Текст книги "Не вижу зла"

Глава пятнадцатая

– Мы находимся на переднем крае борьбы за обеспечение безопасности региона, – заявил лейтенант Джонсон.

Это очень напоминало вступление к президентскому спичу, и лейтенант в самом деле походил на молодого лидера. Афроамериканец приятной наружности, четко выражающий свои мысли, явно интеллигентный, словом, парень из тех, кого хочется иметь на своей стороне. Если он сумеет обуздать свое высокомерие и самонадеянность, в политике его ждет большое будущее.

Джек и София сидели по одну сторону стола для совещаний. Лейтенант и сотрудник управления начальника военно-юридической службы, капитан Кессинджер, расположились по другую. Кессинджер не выступал в роли личного адвоката лейтенанта, но он присутствовал здесь для того, чтобы не допустить «ущемления интересов правительства» – в чем бы эти интересы ни выражались.

– Что это значит? – полюбопытствовал Джек. – Передний край борьбы за обеспечение безопасности региона?

– Это значит, что мы находимся на заднем дворе Кастро. Или, – при этих словах он бросил взгляд на карту на стене, – если представить остров в виде большой кубинской игуаны с обрезанным хвостом, мы, как выражаются некоторые, ползем вверх по ее заднему проходу.

– И как же в качестве американских специалистов в области проктологии вы оцениваете свою миссию здесь?

Лейтенант почти улыбнулся. Похоже, ему понравилось, как держится с ним Джек, отвечая ударом на удар.

– Даже не знаю, как лучше ответить, – проговорил Джонсон. – Береговая охрана ежедневно проводит операции в бассейне Карибского моря, и многие из них осуществляются с территории Гуантанамо. Таким образом, мы защищаем Соединенные Штаты от двух самых серьезных внешних угроз – торговли наркотиками и терроризма.

– И с какой же из них приходится бороться лично вам?

– Я бы сказал, что свое время я распределяю между несколькими задачами. Две из них, о которых я говорил выше, – главное в моей служебной деятельности. Но столь же важными остаются и вопросы спасения и иммиграции.

– Я полагаю, под словом «иммиграция» вы понимаете проблемы, связанные с нелегальной иммиграцией.

– Это зависит от того, что вы вкладываете в понятие «нелегальный».

– Но вы ведь здесь не для того, чтобы налево и направо раздавать «зеленые карты», правильно?

Юрист из управления начальника военно-юридической службы проворчал:

– Мистер Суайтек, я понимаю, что это не письменные показания под присягой, но, по-моему, ваш сарказм неуместен. Лейтенант пришел сюда добровольно, в свое свободное время. Вы могли бы по крайней мере вести себя вежливо.

– Справедливое замечание, – согласился Джек. – Лейтенант Джонсон, приношу свои извинения, если оскорбил вас. Но давайте вернемся к теме нашей беседы. Вы служите в Береговой охране. Оскар Пинтадо был морским пехотинцем. Правильно?

– Правильно.

– И вы были друзьями?

– И это правильно. Лучшими друзьями.

– Отлично. Лучшими друзьями. Хотя это не столь необычно, как совместный пикник, организованный гардемарином и курсантом Уэст-Пойнта[7]7
  Военная академия сухопутных войск.


[Закрыть] перед началом ежегодного футбольного матча между сухопутными войсками и флотом, но все-таки мне кажется несколько странным, что два парня из разных родов войск стали лучшими друзьями.

– Мы просто подружились. Что я могу сказать?

– Как? Почему это вы стали такими хорошими друзьями?

– Не знаю. Почему вообще люди становятся друзьями?

Джек пожал плечами.

– Общие интересы?

И снова вмешался военный юрист.

– Мистер Суайтек, я не представляю интересы присутствующего здесь лейтенанта Джонсона, но обязан обратить ваше внимание на то, что он тратит свое личное время на эту беседу. У него есть более важные занятия, чем размышлять о природе дружбы. Я имею в виду: это не шоу Опры Уинфри.

– Вот к чему я веду, – заметил Джек. – Отец Оскара Пинтадо основал организацию «Братья за свободу». Он налетал тысячи часов над Флоридским проливом, высматривая кубинских беженцев, чтобы помочь им попасть в Америку. Вы – офицер Береговой охраны. Вы каждый день ловите беглецов, пытаясь заставить их вернуться на Кубу. Я правильно излагаю положение дел?

– В общем, да.

– Тем не менее вы становитесь лучшим другом сына Алехандро Пинтадо. С чего бы это?

– Вы придаете слишком большое значение непонятно чему. Мы с Оскаром встречались в свободное время, выпивали пару кружек пива, играли на бильярде. Когда ты весь день окружен колючей проволокой, то во время отдыха не станешь обсуждать мировые проблемы.

– Вы когда-нибудь встречались с отцом Оскара?

– Нет.

– Но вы знаете, что он очень состоятельный человек, так?

– Да, я слышал об этом.

– Если бы кто-то заявил, что лейтенант Джонсон приятельствует с Оскаром Пинтадо, потому что ему нравится иметь богатых друзей, как бы вы отреагировали?

– Я бы сказал, что это вполне в духе Линдси Харт.

– Как это?

Заговорил военный юрист:

– Прошу прощения, но лейтенант Джонсон вызвался сообщить все, что ему известно о смерти капитана Пинтадо. Почему в беседе с ним вы интересуетесь только всяческими посторонними темами, а не этой?

– А почему вы озабочены только тем, чтобы каждые пять минут напоминать ему, что он находится здесь добровольно и не обязан отвечать на мои вопросы?

– Потому что он – занятой человек, и он должен знать свои права.

– Он их знает. А теперь я был бы вам благодарен, если бы вы сидели спокойно и не мешали мне задавать вопросы, на которые я хочу получить ответы.

– Отлично. Спрашивайте.

– А какой был вопрос? – поинтересовался лейтенант.

– Я пытался понять, как вы относились к супруге капитана, – Лазал Джек.

– Вы имеете в виду до или после того, как она застрелила своего мужа? – уточнил лейтенант.

– А вы думаете, что это она его застрелила? Военный юрист поморщился.

– Перестаньте, мистер Суайтек. Он не может знать, как все произошло. И я не думаю, что вы поступаете правильно, заставляя его высказывать свои предположения на этот счет.

– У него отлично получается, – возразил Джек. – Лейтенант, существует ли какая-то причина, по которой вы не хотите отвечать на мой вопрос? Как вы думаете, Линдси Харт застрелила своего мужа?

– Да, я думаю, что она убила его. Все думают, что она его застрелила. Вот почему я был рад услышать о том, что ей предъявлено обвинение.

– Как вы думаете, почему Линдси Харт застрелила своего мужа?

Юрист из управления начальника военно-юридической службы хлопнул ладонью по столу.

– Это уже не просто размышления. Вы просите его высказать свое мнение по очень серьезным вопросам, и я не вижу, как это может помочь расследованию. Я не являюсь его адвокатом, но, скажу вам откровенно, если бы им был, сейчас мы с лейтенантом Джонсоном направлялись бы к двери.

Юрист встал со своего места, словно ожидая, что лейтенант присоединится к нему.

Джек взглянул на лейтенанта:

– Вы будете слушать человека, который не является вашим адвокатом, или будете отвечать на мой вопрос? – спросил он.

– Не вижу, как он может должным образом ответить на ваш вопрос, – заметил военный юрист.

– Нет, нет, – возразил лейтенант. – Я хочу ответить.

– Вы не обязаны этого делать, – напомнил ему Кессинджер.

– А вы не обязаны оставаться, – заявил в ответ лейтенант.

 Капитан Кессинджер медленно вернулся на свое место рядом со свидетелем. Лейтенант посмотрел на Джека и сказал:

– Вообще-то Линдси Харт мне даже нравилась. Когда она принимала лекарства.

– Лекарства?

– Ну да. Стоит ей пропустить прием – и все. До свидания.

– Лекарства от чего?

– Не знаю. Оскар никогда не вдавался в подробности, но, если хотите знать мое мнение, я бы сказал, что у этой женщины биполярное расстройство.

– Что заставляет вас думать так?

– Многое, очень многое. Но позвольте, я приведу вам всего один характерный пример. Она показывала вам свой фокус с сотовым телефоном?

– С сотовым телефоном?

– Да. Когда она открывает телефон и демонстрирует номера, которые хранятся в ее адресной книге. Всех этих важных шишек, которым, по ее словам, она может запросто позвонить.

Джек ничего не ответил, но выражение его лица говорило само за себя.

Лейтенант улыбнулся:

– Ага, она-таки проделывала эту штуку для вас. Так я и знал. Хотя в Майами она не должна была произвести такого впечатления, как на меня здесь, на Кубе. От сотовых телефонов немного пользы в Гуантанамо, так что странно было уже то, что она повсюду носила его с собой. Однако знакомство с Нэнси Милама – это и в самом деле нечто. О да, тот случай, когда Линдси Харт собирается взять свой сотовый телефон и позвонить Нэнси Милама! Вы знаете, кто такая Нэнси Милама?

– Линдси сказала мне, что она замужем за председателем Объединенного комитета начальников штабов.

– Да. Была замужем.

– Они развелись? – спросил Джек.

– Угу. Тони Милама вдовец. Его жена Нэнси умерла три года назад.

Джек лишился дара речи.

– Так что позвольте вам кое-что объяснить, мистер Суайтек. С моим другом Оскаром случилась страшная вещь. Но, по правде говоря, я больше беспокоюсь о его сыне, которому придется жить рядом со своей чокнутой мамашей.

Джек по-прежнему не мог вымолвить ни слова.

Лейтенант бросил взгляд на военного юриста и сообщил:

– А теперь, думаю, самое время мне вернуться к работе. – Он оттолкнулся от стола и встал, юрист последовал за ним.

– Благодарю вас за то, что нашли для меня время, – сказал Джек.

Лейтенант остановился у двери:

– Всегда пожалуйста. – Казалось, он уже готов был двинуться дальше, но тут вдруг добавил: – Хотите один маленький совет, мистер Суайтек?

– Валяйте.

– Не знаю, чего вы ожидали, когда ехали сюда. Но здесь, на Гуантанамо, у нас есть два основных правила. Первое гласит: самые важные вещи одновременно и самые простые.

– А какое второе?

Тот криво улыбнулся и продолжил:

– А простые вещи всегда самые трудные.

Джек про себя добавил «аминь», стараясь ничем не выдать своих мыслей, а оба офицера коротко рассмеялись и вышли из конференц-зала.

Глава шестнадцатая

Гектор Торрес стоял в ожидании у причала для яхт. Прокурору было необходимо встретиться с Алехандро Пинтадо, причем это нельзя было сделать просто так: взять и пригласить его к себе в прокуратуру. Люди, подобные Пинтадо, не приходят к вам на допрос. Это вы должны идти к ним, даже если вы привлекли к суду женщину, которая убила их сына. Впрочем, сознавая и собственную власть, Торрес не был расположен садиться за руль своего десятилетнего «форда» и ехать к феодальному замку Пинтадо, подобно какому-то жалкому служащему, который явился искать расположения у короля кубинских рестораторов. Они согласились встретиться на нейтральной территории, но Пинтадо и сюда прибыл с присущим ему шиком.

К причалу подошла яхта под названием «Гаттерас 86 конвертибль» – восемьдесят шесть футов роскоши и удовольствия, стоившая во много раз больше скромного жилища прокурора в городке Хайалиа. Один из членов экипажа помог Торресу подняться на борт и провел через кормовую палубу в салон. С технической точки зрения яхта считалась рыболовным судном, хотя, скорее, походила на роскошный особняк, построенный по специальному проекту: с зеркальными потолками, клубными креслами, кофейным столиком из полированного клена и баром ручной работы из тикового дерева, полным прохладительных напитков. Пинтадо восседал на угловом изогнутом диванчике лицом к развлекательному центру. Нажав кнопку на пульте дистанционного управления, он выключил телевизор с плоским экраном и поднялся, чтобы приветствовать своего гостя.

– Гектор, очень рад тебя видеть.

– Взаимно.

Они пожали руки и похлопали друг друга по плечам, что должно было означать дружеское объятие. Торрес с легкостью мог позволить себе позавидовать богатству Пинтадо. Оба были трудоголиками, но Торрес предпочел жизнь политика и слуги общества, резко ограничив себя в выборе игрушек и развлечений, которые доставляли ему удовольствие теперь, когда достойная всяческого уважения карьера двух мужчин уже близилась к концу. Однако шесть лет, проведенных на службе округа Майами-Дейд, и два срока в должности мэра позволили ему состояться как настоящему игроку на местной политической арене. После недолгого пребывания помощником федерального прокурора он реализовал накопленный политический капитал и стал главным федеральным прокурором Южной Флориды. Занимаемый им пост требовал от него по большей части умения осуществлять общее руководство, а не рутинной работы в судах, так что мысль о том, что он сможет вернуться в зал заседаний для судебного преследования Линдси Харт вдохнула в Гектора Торреса новые силы – он понял, что в мире нет ничего более волнующего, чем выступить на громком процессе и выиграть его. Несмотря на все его успехи, Пинтадо никогда не будет позволено подняться до подобных высот. Точно так же он мог сподобиться умереть девственником.

– Ну, как продвигается дело? – поинтересовался Пинтадо, наполняя два бокала газированной водой из синей бутылки. Он предложил один бокал гостю и вернулся на диванчик.

– Дело продвигается очень хорошо, – ответил Торрес. – Оно шло еще лучше до тех пор, пока ты не встретился с Джеком Суайтеком в Ки-Уэсте. Вот поэтому я здесь.

– Ты не станешь меня бранить, а?

Торрес не улыбнулся в ответ.

– Ты рассказал ему о доверительном имуществе.

– Кто это говорит?

– Твой собственный адвокат. Я звонил ему сегодня утром, чтобы предупредить, что Суайтек взялся за это дело. Я напомнил ему о том, что, если Суайтек начнет совать нос в семейные финансовые дела, не стоит даже упоминать о доверительном фонде. Но он сказал, что ты уже успел просветить его на сей счет.

– Подумаешь! Какая разница?

– Это ключевой эпизод всего нашего дела. Это – мотив, из-за которого Линдси убила своего мужа.

– Я понимаю.

– Ты напрасно проговорился, Алехандро. Я намеренно не упоминал большому жюри о доверительном имуществе, чтобы мы могли ошеломить Суайтека этой информацией во время судебного разбирательства.

– Ладно, перестань. Линдси сама наверняка рассказала бы ему об этом до суда.

– Ты исходишь из предположения, что его клиентка совершенно откровенна с ним. Так бывает не всегда.

– Черт возьми! Ну, хорошо, я свалял дурака и сказал то, чего говорить не следовало. Он пришел побеседовать со мной и, откровенно говоря, здорово меня разозлил. Он пытался запудрить мне мозги, рассказывая сказки о том, что хочет разобраться, виновна его клиентка или нет, прежде чем решиться представлять ее интересы. В общем, мне захотелось врезать ему между глаз. Я сообщил ему о доверительном имуществе. И, должен тебе сказать, видел бы ты выражение его лица!

– Все равно игра не стоила свеч. Я хочу, чтобы это выражение увидело жюри присяжных, а не ты.

– А я по-прежнему уверен, что он сам выяснил бы это рано или поздно.

– Тогда пусть это будет поздно. Я желаю, чтобы он обо всем узнавал поздно. Именно так я собираюсь выиграть это дело. Джек Суайтек – чертовски хороший адвокат. Победить его можно только, когда он не будет знать, что мы для него приготовили.

– Виепо. Хорошо. Мне жаль, что я обо всем ему рассказал. Я не могу взять свои слова назад.

– Да, теперь уже ничего не поделаешь. Но мне нужно, чтобы ты пообещал кое-что, Алехандро. Я хочу, чтобы ты пообещал мне хранить молчание.

– No problema. Нет проблем. Я больше не скажу ни слова Джеку Суайтеку.

– Я хочу, чтобы ты больше никому не говорил ни слова. Разве что я сам попрошу тебя об этом.

Пинтадо налил себе еще воды и покачал головой.

– Ради этого я покинул Кубу, чтобы иметь возможность говорить то, что думаю.

– Говори, что хочешь и о чем хочешь – но только после того, как дело будет закончено. А до той поры все, что слетит с твоих губ, пойдет только на пользу защите. А лучше всего – предварительно поговори со мной.

– Тебя послушать, так этот Суайтек просто супермен.

– Ты хочешь, чтобы твою невестку осудили, или нет? – поставил вопрос ребром Торрес.

– Конечно, хочу.

– Тогда делай так, как я говорю.

Пинтадо глубоко вздохнул, словно с великой неохотой передавая бразды правления другому человеку.

– Bueno. Хорошо. Будь по-твоему.

– Ты не пожалеешь об этом. Всего лишь два простых правила: всегда преподноси сюрпризы противнику и никогда – мне.

– Это я могу сделать.

– Отлично. Теперь давай покончим с этим.

– Покончим с чем?

– Ты дал мне половину того, что требуется. Ты согласился не открывать рта без моего благословения. Таким образом, мы наверняка преподнесем неприятный сюрприз противнику.

– Что еще тебе нужно?

– Я только что сказал тебе. Мне не нужны сюрпризы. Поэтому я хочу, чтобы ты выложил мне всю подноготную своего сына.

– Мой сын был морским пехотинцем, лучшим из лучших. На нем нет грязи.

– Я кое-что проверил. Меньше всего мне нужно, чтобы Джек Суайтек раскопал все раньше меня, так что давай, рассказывай, и будь откровенен.

– Хорошо. Что ты хочешь знать?

Прокурор мгновенно стал серьезным, как никогда.

– Как твой сын умудрился сдружиться с таким мерзким типом, как лейтенант Дамонт Джексон?

Глава семнадцатая

Джек и София позавтракали рисом с бобами в аэропорту Гаваны, хотя этот поздний завтрак с таким же успехом можно было назвать ранним обедом. Шеф-повару определенно не повредили бы несколько советов бабушки Джека, впрочем, не ему одному, ибо даже составителям книги «О вкусной и здоровой пище» не помешало бы посоветоваться с Abuela.

Возвращаться домой неожиданно пришлось через Гавану, но у них не было выбора. Следующий чартерный рейс в Норфолк ожидался только через два дня, а командование ВМС не собиралось так долго терпеть на своей базе двух гражданских адвокатов, которые могли кое-что разнюхать. По просьбе Гуантанамо Министерство финансов немедленно выдало им лицензии, необходимые гражданам Соединенных Штатов для беспрепятственного передвижения по Кубе, верное свидетельство того, что бюрократический аппарат способен работать быстро, когда это нужно самим бюрократам, – и Джек с Софией, как по мановению волшебной палочки, перенеслись на самолете местной авиалинии из Гуантанамо-Сити в Гавану.

Они проделали такой путь, чтобы побеседовать всего с одним свидетелем да провести минут двадцать на месте преступления Поразительно, но эту беседу можно было считать самой продуктивной частью путешествия. Старый дом Линдси был полностью дезинфицирован и обработан – его заново покрасили, перестелили полы, даже перепланировали. В нем вот уже три недели жил молодой офицер со своей нареченной. Военные не собирались облегчать расследование адвокатам Линдси.

– Я хочу извиниться, – заявила София, когда они направились к выходу на посадку.

– За что? – поинтересовался Джек.

– За то что поездка вышла такой тяжелой.

– О чем вы говорите? Вы тут ни при чем.

– Еще как при чем. Я настроила их против нас еще до того, как мы туда прилетели. Этот юрист из управления начальника военно-юридической службы не зря вспомнил о комментариях, которые я сделала по телевидению сразу после ареста Линдси. Они явно встали в позу после моих слов о том, что Оскара могли убить в результате правительственного заговора.

– Не стоит из-за этого расстраиваться.

– Мне следовало держать язык за зубами.

– Решение о переводе всех потенциальных свидетелей на другую базу было принято на очень высоком уровне. Даже если бы вы промолчали, они все равно сыграли бы в свою игру. Убит офицер Корпуса морской пехоты США, а мы с вами защищаем женщину, которая, по их мнению, является убийцей. Этого вполне достаточно, чтобы они объявили боевую готовность.

Она неуверенно улыбнулась ему, словно все еще досадуя на свою несдержанность перед телекамерами, но при этом испытывая благодарность к Джеку за его слова.

Они отыскали два свободных кресла неподалеку от выхода на посадку. София читала журнал, а Джек думал о Линдси Харт. В конце концов, именно Линдси в своем интервью «Гуантанамо газетт» первой озвучила версию о том, что Оскара убили оттого, что он «слишком много знал». По мнению Джека, эта версия притянута за уши.

Она вообще не выдерживала никакой критики, если вспомнить о том, что Линдси набирала номера умерших людей на своем сотовом телефоне.

– Хотите жевательную резинку? – спросила София.

– Благодарю, – ответил Джек.

В три часа пополудни они все еще ожидали у выхода на посадку в аэропорту Гаваны. Джек захватил с собой из Майами несколько книг и журналов, чтобы почитать их в полете, но после неожиданного изменения маршрута, в результате которого они оказались в Гаване, он специально оставил их на пути уборщика и его швабры. Парень, скорее всего, не умел читать по-английски и выглядел слишком гордым, чтобы брать милостыню, но на пальце у него красовалось обручальное кольцо, а под ногтями была видна грязь, так что Джек решил, что молодой человек сумеет найти применение закладкам с портретом Эндрю Джексона,[8]8
  Речь идет о купюрах с портретом президента США Эндрю Джексона


[Закрыть] которые Джек оставил внутри книг.

Читать нечего. Канал CNN на местном телевидении отсутствовал. У него не было с собой ни сотового телефона, ни портативного компьютера, чтобы проверить свой электронный почтовый ящик. Жевательная резинка через тридцать секунд потеряла аромат и вкус, и Джек развлекался тем, что пытался сложить фольгу от нее по старым сгибам и засунуть в бумажную обертку. Посадка на рейс до Канкуна задерживалась уже больше чем на час. Оказавшись в Мексике, они пересядут наконец на прямой рейс до Майами. Джек сидел достаточно близко от стойки регистрации, чтобы не заметить десятка американцев, направляющихся тем же маршрутом, что и они, – обладателей великолепного загара и не имеющих разрешения на пребывание на острове, и все в нарушение объявленного правительством США эмбарго на торговлю с Кубой.

– Здесь полно yanquis, янки, – обронил Джек.

София уткнулась носом в журнал.

– А чего вы ожидали?

– Одного не могу понять. Как они не навлекают на себя неприятности, проходя таможенный досмотр в Соединенных Штатах, когда в их паспортах стоят штампы с отметкой «Куба»?

– Очень просто. Вы летите в Канкун, потом пересаживаетесь на рейс до Гаваны. Кубинские иммиграционные чиновники знают достаточно, чтобы не ставить в вашем паспорте штамп, но не забудьте вложить в него десятидолларовую банкноту, перед тем как вручить его им. Закончив свои дела, вы снова летите в Канкун, а оттуда домой, в Штаты. Правительство США никогда не узнает о том, что вы каждую ночь веселились до утра на Копакабане. Оно полагает, что вы находились в Канкуне. Клянусь Богом, это чрезвычайно легко.

– Похоже, на этом попадаются только идиоты, возвращающиеся с сувенирами, которые буквально кричат: «Мои родители побывали на Кубе, а мне досталась лишь эта дурацкая футболка».

– Так оно и есть. Как вы думаете, почему это торговое эмбарго превратилось в пустой звук?

– Вот это меня и раздражает, – признался Джек. – Люди, подобные вон тем двум уродам.

– А что с ними такое?

– Я случайно услышал их разговор, когда покупал кофе. Они в буквальном смысле исходили слюной, рассуждая о том, какие дешевые и красивые девушки в Гаване. Еще бы им не быть дешевыми, ублюдки. Их собственное правительство морит их голодом.

– Суайтек, вы меня удивляете. Приятно познакомиться с человеком, которого по-настоящему волнует судьба девушек, не имеющих другого выбора, кроме как продавать свое тело туристам.

– Я многих удивляю. Не забывайте, что моя мать была кубинкой.

– Tu hablas espanol? Вы говорите по-испански?

– Sf. Lo aprendi cuando yo era un escurriedo. Да, я выучил язык, когда был сливной трубой.

Она коротко рассмеялась.

– Думаю, вы хотели сказать: когда учились в школе.

– А я что сказал?

Она все еще улыбалась.

– Вы все сказали совершенно правильно. Я не стала бы менять ни одного слова.

Он знал, что она говорит неправду, и внезапно ощутил потребность оправдаться, сказав ей, что понимает язык лучше, чем говорит на нем. Но потом решил оставить все как есть.

София сказала:

– Смешно, но на последних выборах губернатора я голосовала против вашего старика. Не припомню, чтобы я слышала о том, что он женат на латиноамериканке.

– Моя мать умерла, когда я был совсем маленьким. Собственно, мне тогда было всего несколько часов от роду.

– Какой ужас! Простите меня.

– Ничего, все в порядке. В конце концов, это случилось уже давно.

– Она родилась на Кубе?

– Да. В маленьком городке под названием Бехукаль.

– Я слышала о нем. Он находится недалеко отсюда.

– Я знаю. Я смотрел карту, перед тем как отправиться сюда.

– Вы когда-нибудь думали о том, чтобы приехать на Кубу?

– Время от времени меня посещали подобные мысли. Но только недавно я начал подумывать об этом всерьез. – Джек открыл свою сумку, по аэропортовской классификации относящуюся к категории «ручной багаж», и, вынув оттуда застегивающееся на «молнию» портмоне, извлек из него фотографию. – Это она, – добавил он, протягивая снимок Софии.

– Вы привезли с собой фотографию?

– У меня есть несколько сувениров на память, которые подарили мне отец и бабушка. Даже не знаю, зачем я взял это фото с собой. Но я летел на Кубу впервые, и мне показалось правильным, если оно будет со мной.

– Она красивая. Но я бы сказала, что здесь она выглядит совсем подростком.

– Да. Семнадцать лет. Это была ее последняя фотография, сделанная на Кубе.

– А кто это с ней?

– На обороте написано «Селия Мендес». Одного взгляда на снимок достаточно, чтобы понять, что они были лучшими подругами, но вряд ли я могу добавить еще что-то. Похоже, моей бабушке не очень-то хочется говорить со мной о Селии. У меня сложилось впечатление, что она не одобряла этой дружбы.

– Abuealas, бабушки, – заметила София, улыбаясь и качая головой. – У них у всех свои причуды, правда?

– У одних больше, у других – меньше, – согласился Джек.

Голос, раздавшийся из громкоговорителя, объявил наконец о начале посадки на рейс. Джек и София поднялись и направились к выходу в толпе прочих пассажиров с билетами. Двадцать минут спустя они уже были внутри самолета и сидели на своих местах. Несколько пассажиров никак не могли запихнуть свои вещи в багажные отделения над головой. Джек устраивался поудобнее, когда по бортовой связи объявили его фамилию. Сообщение прозвучало на испанском.

– Пассажиры София Суарес и Джон Лоуренс Суайтек, пожалуйста, отзовитесь, нажав конку вызова бортпроводника.

Они посмотрели друг на друга, не зная, что и думать. Потом Джек поднял руку и нажал кнопку. К ним подошла бортпроводница.

– Пожалуйста, пройдемте со мной, – произнесла она по-испански.

– Оба?

– Да.

Они встали с кресел, но не успели сделать и нескольких шагов по проходу, как стюардесса остановила их, попросив:

– Прошу вас, возьмите с собой ручной багаж.

– Это еще зачем? – удивилась София.

– Пожалуйста, возьмите свои вещи и пройдемте со мной.

Она вела себя довольно вежливо и спокойно, но в воздухе повисло напряжение. Пассажиры поворачивали им вслед головы, # подозрением глядя, как они идут по длинному узкому проходу. Бортпроводница провела их по трапу самолета, и они двинулись к выходу на посадку.

– Говорила я вам, не нужно давать деньги уборщикам, – пробормотала София.

– Что-то мне подсказывает, что дело не в этом, – ответил Джек.

У выхода на посадку их ожидали трое мужчин, одетых в военную форму. У каждого в кобуре из черной кожи виднелся внушительный крупнокалиберный пистолет. Вдобавок двое молодых парней были вооружены еще и автоматическими винтовками. Бортпроводница передала пассажиров старшему группы – мужчине зрелого возраста, по чину определенно старше своих спутников, но звание его Джек не сумел распознать. Мужчина попросил их предъявить паспорта, что они и сделали. Пока он изучал документы, самолет начал выруливать на взлетную полосу. Военный оставил паспорта у себя.

– Пройдите сюда, пожалуйста, – сказал он.

Очевидно, в ближайшее время расставание с Кубой им не грозило.

Джек и София проследовали за старшим по званию мужчиной, а двое молодых солдат окружили их с флангов. Несколько минут они двигались через оживленный аэропорт, и армейские сапоги солдат звонко цокали по выложенному плиткой полу. Они вышли из главного терминала по длинному душному коридору и миновали несколько дверей, на последней висела табличка с надписью по-испански: «Запретная зона – посторонним вход воспрещен». Старший офицер отомкнул эту дверь ключом, и группа продолжила шествие, даже не замедлив шага. Перед ними открылся еще один длинный коридор, они прошли по нему прямо к двери в самом конце. Мужчина коротко постучал в нее и произнес:

– Прошу прощения, полковник. Я привел американцев.

Голос с другой стороны ответил:

– Войдите.

Офицер открыл дверь и мгновенно вытянулся по стойке «смирно». После команды «вольно», последовавшей от находившегося внутри человека, он расслабился и подтолкнул американцев вперед.

София бросила на Джека взгляд, говоривший, что правило «женщин следует пропускать вперед» уместно соблюдать только при посадке в спасательные шлюпки и на вечеринках с коктейлями. Джек сделал шаг вперед, и она последовала за ним.

Джеку понадобилось некоторое время, пока глаза его привыкли к свету, который бил ему прямо в лицо. Окон в комнате не было, зато в одну из стен было вделано большое зеркало, без сомнения штуковина с односторонней проницаемостью, скрывавшее зрителей по другую сторону стекла. Пол в комнате был бетонный, стены из шлакобетона выкрашены в яркий белый цвет. Посередине комнаты рядком, лицом к свету, стояли два неудобных деревянных стула. Если до сих пор Джеку удавалось сохранять спокойствие, то сейчас он покрылся потом. Это была одна из комнат для допросов, которая легко превращалась в пыточную камеру, откуда с одинаковым успехом могли доноситься и крики боли, и признания.

Вперед вышел мужчина, одетый в простую зеленую полевую форму. На ней не было знаков различия, но сам он просто излучал властность и уверенность, обратившись к американцам на почти безупречном английском.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – произнес он слишком дружелюбно, для того чтобы его доброжелательность была искренней. – Народ Кубы очень хочет побеседовать с вами о вашем деле.