Воззвание к Ваалу не возымело действия, даже когда поклонявшиеся ему начали наносить себе раны ножами. А вот еврейский бог справился, ибо его жертвенный костер, даже облитый водой, ярко вспыхнул. 1:0 в пользу Яхве, истинность которого была научно доказана. В данном случае за ошибку полагалось суровое наказание: все последователи Ваала были убиты. Но эта история, помимо всего прочего, отменяет смысл распространенной формулы «Бога нельзя испытывать», ведь Бог сам с готовностью принял участие в испытании.

Наряду с методологией, которую я описал как науку, следует учитывать и особенности профессиональной науки: получение грантов на исследования (обычно в ответ на рецензируемые заявки в правительственные организации), публикацию статей в реферируемых научных журналах, получение должности, подпадающей под определение «ученый», и т. д. Но это уже вторично, главное – сам метод, который на самом деле используется множеством людей, в том числе и не принадлежащих к ученому сообществу. Более того, я рассматриваю науку в широком смысле как любое занятие, при котором человек пытается выяснить истину о природе при помощи таких инструментов, как разум, наблюдение и эксперимент. Археологи пользуются наукой для датировки и изучения древних цивилизаций. Лингвисты – для реконструкции исторических отношений между языками. Историки – когда пытаются выяснить, сколько людей погибло в результате холокоста, или опровергнуть утверждения тех, кто холокост отрицает. Историки искусства – для датировки картин и установления их подлинности. Экономисты и социологи пользуются наукой, когда пытаются понять причины социальных явлений, хотя «истина» в этих областях может оказаться весьма туманной. Туземные народы пользуются наукой, когда определяют, какие из местных растений помогают при болезнях. (Использование хинина при лечении малярии, к примеру, медики позаимствовали у перуанского племени кечуа, где готовили одну из ранних версий тоника: смешивали подслащенную воду с горькой корой хинного дерева.) Даже библеисты пользуются наукой для реконструкции места и времени написания Библии. Разумеется, не все из этих областей полностью научны. Значительная часть исторических трудов, к примеру, состоит из непроверяемых рассуждений о причинах тех или иных событий.

Применение научных методов, вообще говоря, не ограничивается академической наукой. Автомеханики пользуются научными методами, определяя причины неисправности в электрической системе: они формулируют и проверяют гипотезы о том, где может скрываться дефект. Сантехники пользуются научными методами и знанием гидравлики, когда ищут протечку. Родство между «профессиональной» наукой и сантехникой увлекательно описал Стивен Джей Гулд. В 1981 г. Гулд некоторое время находился в городке Литл-Рок, где выступал свидетелем на знаменитом процессе «Маклин против штата Арканзас». В ходе процесса федеральный судья рассматривал (и в конце концов отменил) закон штата, требовавший, чтобы в школах изучению теории эволюции и креационизма уделялось равное внимание. Во время этого визита Гулд столкнулся с сантехником:

В прошлом декабре, собираясь уезжать из Литл-Рока, я пошел в свой номер, чтобы собрать вещи, и обнаружил там человека, который сидел задом наперед на моем унитазе и разбирал его с помощью разводного ключа. Сантехник объяснил, что из-за течи в комнате этажом ниже с потолка отвалилась часть штукатурки, и теперь он ищет источник воды. Мой унитаз, расположенный ровно над тем местом, был очевидным кандидатом, но эта гипотеза не оправдалась, поскольку все работало исправно. После этого сантехник продемонстрировал, как профессионал может проследить пути воды в трубах и стенах. Все было очень логично. Вода может идти только отсюда, отсюда или отсюда, и течь либо этим путем, либо тем; в результате она окажется здесь, здесь или здесь. Затем я спросил, что он думает о судебном процессе, проходящем напротив, и он признался в стойком креационизме и сказал, что твердо верит во Всемирный потоп.

Как профессионал этот человек никогда не сомневался, что вода имеет физический источник и механически ограниченный путь движения – и что он способен при помощи имеющихся знаний отыскать причину любого ее появления. Плох был бы тот сантехник (и, кстати говоря, он быстро остался бы без работы), который при каждой протечке подозревал бы, что законы физики не работают. Почему же физическую историю Земли мы должны рассматривать как-то иначе?

Эта история наглядно показывает не только общность научных методов (и «способов познания») в различных областях, но и неравенство науки и религии, воплощенное в образе сантехника, который верил во Всемирный потоп.

Что такое религия?

Дать определение религии – неблагодарная задача, поскольку ни одна формулировка не способна удовлетворить всех. Казалось бы, в определении обязательно должна присутствовать вера в Бога, но у некоторых течений, которые очень похожи на религии (джайнизм, даосизм, конфуцианство и унитарианский универсализм) нет даже этого. Другие «религии», такие как тибетский буддизм, не поклоняются богам, но все же признают сверхъестественные явления вроде кармы и переселения душ.

Чтобы не углубляться в семантические споры, я выберу определение, которое соответствует интуитивным представлениям большинства о религии и наверняка соответствует догмам трех авраамических религий (иудаизма, христианства и ислама), к которым относят себя около 54 % обитателей Земли. Кроме того, именно эта форма религии чаще всего конфликтует с наукой. Определение взято из Оксфордского словаря английского языка:

Религия. Действие или поведение, указывающее на веру в какого-либо бога, богов или аналогичную сверхчеловеческую силу, повиновение этой силе и почитание ее; исполнение религиозных обрядов или ритуалов.

Из этого определения можно извлечь три характеристики религии, в том числе и авраамических религий. Первая из них – теизм: утверждение о том, что Бог как-то взаимодействует с миром. Упоминание о «сверхчеловеческой силе» подразумевает, что сила Божия являет себя в мире. Слова о повиновении и почитании, а также исполнении обрядов подразумевают, что Бог, должно быть, не только наблюдает за тобой, но и оценивает тебя, и его оценка влечет за собой награду или наказание. Это означает, что я рассматриваю скорее теистическую религию, нежели деистическую веру в далекого и ни во что не вмешивающегося Бога. В любом случае, позже мы увидим, что мало кого из приверженцев религии можно назвать строгим деистом. Но хотя деизм и отрицает влияние Бога на судьбу мира, он конфликтует с наукой, поскольку утверждает существование Бога и создание им Вселенной.

Второе свойство религии таково: она включает в себя некую моральную систему. Если сверхъестественная сила способна одобрять или не одобрять некое поведение в зависимости от повиновения или неповиновения воле Божией, это означает, что существуют варианты поведения и мыслей (в том числе и само повиновение), достойные или недостойные Божественного одобрения. Это и определяет рамки морали, основанной на Божественной воле. Даже такие варианты веры, как даосизм и джайнизм, где собственно богов не имеется, можно рассматривать как философии, включающие в себя и моральный кодекс. (Джайны, к примеру, истово стараются не вредить никаким живым существам, включая насекомых. Они даже растения берегут!)

Моральные кодексы подразумевают третье свойство религии: идею о том, что Бог взаимодействует непосредственно с тобой, что у тебя с Богом существуют личные отношения. Уильям Джемс в книге «Многообразие религиозного опыта»[9]9
  Джемс У. Многообразие религиозного опыта. – М.: КомКнига, 2014.


[Закрыть] видел в идеях морального кодекса и личной связи с Богом ядро всякой религии:

Существует определенное отношение, в котором все религии, судя по всему, едины. Оно состоит из двух частей [причина тревоги и ее разрешение]:

1. Тревога, если свести ее к простейшим понятиям, – это ощущение того, что с нами в нашем естественном состоянии что-то не так.

2. Ее разрешение – это ощущение того, что мы спасаемся от превратностей налаживанием правильных связей с высшими силами.

Наконец, что мы подразумеваем под «сверхъестественной силой»? Далее мы увидим, что «сверхъестественное» – понятие весьма скользкое, ведь сверхъестественные силы могут влиять на обычные естественные процессы, привнося элемент непознаваемого во владения эмпирических исследований. Вновь обращусь к определению, данному в Оксфордском словаре английского языка: «Принадлежащее сфере или системе, которая выходит за рамки природы, как божественные, волшебные или призрачные существа; приписываемое некоей силе, не допускающей научного толкования или выходящей за рамки законов природы, а также проявление этой силы; оккультное, паранормальное». Здесь «не допускающей научного толкования» означает «не принадлежащий материальному миру». Как сверхъестественное существо, Бог часто рассматривается как «бестелесный разум», обладающий, однако, эмоциями, схожими с человеческими.

Начиная с этого момента я сосредоточусь на тех религиях, которые делают эмпирические заявления о существовании и природе некоего божества и о том, как оно взаимодействует с миром. Но что мы подразумеваем под «заявлениями»? Что это, заявления самой церкви (то есть официальная доктрина и догмы), заявления богословов (которые порой различны даже у последователей одной религии) или заявления обычных верующих, которые не обязаны совпадать ни с первыми, ни со вторыми? Мы знаем, к примеру, людей, которые считают себя последователями католицизма и в то же время отвергают доктрины своей церкви по вопросам гомосексуализма и абортов (как, кстати, и теорию эволюции, которая признана Ватиканом, но отвергается многими католиками). В разговоре о заявлениях «религии» я буду использовать догму, мнения богословов и верующих. Каждый раз я постараюсь четко обозначить, о каком именно источнике идет речь. Если исключить из рассмотрения тех утонченных богословов, заявления которых либо непроглядно туманны, либо близки к атеизму, разница невелика, поскольку и верующие, и церковные догматы, и богословы не скупятся на экзистенциальные заявления и продвигают «способы познания», делающие их веру несовместимой с наукой. Но действительно ли религии делают подобные заявления? Не нужно далеко ходить, чтобы обнаружить, что в большинстве своем делают, хотя наиболее искушенные верующие и теологи стараются не выпячивать этот факт.