Текст книги "Не вижу зла"

Глава седьмая

– Мне нравится эта машина, – заявил Тео.

Джек бросил на него сердитый взгляд с пассажирского места. – Это моя машина, и она не продается.

Тео включил передачу, и автомобиль плавно отъехал от тротуара. Поездка из Майами до Ки-Уэста занимала добрых четыре часа – три, если за рулем сидел Тео, – и он настоял на том, что поведет машину. Владение тридцатилетним «мустангом» с откидным верхом имело свои недостатки, но поездку по Киз любой подлинный ценитель автомобилей не променял бы ни на что иное. Миля тянулась за милей, и федеральная автострада номер один, превратившаяся в живописную асфальтовую ленту, соединяла один район Флорида Киз с другим, пересекая бирюзовые воды океана и городки с единственным светофором, которые, казалось, вырастают из мангровых зарослей. Ощущение теплых солнечных лучей на вашем лице, восхитительное синее небо, бархатный ветер с моря. Они договорились, что по дороге туда за рулем будет сидеть Тео, а обратно – Джек. Недурной компромисс, решил Джек, по крайней мере, он хотя бы сможет насладиться обществом Тео, не говоря уже о чем-то большем.

– Что ты сказал? – спросил Джек. Губы Тео двигались, но звук его голоса потонул в реве мотора и свисте ветра.

– Если не хочешь продавать свои колеса, то по крайней мере оставь их мне, – прокричал Тео.

– Что значит «оставь»?

– В своем завещании, идиот.

– У меня еще нет завещания.

– Адвокат, и без завещания? Это все равно что уличная шлюха без презервативов.

– Да зачем мне нужно завещание? Я одинокий мужчина, и детей у меня тоже нет.

Они обменялись взглядами, как если бы у фразы Джека о том, что у него нет детей, внезапно появился подтекст.

– К черту завещание, – заявил Тео. – Забирай ее с собой. Господу понравится такая машина.

Джек вернулся к своему чтиву. Перед тем как выехать из Майами, он скачал из Интернета некоторые данные общего характера о военно-морской базе США в заливе Гуантанамо – как раз столько, чтобы понимать, о чем идет речь, когда он будет разговаривать с тестем Линдси. Тео не донимал его разговорами, пока они не подъехали к мосту Стоктон-бридж, который находился примерно в миле от международного аэропорта Ки-Уэст.

– Итак, ты собираешься в лагерь Джеронимо?

– Гуантанамо, а не Джеронимо. Это военно-морская база, а не индейское кладбище.

– Как вообще получилось, что у нас на Кубе есть военно-морская база?

Джек сверился с распечаткой одной из веб-страниц.

– Здесь сказано, что мы арендуем ее.

– И Кастро – наш землевладелец-арендодатель?

– С технической точки зрения, да.

– Черт, а что делает такой парень, как Кастро, когда ты не платишь вовремя арендную плату? Убивает всю твою семью?

– Собственно говоря, он ни разу не обналичил ни одного нашего чека, которыми мы платим за аренду. Соглашение об аренде было подписано задолго до того, как он пришел к власти, и он отказывается признавать его законность.

– Мне почему-то кажется, что он не собирается и выгонять нас.

– Если не хочет получить под свою коммунистическую задницу сапогом с эмблемой «Сделано в Америке».

– Получается, мы сидим там бесплатно. Вот только надолго ли?

– В соглашении сказано, что мы можем оставаться столько, сколько захотим.

– Проклятье. Того, кто составлял этот документ, следует ввести в адвокатский Зал славы.

Они въехали на территорию аэропорта по шоссе Рузвельт-роуд и направились к общим авиационным ангарам, следуя указаниям, которые Джек получил по телефону. Охранник показал им огороженную забором парковочную площадку. Контора «Братьев за свободу» представляла собой крошечную каморку, приткнувшуюся с одной стороны ангара, в ней едва хватало места для стола и двух стульев. По дороге к конторе за ними следовала стайка голодных морских чаек. Находясь всего в трех футах над уровнем моря, международный аэропорт Ки-Уэст приобрел печальную известность именно из-за этих птиц, которые с регулярностью швейцарского хронометра встречали постоянно прилетающие и улетающие винтовые самолеты. Джек и Тео миновали несколько рядов частных аэропланов, среди которых можно было увидеть и гидросамолеты, и реактивные «лирджеты». Наконец они заметили Алехандро Пинтадо – он возился со своей старой надежной «сессной». Джек наверняка и сам смог бы отыскать самолет без посторонней помощи – казалось, тот не рассыпается на части только потому, что его удерживают наклейки, которые обычно помещают на бамперы автомобилей: «Свободу Кубе», «Нет Кастро», «Я не верю "Майами трибьюн"». Последняя была вызовом так называемой «свободной прессе», которая время от времени осмеливалась выступать с критикой кубинских эмигрантов, когда речь заходила о противостоянии Кастро.

– Мистер Пинтадо? – осведомился Джек.

Полноватый мужчина бросил ветошь в ведро и вылез из-под крыла.

– А вы, должно быть, Джек Суайтек?

– Совершенно верно.

– Кто это с вами, ваш друг? Барри Бонде на стероидах?

– Это…

– Михаил Барышников, – представился Тео, пожимая руку.

– Мой следователь, Тео Найт.

Алехандро постарался расправить плечи и выпятить грудь, но в глаза первым делом все равно бросался выпирающий животик.

– Я слышал, вы собираетесь защищать мою невестку.

– Я рассматриваю такую возможность, – ответил Джек. – Мы можем присесть где-нибудь и поговорить?

– Не думаю, что в этом есть необходимость. Разговор не займет много времени.

Джек в задумчивости покачался на каблуках. Собеседник оказался настроен более враждебно, чем он предполагал.

– Во-первых, позвольте заметить, что мне очень жаль вашего сына.

– Тогда почему вы хотите представлять интересы женщины, которая его убила?

– Главным образом потому, что я не считаю, будто это сделала она.

– Похоже, вы единственный, кто так не считает.

– У вас есть что рассказать мне, просветить меня насчет чего-либо?

Пинтадо бросил подозрительный взгляд на Тео, потом уставился на Джека.

– Вот что, парни, я ничего не намерен говорить вам. Вы здесь не для того, чтобы помочь мне. Все, что вам нужно, это вытащить ее.

– Мистер Пинтадо, я не собираюсь обманывать вас. Мне уже приходилось представлять интересы людей, которые были виновны. Но для меня этот случай необычен. Я совершенно искренен, когда говорю, что не заинтересован защищать Линдси Харт, если она виновна.

– Очень хорошо. Тогда вам следует свернуть свою палатку и отправляться домой.

– Я не могу сделать этого.

– Почему нет?

– Потому что я встречался с Линдси. Она заставила меня серьезно задуматься кое о чем. Линдси уверена, что ее подставляют. Она считает, что отчет СКР о следствии по делу – всего лишь прикрытие, дымовая завеса.

– Она твердит об этом вот уже несколько недель. Что еще она может сказать?

– Итак, вы не согласны с предположением, что вашего сына мог убить кто-то, имеющий на то скрытые причины?

– На что вы намекаете?

– Ни на что. Я просто задал вам вопрос.

– Мне осточертели люди, которые предполагают, будто моего сына убили из-за того, что я всю жизнь веду борьбу. В том, что он погиб, нет моей вины.

Джек опешил от такого поворота.

– Послушайте, я приехал сюда не для того, чтобы обвинять кого-то.

– А я думаю, что вы приехали сюда именно для этого. Позвольте мне внести ясность. Я знаю, почему Линдси убила моего сына.

Над головами у них пролетел рейсовый самолет, и оглушительный рев его двигателей, казалось, только подчеркнул слова кубинца. Наконец шум стих, и они снова могли разговаривать спокойно.

– Хотите рассказать мне, почему она сделала это? – спросил Джек.

– Это совершенно очевидно, если только вам известно что-нибудь обо мне и моей семье. Я приплыл в эту страну на гребной шлюпке, не имея в кармане ни цента. Сначала я мыл посуду в кафетерии «Бискейн». Через двадцать лет я стал миллионером, владельцем тридцати семи ресторанов. Вы слышали о них, нет? «Лос платос де Пинтадо».

– Я обедал там, – согласился Джек. Ему была известна и история успеха Пинтадо. Она была напечатана на обороте меню, включая необычное и привлекательное изложение того, почему сеть ресторанов носит иронично-насмешливое название, напоминающее о том, что ее владелец в свое время начинал с мытья посуды: «Лос платос де Пинтадо» по-испански означало «тарелки Пинтадо».

– Старина, ваши рестораны великолепны. Но какое отношение они имеют к смерти вашего сына? – обронил Тео.

– Дело не в ресторанах. Дело в деньгах. Может, мы не выставляем наше богатство напоказ, но я заработал целую кучу денег. У каждого из моих детей имеется свое доверительное имущество, или фонд. Не буду вдаваться в подробности, но основной капитал исчисляется семизначными цифрами.

– Это огромные деньги, – заметил Джек.

– Если хотите знать мое мнение, это больше того, с чем способно управиться большинство людей. И мои дети начинают получать проценты только по достижении ими двадцати одного года. А распоряжаться основным капиталом они могут, только когда им сравняется тридцать пять.

– Получается, ваш сын был миллионером? – спросил Джек.

– Да. Вот уже почти три года. – Алехандро опустил глаза и прошептал: – В следующем месяце ему исполнилось бы тридцать восемь.

– Итак, вы уверены, что Линдси убила его потому…

– Потому что они жили не так, как живут миллионеры. Оскар очень похож на меня. Деньги для него – не главное. Он хотел служить своей стране. Шесть месяцев назад он подписал очередной контракт на новый срок службы на Гуантанамо.

– Очень интересно, – протянул Джек. – Линдси была замужем за миллионером, который вел жизнь простого солдата на военной базе.

– Верно. Во всяком случае, пока он был жив.

– А после его смерти?

– Она могла бы жить где угодно и иметь достаточно денег в банке, чтобы вести такой образ жизни, какой ей нравился.

Некоторое время Джек хранил молчание, обдумывая услышанное.

Глаза Пинтадо сузились.

– И, я полагаю, она может позволить себе нанять весьма изворотливого адвоката, – заявил он.

– Я занимаюсь этим делом не ради денег, – прервал его Джек.

– Нуда, как же.

Джек услышал хриплый рев мотора. Из ангара медленно выкатился еще один частный самолет, лопасти его пропеллеров вращались так быстро, что были почти невидимыми.

Пинтадо подхватил свою летную сумку и перебросил ее через плечо.

– А теперь прошу извинить меня, я должен еще составить план очередного полета.

– Последний вопрос, – попросил Джек.

– С меня хватит, – отрезал кубинец, решительно отмахнувшись от него. – Я уже и так рассказал вам больше, чем следовало.

– Мне просто интересно, что будет с вашим внуком.

Фраза попала в цель.

– А что с ним будет?

– Если вы уверены в виновности Линдси, то как вы относитесь к тому, что Брайан остается с ней?

Пинтадо зажмурился, но потом вновь открыл глаза, словно для того, чтобы справиться с гневом.

– Вы даже представить себе не можете, что я при этом чувствую.

Джек несколько мгновений всматривался в лицо пожилого мужчины, на котором появилось выражение боли, потом перевел взгляд на взлетную полосу.

– На вашем месте я бы не торопился с подобными заявлениями, – негромко проговорил он. – Позвольте еще раз поблагодарить вас за то, что уделили мне время, сэр.

Глава восьмая

Вечером Джек отправился играть в боулинг. Он не предавался этому развлечению вот уже тысячу лет, но, стоило ему встретиться со своим отцом, как все заканчивалось тем, что они занимались какой-нибудь подобной ерундой, а потом Гарри Суйатек качал головой и говорил: «Ты не очень-то преуспел в игре, а, сынок?» Прошлый раз это был гольф, а сегодня Джек радовался уже тому, что направляющие канавки не позволяют его шарам сбивать с ног других игроков.

– Ты должен мне тридцать две тысячи семьсот шестьдесят восемь долларов, – заявил Гарри.

Когда игра идет по системе «или двойная ставка, или ничего», сумма растет очень быстро. Особенно если жульничать.

– За это я готов поспорить с тобой, кто из нас быстрее попадет домой, – проворчал Джек.

– Ты надеешься, что и в состязаниях по ходьбе я стану или удваивать ставки, или удовлетворюсь проигрышем? – посмеиваясь, поинтересовался Гарри.

– Я обещаю не ставить тебе подножки.

– А как насчет того, чтобы просто не доводить своего старика отца до инфаркта и решить, что мы в расчете?

– Хорошо, согласен. Но только потому, что сегодня день твоего рождения.

Гарри хлопнул сына по спине, обнял его за плечи, и они зашагали к автомобилю. Сегодня Гарри исполнилось шестьдесят, но, похоже, это ничуть его не беспокоило. У него была возможность провести немного времени в обществе сына и отпраздновать свою очередную годовщину. Пока Джек вез его домой, он никак не мог отделаться от мысли, что десять лет назад все было совсем по-другому. Он не присутствовал на торжествах по случаю пятидесятилетия отца. Роскошное празднество состоялось в губернаторском особняке, но в ту пору он и отец – губернатор Суайтек, даже не общались друг с другом. Кое-кто считал, что все из-за того, что Джек работал на Институт свободы, защищая приговоренных к смертной казни, а его отец подписывал смертные приговоры быстрее, чем любой другой губернатор за всю историю штата Флорида. Подобные идейные разногласия, естественно, не улучшали положения дел, но пропасть между ними возникла еще давно и просуществовала долгие годы. Теперь, оглядываясь назад, оба не могли взять в толк, в чем была причина, но главное, что они все-таки сумели преодолеть ее. Тем не менее, Джек не мог не думать о том, как сложились бы его отношения с отцом, или о том, что его жизнь могла бы пойти совсем по-другому, если бы его мать, красивая и совсем молодая женщина – первая жена Гарри, не умерла, произведя Джека на свет.

Они добрались до резиденции Суайтеков к восьми часам вечера, точно по расписанию. Джек уже собрался было зайти в дом, дабы поприветствовать свою мачеху, когда Гарри шутливо подтолкнул его.

– Ну что, ты готов зайти и присоединиться к нашей незапланированной вечеринке? – поинтересовался он.

Джек заколебался. Он должен был всего лишь увезти отца из дома и вернуть его ровно в восемь вечера.

– К какой вечеринке? – с недоумением переспросил он.

– Джек, перестань. Неужели ты забыл, что Агнес не в состоянии хранить что-либо в тайне?

– Хорошо сказано. – Они вылезли из машины и зашагали по дорожке к входной двери. Гарри распахнул ее и вошел в дом. Джек следовал за ним по пятам.

– Сюрприз! – хором прокричали собравшиеся гости.

Гарри отступил на шаг, делая вид, что растерялся от неожиданности. К нему подошла супруга, улыбаясь во весь рот. Они уже почти четыре года как выехали из губернаторского особняка, но она по-прежнему вела себя, как первая леди.

– На этот раз я тебя поймала, а, Гарри?

Он прижал ее к себе и сказал:

– Конечно, дорогая. – А потом подмигнул Джеку, словно бы говоря: «Старого воробья на мякине не проведешь». – Для меня это полная неожиданность.

Комната была битком набита людьми, список приглашенных вырос от двухсот человек, считавшихся близкими друзьями Гарри во времена его губернаторства, до более чем пятисот человек, пригласить которых теперь было «просто необходимо». Напитки лились рекой, большие блюда с изысканными закусками переходили из рук в руки, и казалось, что в каждом кружке собравшихся звучали рассказы о том, каким был Гарри в двадцать, тридцать и так далее. Джеку доставляло удовольствие слышать эти старые байки, особенно те, из прошлой жизни Гарри, которые он пропустил по собственной вине, о чем неоднократно сожалел впоследствии.

У бассейна заиграл оркестр. Джеку пришлось произнести тост, перед тем как зажгли свечи и подали сладкое, и, хотя ему было не в новинку выступать перед толпой собравшихся, он ощутил, как от волнения затрепетало сердце. Джек попытался собраться с мыслями, стараясь решить, что лучше – прочувствованная речь от чистого сердца или нечто более нейтральное, способное рассмешить гостей. Впрочем, он понимал, что выбор предрешен заранее. Независимо от того, насколько он сблизился со своим отцом, оба всегда будут Суайтеками. Поэтому что-то обязательно должно остаться недосказанным.

– Джек, я хочу кое с кем тебя познакомить, – сказал Гарри.

Джек обернулся и обнаружил своего отца стоящим рядом с джентльменом выдающейся латиноамериканской внешности – его прочеркнутые серебром черные волосы были гладко зачесаны назад, словно он только что вылез из бассейна. Гарри дружески обнимал его за плечи.

– Джек, это Гектор Торрес. Теперь в Южной Флориде он – новый…

– Федеральный прокурор. Я знаю, па. Я ведь адвокат защиты по уголовным делам, ты не забыл?

– Не ругайте старика, – улыбаясь, заметил Торрес. – Это я попросил, чтобы меня представили. Мы с вами формально не знакомы, Джек, но у меня такое чувство, будто я давно вас знаю, я столько слышал о вас.

– Вы хотите сказать – о тех временах, когда я был обвинителем? – уточнил Джек.

– В общем-то, в основном от вашего отца. Мы с ним старые приятели. Я помню его тридцатый день рождения.

– Однако этим воспоминаниям Бог знает сколько лет.

– Эй, сынок, поосторожнее.

Они посмеялись, и Торрес посерьезнел.

– Не думаю, что ваш отец когда-либо выставлял свою кандидатуру на официальную должность, не имея моей поддержки за спиной. Припоминаешь что-либо подобное, Гарри?

– Нет. Ты всегда был рядом.

– Это правда. Я всегда был рядом с тобой. – Он сделал паузу, словно для того, чтобы воспоминания на мгновение вернулись к ним. Потом взглянул на Джека и произнес: – Должен заявить со всей серьезностью, что в нашей конторе у вас по-прежнему безупречная репутация. Я понимаю, что вы – выдающийся адвокат.

– Это зависит от того, с кем вы в данный момент разговариваете, – заметил Джек.

– Собственно говоря, в последнее время я разговаривал со многими людьми. Если хотите знать, пару часов назад я беседовал о вас с Алехандро Пинтадо.

Между ними возникла неловкость, уж слишком суровым для такой праздничной обстановки было выражение лица одного из самых старых друзей Гарри.

Гарри поморщился.

– А, бедный Алехандро. Я читал о его сыне и все собираюсь черкнуть ему пару слов. Кошмарная история.

– Да, – согласился Торрес, не сводя взгляда с Джека. – Ужасная, просто кошмарная история.

– Как он держится? – спросил Гарри.

– Настолько хорошо, насколько это вообще возможно. – И он снова взглянул на Джека, потом добавил: – Разумеется, время от времени у него случаются срывы.

– Знаешь, передай ему мои наилучшие пожелания, – сказал Гарри.

– Хорошо, я так и сделаю. Вообще-то говоря, я оставил его в прекрасном расположении духа. Я не вправе вдаваться в подробности – судебная тайна и все такое, – но, думаю, очень скоро мы предъявим обвинение. С учетом того, что семья потерпевшего проживает в Южной Флориде, дело было назначено к слушанию в округе Майами.

– Я так и думал, – произнес Джек.

– Да. Алехандро попросил меня лично заняться этим делом. Это несколько необычно для федерального прокурора – выступать обвинителем в конкретном случае. Но Алехандро – мой хороший друг. Я сказал ему, что выполню его просьбу.

– Очень любезно с вашей стороны, – заметил Джек.

– Это самое малое, что я могу для него сделать, – заявил Торрес.

На заднем дворе, по другую сторону распахнутых настежь дверей в стиле «а-ля Калифорния», внезапно смолк оркестр. Солист схватил микрофон и объявил:

– Мы почти созрели для торта. Не мог бы именинник начать пробираться поближе к сцене, пожалуйста?

– По-моему, это обо мне, – сказал Гарри. – Рад был снова встретиться с тобой, Гектор. Спасибо, что пришел.

– Я бы ни за что не пропустил такого события.

– И спасибо вам еще раз за добрые слова, – добавил Джек.

Гарри отошел, и Джек уже собрался последовать за ним, когда Торрес взял его за рукав и удержал на месте. Голос его был чуть громче шепота, так что в шуме вечеринки его никто не мог услышать, кроме Джека.

– Мне очень неприятно разговаривать с вами об этом в день рождения вашего отца, но я должен сказать это. Ради всего святого, держитесь подальше от дела Пинтадо.

– Этот совет исходит от вас или от Алехандро?

– От нас обоих. И, если понадобится, я сделаю так, что вы услышите его и от своего отца.

Джек негромко и беззаботно рассмеялся.

– Неужели вы думаете, что это может остановить меня?

– Если вы так умны, как о вас говорят, то да.

– Вы ведете себя неподобающим образом, мистер Торрес.

– А вы ввязываетесь в дело, которое вам не по зубам, мистер Суайтек.

Джек встретил его взгляд – на лице прокурора не было даже намека на улыбку.

– Еще посмотрим.

Джек повернулся и начал пробираться сквозь толпу, минуя улыбающихся доброжелателей и направляясь к своему отцу на сцене. Ему пришла в голову мысль: не мог ли Торрес пронюхать что-нибудь – например, узнать о личных мотивах, почему Джек намеревался защищать Линдси Харт. Или он просто стремился уберечь от неприятностей своего старого друга Пинтадо, играя в типичную прокурорскую игру и пытаясь посеять сомнения в стане оппозиции? Этот вопрос оставался открытым.

Добравшись до сцены, он попал в объятия мачехи. Джек тепло обнял ее в ответ, но при этом повернул так, чтобы бросить последний взгляд на Гектора Торреса и ликующую толпу.

Федеральный прокурор все так же без улыбки смотрел на него.