Текст книги "Жизнь в моей голове: 31 реальная история из жизни популярных авторов"

Дэн Уэллс
Девушка на кухне

Когда мы с женой зарегистрировали наш брак, то стали жить с моим дедушкой, потому что бабушка только что умерла, и нужно было, чтобы кто-то заботился о нем, а нам это как раз было удобно. За ним надо было обязательно присматривать, потому что он страдал болезнью Альцгеймера, а я провел с ним значительную часть своего детства и, конечно же, вызвался помочь. Мы прожили с ним восемь месяцев, прежде чем наши планы не принудили нас уехать от него, и это были самые тяжелые месяцы моей жизни. Я предполагал, что вроде как с трудностями было покончено, когда мы переехали к нему, но нет. Если ты строишь свою жизнь вокруг разрушающей человека болезни, даже если болен не ты, это обязательно оставит свой след. Каждый раз, как я думаю, что мои чувства снова вошли в нормальное русло, случается нечто такое, что прогоняет эти мысли и от них остаются одни руины.

Мои бабушка с дедушкой, можно сказать, наполовину вырастили меня, не потому что родителей не было рядом, а потому что бабушка с дедушкой были рядом всегда. Всякое воскресенье мы ужинали у них дома и часто еще раз или два на неделе. Я также часто спал в их доме. Когда я пошел во второй класс в школу, до которой было не дойти пешком, они каждый день забирали меня с братом оттуда и иногда отвозили домой, но до этого часто приводили нас к себе, и мы у них играли, или делали домашнее задание, или смотрели телевизор, или занимались чем-то еще. Они приходили к нам на каждый день рождения, на каждый праздник, на школьные мероприятия, что случались у нас; они учили меня готовить и убирать в доме, косить траву и полоть огород. Мои воспоминания о проведенном с ними времени, конечно же, преувеличены, но в моей голове они действительно вырастают до огромных размеров. Я любил бабушку с дедушкой, и они любили меня, и эта любовь – один из камней в фундаменте, на котором построена моя жизнь. Существовали признаки того, что у бабушки тоже была некая форма деменции, хотя в то время мы этого не осознавали. Начальная стадия такой болезни характеризуется в первую очередь небольшой паранойей, явлением достаточно обычным, но слабо выраженную паранойю легко скрыть: она боялась, что кто-то хочет украсть фамильные вещи или что-то еще, и потому начала прятать их по всему дому, ничего нам не говоря, а поскольку ей это хорошо удавалось, мы ничего и не замечали. Некоторые из ее наиболее эксцентричных дел задним числом можно объяснить тем, что у нее были галлюцинации, а это еще один серьезный индикатор деменции, но в то время мы думали, что у нее просто стресс. Дедушка был явно болен гораздо серьезнее, поэтому наше внимание уделялось в основном ему – бабушке мы практически не помогали; вернее, помогали ей заботиться о нем. Если не принимать в расчет эти симптомы, она была надежной опорой, была просто потрясающей, а умерла она до того, как у нее появился шанс по-настоящему лишиться разума. Это случилось в начале 1999 года, как раз за месяц до того, как я женился, так что какое-то время с дедушкой пожила тетя, а затем моя невеста переехала к нему, а потом мы поженились, и я присоединился к ним. Мне исполнилось двадцать два года, и прошло немало лет после того, как я спал в его доме, но мне было там комфортно и страшновато одновременно. Я теоретически знал, что у дедушки имеются явные симптомы деменции, но не осознавал всю степень его деградации. Только спустя несколько лет, смотря фильм в доме жены, я впервые понял, как сильно опыт проживания с человеком, страдающим болезнью Альцгеймера, сказался на мне. В фильме рассказывалось о двух людях, которые встречаются и влюбляются друг в друга, и живут вместе, и стареют, а потом один из них заболевает болезнью Альцгеймера, не буду вдаваться в подробности. Смотря этот фильм, я обращал больше внимания не на любовную историю, а на то, как показаны симптомы болезни, и все время чувствовал, что это изображение не точно. Я не был уверен, потому ли это, что болезнь изображалась недостоверно или кино просто не совпадало с моим восприятием, но что-то точно было не так. Болезнь Альцгеймера – это в основном проблемы с памятью. Есть у нее и другие симптомы, в том числе и те, о которых я уже упомянул, такие как паранойя и галлюцинации, а также те, о которых еще не говорил – это жестокость и гнев. Но все же главное тут – потеря памяти. Ты видишь какой-либо объект или лицо, или слышишь голос, или песню, или звук, а твой мозг ищет файл, чтобы сказать тебе, что это такое, и не может отыскать. Файл исчез. Ты не узнаешь людей, с которыми был знаком всю жизнь, или принимаешь их за кого-то еще, а на следующий день можешь их вспомнить, но забываешь что-то другое. Память приходит и уходит, и часто мишенью болезни являются наиболее личные из имеющихся у тебя воспоминаний – к примеру, ты вряд ли забудешь, какая у тебя любимая еда, но совершенно не помнишь человека, который готовит ее для тебя.

Далее по ходу фильма чувак пытается сделать так, чтобы его жена вспомнила его, а затем, под конец, туман внезапно рассеивается и к ней действительно возвращается память: она вспоминает не только его, но совершенно все, их жизнь, прожитую вместе, и они радостно, слезливо воссоединяются, а я, совершенно раскисший, всхлипываю, сидя на диване, не потому что я рад тому, что они снова вместе, но потому что очень сердит – я просто в ярости, – ведь к болезни Альцгеймера все это не имеет никакого отношения. Память нельзя включить или выключить. Некоторые воспоминания на время возвращаются, но никогда все вместе и никогда одновременно. Я был возмущен не тем, что фильм неправилен, а тем, что неправильна сама жизнь. Потому что сущность болезни Альцгеймера куда ужаснее, чем об этом может рассказать кино. У меня не было радостного воссоединения с дедушкой. Он забыл меня и так и не вспомнил, а потом умер.

Мы с женой оба довольно сдержанные, легкие люди, так что первые несколько недель жизни с дедушкой и ухода за ним не были особо трудными. Он спрашивал нас, кто мы такие, обычно по нескольку раз в день, и мы объясняли ему это и продолжали ухаживать за ним. Он был весьма добродушным парнем, что оказалось очень кстати. Одна из моих любимых историй того времени такова: как-то он, сидя в гостиной, посмотрел на мою жену и сказал: «Знаешь, та девушка с кухни разговаривает сама с собой», и мне это понравилось, потому что девушкой с кухни была моя жена, которая и в самом деле постоянно разговаривает с собой, и в этой короткой фразе сплелись несколько разных уровней восприятия, о некоторых из которых он отдавал себе отчет, а о некоторых – нет. Я не понимаю, почему его слова развеселили меня, но они меня и в самом деле порадовали.

Но время идет, болезнь Альцгеймера прогрессирует, и непосредственная близость создает напряжение, которое медленно, но верно начинает выматывать людей. Мы прожили вместе около месяца, когда он в первый раз выставил меня за дверь – дело было ночью, мне надо было что-то взять в машине, и потому я вышел на улицу, а он подбежал к двери, запер ее и закрыл на цепочку. «Не беспокойся, – сказал он моей жене. – Он не сможет вернуться». Она объяснила ему, что она хочет, чтобы я вошел, потому что я ее муж и она любит меня. «Этого парня?» Да. «Его?» Да. Он нахмурился: «Ты не такая девушка, чтобы встречаться с подобного рода типом». Она отперла дверь, он заворчал и ушел прочь, а спустя полчаса забыл об этом случае. Мы с женой посмеялись над ним, но я понимал, что это не он не любит меня, а его болезнь. Он не был собой. Не мог ясно думать. Не знал, кто я такой, – я придумал еще много оправдывающих его поведение отговорок. Но… это ничего не исправило, верно? Он, конечно же, не знал, что я его внук, хотя несколькими минутами раньше разговаривал со мной, а затем запер дверь. Очевидно, я сказал что-то обеспокоившее его. Может, я действительно был ужасным человеком, таким плохим, что прекрасный человек, воспитавший меня, не мог дождаться того, чтобы избавиться от настырного гостя. Возможно, потеря памяти заставила его взглянуть на меня в новом свете, забыть о наших отношениях и понять, кто я на самом деле. Может, он всегда хотел оставить меня на улице, и болезнь Альцгеймера наконец-то сняла запрет, который так долго останавливал его.

Все это неправда. Всегда помните об этом. Мой дедушка любил меня и продолжал любить, но мозг подвел его, заставляя делать вещи, которые он никогда не сделал бы, никогда не захотел бы сделать. Я научился думать о человеческом мозге в основном как о фильтре, который получает сигналы из мира вокруг нас, все зрительные образы, и звуки, и запахи, и ощущения, а затем интерпретирует их и сообщает нам, как на них реагировать. Если этот фильтр поврежден, то и получаемые нами сигналы ущербны, или не полны, или размыты, или сломаны, или затемнены, или изменены, и наша способность обрабатывать эти сигналы и выбирать нужную реакцию на них утрачивается. Когда вы ведете машину с разбитыми зеркалами или с треснувшим или грязным лобовым стеклом, то не можете видеть дорогу целиком, и даже самый лучший водитель в мире находится при этих условиях в явно невыгодном положении. Если вы смотрите на чье-то лицо и ваш мозг говорит вам, что это не родной внук, а какой-то случайный хулиган, вламывающийся в ваш дом, то вы и реагируете на него как на хулигана. Дело было не в том, что мой дедушка ненавидел меня, и не в других причинах, которые пришли мне в голову, и я должен был научиться принимать это. Но имея дело с Альцгеймером, это не так-то просто, даже для людей, которые хорошо запоминают разные вещи.

Первый и единственный раз, когда я поругался с дедушкой – на самом деле единственный, – имел место несколько месяцев спустя. Мы старались ухаживать за ним как можно лучше, но у нас были собственные жизни и наши собственные решения, которые мы должны были принимать, и эти решения не всегда оказывались теми, которые принял бы на нашем месте дедушка. Мы не употребляли наркотиков, не делали татуировок младенцам, ничего такого. Мы поругались из-за свечи. Моя жена поставила в нашей спальне ароматическую свечу, просто, чтобы оживить комнату, и это привело дедушку в ярость. Открытое пламя в доме обеспокоило его до безумия. Он зафиксировал на нем свой взгляд, будучи уверенным в том, что стоит ему на секунду отвести глаза, как огонь охватит весь дом. Он выносил свечу всякий раз, когда она горела, с криком: «Нас лишат страховки!» Я попытался объяснить ему, что это совершенно безопасно – что мы осторожны, что поставим ее в подходящее место, уберем все легковоспламеняющиеся предметы – но ничего из этого не примирило его со свечой. Спор накалился. После стольких компромиссов, на которые мы пошли ради него, и его привычек, и его болезни, эта свеча оказалась той соломинкой, которая сломала спину верблюду; я стоял на своем. Объяснил, что ни одна страховая компания в мире не аннулирует полис из-за пламени одной свечи; объяснил также, что если бы свечи были так опасны, как он думает, то их просто запретили бы производить; в конце концов мы стали кричать друг на друга, я назвал его смешным, и он разразился руганью. Я смотрел на свечу и понимал, что я только что наорал на собственного деда – не только поссорился с ним, но и наорал на него. И все из-за какой-то глупой свечи. Я не мог винить в этом болезнь, потому что это сделал я. Я. Я убрал свечу и никогда больше не доставал ее. Дедушка забыл обо всем через полчаса, как и всегда, но я не забыл и никогда не забуду.

Равно как психическая болезнь изменяет ваше восприятие мира, так и то, что вы живете бок о бок с больным, изменяет ваше представление о себе. Вы больше узнаете о том, кто вы есть, чего хотите и на что способны. И далеко не все эти знания обрадуют вас. Это тяжелее, чем вы думали, и гораздо более изнурительно и никогда не кончается, потому что болезнь неизлечима – надо просто научиться с ней жить. В какие-то дни вам может быть легче, чем в другие. И если принимать хорошие лекарства и подвергаться психотерапии, человеку постороннему может показаться, что проблема ушла, но она всегда здесь, и вам всегда приходится иметь с ней дело, и вы хотите этого, потому что любите своих больных друзей и родственников, но это не делает вещи менее утомительными, или менее болезненными, или менее тяжелыми.

Я написал книгу о памяти – о монстре, пожирающем воспоминания других людей, чтобы укрепить свою память – и я знал, что мой опыт общения с человеком с болезнью Альцгеймера поможет при работе над этой книгой, но не был готов к потоку эмоций, которые выплеснутся на страницы. Словно кто-то открыл кран, и он сломался, и вода хлещет теперь всюду, и вы бессильны остановить ее. И вот он я с романом ужасов о чудовищах, и охотниках, и каннибалах, и серийных убийцах. А самой страшной среди всего этого является история о безжалостной энтропии потери памяти. Герои могут сражаться с ней, но в конце она все равно окажется победительницей. Мне пришлось сильно смягчить краски, чтобы эта история вписалась в книгу. Но я все же хотел оставить как можно больше деталей, потому что это правда, о которой нужно знать. О болезненных истинах нужно напоминать как можно чаще. Истории, скрывающие самое страшное, дают ложную надежду, утверждая, что если мы будем очень стараться, то все образуется. Но так не бывает, и мы должны учитывать это. Я заботился о дедушке, несмотря на все проблемы, и трудности, и препятствия, встававшие перед ним, не потому, что думал, будто он все-таки сможет сладить с ними; я заботился о нем, потому что любил его и ему нужна была помощь, а никаких магических средств от его болезни не существует. Бывают плохие времена, и они никуда не денутся, но бывают и времена хорошие, и они также останутся с нами.

Бывает, ты оказываешься за дверью. Иногда та девушка с кухни говорит сама с собой. И это не имеет никакого смысла, но хорошие моменты позволяют смириться с плохими.

Эмбер Бенсон
Психотерапия: подарок, который я преподнесла себе

У меня немного уникальный взгляд на психическое здоровье, потому что мои родители работали в этой области. Мой папа психотерапевт, а мама медсестра, имеющая степень бакалавра по психологии. Когда я была ребенком, папа имел частную практику в Бирмингеме, штат Алабама, а мама работала вместе с папой. Мы с сестрой проводили много времени у них после школы и в выходные, и я сохранила приятные воспоминания об играх в их конторе, где стояла массивная электрическая пишущая машинка фирмы IBM, копир фирмы Xerox и имелось около тысячи всяческих канцелярских принадлежностей. Мама тем временем работала в регистратуре, а папа принимал пациентов.

Тогда я считала, что человек с психическими проблемами не отличается от человека с проблемами физическими (болезнями тела), – и считаю так до сих пор. Я не видела и по-прежнему не вижу здесь никакой разницы. Я знала, что папа врач, он помогает людям – как мне помогал педиатр, когда я заболевала, – но педиатр осматривал мои уши, нос и горло, а папа занимался разумом людей.

Папа работал психотерапевтом более пятидесяти лет (он вышел на пенсию совсем недавно), и я знаю, что за эти пять десятилетий ему удалось помочь многим, многим людям – и у большинства из них жизнь сложилась удачно, несмотря на то, что они сражались или продолжают сражаться со своими болезнями каждый день. Он придерживался того мнения, что психотерапия может оказать сильное воздействие на человека, и если при необходимости совместить ее с правильно подобранными лекарствами, то можно добиться больших успехов.

Он учил меня тому, что мозг – это просто орган, подобный всем остальным органам. Что он не отличается от сердца, или почек, или печени. Что психотерапевт убирает химический дисбаланс в мозге, подобно тому, как другие доктора пытаются справиться с хроническими болезнями тела: он проводит исследования и назначает лекарства. Скажем, диабетик колет инсулин. Эпилептик принимает антиспазматические таблетки… так почему человека клеймят позором за то, что он пьет лекарства, которые помогают скорректировать химический дисбаланс в мозге?

Грустно думать о том, что мы живем в двадцать первом веке и все еще демонизируем людей с психическими заболеваниями. Вокруг ярлыка «психически больной» нагнетается много паранойи и страха, и потому некоторые люди не хотят лечиться у профессионалов, а изыскивают способы самолечения… алкоголь, наркотики, еду, секс и так далее, чтобы сбалансировать то, что происходит у них в голове, – и это часто наносит им вред.

Я верю, что мы, жители Соединенных Штатов, находимся на пороге кардинальных изменений в этой области. Все больше людей готовы рассказывать о своих сражениях с психическими болезнями; кино, телевидение, книги и музыка кладут их в основу сюжетов; серьезные разговоры на эту тему ведутся в Интернете – и все это постепенно «обеляет» людей, снимает с них позорное клеймо. Я надеюсь, что в грядущие годы разговоры о психическом здоровье станут столь же обычными, как и разговоры о болезнях физических… Так выпьем же за будущее, в котором мы будем принимать друг друга со всеми нашими странностями (не важно, большими или маленькими) и любить друг друга благодаря этим странностям, а не вопреки им.

Я пишу эту статью, потому что собираюсь поговорить о своем личном опыте, имеющем отношение к психиатрии. И не как дочь родителей-профессионалов, но как человек, вдруг обнаруживший, что затерялся в глубокой, темной дыре, не имея под рукой ничего, что спасло бы его. Ужасно обнаружить, что ты плачешь без какой-либо существенной на то причины, ужасно ощущать себя невероятно одинокой в комнате, полной людей, ужасно почувствовать, что ты живешь вроде как под огромным серым облаком, и нет никакой надежды, что оно когда-нибудь рассеется. Депрессия – это несчастье, она изолирует тебя в темноте так надежно, что тебе трудно найти свой путь обратно к свету.

Как человек творческий, я все всегда переживаю очень остро – как хорошее, так и плохое. Такого со мной не было, пока я не испытала действительно травматическое расставание, с которым совершенно не могла справиться самостоятельно. Сами посудите: я слушала один только альбом Death Cab for Cutie в течение трех месяцев и рыдала над ним как идиотка – буквально над каждой песней. Моя способность запустить ощущение счастья отключилась. Я бесцельно слонялась в тумане и каждый вечер плакала, пока не засыпала. Это было ужасно и лишало меня сил.

После нескольких месяцев, в течение которых я была похожа на тень, папа и мой доктор уговорили меня начать принимать антидепрессанты, чтобы понять, способны ли они помочь мне выбраться из той дыры, в которой я очутилась, не справятся ли они с тем небольшим химическим дисбалансом, который был у меня в голове. Мне повезло – таблетки сработали. Они убрали туман из мозга, вернули меня к свету и заставили увидеть, что, хотя удар был сильным, я оказалась сильнее и была способна пережить его. И я могу только благодарить Бога, что не очутилась слишком уж далеко и смогла прислушаться к людям вокруг меня. Если бы я не была открыта для их предложений, я бы продолжила свое хождение по мукам – когда я думаю об этом, по моему позвоночнику пробегает дрожь.

Лекарства уравновесили химические процессы у меня в голове, но это было только первым шагом. Со мной также стал работать психотерапевт. Я знала, что должна поговорить о своих чувствах и обратить внимание на то, что я накапливала в себе, чтобы не повторять подсознательно старых ошибок из прежних отношений, выстраивая новые. Какое-то время я ходила к одному прекрасному психотерапевту, но потом моя жизнь стала просто безумной, и я перестала делать это регулярно… а потом вообще забила на эти визиты.

Это был глупый поступок, Бенсон.

Как я написала в заголовке этого эссе, психотерапия – это подарок, который я сама себе сделала. Это безопасное пространство, где я могу говорить о том, что случилось с моим мозгом. Там я не одна, поскольку рядом всегда есть кто-то вдумчивый, кто ждет меня, чтобы выслушать. Тот, кто не будет судить меня – даже если я была совершенной идиоткой и делала неправильные, тупые шаги – и кто наставит меня обратно на (в меру) прямой и узкий путь, когда я наведу в голове порядок и смогу принять все глупые ошибки, что совершила, и все плохие чувства, которым позволила подавить себя.

Сейчас я снова раз в неделю хожу к психотерапевту. Она просто удивительная, и то, что я нашла ее, стало для меня очень большой удачей. После моего самого недавнего расставания (расставания вызывают у меня стресс) одна моя подруга обратила внимание на мои страдания и борьбу с ними и порекомендовала позвонить ее психотерапевту. Я что-то бормотала и мямлила – хотя я то и дело ходила к психотерапевту на протяжении всей своей взрослой жизни, мне было трудно вернуться к этому занятию после перерыва – но в конце концов я не стала тянуть, признала, что тону, взяла телефон и попросила о помощи.

Для меня осознать, что мне нужна помощь, и попросить о ней – это две разные вещи. Я легко признаю, что у меня есть проблемы… но, черт побери, мне действительно, действительно тяжело просить о помощи, в которой я так нуждаюсь. Я ненавижу это. Это заставляет меня чувствовать себя слабой, заставляет думать, что я неудачница, поскольку не могу привести в порядок свой мозг самостоятельно.

Я провела бесчисленные часы, страдая от депрессии в одиночку. Хотя я уже могла бы спокойно разговаривать с кем-то о том, как решить свои проблемы. Вместо этого я тратила время впустую, стараясь справиться с ними сама. Я их игнорировала или же притворялась, что у меня все в порядке, или рассказывала о своих чувствах подругам – и все это в надежде, что темнота прояснится сама собой. Но «все это» не может служить заменой общения с человеком, который является опытным специалистом по психическому здоровью. И хотя друзья любят тебя и хотят помочь, не их это дело лечить тебя. Игнорировать проблему или притворяться, что у тебя «все под контролем», – значит только усугублять свое плачевное состояние. Психотерапевт, психолог или психиатр знают, что делают (для этого они долго учились), знают, как вернуть тебя на правильный путь.

Подруга дала мне книгу Вирджинии Вулф «Своя комната», и как актриса и женщина, я немедленно приняла ее темы близко к сердцу. Изъясняясь простым языком, там говорится о том, что женщине одновременно нужны свобода и безопасное место, где она может творить. Я верю, что это правда, по крайней мере в том, что касается искусства, – и верю также, что слова Вирджинии Вулф о «безопасном месте» можно применить к психическому здоровью.

Нравится нам это или нет, обычный для человека стресс может стать невыносимым, так что иметь безопасное место, где можно поговорить о своих проблемах, проверить, правильно ли работает твой мозг, удостовериться в том, что все химические процессы протекают нормально… ну, я думаю, что это сверхважно. Я знаю, что мне необходимо такое место в жизни, если я хочу быть продуктивным членом общества.

Вместо того чтобы смотреть на специалистов по психическому здоровью как на врагов, нам надо перевернуть свои представления и взирать на них как на необходимых помощников в установлении баланса между телом и разумом. Знаете ли вы, что эмоциональная/психическая боль активизирует те же болевые центры в мозге, что и боль физическая? Если подумать, это логично. Очень часто, когда я нахожусь в подавленном настроении, мое тело отвечает своего рода почти зеркальным его отражением: я быстро устаю; погружаюсь в полную телесно-умственную летаргию; у меня все болит, будто я подхватила грипп. И это служит доказательством того, что мои ментальные ощущения напрямую связаны с моим физическим здоровьем. Так что, заботясь о своей психике, я забочусь и о своем теле.

Противоположное тоже верно. Я знаю людей, страдающих от хронических болей, и совершенно точно то, что их психическое здоровье соответствует их печальному физическому состоянию.

Мы живем не в вакууме, а в мире, переполненном стрессами, и вынуждены иметь дело с другими людьми и их нуждами, и оттого положение дел становится еще хуже. Добавьте в уравнение стресс от «нормальной» жизни, и эффект окажется приумноженным. Для меня визиты к психотерапевту – способ снять этот стресс. Если я начинаю говорить о всех тех вещах, что огорчают меня или напрягают, то замечаю, что они уже не так прочно оккупируют мой мозг. С помощью разговоров я освобождаю себя от «накипи» и негативных мыслей, вертящихся у меня в голове.

Я не говорю, что все это легко. Это трудный бой, во время которого приходится часто отступать. Как и все остальное, это тоже процесс. И ты должен постоянно работать. Просто найти хорошего психотерапевта/психиатра/социального работника/психолога, подходящего тебе, – уже геморрой… а поскольку наша система здравоохранения относится к психическим болезням как к чему-то ненастоящему и их лечение часто не покрывается страховкой, – на плечи больного падает тяжелое финансовое бремя, которое может оказаться неподъемным.

Но есть хорошие специалисты по психическим болезням, которые работают по скользящей шкале, то есть они будут заниматься вами, учитывая ваши финансовые возможности, и оплата их труда окажется для вас вполне приемлемой. Вам надо просто начать искать их, а значит, обратиться к своим друзьям и/или родственникам за помощью. Гарантирую, вы удивитесь, узнав, как много ваших знакомых ходили или ходят к психотерапевтам. Просто они не говорят об этом открыто.

Не то, что я… написавшая об этом эссе!