Текст книги "Тень Кондора"

– Думаю, – перебил его пожилой джентльмен, – бескуркового тридцать восьмого калибра более чем достаточно. Мы ведь предполагаем, что мальчику не придется прибегнуть к оружию… но, конечно, хотелось бы, чтобы вы подготовили его как можно лучше. А еще мне хотелось бы, чтобы вы убедили его не расставаться с оружием. Это поможет ему проникнуться серьезностью предстоящей задачи, необходимостью быть начеку… может, даже уверенности придаст. Не думаю, что надо беспокоиться насчет ложной самоуверенности от обладания оружием. Малькольм к нему не привык, да и вы, полагаю, дали ему понять, что он по этой части не специалист. В Монтане сейчас весна. Большую часть времени он будет в куртке или свитере. Поэтому спрятать оружие не составит для него труда. Если же оружие на нем заметят, что ж, на Западе часто ходят с револьвером – в Монтане, конечно, не так много, как где-нибудь в Техасе, но, думаю, наш мальчик сумеет выкрутиться. И да, на всякий случай мы выправим ему федеральную лицензию.

– Ох, надеюсь, ему не придется ею воспользоваться, – только и сказал Макгифферт.

Малькольм смотрел на револьвер, уютно покоившийся в коричневой кожаной кобуре. Аккуратные стежки на коже, отсвечивающий синим металл, коричневые в шашечку накладки на рукояти – все это отдавало абсолютной неизбежностью. Во время поездки по пусковым шахтам он брал оружие с собой и ощущал себя полным дураком. Правда, тогда его охраняли бравые парни из Военно-воздушных сил, которым, наверное, было неуютно без пушки на поясе. Но и теперь, в одиночестве, при одной мысли о том, что револьвер будет прятаться у него под мышкой, чуть оттопыривая куртку, он чувствовал себя еще большим дураком. Эта абсолютная неизбежность револьвера действовала Малькольму на нервы сильнее, чем ему хотелось в этом признаться. Он еще раз покосился на сумку и окончательно отказался от мысли сунуть оружие в нее: с его ловкостью он запросто уронит ее где-нибудь в ресторане, и тогда револьвер может вывалиться на пол. Со вздохом отогнав от себя воспоминание о серьезном лице Макгифферта, Малькольм запер кейс, оставив оружие в нем.

Он поставил свой темно-зеленый «Джип-Вэгонир» между двумя пикапами на парковке у самой городской окраины, выбрался из кабины, запер дверь и огляделся по сторонам. До семи оставалось минуты две-три. Приезжать до времени и сидеть в нервном ожидании в ресторане ему не хотелось. Малькольм внимательнее присмотрелся к пикапам. У обоих в заднем окне виднелись крепления для ружей – на одном был закреплен дробовик, на втором охотничья винтовка. Он покачал головой.

Солнце карабкалось по небосклону вверх. Малькольм даже прищурился, такими яркими казались в его свете белые стены ресторана. Он в пятый раз с утра ощупал грудной карман рубахи, проверяя, не забыл ли темные очки. Всего в нескольких ярдах от входа по шоссе номер два проезжали машины. За шоссе виднелись железнодорожные пути, на которых стояли пустые товарные вагоны. Из-за вагонов выглядывали вершины далеких холмов, а над ними – голубое небо, которое потихоньку начинало затягивать серыми тучками. Город лежал за спиной у Малькольма – скопление улиц и зданий, в беспорядке расползавшихся по прерии. Сквозь доносившийся из ресторана лязг посуды Малькольм слышал шум заводившихся автомобильных моторов, собачий лай и редкие окрики гуляющих с детьми родителей. Три больших дизельных грузовика, водители которых завтракали в ресторане, частично загораживали Малькольму вид на восток. Вонь дизельных выхлопов, смешиваясь с запахами оладий, жареного бекона, кофе и свежевспаханной земли, била ему в нос, действуя неожиданно возбуждающе. Может, все обернется и не так плохо, подумал он, заходя в ресторан.

Все четверо посетителей оказались мужского пола. Единственной женщиной была молодая официантка – Малькольм предположил, что она зарабатывает на колледж. Двое мужчин в рабочей одежде сидели за одним из столиков, негромко беседуя за чашкой кофе. Третий, в комбинезоне и нахлобученной под невероятным углом бейсболке, расположился за стойкой спиной к Малькольму. Четвертый сидел в одиночестве за столиком у окна, выходившего на шоссе. Крупный мужчина: не толстый, не высокий, а просто крупный. Помятая, грязная шляпа-стетсон когда-то, судя по всему, имела светло-бежевую окраску, однако теперь сделалась неопределенного серо-коричневого цвета. Наряд его составляли зеленая рубаха, выцветшие голубые джинсы и заляпанные грязью бутсы. Лицо и руки мужчины потемнели от загара. Лицо у него было обветренное, широкое, с массивным подбородком, большими губами и таким же большим носом. При всем этом оно производило довольно приятное впечатление. Малькольм определил возраст мужчины где-то в районе сорока.

Взгляд ярко-голубых глаз обратился на Малькольма.

– Привет, – пророкотал мужчина. – Это вы Рональд Малькольм?

Малькольм кивнул.

– Что ж, я Джерри Стюарт, заведую местным отделением, – все тем же рокочущим басом представился тот. – Подсаживайтесь, заправимся на день.

Рука Малькольма буквально утонула в лапище Стюарта.

– Терпеть не могу имя Рональд, – признался тот чуть тише. – Вы не против, если я буду называть вас Малькольм?

– Я и сам недолюбливаю имя Рональд, – с улыбкой ответил Малькольм. – И большинство зовут меня Малькольм.

– Вот и отлично. Я подумал, что вы голодны, и заказал два завтрака. Вы не против оладий, яичницы с беконом, апельсинового сока и кофе?

– А молока еще можно? – спросил Малькольм.

– Да все что пожелаете, платить-то вам. Только попросите у девицы, когда она принесет сок и все остальное. Это ваша тачка там, на стоянке? – Стюарт даже не стал дожидаться ответа. – Ага, так я и думал. Ничего тачка, может даже оказаться кстати, если – тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить – вас дождь застанет, на наших-то дорогах. Так, значит, вы, типа, на правительство работаете, да?

– Ну. – Малькольм откинулся на спинку стула и принялся излагать свою легенду: – Видите ли, социологическая служба Минобороны хочет опросить людей, живущих поблизости от стартовых позиций, чтобы выяснить, какое влияние оказывают ракеты на их жизнь. Обращают ли они вообще внимание на шахты, поменялся ли из-за этого их уклад. Ну и сравнить эти данные с опросами жителей тех мест, где ракет нет. Что-то вроде того.

Стюарт внимательно смотрел на Малькольма. На протяжении всего рассказа он молчал, раскрыв рот только для того, чтобы поблагодарить официантку, принесшую еду. Да и после того как она отошла, он несколько секунд хранил молчание. Малькольм насторожился и уже собрался было добавить что-то еще, когда Стюарт наконец заговорил:

– Стало быть, вы намереваетесь следующую пару недель делать вот это? Хотите знать, что я думаю? Насчет того, чем вас заставляют заниматься?

Малькольм медленно кивнул.

– Я думаю, все это дерьмо собачье, – с ухмылкой заявил Стюарт.

Несколько секунд Малькольм смотрел на своего собеседника, потом рассмеялся.

– Стюарт, – совершенно искренне произнес он, – я с вами абсолютно согласен. На все сто процентов. Согласен, и все тут.

– То есть, – пояснил Стюарт, пережевывая оладью, – я вам и так скажу, что ваши боссы узнают. Кучка народа, живущая по соседству с атомными бомбами, которых хватит на то, чтобы от всего нашего мира ничего не осталось, вообще о них не думает. Толку от этих мыслей все равно никакого, только нервы расшатаются, так что не стоит и время тратить.

Он сделал паузу, чтобы запить оладью глотком кофе.

– Видите ли, – продолжал он, – наше чертово правительство порой такое отчебучит, просто диву даешься. Полный бред! И уж я могу это утверждать, поскольку работаю на них и плачу им чертовы налоги, чтобы они, чтоб их, могли существовать.

– Не буду возражать, – хмыкнул Малькольм. – Я и сам на них работаю.

За завтраком Джерри Стюарт рассказал Малькольму про Эмму и троих детей, про купленную втридорога собаку, у которой оказались глисты, про свою ферму в тридцати милях южнее Шелби, про идиотские анкеты, которые ему приходится заполнять, про заболевшую корову старины Мюррея, которая на самом деле не больна, а просто стара как мир, про то, как члены городского совета пытаются заставить дорожников замостить подъезды к своим домам вместо того, чтобы ремонтировать улицы, про виды на урожай и так далее и тому подобное. Джерри оказался настоящим кладезем историй, которые, будь они рассказаны кем-то другим, наверняка показались бы скучными и заурядными, однако в его устах буквально завораживали.

За второй чашкой кофе Джерри помог Малькольму скорректировать план исследования, разбив интересовавшую их территорию на квадраты. Джерри удивленно поднял бровь, узнав, что власти выбрали в качестве центра одну конкретную пусковую шахту, вместо того чтобы переместить его на пять миль в сторону, что выглядело бы гораздо логичнее; впрочем, он отнесся к этому как к еще одному примеру неизбежной тупости власть имущих. Малькольм планировал начать с квадратов, расположенных к югу и западу от шахты, потом переместиться на северо-запад, затем – дальше по часовой стрелке до тех пор, пока круг не замкнется. Паркинс поднял тревогу, заставив сработать датчики северной ограды, поэтому логично было предположить, что он и бежал с севера. Начав с другой стороны, Малькольм надеялся избежать ненужных подозрений.

Джерри настоял на том, что будет сопровождать Малькольма хотя бы в первый день. Малькольм поупирался для приличия, но на деле был рад такому сопровождению. Местные проселки складывались в лабиринт, далеко не полностью отображенный на картах. Не будь с ним Джерри, он наверняка заблудился бы, и не раз. Стюарт же почти не закрывал рта. Стоило их джипу подъехать к какой-нибудь ферме, как Джерри, вывалившись из него, во всю глотку требовал, чтобы хозяин «вытаскивал задницу из постели». Правда, чаще всего оказывалось, что мужской половины семьи нет дома. Дети еще не вернулись из школы. Пока Малькольм занимался «работой», Джерри хранил почтительное молчание. Малькольм обстреливал членов фермерских семей невинными вопросами, среди которых почти терялся один: чем они занимались в день, когда застрелили Паркера? Звучало это примерно так: «Мы выбрали наугад один день. А теперь будьте добры, ответьте: не происходило ли в этот день что-нибудь необычное? Вам не трудно будет описать, чем вы занимались днем и вечером?»

Отвечали ему вежливо, хоть и немного озадаченно. Похоже, люди не имели ничего против дурацких, по всеобщему мнению, забав правительства – все, за исключением одного фермера, отказавшегося оказывать властям какую-либо услугу, пусть и самую малую.

– Думаете, я согласен отдать им еще хоть горсть своей земли? Да возьмите свои чертовы доллары и свои чертовы ракеты и засуньте их себе сами знаете куда! Моя это земля, моя – и никому ее не отобрать!

Джерри успокоил старика, но ответов от него так и не дождались.

Малькольм старательно заполнял бессмысленные анкеты, записывая ответы всех своих собеседников. День уже клонился к вечеру, но, насколько можно было судить, ему не удалось обнаружить ничего, имевшего отношение к смерти Паркинса.

Джерри настоял на том, чтобы Малькольм поужинал «у них с Эммой». Дом Стюартов стоял на холме, на южной окраине города. Квартал оказался смешанный: совсем старые дома соседствовали там с новыми. Дом Стюартов, решил Малькольм, не относился ни к тем, ни к другим. Обед был вкусным и прошел шумно, познавательно и даже приятно. После ужина Малькольм, Джерри и Эмма – маленькая простоватая женщина с такими же голубыми глазами, как и у Джерри, – остались за столом и проболтали до десяти вечера. Малькольм с сожалением откланялся, вежливо отклонив (в который раз) предложение Джерри сопровождать его и завтра – «на всякий случай».

В гостинице Малькольма не ожидало никаких новых сообщений. Положенный звонок в Вашингтон тоже не принес новостей – только распоряжение «продолжать все согласно плану». Малькольм окинул взглядом свой гостиничный номер и сразу же подумал о сумбурной, но счастливой жизни, которую вели здесь Стюарты. Взгляд его упал на кейс с револьвером.

Господи боже, подумал Малькольм, что я потерял в этой дыре?

Глава 6

«Все на ней вкривь и вкось! – подумала Алиса, глядя на Королеву. – Всюду булавки!»

– Разрешите, я поправлю вам шаль, – сказала она вслух. – Она съехала набок…

– Не пойму, что с ней такое, – грустно проговорила Королева. – Должно быть, она не в духе. Я ее где только могла приколола, но ей никак не угодишь!

Первый день в Лондоне Нурич провел, как и положено делегату выставки. Встретился с земляками, погулял по выставочным залам, постоял некоторое время на улице, изображая впервые попавшего за «железный занавес» туриста, потрясенного шумом и суетой капиталистического Лондона. Продолжая изображать такого туриста, он перепробовал множество блюд европейской кухни, сходил с двумя другими делегатами в театр, посидел немного в гостиничном баре за рюмкой коньяка и удалился в свой номер. Ко сну он, если верить результатам прослушки номера, готовился не дольше, чем положено обычному человеку. В полночь микрофоны не улавливали ничего, кроме его храпа.

– И вы уверены, что он не встречался ни с кем, кроме обычных людей? – спросил Кевин у англичанина за завтраком.

– Абсолютно, – заверил его Кэссил. Он пил чай, искренне не понимая американцев с их утренним кофе. Они сидели на конспиративной квартире, которую МИ-5 держала специально для гостей. – Товарищ Марковица ведет себя так, как ему полагается, вплоть до регистрации у курирующего делегацию офицера госбезопасности, симпатичного такого дядюшки, работающего под прикрытием заместителя главы делегации. Никаких тайников не оставлял – по крайней мере, наши ничего такого не заметили. Ни спецотдел, ни Шестерка, ни наши из Пятерки не смогли ничего нарыть – ни на него, ни на какую-либо проводящуюся операцию. Наши оперативники в Польше тоже не нашли ничего о его прошлом, но из этого еще не следует, что он шпион. Я так понимаю, вашим ребятам повезло ненамного больше?

Кевин промолчал, так что Кэссил продолжил рассказ:

– Польского профессора, Ристова, мы исключили из списка. Он преподает историю в Варшавском университете, специализируется на Англии тюдоровского периода. Его знают в Британском музее и готовы за него ручаться. Если этот спектакль действительно ставили русские и если бы им требовалось переправить Марковицу в Штаты, они должны были вытолкать его прямо сейчас. Задержись он здесь дольше – и его имя и легенда начнут сковывать его действия, не позволяя лететь дальше, пусть даже скрытно. Разумеется, знай я больше о том, в чем вы его подозреваете, я мог бы помогать вам эффективнее. – Кэссил внимательно посмотрел на Кевина. – Ну хоть немного, но эффективнее, – поспешно добавил он, когда тот в ответ только улыбнулся. – Само собой, старина, давить на вас я не собираюсь.

Кевин проигнорировал намек, поднялся из-за стола и принялся надевать пальто.

– Что ж, – произнес он, – будем надеяться на то, что Марковица чем-нибудь себя да выдаст. Поедемте-ка в Центр.

– Почему-то я так и думал, что вы не захотите шататься у его гостиницы и все такое.

– Нет, – согласился Кевин. – Если он тот, кто нам нужен, он отправится в Штаты. Вот там я на него навалюсь, и чем меньше времени мы дадим ему там, чтобы освоиться, тем выше шансы на успех. И потом, ваши парни ведь работают на совесть, так?

– Конечно, старина, конечно, – заверил его Кэссил, вставая.

Они уже повернулись, чтобы выходить, когда зазвонил телефон.

– Да, – сказал Кэссил в трубку. – Верно. Что?.. Вы уверены?.. Никаких следов? Как? Ладно, перекройте все аэропорты… и морские порты тоже. Ясно? Я сказал – перекрыть! И чтобы больше этого не повторялось. Мы сейчас.

Кэссил слегка нахмурился, медленно положил трубку и помолчал несколько секунд, прежде чем повернуться к ожидавшему разъяснений коллеге.

– Боюсь, у нас тут небольшая проблемка, – извиняющимся тоном проговорил он. – Наш парень юркнул в норку, и мы его упустили.

– Что? – Голос Кевина сделался ледяным.

– Юркнул в нору, – немного нервно повторил Кэссил, – и проделал это чертовски ловко. Двадцать минут назад товарищу Марковице позвонил руководитель делегации. Сказал, им пришла телеграмма из дома, что у него случилось что-то в семье и ему срочно нужно возвращаться. Без подробностей. Наш парень быстренько собрал чемодан и через десять минут вышел из номера. Мои ребята решили не звонить нам, пока не проводят его до выхода из гостиницы. Марковица спускался на лифте. Мои ребята не рискнули ехать с ним в одной кабине. По дороге лифт останавливался на трех этажах. Во время одной из остановок наш парень вышел, а на его место зашел подставной агент. Наши ребята внизу ждали настоящего Марковицу, поэтому на выходившего из лифта подставного внимания не обратили. А тот спокойно выписался, представившись Марковицей. Дежурный администратор на нас не работает и в лицо его не знал. Пока наши пытались понять, куда делся Марковица, тот взял такси. Хорошо еще, наши вовремя раскусили трюк с выпиской и проследили за такси. Оно сейчас направляется в Хитроу. Оказывается, делегация звонила туда и забронировала одно место на утренний рейс в Варшаву. Судя по всему, подставной парень туда и полетит.

– А настоящий Марковица?

– Ни слуху ни духу, – мрачно ответил Кэссил. – По крайней мере, до сих пор ничего, хотя я приказал ребятам хоть на кирпичики разнести город, но найти его. Агенты с его фотографиями дежурят у всех выходов на посадку – в аэропортах, на пристанях и вокзалах. Минут через двадцать перекроют и частные аэродромы – на случай, если он собирается лететь в Штаты из другого города. Мгновенно такое не сделаешь.

Кэссил посмотрел на коллегу и печально пожал плечами.

– Мне жаль, старина, чертовски жаль, правда, но это случилось. По крайней мере, мы знаем теперь, что Марковица – тот самый сукин сын и он чертовски неплох. И схема, и исполнение заслуживают высшей оценки. Если бы мы не подозревали его раньше, весь этот его фокус с подменой прошел бы без сучка и задоринки. Мы бы навели справки у делегации, выяснили, что он вернулся домой, и он остался бы чист как младенец. К тому же совершенно ни в чем не замешанные люди вроде дежурного администратора подтвердили бы, что все так и было. В любом другом случае мы могли бы биться об заклад, что польский делегат Марковица прилетел к нам в командировку, а потом улетел – немножко неожиданно, но в силу вполне объяснимых причин. Проверки подтвердили бы его прилет и отлет. Даже если бы мы и углядели здесь какую подлянку, мы бы, скорее всего, заподозрили его в том, что он просто связной, не более того. Ловко, чертовски ловко.

– Будем надеяться на то, что его ловкости есть предел, – вздохнул Кевин.

– Хотите, чтобы мы занялись подставным Марковицей? Вдруг через него выйдем на настоящего?

– Нет, – мотнул головой Кевин. – Я не думаю, что он заметил слежку. Во всяком случае, надеюсь на это. Если нам удастся его найти, мы приклеимся к нему плотнее. Нам нужно знать, к чему все эти штучки, и я не вижу другого способа это выяснить.

Британским спецслужбам потребовалось почти два часа на то, чтобы найти исчезнувшего русского агента. Мужчина, всего пару дней назад прилетевший в Лондон под именем польского делегата Яна Марковицы, подошел к билетной кассе авиакомпании «Эйр Кэнэда» выкупить билет, забронированный на имя Рене Эриксона, канадского туриста, возвращающегося в Торонто после отпуска в Европе. Агент МИ-5 не без труда опознал в Эриксоне нужного человека, поскольку, хотя внешность Нурича изменилась не слишком сильно – немного другие прическа и одежда в сочетании с загаром как с Ривьеры, – держался теперь русский совершенно иначе. Подобная скорее психологическая трансформация меняет человека сильнее, чем грим. Теперь Эриксон сделался настоящим канадцем – вплоть до произношения. Природный талант в сочетании с одеждой и прочим реквизитом, присланным КГБ в Лондон за неделю до его прибытия и пролежавшим все это время в камере хранения на вокзале Виктория, позволили бы ему в любой нормальной ситуации избежать любых подозрений. Сам Нурич был весьма доволен тем, как до сих пор протекала его операция. Впрочем, в этом с ним согласились бы и Кэссил с Кевином.

– Скользкий, – продолжал повторять Кэссил всю дорогу до аэропорта. – Чертовски скользкий. Не знаю, чем вас встревожила эта птичка, но если он и правда так хорош, держите с ним ухо востро. В общем, поосторожнее, старина. И простите, что мы его едва не упустили.

Машина остановилась перед входом в терминал «Транс Уорд Эрлайнз». Кевин летел в Торонто рейсом, прибывавшим всего на пятнадцать минут позже рейса Нурича. В салоне канадского лайнера сидело несколько американских агентов. Еще несколько – вместе с коллегами из Королевской канадской конной полиции – ожидали оба самолета в Торонто.

Кевин оглянулся на Кэссила.

– По крайней мере, мы не потеряли его окончательно, так что ничего непоправимого не произошло. Спасибо за помощь. И Дядюшка Сэм будет весьма признателен, если все это останется между нами – и не отразится в отчетности. Никогда не знаешь, где может произойти утечка. А лично я буду признателен, если вы продолжите держать ухо востро. И ребят из Шестерки попросите о том же, ладно? Спасибо и до свидания.

Он захлопнул за собой дверь машины и зашагал ко входу в терминал. Кэссил продолжал смотреть на двери и после того, как американец скрылся из виду. Потом вздохнул, завел мотор и еще раз оглянулся на здание аэропорта.

– До свидания, старина, – пробормотал он. – До свидания.

Кевин засунул руки глубже в карманы пальто в тщетной попытке хоть немного согреться. Он ругал себя за то, что не захватил теплой куртки, он проклинал чертовы капризы здешней погоды, проклинал (правда, вполсилы и не совсем искренне) то, что заставило его выбрать такую профессию, но больше всего проклинал того, за кем гнался.

Тот, за кем он гнался, прилетел в Торонто в вечерние часы, переночевал в недорогих меблированных комнатах и сел на автобус, идущий в Нью-Йорк. Кевин и целая бригада агентов ЦРУ проводили его до границы. После того как русский агент пересек границу, слежка за ним формально перешла в ведение ФБР – таковы сложные и порой не совсем логичные взаимоотношения между службами, отвечающими за внешнюю и внутреннюю безопасность. Впрочем, как и было сказано, эта смена произошла чисто формально: агентов для слежки отбирал лично пожилой джентльмен, пробивший запрос через Комитет сорока, который, в свою очередь, спустил его лично директору ФБР.

Хотя директор как никто другой защищает интересы своего ведомства, он не оказал особого сопротивления, подчинившись Комитету и пожилому джентльмену, поскольку все дело выглядело в некотором роде оплеухой разведке Военно-воздушных сил. Некоторое время он повозмущался для протокола, после чего пообещал пожилому джентльмену полное сотрудничество, предоставив в его распоряжение всех запрошенных агентов. Официально агенты работали на Бюро, что снимало неприятные вопросы, неизбежно возникающие при работе ЦРУ на территории Штатов. Впрочем, имелось распоряжение об откомандировании их в распоряжение отдела «С», в соответствии с которым подчинялись они агенту ЦРУ Кевину Пауэллу и лично пожилому джентльмену. Директор ФБР оказался даже так любезен, что позволил Кевину назначить некоторое количество оперативников из ЦРУ, АНБ и разведки ВВС для работы с Малькольмом под прикрытием его ведомства – как гласило распоряжение, «для работы в особых условиях».

Всю бумажную волокиту взял на себя Карл.

В Нью-Йорке русский агент поселился в номере в «Билтморе», зарегистрировавшись там под своим канадским именем – Рене Эриксон. В качестве домашнего адреса он назвал меблированные комнаты в Торонто. Этот же адрес значился в его паспорте. Канадские полицейские выяснили, что Эриксон снял комнату в этом доме три месяца назад, а квартплату все время регулярно перечислял через один из банков в Торонто. Эриксон подписался на несколько журналов, открыл банковский счет (хотя банковский клерк, как ни старался, не мог вспомнить внешность клиента) и сделал в городе несколько покупок. Похоже, КГБ не жалел ни времени, ни средств на случай, если их агенту вдруг что-то срочно понадобится. А Нурич и «Гамаюн» явно относились к таким случаям.

Первый день в Нью-Йорке Эриксон провел так, как и полагалось представителю канадского среднего класса, впервые попавшему в Большое яблоко. Команда Кевина опекала его довольно плотно, но осторожно, используя шестерых пеших агентов и три машины, но постоянно меняя их, чтобы подопечный ничего не заподозрил. Несмотря на неожиданно прохладный по весенним меркам день, Эриксон провел довольно много времени на улице, в основном в кварталах, примыкающих к Таймс-сквер и Мэдисон-сквер-гарден. От здания ООН он держался подальше. Зато то и дело глазел на витрины (довольно неплохой способ наблюдать за тем, что делается за спиной), заходил в магазины, приценивался к товарам, консультировался с продавцами, но ничего не купил. Всех, с кем он говорил, фотографировали, а дополнительные бригады агентов мгновенно выявляли всю их подноготную.

На Кевина произвели большое впечатление ресурсы, оказавшиеся в его распоряжении. Он попробовал хотя бы примерно прикинуть, во сколько обходится вся эта операция, и испытал соблазн подойти к русскому и предложить делать все, что тому пожелается, при условии, что это будет стоить Соединенным Штатам не больше половины тех денег, что они тратили сейчас на слежку. В 1959 году Хрущев уже делал подобное предложение Аллену Даллесу, и тот отказался. Еще Кевин знал, что собственные фантазии никогда не представлялись пожилому джентльмену слишком забавными… с другой стороны, ему, возможно, никогда не приходилось разгуливать по улицам у Таймс-сквер холодной весенней ночью одетым не по погоде, пытаясь не мешаться под ногами у группы наружного наблюдения и не теряться в толпе, избегая внимания местных проституток, повторявших свое монотонное заклинание: «Не хотите ли? Не хотите ли? Не хотите ли?» Кевину приходилось прикладывать немалые усилия к тому, чтобы держаться в одном ритме со своей дичью – чтобы в нужную минуту не столкнуться с непредвиденным фактором.

В отличие от того, что проповедуется телевидением, слежка за человеком – даже неподготовленным, не подозревающим о наблюдении, – чертовски трудное занятие. Кевин не сомневался в том, что русский не догадывается о слежке, однако был уверен и в том, что у того достаточно профессионализма, чтобы предпринимать все необходимые меры предосторожности, способные испортить наблюдателям настроение. Ну, например, внезапно ускорять шаг и нырять в дверь или переулок, резко менять направление движения, оборачиваться в самый неподходящий момент, вглядываться в отражения в витринах, входить в лифт и в последний момент выходить из него и так далее. Русский агент делал все это и многое другое, что лишний раз убеждало Кевина: это именно тот, кто им нужен, – и в своем ремесле он чертовски хорош. Группе наблюдения приходилось обходиться без электронных маячков на одежде подозреваемого. Если задуманная русскими операция действительно так важна, тот запросто мог обзавестись детекторами подобных маячков, а вся контроперация строилась на том, что агент не подозревает о наблюдении. Подобная задача была бы непростой даже в удобное время и в удобном месте. В Нью-Йорке же, в дождливый весенний день, на улицах, забитых транспортными средствами, это превращалось в подлинное безумие. Кевин понимал, что спасти их может только обилие грамотных оперативников, готовых разделить с ним это безумие. Поэтому, задумываясь о стоимости операции, Кевин прекрасно понимал, что без доступа к этим практически бездонным ресурсам шансы на успех составляли бы тридцать против семидесяти – при самом оптимистичном раскладе.

К тротуару рядом с Кевином припарковался потрепанный бирюзовый «Додж-Коронет» 1965 года. Он заглянул в салон, увидел своего старшего заместителя, устроившегося рядом с водителем, и сел на заднее сиденье. Единственным свидетелем этой сцены стал госслужащий из Денвера, набиравшийся храбрости для того, чтобы снять на ночь одну из уличных девиц. Впрочем, он не обратил на машину и севшего в нее человека особого внимания, поскольку интересовало его совсем другое.

– Есть две новости, – сообщил заместитель, пока автомобиль медленно двигался в направлении Центрального парка. – Во-первых, наш парень установил контакт.

– Когда? – встрепенулся Кевин.

– Сегодня вечером, когда он после ужина выходил из гостиницы. Нурич переговорил – совсем коротко – с женщиной на Западной сорок четвертой, перед отелем «Мэнсфилд». Вроде как дорогу спрашивал. Как положено, наша группа отработала ее, сфотографировав их разговор с удаления, хотя снимки, возможно, яйца выеденного не стоят. Наши тачки для этой цели не годятся, если вас интересует мое мнение. Короче, на самом деле он договорился с ней о встрече. Во всяком случае, мы так считаем, потому что они через тридцать четыре минуты пересеклись еще раз. Шли параллельными курсами, время от времени сближаясь, чтобы перекинуться парой слов, хотя, не будь мы начеку, никто бы этого не заметил. Минут через пятнадцать такой прогулки она ему что-то сунула – полагаю, пакет с дополнительными инструкциями или деньгами. А потом каждый пошел своей дорогой.

– Кто такая? – спросил Кевин.

– Один из фэбээровцев опознал ее во время второй встречи. Анна М. Брукс, живет в Куинсе, не замужем, сорок пять лет, работает старшим секретарем в довольно солидной консалтинговой фирме, занимающейся, кроме всего прочего, оборонными контрактами. Бюро в свое время натолкнулось на нее по чистой случайности. Они обрабатывали список лиц, потенциально связанных с тем типом, что в семьдесят втором смылся в Будапешт, пообщавшись перед тем с нами. Насколько я понимаю, Бюро тогда пришлось изрядно – даже по их меркам – побегать, и в результате они так и не докопались до того, в чем заключалась ее роль или на кого она работала, зато узнали, что иногда у нее появлялись крупные суммы денег, что у нее странная привычка прогуливаться по странным местам в странное время и что некоторые клиенты ее босса замешаны в довольно сомнительных делах – ничего особо конкретного, но, похоже, русские зондировали почву для будущих операций. Бюро ее не трогало, но и без внимания не оставляло, надеясь, что она выведет их на крупную рыбу. Они уже попросили оставить Анну им, когда придет время действовать.

– Что ж, пусть, – кивнул Кевин. – Будем надеяться, она простой связной и ничего, кроме своих непосредственных обязанностей в цепочке, не знает. По крайней мере, ясно, что у обоих рыльце в пушку. Передайте Бюро, чтобы ее опекали как можно плотнее – не хуже, чем нашего парня, – и чтобы обо всем докладывали нам. Проверьте ее прошлое. Постарайтесь посадить кого-нибудь из наших в дом, где она живет, и к ней на работу. И сообщите Бюро, что нам, возможно, понадобится поговорить с ней первыми. Никаких дел о шпионаже, и чтобы все было проделано тихо и мирно. А вплоть до дальнейшего распоряжения пусть остается на свободе. Кстати, вы сказали, у вас две новости.