Текст книги "Эльфийский корабль"

Глава 26
Большая неожиданность

Когда моток веревки исчез из виду, Джонатан понял, почему Эскаргот скрылся с такой поспешностью. Конечно, он бросился за Дули и, вероятно, оказался слишком далеко, чтобы Шелзнак своими часами мог воздействовать на него. Но благодаря нападению на Башню он хотел с помощью Джонатана и Профессора заставить Шелзнака запустить часы. Каким-то образом Эскаргот ухитрился подняться вверх по лестнице, а затем пролезть обратно вниз, уже с веревкой. Если бы ему удалось размотать моток хотя бы наполовину, то он мог бы просунуть веревку Шелзнаку под плащ, вытащить часы и скрыться через открытое окно. Это было бы вполне в его духе, подумал Джонатан. Но Эскаргот, вероятно, не рискнул действовать именно так. Он боялся гнома, его колдовских сил и магии часов и поэтому делал все осторожно. Кроме того, об Эскарготе ходила слава человека самоуверенного, но никак не безрассудного.

Джонатан обдумывал все это, испытывая удовлетворение, потому что все стало значительно понятнее. Он надеялся, что Профессор тоже заметил плывущую в воздухе веревку, но узнать, так ли это, он никак не мог. Однако было совершенно ясно, что сам Шелзнак был не в курсе происходящего. Он отвернулся и принялся за какие-то магические действия над парой перекрещенных костей, зубастым черепом и чем-то еще, что показалось Джонатану больше всего похожим на резиновую змею. Вероятно, он хотел использовать эту змею для каких-то своих коварных целей. Что там затевал Шелзнак, не знал никто, кроме него самого. Он выглядел совершенно счастливым, когда занимался колдовством – пускал клубы тумана или кольца дыма из своей трубки или вызывал танцующие скелеты из огня, зеленого порошка и костей.

Гном протянул руку к камину и вытащил оттуда тлеющий уголек, который бросил черепу в рот, и тот засветился, как загадочный фонарь. Затем в рот черепу Шелзнак бросил кусочки сухих листьев, и листья задымились, как травы в кадильнице. Изо рта черепа вылетели темные тени, трепещущие подобно призракам огромных летучих мышей. Некоторые из них затрепетали рядом, а некоторые вылетели сквозь разбитое окно в ночь.

Джонатана начала волновать мысль, что все это колдовство гнома и змеемышиные тени были предназначены не столько для демонстрации магии, сколько для каких-то иных целей – например, сделать что-то весьма неприятное ему и Профессору. Но ему оставалось только ждать, смотреть и удивляться, что же такое затеял Эскаргот со своей веревкой.

Ему не пришлось ждать очень долго. Когда Шелзнак постучал тростью по полу, бросил в раскрытую горящую пасть черепа какой-то порошок и листья, размельченные на кусочки, с потолочных балок медленно – как казалось Джонатану, мучительно медленно – поползла веревка, на которой очень аккуратно и искусно была завязана петля, и она обвилась вокруг шеи гнома.

Шелзнак, заметив веревку только тогда, когда петля уже была затянута, выбросил вперед правую руку и сбросил со стола на пол череп, змею и перекрещенные кости. Джонатан видел, как ярость, отразившаяся на лице гнома, смешалась с удивлением. Он отбросил дубину и обеими руками ухватился за петлю, которая все туже затягивалась вокруг его шеи и отрывала от пола, не давая возможности дышать. Его бормотание и пение заклинаний сменились пронзительными криками и визгами, и казалось, что он просто легко танцует на цыпочках. Сквозь бороду было видно, как покраснело его лицо, а глаза словно готовы были вылезти из орбит в любой момент. Он задыхался, но продолжал подплясывать, и казалось, у него не осталось воздуха на то, чтобы делать что-то еще, кроме как кричать и проклинать все вокруг.

Но вот петля немного ослабла, и он принялся шарить рукой под плащом, стараясь нащупать часы. Шелзнак таким резким движением извлек часы наружу, что цепочка оторвалась от пуговицы, к которой была прикреплена. Затем он вытянул руку с часами, словно стараясь показать их кому-то. Наконец гном встал на ноги, и его глаза вернулись в свои орбиты. Он еще довольно долго стоял так, словно ожидая чего-то.

Эскаргот опять дернул за веревку, и опять гном поднялся с выпученными глазами на носки. Затем веревка ослабла, и Шелзнак напряженно опустился на пол. Он взглянул на Джонатана, словно подозревая, не мог ли кто-нибудь из путешественников каким-то образом дернуть за веревку в третий раз, просто ради развлечения. Но вдруг у него над головой раздался деловой голос Эскаргота:

– Только двинься – и ты опять повиснешь!

Гном предпринял слабую попытку взглянуть на потолок, но его движение было явно неудачным – голова оказалась в неудобном и неприятном положении. Шелзнак взглянул на дубину, лежавшую от него всего в трех футах. Он принялся медленно вытягивать ногу, пробуя дотянуться до нее, но не успела его нога продвинуться и на несколько дюймов, как веревка натянулась вновь и гном резко взлетел вверх.

Когда натяжение веревки ослабло, он больше не пытался достать свою трость. Несколько долгих минут он стоял не двигаясь и обдумывал свое положение. Наконец, когда Шелзнаку стало ясно, что кто-то там, наверху, готов ждать до бесконечности, он заговорил.

– Кажется, я имею удовольствие, – начал он очень вежливым тоном, – разговаривать со своим старым коллегой Теофилом Эскарготом?

– Совершенно верно, – ответили сверху.

– Думаю, – продолжал Шелзнак, – что за прошедшие годы ты не растерял свою ловкость.

– Нисколько, – ответил Эскаргот.

– А мальчик? Как поживает твой мальчик?

– Вполне хорошо. Шлепает твоих гоблинов, правда далеко отсюда и потому их воплей не слышно.

– Как, прямо сейчас? – Шелзнак вдруг подмигнул Джонатану, как будто только им двоим было известно что-то насчет этого дела. – Моим гоблинам, кажется, очень нравятся такие штуки. Странные они, эти гоблины. Чем больше бед на них насылаешь, тем они счастливее. Не так уж важно, что они, а может, кто-то еще, немножко пострадают. Но правда, как твой парень? Рад был увидеть знакомое место вновь?

– Чрезвычайно, – усмехнулся Эскаргот.

– Я уверен, он был бы счастлив еще больше, если бы остался здесь на несколько месяцев, когда был здесь в первый раз. Я мог бы поучить его немного. Возможно, это еще впереди.

– Вряд ли, – произнес Эскаргот, пару раз дергая за веревку. – Учителей хватает и в других местах. А все, что можешь делать ты, – это плясать.

Шелзнак пожал плечами. Возможно, Эскаргот знал, о чем говорил.

– Не возражаешь, если я закурю трубку? – спросил гном.

– Нисколько. Полагаю, что это традиция.

Шелзнак издал радостный, но неубедительный смешок. Он положил часы обратно в жилетный карман, а из другого кармана извлек трубку и табак и принялся за дело. Джонатан думал, что сейчас невесть откуда появятся клубы тумана, но этого не произошло. В конце концов, никакой туман никогда не снимет веревку с его шеи. Примяв в трубке табак, попыхтев ею, чтобы он лучше разжегся, и опять примяв его, гном засунул табак, спички и пестик обратно. Затем он вытащил часы и так держал их перед собой, словно проверяя, сколько времени.

– Вот это и есть то, что ты хочешь от меня заполучить? – спросил он, вытаскивая трубку изо рта. – Я полагал, что мы уже рассчитались. В конце концов, мы же заключили соглашение. Или ты забыл об этом? Тебе – парень, мне – часы. Потом ты без всяких обсуждений включил в сделку еще и летающую свинью. А что делал я? Может, я превратил тебя в лягушку или натравливал на тебя ящериц? Нет. Я сказал себе: ладно, это всего лишь старик Теофил со своими фокусами. Я, как говорится, просто подставил другую щеку. Я знал, что вы спрятали плот в Заводи Хинкла. Но разве я поджег его? Нет. Я ведь философ, как тебе известно, и считаю, что никто не должен мстить или обижаться. И в том числе доктор Шелзнак. А что делаешь ты? Ты пролезаешь в мой дом и надеваешь мне на шею веревку, когда я занимаюсь своими делами. Это просто недопустимо, так я полагаю. Совершенно недопустимо.

Но я философ. Я уже говорил это. И я готов забыть все обиды. Однако, думаю, эти разбойники должны ответить за то, что они посчитали умным делом разбить мое окно. Возможно, мы и придем к соглашению. Они, к несчастью, не в настроении сейчас вести переговоры, поэтому за них это сделаешь ты. Что ты на это скажешь?

Эскаргот молчал.

– Это печально, – сказал Шелзнак, – но мне как раз сейчас нужны человеческие органы. Ничего жизненно важного, уверяю тебя, – не сердце или мозги, не руки или ноги. Мне нужны только печень, селезенка и двадцать с небольшим футов хороших жилок. Все равно это ждет их.

И он опять подмигнул Джонатану, правда на этот раз отнюдь не дружелюбно.

– Освободи их, – произнес Эскаргот, явно не расположенный сейчас к шуткам и веселью. – Освободи и отдай часы пожилому человеку. Попробуешь что-нибудь выкинуть, и тогда тебе понадобится новая шея.

Шелзнак усмехнулся, попыхтел своей трубкой, затем вытащил ее изо рта и принялся рассматривать отверстие в ней, словно надеясь увидеть там что-то удивительное.

– Ты такой забавный. Я всегда говорил, что когда требуется шутка, на это существуют такие люди, как Теофил Эскаргот. Ты еще не сломил меня, сэр, но, очевидно, ты в хорошей форме. Ты честно продал мне эти очень интересные часы, а теперь надеешься, что я верну их тебе. А ты не хочешь отдать мне парня? И этих двух ничтожеств? Я могу получить их?

– Ты можешь получить вот это, – ответил Эскаргот и так сильно натянул веревку, что трубка вывалилась изо рта у Шелзнака, из отверстия посыпались горящие клочья табака. Ноги гнома стали дергаться во все стороны, затем он опустился на пол и стал постепенно приходить в себя. Он сжимал рукой часы и, свирепо оглядываясь по сторонам, пыхтел, восстанавливая дыхание. Оправившись, он произнес до отвращения спокойным голосом:

– Если ты еще раз сделаешь это, господин Эскаргот, то я опять запущу эти часы и ты присоединишься к своим друзьям на полу. Советую тебе свернуться мячиком, когда будешь падать, чтобы сохранить свои органы в целости и сохранности. Не терплю расточительности.

– Это было бы интересно, парень, – произнес Эскаргот в своей обычной манере, – но на пол я не шлепнусь. Ни за что. Эта веревка обвязана вокруг моей талии и перекинута через балку. Но если я все же упаду, ты тут же улетишь вверх и задохнешься.

– А тебе разорвет все внутренности, – ответил Шелзнак. – Это уж точно.

Снаружи в темноте раздались громкие крики. В окне показалось несколько гоблинов, они увидели застывшие в разных позах скелеты, путешественников и своих приятелей – гоблинов, взглянули на подвешенного на веревке хозяина и опять скрылись в темноте. Время от времени вопли становились тише – очевидно, вопящие чудища отходили к болотам, но потом опять приближались к Башне. Вокруг лаяли волки, кричали и визжали гоблины, в окно то залетали, то вылетали летучие мыши, и время от времени мимо, судорожно подергиваясь, пробегал долговязый скелет. Он туда-сюда вращал головой и, несмотря на пустые глазницы, оглядывался вокруг, словно искал кого-нибудь, кого можно было бы напугать.

Было довольно странно, что Дули и Лонни Госсету удается удержать целую орду жутких бестий и гоблинов своими силами. Джонатан ждал, что вот-вот появится Беддлингтонская обезьяна, таща в одной руке Дули, а в другой Госсета. Тогда бы весь план Эскаргота полетел вверх тормашками.

Гном, казалось, думал о том же самом. Он выглядел так, словно забыл, что нужно делать руками, и оглядывался, словно хотел дотянуться до трубки. Но в целом он был довольно спокоен – очевидно, ждал, что слуги спасут его.

Рев и бормотание снаружи стали еще громче, как будто бой переместился и теперь продолжался в непосредственной близости от Башни. После нескольких минут молчания Эскаргот заговорил.

– Если с мальчиком что-нибудь случится, – предупредил он, – тебе будет плохо. Очень плохо.

– Мой друг, – проговорил гном утомленно, – плохо будет очень, очень многим людям, один из которых – прославленный вор. Ты допустил ошибку, связавшись с этими заморышами. Мы бы сделали с тобой великие вещи, ты и я. Но еще не все потеряно. Ты и не представляешь, какими сокровищами обладаю я. Даже приблизительно не представляешь.

– Я буду иметь представление об этих сокровищах еще до того, как наступит утро, – сказал Эскаргот.

Их беседа длилась уже час, не меньше, и Джонатану стало казаться, что он потерял счет времени, сидя здесь, на куче костей, и слушая, как Шелзнак торгуется с Эскарготом. Наконец в окно стало видно, что ночь от черных оттенков перешла к темно-синим и серым. Шум за окном утих, но потом раздался вновь, и теперь крики и топанье были слышны возле самой Башни.

Внезапно раздался дикий крик, и какой-то низкий и очень странный голос – как будто кто-то пытался подражать человеческому голосу – послышался из глубины утреннего тумана и выкрикнул странные слова.

– Несчастье пьянице! – громко сказал он, как-то по-особому выделяя “счастье” в слове “несчастье”. – Несчастье пьянице! О горе! Горе! Горе! – И затем, после паузы, продолжил: – Упился элем он!

И после того как вновь разнеслось длинное “го-о-о-о-ор!”, в окне показалась избитая и, должно быть, сошедшая с ума Беддлингтонская обезьяна. Морда ее выражала дикую ярость. Когда она увидела, что хозяин почти висит в петле, глухое рычание вырвалось у нее из глотки, затем она сунула лапу куда-то под свое одеяние, напоминающее рубашку, и извлекла оттуда не что иное, как шляпу Лонни Госсета, которую водрузила на свою маленькую приплюснутую голову.

Шелзнак что-то крикнул обезьяне на неизвестном языке, затем приподнял голову вверх, в сторону Эскаргота:

– Мне начинает все это надоедать. Сейчас мы разыграем все по-новому.

Он снова что-то крикнул обезьяне, и та влезла в окно, стремясь выполнить приказание хозяина.

Джонатан удивился, почему бы Эскарготу просто не вздернуть гнома в воздух. Но это, видимо, было легче сказать, чем сделать. Кроме того, если бы Эскаргот сделал это, для Джонатана и Профессора все могло бы плохо кончиться. Внезапно его пронзила жуткая мысль Если Шелзнак умрет, то ему и Профессору Вурцлу придется сидеть здесь застывшими до тех пор, пока Лунный Человек не придет и не освободит их. А надежды на счастливый конец оставалось немного – Беддлингтонская обезьяна, выкрикивая что-то жутким голосом, принялась перелезать через оконный переплет.

Вдруг снаружи раздался крик. Это не был крик испуга, это был глубокий, зычный крик, который словно пошатнул основание Башни. Даже Шелзнак выглядел удивленным, и его обезьяна замолкла и остановилась в оконном проеме. Затем она обернулась, чтобы увидеть, что там за очередная суматоха, и тут ее кто-то огрел дубиной трехфутовой длины, напоминающей по форме летучую мышь со сложенными крыльями. Обезьяна зашаталась. Когда же дубина с глухим треском опустилась на ее голову во второй раз, огромное животное грузно шлепнулось на скелет, который и сам начал рассыпаться еще часа три назад.

Наступила мертвая тишина. Только обезьяна еще один раз дернулась и тяжело пробормотала:

– Горе!… – после чего смолкла и лишь продолжала тяжело дышать.

Откуда– то из темноты донеслись знакомые Джонатану звуки -самые лучшие звуки, которые он когда-либо слышал. И если бы это оказался единорог, то его вид не доставил бы Джонатану и половины того удовольствия, которое он испытал, увидев Сквайра Меркла, посмеивающегося и готового к бою. Он оглядывался по сторонам, словно в поисках кого-нибудь еще, кого можно было бы искрошить на кусочки. Когда же его взгляд остановился на гноме, он оживился и принялся перелезать через окно, что было для него весьма нелегким делом.

Но самым удивительным Джонатану показалось то, что подтверждало старую поговорку: “Раз потеряешь, два раза найдешь”, – на голове у Сквайра было надето не что иное, как шляпа мэра Бэстейбла, потрепанная, но вполне узнаваемая. Она, пожалуй, была бы узковата Сквайру, если бы его голова странным образом не сужалась кверху. Джонатан уже и не знал, что считать большим чудом – появление Сквайра или шляпы мэра Бэстейбла.

К окну стремительно подбежали Буфо и Желтая Шляпа, выкрикивая что-то насчет дикарей, затем помогли Сквайру перелезть через окно и, кивнув Джонатану и Профессору, куда-то унеслись. Правда, через секунду они показались вновь, вместе с Дули и Веткой. Вчетвером они тащили неподвижного Лонни Госсета. Лоб Дули пересекала широкая рана, а его лицо и волосы были запачканы засохшей кровью. Тем не менее он никогда не выглядел более счастливым – наверное, ему казалось, что раненая, вся в крови голова представляла собой намного большую ценность, чем голова, не имеющая подобных украшений. Дули и коротышки остановились и положили Госсета на спину поверженной обезьяны. Вес обезьяны, а к тому же еще и вес Госсета оказались непомерными для поваленного скелета, и он тут же превратился в груду разломанных костей. Череп отделился от шеи и покатился по залу, а затем остановился возле другого черепа, который час назад выкатился из камина.

Сквайр ткнул дубинкой сначала в один череп, потом в другой. Затем он положил один из них напротив камина и, размахнувшись, ударил по нему концом дубинки, как при игре в гольф. Череп полетел вперед со скоростью кометы прямо в огонь, который все еще был застывшим, и врезался в грудную клетку скелета, висевшего в камине. Рассыпаясь на кусочки, скелет свалился на угли. Сквайр рассмеялся. Он взял второй череп, а другой рукой приподнял шляпу мэра Бэстейбла и, прежде чем водрузить ее обратно, сунул в нее череп. Затем он повернулся к Шелзнаку и убежденно произнес.

– У Сквайра теперь ермолка, – и опять засмеялся.

Шелзнак показался Джонатану словно ослепленным; как будто он увидел несколько чудес сразу и столкнулся с чем-то, что выходило за рамки его понимания.

Сквайр нагнулся над Джонатаном и заглянул ему в лицо, тронув своим толстым коротким пальцем кончик его носа.

– Сыровар уснул, – сказал он, – Но его глаза открыты. Это странно. Сквайр никогда такого раньше не видел. А этот гном, кажется, повесился. Поганый гном, живущий среди гоблинов.

– Привет, Сквайр! – крикнул Эскаргот. Сквайр глянул наверх, но, конечно, среди переплетения балок и столбов не увидел ничего, кроме покачивающейся веревки.

– Это дедушка! – закричал Дули. – Он там, наверху, в своем невидимом плаще!

– Он умеет летать? – спросил Сквайр.

– Не знаю, – ответил Дули, не совсем уверенный в том, как следует ответить. – Нет, не думаю.

– Возьми у гнома часы, – сказал Эскаргот.

Сквайр неуклюже прошел через зал и, подойдя к гному, выхватил у него из руки часы. Шелзнак кипел от злости. Джонатану показалось, что из ушей гнома вот-вот повалит пар, если он не остынет. Он представил себе, как Шелзнак шагает по булыжникам аллеи рядом с домом Госсета, окруженный туманом, который валит не из трубки, а из его ушей.

Сквайр, держа часы в правой руке, наклонился и поднял с пола резиновую змею. Минуту он разглядывал ее, затем помахал перед лицом гнома и спрятал под куртку – авось позднее на что-нибудь сгодится.

– Ну вот вы и заполучили эти проклятые часы, – мрачно произнес Шелзнак. – И что вы собираетесь с ними делать?

– Мне они не нужны, – ответил Эскаргот. – А ты – или разрушишь заклинание, или умрешь, как только солнце покажется из-за леса.

– Твои слова пусты, – усмехнулся Шелзнак. – Что мне твои угрозы? Только я, и никто больше, могу разрушить заклинание. И ты знаешь это не хуже меня.

– Сквайр, – сказал Эскаргот, – пошли своих парней вверх по лестнице, чтобы они нашли пса. Он заснул в длинном коридоре на третьем этаже. На четвертом есть комната, забитая клетками с разными зверями. Спустите их вниз, вынесите наружу и выпустите. На пятом этаже у него лаборатория. Разбейте там все на мелкие кусочки. Только проследи, чтобы никто из них не поднимался на шестой, если им дороги их жизнь и здоровье.

Буфо, Желтая Шляпа и Ветка побежали вверх по лестнице. Через несколько минут Буфо спустился вниз, неся на руках Ахава, который застыл точно так же, как Джонатан и Профессор. Он положил пса рядом с Джонатаном, который, несмотря ни на какие чары и заклинания, испытал большое облегчение, увидев старину Ахава. А чуть позже трое коротышек спустились вниз, таща клетки со странными животными. В некоторых из них сидели кролики, еноты, опоссумы и тому подобные звери, в других же – такие, которых раньше видел один только гном Шелзнак. Клеток оказалось много, но трое коротышек прилежно выполняли приказ – они то поднимались, то спускались по лестнице, и так много раз. Сквайра по-настоящему заинтересовали животные, но больше всего одно – крылатая свинка с носом опоссума и хвостом бобра. Сквайр попросил Ветку поставить эту клетку отдельно в угол.

Доктор Шелзнак, казалось, наблюдал за работой коротышек без всякого интереса. Наконец он произнес, обращаясь к Эскарготу:

– Крушить мою лабораторию совершенно бессмысленно, ты же знаешь.

Эскаргот молчат. Сквайр подошел к гному и заглянул ему в глаза, доставая из кармана резиновую змею и размахивая ею перед его лицом. Шелзнак сделал вид, что ничего не замечает.

– Ты можешь разнести мою Башню на камни, но твоим друзьям не станет от этого лучше. Предлагаю вам выбор. Если ты дашь мне слово, что все будет по-честному, я разбужу их. Я приведу в чувство обезьяну, и мы с ней покинем вас. Вы никогда нас больше не увидите.

– А часы? – спросил Эскаргот.

– Это мои часы, – решительно заявил Шелзнак.

– Ты совершенно безмозглый, – сказал Эскаргот. Сквайр же, очевидно, решил, что сейчас самое время пощекотать в ухе у гнома хвостом змеи.

– Есть еще один человек, – произнес Эскаргот, – который может опять завести часы. Ты знаешь, о ком я.

– И как ты его сюда вызовешь? – спросил гном. – Пошлешь за ним коршуна? Или почтового голубя?

Эскаргот молчал.

– Сквайр полетит на коршуне, – произнес Сквайр, опять просовывая хвост странной змеи в ухо гному. – Чтобы полететь, у Сквайра должен быть коршун.

Дули, наблюдавший за всем происходящим, осторожно, сторонясь гнома, прошел мимо него в десяти футах и, подойдя к Джонатану, отвязал у него от пояса кожаный мешочек.

Джонатан обрадовался, когда понял, что задумал Дули. Он был страшно рад, что парнишка тоже знает о четырех монетках. Правда, он тут же испытал острое разочарование, поняв, что Дули скорее всего не знает, что нужно с ними делать.

– Ей-богу, парень! – воскликнул Эскаргот. – Ты, кажется, один среди нас, у которого есть мозги!

– Да, сэр, – ответил Дули, – у меня их ужасно много. Господин Бинг говорил, что эти монетки – глаза, его глаза. Но, честно говоря, я понятия не имею, как можно их использовать.

Шелзнак с презрением посмотрел на него, не зная, конечно, зачем Дули отвязал мешочек и что в нем было. Он, видимо, порядочно устал, и потому во взгляде его читалась нервозность. Дули достал две монетки и положил их на каминную полку. Он перекладывал и вертел их и так, и этак и с удивлением рассматривал странных рыбок, которые то появлялись, то исчезали, когда он щелкал по монеткам пальцем. Сквайр Меркл глубокомысленно наблюдал за всеми этими изменениями, а затем пару раз перевернул монетки, поражаясь виду странных созданий, изображенных на них.

– Ну что? – крикнул Эскаргот.

– Ничего, – ответил Дули. – Глаз здесь нет. Одни только рыбы.

– А ты знаешь порядок, в котором их надо расположить? – спросил Эскаргот.

– Какой порядок? Я слышал только, что тут на них есть глаза. Я не знаю ничего ни о каком порядке.

– Ну конечно, он есть, парень, – воскликнул Эскаргот. – Порядок всегда есть. Порядок есть у всего, за исключением, может быть, гоблинов. Положи одну монетку так, чтобы рыбка глядела на восток.

– А где восток? – озадаченно спросил Дули.

– Там, где разбитое окно, – пояснил Эскаргот – Поверни ее так, чтобы рыбка как будто плыла в сторону окна. Теперь возьми другую и положи так, чтобы ее рыбка плыла к камину. – Дули положил вторую монетку, как ему было сказано – Следующую положи рядом, но так, чтобы рыбка на ней смотрела точно на запад, то есть на большую дверь.

– А куда следующую? – спросил Дули. – Только их было всего две.

– Там все четыре, – сказал Эскаргот. – В мешочке лежат еще две монеты.

Дули пошарил в мешочке, извлек оттуда красную фасолину, конский каштан и маленький шарик из слоновой кости с вырезанными на нем рунами эльфов и только затем добрался до третьей монетки.

– Есть, – сказал он, кладя ее рядом с двумя другими так, чтобы рыбка на ней смотрела на дверь.

– Теперь четвертую, – напомнил Эскаргот.

– Четвертую? Но у человека всего два глаза, – упрямо возразил он. – Кому нужны четыре?

– Чтобы сработало, нужны все четыре, – ответил Эскаргот. – Я-то знаю. Найди четвертую монету и положи рядом так, чтобы она смотрела в зал. Затем все четыре монеты поверни по часовой стрелке так, чтобы они смотрели друг на друга и соприкасались носами.

Дули взял мешочек и принялся вытряхивать из него разные странные штуки.

– Нашел! – крикнул он наконец. – Она лежала в самом уголке.

И тут случилась очень странная вещь. Монетки, лежавшие на камине, исчезли; очевидно, они вернулись в кожаный мешочек, потому что их нигде больше не было видно.

Эскаргот крикнул сверху:

– Ну, что ты там таращишься? Онпоявился?

– Появился, – ответил Дули, – но опять исчез.

– Отлично, – произнес Эскаргот. – Высший класс. Сейчас что-то будет, ей-богу. Посмотрим, сможет ли он побить наш козырь сейчас!

Шелзнак, очевидно, был не в настроении бить какой-либо козырь. Он выглядел изможденным, словно эта ночь страшно изнурила его. Буфо, Желтая Шляпа и Ветка взбежали вверх по лестнице за очередными клетками и, согласно приказу Эскаргота, вынесли их наружу и открыли дверцы.

– Рыба! – воскликнул внезапно Сквайр. – Рыба с картошкой! Рыба с уксусом! Ракушки и устрицы! Кальмар и краб! – Он встал перед гномом, который явно обдумывал, что Сквайр будет делать дальше. – Съем сейчас, – продолжал он.

Гном молчал. Как только Сквайр Меркл вспомнил о еде, эта мысль, казалось, ошеломила его. Когда к нему подошел Буфо с докладом о том, что лаборатория разгромлена, а животные выпущены, Сквайр как будто не услышал его.

– Сквайр будет сейчас есть, – сообщил он Буфо.

– Я мог бы приготовить немного еды, – ответил Буфо. – Давай поищем кладовую с припасами или буфет.

– Сквайр будет есть буфет, – произнес Сквайр, который, видно, был вполне способен на такой подвиг.

Буфо, зная, что спорить бесполезно, отправился посмотреть, что там в нише возле лестницы, перед которой застыли два гоблина – один из них держал в руке чашку с каким-то напитком, который гоблины распивали еще тогда, когда Профессор и Джонатан только разбили окно. Сквайр толкнул одного гоблина, и тот наклонился, как дерево, а затем вернулся в прежнее положение. Сквайр Меркл покачал головой, словно поражаясь тупости гоблинов.

– Ну вот, нашел! – крикнул Буфо из ниши, и Сквайр, интересуясь, что он там нашел, тяжело переваливаясь, направился к нему.

– Я уже устал, – сообщил Эскаргот со своего насеста. – У меня затекли ноги. Что ты скажешь в свое оправдание, парень?

Поначалу Шелзнак, очевидно, ничего не хотел говорить, но он сделал вид, что задумался. На самом деле выбор у него был невелик. Ему явно не хотелось все время висеть так и ждать, когда прилетит воздушный корабль, набитый несимпатичными ему эльфами.

– Наверное, мы все-таки сможем договориться, – произнес он медленно.

– Конечно, сможем, – ответил Эскаргот. – Как только ты захочешь. Думаю, стоит начать с того, чтобы ты разбудил Профессора Вурцла и господина Бинга.

– Мне нужны часы. А они у толстяка. Может, он их уже съел.

– Сквайр! – крикнул Эскаргот. Через какое-то время из каменного проема ниши показался Сквайр и неторопливо, вразвалку прошел через зал. В одной руке он держал что-то вроде индюшачьей ноги, в другой – большую кружку с элем. Из-под мышки у него торчал длинный твердый батон. Щеки Сквайра раздулись словно шары, как будто он сложил туда все припасы, готовясь к зиме.

– Отдай доктору Шелзнаку часы, Сквайр. Он хороший парень, – сказал Эскаргот.

Сквайр подошел к Шелзнаку и заглянул ему в лицо. Он отломил от батона кусок размером с кулак и протянул гному. Тот, казалось, не желал ни брать его, ни отказываться. Он просто стоял, крепко сжав губы, и бросал на Сквайра злобные взгляды. Сквайр помахал ломтем у гнома перед носом, затем пожал плечами, оторвал от индюшки здоровенный кусок и отправился обратно на кухню.

– Часы, Сквайр! – закричал Эскаргот.

Сквайр остановился, поставил на пол кружку и пошарил у себя в кармане. Он извлек резиновую змею, ящерицу, пригоршню мраморных шариков и большой стеклянный шар дюймов пять в диаметре. Часов среди этого добра не было.

– Что у тебя там, Сквайр? – спросил Эскаргот. – Что это за стеклянный шар?

– Это не часы, – ответил тот, покачивая головой. – Это шар. Огромный шар. Но сейчас это шар Сквайра.

Он приподнял шар и положил его на ладони так, чтобы сквозь него проходили лучи восходящего солнца. И шар как будто ожил – словно целая Вселенная закрутилась внутри него. Сквайр Меркл принялся всматриваться в шар и словно застыл. Индюшачья нога выскользнула из его руки и шлепнулась на пол, ударилась о кружку и опрокинула ее.

– Сквайр! – крикнул Эскаргот. – Часы, Сквайр!

Но Сквайр, казалось, ничего не слышал. Привлеченный шумом, из кухни выскочил Буфо.

– Вот эти часы? – спросил он, держа в руке цепочку, на которой висели часы. – Сквайр оставил их на кухне. Его не очень волнуют часы – он просто не умеет определять время. Говорит, что ему это не нужно.

– Отдай часы доктору Шелзнаку, – сказал Эскаргот, – и забери у Сквайра этот шар.

Буфо сделал, что ему было велено. Когда он выхватил из руки Сквайра шар, тот посмотрел вокруг, ища индюшачью ногу и кружку, и был страшно огорчен, увидев их валяющимися на полу.

– Кто это наделал? – спросил он, подозрительно оглядываясь вокруг.

– Вон тот парень, – быстро ответил Буфо, указывая на скелет. – Бедняга так проголодался.

Сквайр поднял индюшачью лапу, отряхнул ее от пыли и грязи и сунул в ухмыляющийся рот скелета. Тот перекувырнулся и, упав на пол, выронил ее изо рта.

– Парень слишком худой, – заметил Сквайр, наклоняясь над скелетом и щипая его за ребро. – Это очень плохо.

– Нисколько, – отозвался Буфо. – Давай поедим что-нибудь еще.

И вместе со Сквайром он отправился на кухню.

Шелзнак стоял, перебирая пальцами часы, словно обдумывал какую-то новую злую шутку. Он, очевидно, терпеть не мог сдаваться просто так, но у него не было выбора. Эскаргот решил закончить этот спор.

– Я собираюсь спуститься на руках по этой балке, – сказал он. – Если ты дернешь за веревку, я упаду, а ты задержишь мое падение и взлетишь к самому потолку. Если попытаешься и меня заморозить своими часами, то я и в этом случае свалюсь и результат будет тот же. Ты понял?