Текст книги "Не вижу зла"

Глава одиннадцатая

Джек отправился в поход по магазинам с Abuela («бабушкой» по-испански). Это была не просто дань вежливости бабушке, которую почтительный внук сопровождает в продовольственный магазин. Для Джека это был урок кубинской культуры, который ему преподавали каждые две недели.

– Что бы хотел съесть, mi vida?

Mi vida. В буквальном переводе это означало «жизнь моя», и Джеку очень нравилось быть ее vida, то есть жизнью.

– Camarones? – предложил он.

– А, креветки. Миу bien. Очень хорошо.

Это было одним из правил их обычной игры: Джек говорил на плохом испанском, Abuela отвечала ему на столь же плохом английском. Для кубинского мальчугана-полукровки, которого воспитали стопроцентным гринго, чем, в общем-то, и были вызваны их маленькие совместные походы в продовольственный магазин, Джек справлялся с испанским совсем неплохо. Расположенный по соседству, этот самый «супермаркет Марио» на улице Дуглас-роуд заявил о себе как о торговой точке американских кубинцев еще в пору первой волны кубинской эмиграции в 1960-е годы. С того времени минуло больше тридцати лет, процесс интеграции завершился, и с 1968 года магазин принадлежал улыбающемуся пожилому мужчине по имени Кико, который по совместительству был и его управляющим (человека по имени Марио никогда не существовало, Кико просто нравилась аллитерация). Чашечка кофе с молоком все так же стоила тридцать пять центов у стойки рядом со входной дверью. Девять рядов продуктовых полок были до отказа заполнены товарами первой необходимости, включая двадцатифунтовые мешки длиннозернистого риса, нарезанную ломтями говядину для приготовления бифштексов, восхитительный заварной крем, запеченный с карамельной глазурью, набор кулинарных вин, способных удовлетворить самого взыскательного шеф-повара, и свечи в стеклянных подсвечниках, разрисованные изображениями святых из Санта-Барбары и Сен-Лазара. Постоянные покупатели пользовались кредитом, и лучший в городе кубинский хлеб пекли в духовых шкафах в задней части магазина – его можно было купить на месте прямо с пылу с жару. Все, что от вас требовалось, это довериться собственному носу либо же, если с обонянием у вас были проблемы, проследовать в направлении, указанном знаками и стрелочками с надписью по-испански «PAN CALIENTE» («Горячий хлеб»). Джек проезжал мимо магазинчика тысячу раз, направляясь в нижнюю часть города, он так и ездил бы мимо, не останавливаясь, до конца своих дней, если бы его бабушка не переселилась в Соединенные Штаты, после чего перед ним распахнулись новые двери. Два раза в месяц они посещали «супермаркет Марио», чтобы выбрать самые свежие продукты, затем Abuela удалялась на кухню Джека, дабы продемонстрировать ему старые фамильные рецепты.

Abuela была феноменальной поварихой. Создавалось впечатление, что она постоянно готовит какое-то блюдо или планирует следующее, как если бы задалась целью наверстать упущенное за те тридцать восемь лет, что она прожила при Кастро, когда готовить, как, впрочем, и есть, было практически нечего. Прошло почти пять лет, с тех пор как Джеку позвонил отец, чтобы сообщить, что в Майами приезжает Abuela. Она стала для Джека пропуском в прошлое – к корням его матери. Разумеется, навсегда останется пропасть, которую никто не сможет заполнить, – зияющая дыра непрожитой жизни, трагедия матери, которая умерла, принеся в этот мир своего сына. Отец Джека часто рассказывал сыну об Ане Марии, молодой красивой кубинке, в которую Гарри влюбился без памяти. Джек знал, как они встретились, знал о свежем желтом цветке, который она любила носить в своих длинных каштановых волосах, знал о том, что, когда она появлялась на вечеринке, присутствующие не могли оторвать от нее глаз, и знал также, что, услышав шутку или забавную историю, она первой начинала смеяться и последней заканчивала. Все эти мелочи значили для Джека очень много, но даже в тех редких случаях, когда его отец отбрасывал свою обычную сдержанность и говорил о жене, которую потерял, то все равно это были лишь фрагменты ее жизни, отрывочные воспоминания о последних годах, проведенных в Майами. Abuela воплощала в себе остальную историю. Когда она начинала рассказывать о своей любимой молоденькой дочери, ее выцветшие от старости глаза вспыхивали таким волшебным огнем, что Джек мог быть твердо уверен в том, что Ана Мария жила на самом деле. Abuela же не сомневалась, что она жила до сих пор, верила в это с такой убежденностью, которая приходит только тогда, когда держишь своего внука за руку, смотришь ему в глаза, гладишь по щеке и поколения для вас сливаются в одну туманную череду.

Abuela опустила в их тележку для покупок батон кубинского хлеба и двинулась дальше по проходу.

– Итак, где наша молодая леди?

– Какая молодая леди?

– Вчера я видела тебя на Дели-лейн. С тобой была очень симпатичная молодая леди.

Джек сообразил, что она говорит о Линдси. Совершенно очевидно, она заметила их до того, как события приняли нежелательный оборот.

– Ее зовут Линдси.

– Она живет здесь?

– Теперь да. Она переехала сюда из залива Гуантанамо-бей.

– Куба? – воскликнула бабушка, и глаза ее засверкали. – Она – кубинка?

Джек улыбнулся, зная, что Abuela была бы на седьмом небе от счастья, если бы ее внук нашел себе славную кубинскую девушку.

– Нет, она просто жила на Кубе.

– Не кубинка, но жила на Кубе, – заметила Abuela. – Может быть, я и смогу с этим смириться. Она – твоя знакомая?

– Вообще-то она, скорее, клиентка, чем знакомая. – Бывшая клиентка, но Джек не собирался вдаваться в такие подробности.

– У нее неприятности?

– Да.

– Какого рода?

– Говорят, что она убила своего мужа.

Abuela раскрыла от удивления рот.

– Она убила своего мужа?

– Нет. Ее в этом обвиняют.

– Dios mio! Господи Боже! – Бабушка передернула плечами. И тут же внимательно прищурилась. – Это она, нет? Эта твоя знакомая Линдси?

Мужчина за кассовым аппаратом смотрел маленький переносной телевизор, и на него показывала Abuela. Разумеется, на экране появилось изображение Линдси, ведь она стала героиней новостей на одном из новых каналов, ведущих вещание на испанском. Джек понимал язык намного лучше, чем говорил на нем, так что он подошел поближе к телевизору, чтобы послушать, о чем идет речь.

– Линдси Харт, невестка основателя и президента общества «Братья за свободу» Алехандро Пинтадо, была задержана сегодня судебными приставами, после того как большое жюри повторно выдвинуло против нее обвинение в совершении убийства первой степени. Как утверждают, миссис Харт застрелила своего супруга, Оскара Пинтадо, капитана Корпуса морской пехоты США. Капитан Пинтадо, которому исполнилось тридцать восемь лет, сын хорошо известного лидера кубинских эмигрантов, был найден мертвым в своем доме на военно-морской базе США в заливе Гуантанамо-бей на Кубе. На состоявшейся сегодня пресс-конференции федеральный прокурор Гектор Торрес заявил, что он лично приложит все усилия, чтобы в этом деле восторжествовала справедливость. Как сообщается, мистер Пинтадо выразил удовлетворение тем, как развиваются события, но отказался от каких-либо комментариев. Однако София Суарес, адвокат Линдси Харт, высказалась следующим образом относительно выдвинутого обвинения…

– Ее адвокат? – невольно вырвалось у Джека.

На экране телевизора вместо лица обвиняемой появилось изображение привлекательной женщины-адвоката, стоящей на ступеньках здания суда и обращающейся к целому букету микрофонов.

– Моя клиентка шокирована сегодняшним обвинением. Линдси Харт абсолютно невиновна. В данный момент я не вправе разглашать подробности выстроенной нами защиты, могу сказать лишь, что, по нашему мнению, мы имеем дело с подтасовкой фактов. Мы убеждены в том, что капитан Пинтадо был убит по причинам, которые даже не фигурируют в данном обвинении, и мы намерены доказать, что военные что-то скрывают.

Джек не имел ни малейшего понятия, кто такая эта София Суарес и когда это Линдси успела нанять ее. Но сама мысль о том, чтобы сразу же выдвинуть обвинение против военной машины Соединенных Штатов, показалась ему поспешной и рискованной.

На экране вновь возник ведущий программы.

– Сегодня после полудня, в момент ее задержания, миссис Харт заявила о своей невиновности. Ей было отказано в освобождении под залог, и она останется под стражей в ожидании судебного заседания, – заявил он.

Программа новостей переключилась на другой сюжет, и Джек отвернулся от телевизора. Он уже некоторое время понимал, что предъявление обвинения неизбежно, и, уж конечно, не было ничего необычного в том, что обвиняемую в убийстве первой степени отказались освободить под залог. Но Джеку по-прежнему было невыносимо думать о том, что Брайану придется смириться еще и с тем, что его мать в тюрьме.

Abuela схватила его за руку.

– Послушай меня, mi vida. Я видела, какими глазами эта Линдси смотрела на тебя в ресторане. Тогда я решила, что, может быть, она бы тебе подошла.

– Какими глазами она могла на меня смотреть? Она была моей клиенткой.

– Aye, ну да, ты просто слепой. От этой женщины пахнет большими неприятностями. Забудь о ней. Ты понял меня? Забудь о ней.

Он еще не пришел в себя после выпуска новостей, но слова Abuela задели чувствительную струнку в его душе. «Забудь о ней». Люди скоры на расправу, и Линдси на собственном опыте убедилась в этом, ведь обвинить ее поспешили и те люди на военной базе, которых она когда-то считала друзьями, и те, кого она никогда не встречала, вот как Abuela, например. И разве можно было ее винить в том, что в ресторане она вышла из себя, после того как ее собственный адвокат продемонстрировал, что и он имеет серьезные сомнения на ее счет?

– Говоришь, я должен забыть о ней? – протянул Джек.

– Si, si. Да, забудь о ней.

Джек покачал головой, мыслями он все еще был с ее сыном. Своим сыном.

– Это не так легко.

Глава двенадцатая

Они миновали кассу без особого ущерба для его кошелька, и Джек повез Abuela к себе домой. У нее была очень славная кухня, но она находила особое удовольствие в том, чтобы похозяйничать на чужой. Не прошло и нескольких минут, как она распаковала покупки, сделанные в продовольственном магазине, и расставила все кухонные принадлежности на столике и плите Джека.

Джек сразу же направился к телевизору и включил его, чтобы посмотреть выпуск шестичасовых известий. Главной новостью по-прежнему оставался сюжет, который Джек уже смотрел в испанском варианте, разве что ведущая этой программы каким-то образом ухитрилась взять эксклюзивное интервью у Алехандро Пинтадо в его роскошном особняке на Джорниз-энд, в одном из самых фешенебельных районов Южной Флориды.

– Мистер Пинтадо, насколько нам известно, у вашего сына и невестки был только один ребенок, мальчик в возрасте десяти лет. Что будет с ним теперь, после того как его матери предъявлено обвинение и отказано в освобождении под залог?

Пинтадо торжественно заявил, восседая рядом со своей супругой на диване:

– Потеря сына стала для нас ужасной трагедией, но мы намерены не допустить, чтобы семья пострадала еще больше. Наш внук решил остаться с нами, пока его мать находится под стражей, и адвокат Линдси сообщила нам, что она не возражает против этого.

– В том случае, если вашу невестку признают виновной в убийстве, данное решение останется в силе?

– Мы рассчитываем, что да, останется.

Ведущая попыталась заставить его высказаться относительно улик, свидетельствующих против Линдси, но Пинтадо проявил благоразумие и не стал распространяться на эту тему, скорее всего, по подсказке оставшегося за кадром адвоката. Репортер поблагодарила его, и интервью на этом закончилось.

Джек оторвался от телевизора и заметил, что его бабушка с укором взирает на него.

– Что такое? – поинтересовался он.

– Ты собираешься помочь или так и будешь смотреть телевизор?

– Я помогу. – Он подошел к столику возле плиты, собрал грязные миски и направился к раковине. Очередной яростный взгляд, который метнула на него Abuela, заставил Джека замереть на месте.

– Кто научил тебя мыть посуду, когда ты готовишь еду? – ядовито поинтересовалась она.

– Извини, – покаялся Джек. Совершенно очевидно, они с Тео принадлежали к одной школе, когда речь шла о приготовлении пищи.

– Иди и сядь вон там, – распорядилась она. – Смотри и учись.

Abuela напевала что-то по-испански, готовя еду, и Джеку, который слушал и смотрел, внезапно пришла в голову одна идея. Сняв с полки атлас, он принялся перелистывать страницы, пока не нашел карту Кубы. И вдруг, совершенно неожиданно, Abuela оказалась рядом, глядя ему через плечо, как если бы у нее включился радар системы раннего оповещения.

– Бехукаль, – произнесла она, указывая на крошечную черную точку, обозначавшую городок рядом с Гаваной. – Здесь выросла твоя мать.

Джек сидел молча. Он слышал историю о том, как его мать переселилась в Майами после кубинской революции. Глядя на точку на карте, он вдруг представил себе свою мать и бабушку, представил, как они обнимаются и целуют друг друга в последний раз. Abuela скрепя сердце приняла нелегкое решение отправить свою совсем еще юную дочь в Соединенные Штаты, зная, что будет лучше, если та вырастет свободной, а сама осталась на острове, надеясь, что они скоро соединятся. К несчастью, только через много лет после смерти дочери Abuela смогла наконец отправиться в это путешествие.

Подобно многим дорогам бегства, путь к свободе из Гаваны был отмечен личными трагедиями, и история Abuela и матери Джека была всего лишь одной из тысяч ей подобных. В обширных анналах иммиграционного ведомства США, однако, имелись веские доказательства того, что кубинцы нередко добивались фантастических успехов, особенно в Майами. Разумеется, случались свои неудачи, и любое сравнение с первой волной эмиграции могло вызвать лишь недоумение, даже среди американских кубинцев. Рассуждать на эту тему можно было до бесконечности. Но нельзя отрицать очевидного – во властных коридорах города и округа господствовали кубинцы, мэром города был кубинец, трое из пяти конгрессменов от Южной Флориды были кубинцами, и многие из процветающих банков, деловых предприятий, брокерских фирм и так далее принадлежали выходцам с Кубы. В отличие от большинства латиноамериканских общин, американские кубинцы в большинстве своем были республиканцами, а не демократами, и не только потому, что демократов обвиняли в мягкосердечном отношении к Кастро. Дело было в том, что очень многие американские кубинцы – и Алехандро Пинтадо в том числе – сколотили внушительное состояние, причем честным путем, чтобы оказаться среди самых влиятельных спонсоров, сделавших весьма существенные взносы в пользу «Великой старой партии».[5]5
  Неофициальное название Республиканской партии США.


[Закрыть] И, тем не менее, несмотря на все успехи, немало из них по-прежнему рассуждали о своем возвращении на Кубу, даже если не жить там, то хотя бы оказать помощь в восстановлении экономики после долгожданного падения Кастро.

В общем-то, Джек никогда не придавал особого значения этим разговорам о «возвращении на Кубу». Его воспитали отнюдь не в кубинском духе, он с трудом изъяснялся по-испански и не вращался в светских кругах латиноамериканской общины. Большинство даже не подозревало о том, что его мать – кубинка, поэтому не было ничего удивительного в том, что Джек чувствовал себя своим на сборищах англо-американцев, строящих планы отъезда из «страны третьего мира», в которую быстро превращался Майами. После изрядных возлияний некоторые очень уважаемые люди были совсем не прочь завязать приятельские отношения с этим гринго по фамилии Суайтек, признаваясь ему в желании заявить соседу-кубинцу: «Послушай, Хосе, если тебе так сильно хочется вернуться к себе на Кубу, то, будь другом, сделай нам одолжение, садись в свою банановую лодку и убирайся отсюда к чертовой матери». Иногда Джек оживлялся и мог даже сказать что-нибудь, иногда отмалчивался, находя подобное вмешательство не стоящим его внимания. Но в глубине души он сознавал, что тех, кто громче всех жаловался на засилье латиноамериканцев, грызла мысль о том, что если все эти так называемые «Хосе» захотят на самом деле вернуться на Кубу, то они поплывут туда отнюдь не на банановых лодках. Почти все из них наверняка привезли бы своих отпрысков домой на самолетах из колледжей в Гарварде и Йеле, погрузились бы на борт собственных восьмидесятифутовых яхт, стоящих на якоре неподалеку от их роскошных особняков стоимостью три миллиона долларов, и совершили бы чудесную семейную поездку, нежась на солнышке и потягивая холодные коктейли, которые подавал бы им кто-нибудь из их штата гондурасской прислуги общей численностью в триста душ.

– Я должен съездить в Бехукаль, – объявил Джек.

– Что?

– Если я вернусь к этому делу ради своей знакомой Линдси, мне придется слетать на Кубу. А там я могу заглянуть в Бехукаль.

Abuela ничего не ответила.

– Как там жилось в те времена, когда моя мать уехала оттуда? – спросил Джек.

Abuela глубоко вздохнула. Потом ответила по-испански:

– Все было в точности так, как тогда, когда тридцать восемь лет спустя оттуда уезжала я.

– Правда?

– Правда.

– И в то же время все было совсем по-другому.

Джек снова перевел взгляд на карту. Бехукаль находился на изрядном расстоянии от Гуантанамо, но для Джека эти два города навсегда останутся связанными друг с другом. Один из них навевал ему мысли о самом себе – маленьком мальчике, который никогда не знал своей матери. Другой тоже заставлял думать о маленьком мальчике – усыновленном ребенке, который никогда не видел своих биологических родителей. Это было не одно и то же, даже приблизительно, но Джек видел горькую иронию в том, что им обоим выпала одинаковая судьба. Они могли попытаться разузнать что-либо о человеке, который принес их в этот мир. Или могли просто оставить все как есть.

Внезапно Джеку стало предельно ясно, какой выбор ему предстояло сделать. Он взглянул на бабушку и произнес:

– Я должен поехать туда.

Джек ожидал увидеть одобрение на ее лице, но вместо этого растерянно смотрел, как Abuela, повернувшись, удаляется в кухню.

– Ты хочешь, чтобы я поехал? – спросил он.

Она не ответила. Она стояла у плиты, занимаясь стряпней. Джек отлично знал, что разговор о возвращении на Кубу у многих американских кубинцев, особенно старшего поколения, вызывал бурю эмоций, хотя от Abuela он ожидал какого-то смешанного проявления чувств. Вместо этого ответом ему послужило молчание.

Зазвонил телефон, и Джек решил дать возможность автоответчику поработать вместо себя. Он все еще пытался разобраться в реакции Abuela, но она была слишком умна для него. Бабушка сняла трубку. Джек замахал на нее обеими руками, словно говоря: «Кто бы это ни был, скажи им, что меня нет», Abuela проигнорировала его молчаливую мольбу, явно не желая больше обсуждать возможность поездки Джека на Кубу.

– Да, Джек здесь, рядом со мной, – ответила она звонившему. Джек застонал и взял трубку.

– Алло?

– Это Джек Суайтек? – произнес незнакомый женский голос.

– Да, это я. Кто это?

– Меня зовут София Суарес. – Она сделала паузу, словно ожидая, что Джек узнает ее. Потом добавила: – Я представляю интересы Линдси Харт.

Джек вышел из кухни, чтобы ему не мешал звон посуды.

– Да, я видел вас по телевидению.

– А, я ненавижу камеры, но репортеров слетелось столько, что я должна была что-то сказать. Как это выглядело со стороны?

Джек не видел смысла в том, чтобы прямо сейчас раскритиковать ее теорию заговора против ее клиентки.

– Трудно сказать.

– Это выглядело дерьмово. Я знаю. Я была похожа на одного их тех психов, которые заявляют, что весь мир ополчился против них.

– Все было не так плохо.

– Вы очень любезны. Послушайте, я звоню вам… в общем, по ряду причин. Во-первых, Линдси просила меня позвонить.

– В самом деле?

– Да. Я выслушала всю историю о том, как она набросилась на вас вчера, и теперь она сожалеет об этом. Сейчас ей приходится очень нелегко. Я понимаю, что это не может служить оправданием, но зато многое объясняет.

– Чего она хочет?

– Она боится обратиться к вам с просьбой вернуться и снова представлять ее интересы. Но поверьте мне, в глубине души она умоляет вас о прощении. Вы нужны ей, и единственный человек, который понимает это лучше самой Линдси, я.

– Что вы имеете в виду?

Она невесело рассмеялась и сказала:

– Я пытаюсь прыгнуть выше головы. Я – не адвокат защиты по уголовным делам. Линдси наняла меня, чтобы я помогла ей в деле о наследстве, завещании и опеке. Ей не передадут принадлежащего Оскару доверительного имущества.

– Я знаю. Она сказала мне об этом. В конце концов.

– Вот это по моей части. Но только не судебное разбирательство дела об убийстве, ни в коем случае. Пожалуйста, я надеюсь, вы сможете забыть о том, что произошло вчера, и поступить правильно. Совершенно очевидно, что, когда вопрос с наследством и завещанием решится, у нее появятся деньги, чтобы заплатить вам.

– Дело не в деньгах, – заметил Джек.

– Я знаю. Линдси рассказала мне… ну, вы понимаете, о вас и Брайане.

Джек отошел подальше от кухни, чтобы Abuela не могла услышать его.

– Что она вам сказала?

– Что вы – отец.

Джек помолчал. Это казалось странным и непонятным, но тот факт, что София Суарес знала его тайну, каким-то образом сближало их.

– Я видел по телевидению тестя Линдси. Вы дали согласие на то, чтобы Брайан остался у бабушки и дедушки?

Из телефонной трубки до него донесся ее вздох.

– Это было нелегкое решение. Сестра Линдси с радостью забрала бы его к себе. Но Брайан в самом деле пожелал остаться с Пинтадо, а Линдси не хотелось, чтобы мальчик участвовал в судебной тяжбе о том, кто будет опекать его, пока она находится под стражей.

Джек знал о том, какие чувства Линдси питает к Пинтадо. Он не мог не уважать мать, которая при таких обстоятельствах с пониманием отнеслась к желанию сына.

– Ну, будем надеяться, что все в конце концов устроится к лучшему.

– Да, если ее оправдают. Что опять-таки предполагает ваше участие.

– Это непростое решение, – сказал Джек.

– Вы правы, это действительно так. Мне очень неловко, но я должна срочно знать ваш ответ. Утром я лечу в Гуантанамо.

– Зачем?

– Поговорить с людьми, осмотреться на месте. Гражданским лицам нелегко получить пропуск на военно-морскую базу. Если я не сумею воспользоваться завтрашней оказией, то придется ждать несколько недель, прежде чем я смогу запланировать новую поездку.

Джек размышлял вслух.

– Мне придется взяться за это дело, если я хочу быть ведущим адвокатом.

– Совершенно верно. Итак, каков ваш ответ?

– Дайте поразмыслить до утра.

– Джек, мне на самом деле нужен ваш ответ. Если вы не захотите помочь мне с этой поездкой в Гуантанамо, то я должна еще успеть найти адвоката по уголовным делам.

– Я понимаю.

– Нет, мне кажется, не понимаете. Вы уже видели обвинительное заключение?

– Нет.

– Это дело о преступлении, за которое может быть вынесен смертный приговор. И они требуют ее голову.

Джек похолодел.

– Вы нужны ей, Джек. Вы очень нужны ей.

Джек раздумывал. Адвокат по делам о наследстве и завещаниям защищает клиента, которому грозит смертный приговор? У Линдси не было ни одного шанса. Он не был на сто процентов уверен в ее невиновности, но ведь она сама предложила пройти проверку на детекторе лжи. Скорее всего, она заслуживала лучшей доли, если учесть, что ей пришлось вынести до сих пор.

И Брайан наверняка достоин лучшего, и эта уверенность перевесила чашу весов.

– Хорошо, – произнес Джек, – я согласен.