Текст книги "Человек, Бог и бессмертие. Размышления о развитии человечества"

Если мы сравним принципы экзогамии с принципами научного отбора, мы едва ли не будем поражены, как указывал Уолтер Хип, любопытным сходством, доходящим почти до совпадения между ними.

Во-первых, при экзогамии благотворное действие скрещивания, которое считается необходимым для благополучия и даже для самого существования видов животных и растений, обеспечивается системой экзогамных классов: двух, четырех или восьми. Как мы видели, есть все основания считать, что такая система была установлена целенаправленно, чтобы не допускать сожительства ближайших кровных родственников. Весьма примечательно, что конкретная форма инцеста, которую призвана предотвращать древнейшая двухклассовая форма экзогамии, двухклассовая система, специально предотвращает, – это инцест братьев с сестрами. Двухклассовая экзогамия решительно исключает этот вид инцеста, но инцест родителей с детьми она предотвращает лишь отчасти, хотя именно он цивилизованному уму представляется более ужасным из-за разницы между поколениями и по другим причинам. И все же намерение первобытных людей прекратить сожительство братьев с сестрами прежде, чем сожительство родителей с детьми, соответствует самым здравым биологическим принципам. И селекционерам-практикам, и ученым хорошо известно, что половой союз братьев с сестрами является наиболее близкой и вредной формой инцеста – куда в большей степени, чем сексуальный союз матери с сыном или отца с дочерью. Полный запрет инцеста между родителями и детьми был воплощен с помощью второй формы экзогамии – четырехклассовой системы. Наконец, запрещение браков между всеми двоюродными братьями и сестрами, насчет которых до настоящего времени нет однозначного мнения даже в цивилизованных странах, было достигнуто только благодаря третьей и самой поздней форме экзогамии, системе восьми классов, которая, естественно, была принята только теми племенами, которые не одобряли эти браки, но не применялась другими племенами, которые относились к союзу некоторых двоюродных братьев и сестер нейтрально или положительно.

Аналогии экзогамии и научной селекции этим не исчерпываются. Из правила истощения и особенно бесплодия инбредных животных есть важное исключение. Негативные явления можно устранить вливанием свежей крови, но есть и совершенно другой способ: просто изменить условия жизни, в частности, отселив часть животных на достаточное расстояние, а затем вновь поселив их вместе с потомством, чтобы они воссоединились с членами семьи, которые остались на старом месте. Такая форма местной экзогамии (назовем ее так) даже без привнесения свежей крови, по-видимому, достаточно эффективна для регенерации поголовья и восстановления его утраченной плодовитости. Но система местной экзогамии, то есть брак представителей одной народности, которые жили на расстоянии друг от друга, также практикуется многими дикими племенами наряду с их системой родовой экзогамии или вместо нее. У них часто действует правило, что они должны брать себе жен не просто из другой группы, но и из другого района. Например, племя варрамунга в Центральной Австралии делится на два класса, вступающих в смешанные браки и занимающих разные территории: одни севернее, другие южнее. Действует правило, согласно которому северяне всегда должны жениться на южанках, а южане – наоборот, на северянках. Действительно, есть некоторые основания предполагать, что обычай топографического разделения экзогамных классов был принят с самого начала для разделения тех лиц, чей сексуальный союз считался опасным для сообщества. Было бы трудно разработать систему брака, более соответствующую здравым биологическим принципам.

Таким образом, экзогамия, особенно в той форме, в которой она существует у наиболее примитивных сообществ современности, то есть у аборигенов Австралии, представляет собой любопытную аналогию с системой научной селекции. То, что экзогамная система этих первобытных людей была рукотворной и была намеренно изобретена ими для той цели, которой она по сей день служит, а именно для предотвращения браков между близкими родственниками, представляется совершенно несомненным. Никаким другим способом не получилось бы разумно объяснить сей сложный механизм, столь точно подогнанный для нужд туземцев и столь полно соответствующий их воззрениям. И все же невозможно предположить, что этих невежественных и в целом непредусмотрительных дикарей к такой идее могло привести точное предвидение ее плодов или дальновидная забота о будущем благополучии отдаленных потомков. Если задуматься о том, как мало по сей день брак регулируется какими-либо подобными соображениями даже среди самых просвещенных классов в самых цивилизованных сообществах, то мы едва ли сможем приписать гораздо более высокую степень знаний, дальновидности и самоограничения первобытным изобретателям экзогамии. Какая идея была в головах этих первобытных мудрецов и законодателей, если читатель позволит их так назвать, когда они закладывали фундамент экзогамии, мы не можем сказать с уверенностью. Все наши знания о дикарях наводят нас на предположение, что двигало ими некое подобие суеверия, некое грубое представление о естественных причинно-следственных связях, которое нам могло бы показаться явно ложным, хотя им, несомненно, казалось очевидной истиной. И все же, какими бы вопиюще ошибочными эти представления ни были в теории, на практике эти люди оказались в корне правы. То, что их отвращало, было и в самом деле деструктивно, то, что они предпочли, было и в самом деле созидательно. Пожалуй, их любопытную систему можно назвать непроизвольной имитацией науки. Цель, которой достигло их изобретение, есть цель поистине мудрая, хотя мысли людей, которые его придумали, были далеки от мудрости. Поступая так, как они поступали, эти бедные дикари слепо повиновались импульсу великих эволюционных сил, которые в физическом мире постоянно производят высшие формы существования из низших, а на уровне нравственном – цивилизацию из дикости. Если это так, то экзогамия была орудием в руках этой неизвестной силы, творца истории, чье лицо от нас скрыто. Но с помощью какого-то таинственного процесса, какой-то тонкой алхимии, он не раз переплавлял в горниле страданий мешанину из глупости и зла в чистое золото мудрости и добра.

В Северной Меланезии, у аборигенов центральной части острова Новая Ирландия, брак между матерью и ее сыном исключается классовой матрилинейной экзогамией, поскольку мать и сын принадлежат к одному классу и тотему. Брак между братом и сестрой исключается по той же причине, поскольку оба принадлежат к одному классу и тотему. Точно так же исключается и брак между двоюродными братом и сестрой, которые являются детьми двух братьев, исключается по той же причине, поскольку они принадлежат к одному классу и тотему. Аналогично дело обстоит и с браком между двоюродными братьями и сестрами, которые являются детьми двух сестер. Но, с другой стороны, закон классовой матрилинейной экзогамии не исключает брака отца со своей дочерью, потому что он и она всегда принадлежат к разным классам и тотемам; по той же причине не исключает он и брак двоюродных братьев и сестер, которые являются детьми брата и сестры. Эти два последних типа не запрещены классовой экзогамией, однако они строжайше запрещены обычаем. Наказанием за инцест с дочерью является смертная казнь через повешение. Двоюродные брат и сестра, которые являются детьми брата и сестры соответственно, не только не могут вступать в брак друг с другом, но они не должны подходить друг к другу, не могут пожимать друг другу руки или даже прикасаться друг к другу, не имеют права дарить друг другу подарки, а также имена друг друга. Но им разрешается разговаривать друг с другом на расстоянии нескольких шагов.

Не может быть никаких сомнений в том, что это взаимное избегание двоюродных братьев и сестер, которым обычай (но не классовый распорядок) запрещает вступать в брак, является мерой предосторожности, предотвращающей нарушение обычая; независимо от того, был ли он установлен намеренно или возник инстинктивно, его результатом является искусственный барьер между определенными лицами во избежание нежелательных искушений. Сейчас аналогичные правила избегания соблюдаются не только между такими двоюродными братьями и сестрами, но и между родными, хотя родным брату и сестре, всегда принадлежащим к одному классу и тотему, законом классовой экзогамии и так запрещено вступать в брак. Между ними существует сильная взаимная застенчивость, фактически им стыдно появляться друг перед другом. Они не могут приближаться друг к другу, не могут пожимать друг другу руки, не могут прикасаться друг к другу, не могут дарить друг другу подарки; им разрешается разговаривать друг с другом на расстоянии нескольких шагов. Наказание за инцест с сестрой, как и за инцест с дочерью, – смертная казнь через повешение. Поэтому мы едва ли можем сомневаться в том, что взаимное избегание брата и сестры было принято намеренно либо воспитано инстинктивно в качестве меры предосторожности против инцеста между ними. Половой акт между братом и сестрой, по-видимому, рассматривается как преступление столь серьезное, что обычное правило экзогамии не является достаточной защитой от него, но должно быть подкреплено другими строгими мерами. В Южной Меланезии, как мы сейчас увидим, существует такое же взаимное избегание брата и сестры, и объясняется оно таким же образом.

* * *

Как сообщает Хоуитт, у племени курнаи из Гипсленда в Австралии существует любопытный обычай: мужчине запрещалось разговаривать с матерью своей жены или иметь с ней какие-либо контакты или деловые отношения. Запрет этот необычайно строг и, по-видимому, глубоко укоренен в самой их природе. Хоуитт добавляет, что, по его мнению, этот обычай широко распространен по всей Австралии. Он упоминает человека из племени курнаи, с кем он общался. Человек этот принадлежал англиканской церкви, но тем не менее категорически отказался разговаривать со своей тещей и упрекнул Хоуитта в том, что тот ожидал от него столь грубого нарушения правил хорошего тона. Хоуитт предложил вполне правдоподобное объяснение этого необычного феномена. По-видимому, данный обычай предупреждает возможность брака с тещей: такой брак не был запрещен классовой матрилинейной экзогамией, но все равно шел вразрез с представлениями туземцев о том, что правильно, а что нет. Эта точка зрения не без слабых мест, но в целом она вызывает меньше вопросов, чем любое другое объяснение, которое до сих пор выдвигалось.

* * *

Двухклассовая матрилинейная система, которая преобладает также в Южной Меланезии (острова Банкс и Северные Новые Гебриды), позволяет мужчине жениться на своей теще, поскольку она обязательно принадлежит к тому же экзогамному классу, что и его жена; но обычай строго запрещает такие браки. То есть им не только нельзя вступать в брак, но обычно также нельзя поддерживать обычные социальные отношения друг с другом. На островах Банкс эти правила избегания и сдержанного общения чрезвычайно строгие и детализированные. Мужчина не приближается к матери своей жены, а она не приближается к нему. Если эти двое случайно встретятся на тропинке, женщина сойдет с нее и будет стоять, повернувшись к нему спиной, пока он не пройдет мимо, или же он отойдет с дороги, если это будет удобнее. На острове Вануа-Лава мужчина даже не пошел бы вслед за своей тещей по песку, пока прилив не смыл бы ее следы.

То, что все подобные обычаи взаимного избегания между мужчиной и матерью его жены возникли из инстинктивного чувства, что они не должны вступать в брак друг с другом, хотя классовая система не воспрещала им этого, как мы уже видели, соответствует точке зрения Хоуитта, и это, безусловно, наиболее основательное объяснение обычая из всех, до сих пор выдвинутых. Что касается жителей островов Банкс и северной части Новых Гебридских островов, эта точка зрения подтверждается параллельными правилами избегания, которые там соблюдаются, с одной стороны, между матерью и ее сыновьями, а с другой стороны, между братьями и сестрами. На одном из островов Новых Гебрид, когда мальчик достигает определенного возраста, он больше не живет дома, но поселяется в общем доме (гамали), где теперь ему положено всегда ночевать и питаться. «Теперь начинается его отстраненная, строгая сдержанность в общении с сестрами и матерью. Это проявляется в полную силу по отношению к сестрам: он не должен использовать в качестве нарицательного слово, которое является именем или составляет часть имени любой из них, и они так же тщательно избегают упоминания его имени. Он может пойти в дом своего отца попросить еды, но если его сестра дома, он должен уйти до того, как поест; если сестры там нет, он может сесть у двери и поесть. Если брат и сестра случайно встречаются на тропинке, сестра убегает или прячется. Если мальчик, идя по песку, видит следы сестриных ног, он не должен идти по ним, так же и она не должна ходить по его следам. Это взаимное избегание начинается, когда мальчик начинает носить одежду, а девочка получает татуировки. Разделение между мальчиками и девочками, без которого школа не может существовать, существует не для того, чтобы разделять полы вообще, а для того, чтобы разделять братьев и сестер. Это избегание продолжается на протяжении всей жизни. Сдержанность между сыном и матерью возрастает по мере того, как мальчик взрослеет, и гораздо больше с ее стороны, чем с его. Он идет к дому и просит поесть; мать выносит еду, но не вручает ее ему, а ставит на стол, чтобы он взял сам. Если она приглашает его, то обращается к нему во множественном числе, более отстраненно; “подойдите”, – говорит она, mim vanai, не “подойди”. Если они разговаривают, она садится немного поодаль и отворачивается, потому что стесняется своего взрослого сына. Смысл всего этого очевиден».

На самом деле, как подразумевает здесь Кодрингтон, такие правила избегания выглядят объяснимыми только в том случае, если предположить, что они проистекают из отвращения перед половым актом между братом и сестрой или между матерью и ее сыном, отвращения, которое заставляет людей сознательно или неосознанно защищаться, насколько это возможно, от любых соблазнов такого кровосмешения, возводя социальные барьеры между братьями и сестрами, матерями и сыновьями. Разница между этими случаями и взаимным избеганием мужчины и его тещи заключается в том, что в то время как при двухклассовой матрилинейной системе мужчина и его теща принадлежат к разным экзогамным классам и, следовательно, теоретически могут вступать в брак, братья и сестры, матери и сыновья принадлежат к одному и тому же экзогамному классу и, следовательно, даже теоретически не могут вступать в брак друг с другом. Причиной, по которой обычай избегания все еще соблюдается между братьями и сестрами, матерями и сыновьями, хотя они уже отстранены друг от друга правилом классовой экзогамии, может быть ощущение, что инцест с сестрой или матерью является преступлением столь неприемлемым, что правила классовой экзогамии недостаточно для его предупреждения и что необходимо дополнительно подстраховаться другими правилами или обычаями, которые углубляют и расширяют пропасть между этими близкими родственниками. Если большинство народов, как первобытных, так и цивилизованных, которые не приемлют подобных союзов, тем не менее не отделяют в социальном плане сестер от братьев и матерей от сыновей, то причина этого может заключаться в том, что со сменой множества поколений воздержание от кровосмешения с сестрами и матерями стало столь привычным и инстинктивным у всех нормальных людей, что прежде существовавшие внешние барьеры стали излишними и постепенно отпали сами собой. Широко распространенный обычай размещать молодых неженатых мужчин в специальных домах отдельно от их семей, возможно, и был одним из таких искусственных барьеров; они могли устанавливаться с целью предотвращения опасной близости между молодыми людьми и их матерями и сестрами. По крайней мере, меланезийская практика, описанная Кодрингтоном, указывает именно на это. Мать явно избегает юного сына с тех самых пор, как он становится половозрелым и когда, следовательно, его изгоняют из дома, чтобы он ночевал вместе с другими мужчинами в отдельном общем доме. Такие дома, где неженатые мужчины селятся вдали от своих семей, распространены в Новой Гвинее, Меланезии и других регионах.

Представляется весьма вероятным, что отвращение большинства цивилизованных народов к кровосмешению или браку близких родственников наследовалось ими на протяжении многих веков от первобытных предков. Нет никаких оснований считать, что это отвращение возникло недавно, то есть является продуктом развитой цивилизации. Следовательно, несмотря на то что первобытные предки семитов и ариев, вероятно, не знали ни тотемизма, ни экзогамии, мы с уверенностью полагаем, что они не одобряли кровосмешение, а также что это отношение к инцесту вполне унаследовано их потомками по сей день. Отвращение к инцесту, составляющее суть экзогамии, уходит корнями к периоду еще более древнему; и мы можем справедливо предположить, что независимо от того, воплощалось оно в системе экзогамии или нет, оно всюду возникло на почве одних и тех же ощущений и воззрений первобытных людей. Но какие именно ощущения и воззрения стоят за отвращением к инцесту? Почему грубые и невежественные дикари начали относиться с сильным неодобрением к сожительству братьев с сестрами и родителей с детьми? Мы не знаем, и об этом трудно даже догадываться. Ни один из известных ответов на эти вопросы не представляется удовлетворительным. Невероятно, чтобы первобытные люди запрещали близкое кровосмешение, ибо считали его вредным для потомства, ибо вплоть до нашего времени мнения ученых по этому вопросу расходятся. «Пагубные последствия близкого инбридинга, – пишет Дарвин, – трудно обнаружить, поскольку они накапливаются медленно и сильно различаются по степени у разных видов, в то время как положительные последствия, которые почти неизменно сопровождают скрещивание, проявляются сразу». К этому можно добавить, что отрицательные последствия близкородственных связей, если они наступают, несомненно труднее обнаружить у человека, чем у большинства других видов, потому что человечество размножается очень чрезвычайно. У быстроразмножающихся животных, например у птиц, поколения быстро сменяют друг друга и положительные или отрицательные последствия разных форм скрещивания можно наблюдать на относительно кратком временнÓм отрезке. Но что касается человеческого вида, то, даже если бы мы были совершенно свободны в проведении соответствующих экспериментов, потребовалось бы очень много лет, чтобы наблюдаемый эффект этих экспериментов проявился достаточно отчетливо. Выходит, что у нас нет оснований предполагать, что какие-либо вредные последствия близкородственных связей были замечены первобытными людьми и подтолкнули их к идее экзогамии. Все имеющиеся у нас сведения об интеллектуальном уровне дикарей и их способности к целенаправленному планированию лишь подтверждают слова Дарвина: «…едва ли возможно, что первобытный человек мог как-либо рассуждать об отдаленных пагубных последствиях своих действий для потомков». К этому надо прибавить и значимое открытие того, что некоторые из наиболее отсталых народов современности, соблюдая строжайшую экзогамию, не имеют ни малейшего представления о взаимосвязи полового акта и рождения детей. В свете этого факта еще более ничтожной становится вероятность того, что первобытные люди, регулируя взаимоотношения полов, могли иметь в виду пагубные последствия инцеста. Об этом и писал Дарвин. Невежество, которое сейчас мы наблюдаем у некоторых наиболее отсталых племен, когда-то было нормой для всего человечества, и первобытные изобретатели экзогамии – не исключение. Если они не знали, что дети являются плодом брака, то стали бы они создавать сложную систему половых взаимоотношений с целью именно принести пользу детям? Говоря коротко, идею о том, что отвращение к инцесту первоначально возникло из наблюдения его пагубного воздействия на потомство, можно смело отвергнуть как необоснованную.