Текст книги "Не вижу зла"

Глава двадцать первая

Следующим утром, в девять часов, Джек и София находились на третьем этаже одного из многих ничем не примечательных зданий на площади Plaza de la Revolucion. Эта площадь считалась Меккой кубинского правительства. Через окно Джек видел здание всемогущего Министерства внутренних дел, на котором стояло монументальное изображение Че Гевары, расположенное таким образом, чтобы Че мог без помех наблюдать за бесчисленными политическими митингами, которые время от времени разворачивались на площади. На взгляд Джека, Че выглядел немного уставшим, впрочем, это было вполне объяснимо, если вспомнить, что некоторые речи Кастро продолжались по четырнадцать часов без перерыва. Этим утром на площади было тихо, и Джек с Софией в одиночестве сидели в офисе и ждали. Полковник Рауль Хименес вошел в комнату с уверенностью старшего офицера, любезно приветствовал их и уселся за стол.

– Вы приняли решение?

– Да, – ответил Джек. – Я хочу выслушать все, что имеет сообщить ваш солдат. Но я не буду давать взамен никаких обещаний.

– Какая досада! Мне не часто выпадает возможность сделать такое щедрое предложение.

– Я ценю это. Но мы вынуждены учитывать некоторые реалии. Давайте говорить откровенно. С точки зрения стратегии поведения во время судебного разбирательства, свидетельские показания одного из солдат Кастро легко могут настроить жюри присяжных против моей клиентки. Простая математика дает основание предположить, что примерно половину присяжных будут составлять американцы кубинского происхождения.

– Согласен, но ведь остальные члены жюри не будут американскими кубинцами. Я не адвокат, но, насколько я понимаю, от вас требуется убедить всего одного присяжного в том, что ваша клиентка невиновна? И после этого ее признают невиновной, разве нет?

– Вы правы. Но, даже не поговорив со своей клиенткой, я уверен, что она еще не настолько отчаялась, чтобы поставить на карту все и вверить свою судьбу кубинскому солдату.

– А как она относится к смертной казни путем летальной инъекции?

– Вы задаете хорошие вопросы, полковник.

Офицер откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову. Зеленая униформа под мышками потемнела от пота.

– Я ведь немногого прошу от вас взамен, мистер Суайтек. Сделайте мне какое-нибудь предложение, хотя бы для того чтобы оправдать те хлопоты, которые мы себе зададим, отправив одного из своих солдат давать свидетельские показания в Майами.

– Вам нужны деньги?

– Нет, конечно.

– Тогда выкладывайте. Что вам нужно?

Полковник подался к нему, прищурив глаза.

– После того как капитана Пинтадо застрелили, мы слышали выступление вашей клиентки в радиопередаче, транслировавшейся из Гуантанамо. Она была достаточно откровенна, заявив, что ее супруга убили оттого, что он много знал. Что-то о том, что происходит на базе, и ваше правительство не желает, чтобы об этом узнал остальной мир.

– Такова была ее позиция с самого начала.

– Тогда я открою свои карты, – заявил полковник. – Мы хотим знать, какой секрет стал известен капитану Пинтадо.

– Я не могу обещать, что открою вам нечто подобное.

– Почему нет?

– По многим причинам. Самая главная: я не намерен с вами торговаться и заключать сделки. Свидетельские показания кубинского солдата в суде создадут массу проблем и вызовут сомнения в их надежности и достоверности. Добавьте к этому незаконную сделку – в чем она бы ни заключалась, – и эти проблемы станут неразрешимыми.

– Никто не говорит о том, что наше с вами соглашение непременно должно стать достоянием общественности.

– Вам легко так говорить, полковник. Не вы рискуете своей адвокатской лицензией.

– Итак, это ваше окончательное решение? Никакой сделки?

– Я готов выставить вашего солдата в качестве свидетеля. Но не намерен предлагать вам за его свидетельские показания какую бы то ни было компенсацию.

– Возможно, ваша клиентка будет другого мнения, после того как узнает содержание этих показаний.

Джек заколебался, а потом все-таки задал вопрос:

– Что он скажет?

Полковник водрузил локти на стол. Его темные глаза блестели в свете флуоресцентных ламп.

– В общих чертах он покажет следующее. В утро смерти капитана Пинтадо он видел, как ваша клиентка отправилась на работу. Через десять или пятнадцать минут в дом вошел какой-то мужчина, а затем в спешке покинул его.

Джек хранил молчание, но София заметила:

– Это может здорово помочь.

– Это еще не все, – продолжал полковник. – Он расскажет вам и о том, кем был тот мужчина.

– Вы хотите сказать, что ваш солдат может назвать имя этого человека?

– Именно это я и говорю.

Создалось впечатление, будто из комнаты внезапно улетучился весь воздух. Джек искоса взглянул на Софию, но та явно была в растерянности и потому молчала. Наконец он выдавил:

– Меня это очень беспокоит.

– О чем здесь можно беспокоиться?

– О ваших мотивах.

– Что вы имеете в виду?

– Все опять-таки упирается в жертву. Он – сын Алехандро Пинтадо. Не секрет, что для Кастро мистер Пинтадо был, что называется, как шило в одном месте. Его даже обвиняли в том, что он вторгся в воздушное пространство Кубы, чтобы сбросить листовки антикастровского содержания. Мне кажется, Кастро с удовольствием устроил бы мистеру Пинтадо небольшое несварение желудка во время судебного разбирательства.

– Дело вовсе не в этом.

– Но в Майами все будет выглядеть именно так. Это будет чрезвычайно забавная шутка со стороны Кастро – выставить одного из своих солдат свидетелем по делу об обвинении моей клиентки в убийстве сына Алехандро Пинтадо, а потом снять ее с крючка, доказав всем, какая она белая и пушистая.

– То, что El Présidente, наш президент, не испытывает нежных чувств к мистеру Пинтадо, отнюдь не означает, что показания солдата являются фальшивкой.

Внезапно они оказались замкнутыми в треугольнике молчания – Джек, София, полковник.

– Может быть, нам стоит поговорить с нашей клиенткой? – предложила София.

Полковник подвинул к ним телефон.

– Благодарю, не стоит, – ответил Джек. – Моя позиция остается неизменной: я согласен выслушать свидетельские показания, но при этом не стану заключать никаких сделок с кубинским правительством.

– С вами нелегко иметь дело, мистер Суайтек.

– Это единственный способ завершить его ко всеобщему удовлетворению.

Полковник пожал плечами.

– Ну что же, вольному – воля.

– Что? – воскликнула София. По выражению ее лица было видно, что она готова умолять офицера не торопиться с окончательными выводами, но Джек поднялся на ноги, и она вынуждена была последовать его примеру.

– Полагаю, нам больше не о чем с вами говорить, – обронил полковник.

– Полагаю, что так, – согласился Джек.

Полковник растянул губы в уважительной улыбке, словно признавая, что имеет достойного противника. Он протянул руку, и София пожала ее. Джек отказался.

– Желаю вам счастливого возвращения домой, – произнес полковник.

Джек попрощался с ним и покинул офис, следуя за помощником полковника к выходу.

Глава двадцать вторая

С тех самых пор, когда бывшая супруга как-то вытащила его на «бал красных платьев» по случаю Дня Святого Валентина, Джеку не доводилось видеть такого количества одинаково одетых женщин. Их было несколько десятков, очень многие в возрасте от двадцати пяти до тридцати четырех, с высшим образованием. Подавляющее большинство попало сюда из-за проблем с наркотиками, что также сближало их с теми женщинами на великосветском благотворительном балу, о котором Джек вспомнил так некстати, разве что здесь ни одна из них не имела рецепта, выписанного врачом.

Линдси Харт сидела за маленьким столиком из огнеупорного пластика, одетая в оранжевый тюремный комбинезон, любезно предоставляемый администрацией Федерального центра содержания под стражей своим клиентам. Охранник проводил Джека в отдельную клетушку, предназначенную для частных бесед адвоката со своим клиентом. Как только дверь закрылась и они остались вдвоем, Линдси вскочила и крепко обняла Джека.

– Я так рада, что вы здесь, – воскликнула она.

Джек не ожидал ничего подобного. В одной руке он держал портфель, а другой похлопал ее по спине. Она оторвалась от него и убрала волосы с лица, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

– Простите меня, – выдавила она. – Мне не хотелось, чтобы вы почувствовали себя неловко. Просто это такое ужасное место.

– Я понимаю.

– Я хочу сказать, оно действительно ужасное, – произнесла она срывающимся голосом. – Если вы не сходите с ума от тоски и скуки, то начинаете до смерти бояться всего на свете. Одним женщинам не нравится, как ты выглядишь. Другим не нравится, как ты разговариваешь. Третьи благоухают так, словно не мылись с самого детства. Женщина в соседней камере надеется избежать наказания, симулируя невменяемость, поэтому все время играется со своими экскрементами, которые, верите или нет, пахнут все-таки не так отвратительно, как тюремный ужин. Вареная капуста. Кто, черт возьми, способен жить на одной вареной капусте? Не знаю, сколько еще смогу выдержать. Шум, напряжение, множество женщин, не сводящих с меня глаз. Я чувствую себя новой задницей на рынке, а те, кто получил пожизненное заключение, решают, кто из них первым предъявит права на новый товар.

Джек слушал, но что он мог сказать – что она привыкнет к этому? Что он добьется ее освобождения как можно скорее и невзирая ни на что, чтобы она не беспокоилась об этом? Поэтому он просто дал ей выговориться.

– Я так скучаю по Брайану.

Казалось, она вот-вот разрыдается. Линдси закрыла лицо руками, и Джек обратил внимание на то, что у нее обгрызаны ногти – раньше он не замечал такого. Поддавшись порыву, Джек обнял ее. Похоже, это помогло. Она постаралась справиться с эмоциями, собралась с духом. Они сели по разные стороны стола.

– Очень сожалею, что не смогла лично извиниться перед вами за то, каким образом я отказалась от ваших услуг, – проговорила она, всхлипнув в последний раз. – Но, очевидно, София рассказала вам, какие чувства я испытываю.

– Она так и сделала, – ответил Джек. – Так что давайте больше не будем возвращаться к этому пройденному этапу. Договорились?

– Хорошо, договорились. Я умираю от желания услышать, как прошла ваша поездка. Расскажите мне о своей встрече с глубокоуважаемым лейтенантом Дамонтом Джонсоном.

– Он хорошо отзывается о вашем муже.

– Еще бы ему не отзываться. Оскар вечно платил за его пиво.

Джек сделал паузу, подбирая слова.

– А о вас он отзывается уже не так хорошо.

– Чего вы ожидали? Ведь все на базе уверены, что это я убила своего мужа.

– Дело не только в этом. Он сказал, что беспокоится о вашем сыне. Он полагает, что вы не имеете нужной экипировки, чтобы воспитать его одна.

Она напряглась, выражение лица стало мрачным и решительным, и в глубине ее глаз Джек увидел гнев, готовый вырваться наружу. Но она справилась с собой.

– Что он имел в виду, говоря, что я не «обладаю необходимой экипировкой»?

– Это мои слова, не его. Он уверен, что вы страдаете биполярным расстройством.

Она онемела. Джек подождал ответа, потом негромко поинтересовался:

– Это действительно так?

– А что, если и так?

– Я не собираюсь осуждать вас. Я всего лишь собираю факты.

– Нет. Нет у меня никакого расстройства.

– Вы принимаете какие-нибудь лекарства?

– Это лейтенант Джонсон сказал вам, что я их пью?

– Мне кажется, он выразился в том смысле, что, когда вы принимаете лекарства, вы очень милая женщина.

Она поджала губы и заявила:

– У меня есть рецепт на таблетки, снимающие чувство тревоги и страха. Я принимала их на протяжении примерно двух лет. Но с тех пор как я покинула Гуантанамо, я их больше не пью.

– Почему вы прекратили прием?

– Они мне больше не нужны.

Джек вспомнил разительную перемену в ее поведении в тот день, когда она его уволила, и позволил себе усомниться в точности диагноза, который она себе поставила.

– Это любопытно, – заметил он.

– Что именно?

– Я ставлю себя на место обвинителя. Вы чувствовали, что вам необходимо лекарство против тревоги и страха, пока ваш муж был еще жив. Теперь, когда он мертв, вы в нем больше не нуждаетесь.

– Оскар не был источником моих тревог. Это все жизнь в Гуантанамо.

– Вы имеете в виду что-либо конкретное?

– Ах, даже не знаю, что и сказать, – произнесла она с оттенком сарказма. – Может быть, все дело в том, что я жила на коммунистическом острове, которым правит диктатор, чей срок пребывания у власти можно назвать выдающимся по меркам двадцатого века, человек, который страстно ненавидит Америку. Или, возможно, все объясняется тем, что я просыпалась каждый день, думая о том, не полетят ли сегодня через колючую проволоку снаряды с химической начинкой и не обнаружит ли бригада бактериологического противодействия в классе моего сына споры сибирской язвы. А может быть, все дело было в том, что шестьсот самых опасных в мире террористов содержались в лагере для интернированных прямо через дорогу от моего дома? Или в том, что работа моего мужа вынуждала его ежедневно рисковать жизнью? Нужное выберите сами.

– Ваш муж имел представление о том, как вам ненавистно пребывание там?

– Оно не было мне ненавистно. А Оскар любил тамошнюю жизнь всей душой. Во всяком случае, почти до самого конца.

– Полагаю, не будет преувеличением сказать, что вы продолжали бы жить в страхе – пока Оскар был жив.

– Яне убивала своего мужа ради того, чтобы уехать с острова, если вы на это намекаете.

– Я ни на что не намекаю. Но это прекрасная мотивация, чтобы наложить руку на доверительное имущество Оскара, уехать с острова и наслаждаться жизнью. Нам следует исходить из предположения, что обвинение непременно разыграет эту карту.

– У них ничего не выйдет. Как я уже говорила, перед смертью Оскар изменился. Все чаще и чаще он заводил речь о том, что, может быть, пришло время нам покинуть Гуантанамо. Зачем мне было убивать его, когда он наконец заговорил об отъезде?

– Он подал официальный рапорт с просьбой о переводе?

– Нет.

– Кто-нибудь, кроме вас, может подтвердить тот факт, что он подумывал об отъезде с Гуантанамо?

– Мне такие люди неизвестны.

– Вы не говорили об этом кому-то из друзей? Может быть, вашей приятельнице в Вашингтоне? Кажется, ее зовут Нэнси. Той, которая замужем за председателем Объединенного комитета начальников штабов.

Линдси ощетинилась, поняв, что он проверяет ее.

– Я не разговаривала с ней уже очень долгое время.

– Вот и славно, – заметил Джек. – Она умерла.

Избегая смотреть ему в глаза, она сказала:

– Я обнаружила это только после того, как устроила для вас то маленькое шоу на Дели-лейн.

– Лейтенант Джонсон утверждает, что вы устроили ему такое же шоу в Гуантанамо. В чем дело, Линдси?

Она вздохнула, явно расстроенная и растерянная.

– По правде говоря, я встречалась с ней однажды. И она действительно дала мне свой номер телефона. Мы не были подругами в полном смысле этого слова, и, должна признаться, для пущего эффекта я частенько ссылалась на нее. Мне не следовало так поступать, но… я не знаю. Военные очень гордятся кругом своих знакомств, и жена офицера нередко ощущает себя этаким бесплатным приложением к супругу. Подобные вещи не очень-то благотворно сказываются на вашей самооценке. Вы начинаете делать глупости, чтобы произвести впечатление на людей. Похоже, с вами я вела себя так же. Простите меня.

– Лейтенант Джонсон почти заставил меня поверить в то, что вы расхаживали по Гуантанамо, разговаривая с мертвецами по сотовому телефону.

– Он такое ничтожество! Во-первых, я не разговариваю с мертвецами. Во-вторых, это очень на него похоже – вывернуть все наизнанку и сказать, что у меня был сотовый телефон, чтобы я выглядела еще хуже. От сотовых телефонов было немного толку в Гуантанамо. Это был «Палм-Пайлот», карманный компьютер, а не сотовый телефон. Но такова его манера. Как только ему есть что скрывать, он сразу же переходит в нападение.

– Вы видели, как он проделывал это раньше?

– Еще бы. Вот вам наглядный пример. После того как Оскара убили, я решила, что останусь в Гуантанамо как можно дольше. Я хотела быть там, хотела держать открытыми глаза и уши, пока не найду того ублюдка, который проник в наш дом и застрелил Оскара. Лейтенант Джонсон был в числе первых, кто пожаловался непосредственному начальнику Оскара и заявил, что меня следует вышвырнуть с базы, поскольку мое присутствие, дескать, подрывает моральный дух людей.

– Совершенно очевидно: он уверен в том, что вы застрелили своего мужа.

– Я не шучу. А рассказал он вам о том, что хотел, чтобы меня выгнали с Гуантанамо, еще до того, как СКР ВМФ представила свой отчет? Черт, да тело Оскара не успело остыть, а он уже начал делать все, чтобы меня убрали с базы.

– Может быть, он заранее знал, что будет написано в отчете.

Она вопросительно изогнула бровь, и Джек сообразил, какой намек содержался в его замечании.

– Я так рада услышать эти слова из ваших уст, – сказала Линдси. – Приятно сознавать, что я не единственная, кто понимает: к тому моменту, когда я была названа в отчете главной подозреваемой, все уже было решено и механизм фальсификации запущен. Что еще вам поведал лейтенант Джонсон?

– Мне не удалось подробно расспросить его об обстоятельствах смерти вашего мужа. Каждые пять минут юрист из управления начальника военно-юридической службы напоминал ему, что он волен в любой момент уйти, и наконец он воспользовался своим правом.

– С кем еще вам удалось поговорить?

– Больше ни с кем. Все остальные свидетели из моего списка были переведены на другую базу.

– Невероятно. Но заглянуть ко мне домой вы хотя бы сумели?

– Всего на несколько минут. Следователи ушли с места преступления две недели назад. Теперь там живут другие люди. Ваш дом вылизали и перекрасили.

– Вот, значит, как все повернулось? Вы проделали такой путь, чтобы провести одну-единственную беседу и на пару минут задержаться на месте преступления, где уже все изменилось?

– Боюсь, именно так все и выглядит. С того момента, как мы встретились с лейтенантом Джонсоном, командованию базы, по-моему, прямо-таки не терпелось от нас избавиться.

Линдси провела рукой по волосам. Голову она не подняла.

– Это лишь подтверждает то, о чем я говорила с самого начала. Они заняли круговую оборону, потому что боятся, как бы вы не установили настоящую причину убийства Оскара.

– Доказать это будет очень нелегко, но у нас имеется одна важная ниточка. Когда мы с Софией собирались вылететь из Гаваны, нас задержали по приказу кубинского правительства. У них есть один охранник-кубинец, который в момент убийства находился на сторожевой вышке, и его свидетельские показания могут оказаться полезными.

– Кубинский солдат?

– Да. Кубинцы и американцы там постоянно следят друг за другом. Так что нет ничего удивительного в том, что кто-то по другую сторону колючей проволоки мог кое-что заметить.

– Что он видел?

– Я еще не допрашивал его, поэтому не хочу вселять в вас чрезмерную надежду. Но, по словам полковника, с которым мы встречались, один из кубинских охранников видел, как вы ушли из дома на работу. И, что более важно, он видел, как потом кто-то другой вошел в дом.

Линдси приоткрыла от удивления рот.

– Боже мой. Это фантастика! Он видел, кто это был?

– Они утверждают, что он может опознать этого человека. Но пока что не назвали его имени.

– Почему?

– Потому что они хотят, чтобы я заключил с ними сделку. Они дадут мне кубинского солдата в качестве свидетеля, только если я пообещаю им кое-что взамен.

– Ну, так дайте им это! Что им нужно?

– Не имеет решительно никакого значения, чего они хотят. Если сделка состоится, вообще любая сделка, обвинитель уничтожит нас на глазах у присяжных. Мы сможем выставить кубинского солдата в зале суда Майами для дачи свидетельских показаний в вашу пользу только в том случае, если все будет чисто, без всяких сделок и тайных соглашений.

– Кто это сказал?

– Можете мне поверить. Это мое авторитетное мнение.

– Но это же моя жизнь. Мне грозит смертный приговор, а вы говорите, что я должна отказаться от свидетеля, который может показать, что видел, как в мой дом входил посторонний человек, и все из-за того, что я могу ненароком задеть чувства нескольких американцев кубинского происхождения в жюри присяжных?

– Я полагаю, что, если мы разыграем свои карты правильно, правительство Кубы не останется в стороне.

– Итак, что вы им ответили?

– Что я не стану заключать никаких соглашений.

– Вы что?

– Не злитесь.

– Я не просто зла, я в бешенстве! – Она вскочила со стула и принялась ходить взад и вперед по комнатке. – Вам следовало позвонить мне, прежде чем принимать решение такого рода.

– Вы и вправду ожидали, что я мог заказать приватный разговор с американской тюрьмой из кубинского военного офиса? У меня есть идея получше. Почему бы нам с вами не продемонстрировать нашу беседу адвоката с клиентом в шоу-программе «Сегодня вечером»?

Она перестала метаться по комнате и вернулась на свое место. Джек ясно увидел, какие у нее воспаленные от недостатка сна глаза. Она казалась сломленной, и, когда заговорила, в голосе ее не было уверенности – только усталость.

– У меня не хватит на это сил, Джек.

– Для этого вы и наняли меня.

– Вы все еще не понимаете, что я чувствую.

– Понимаю.

– Нет, вы не можете понять. У меня разрывается сердце при мысли о том, что я могу больше не увидеть сына. А стоит мне подумать, что он считает меня убийцей его отца… – Она умолкла, не в состоянии закончить предложение. – Вы просто не можете представить себе, что я чувствую.

Джек задумался над ее словами, ему не впервые приходилось их слышать: дескать, пока у вас не появятся собственные дети, вы не сможете понять чувства родителей.

– Наверное, вы правы.

– Если только…

– Если только что? – спросил Джек.

– Если только у вас нет личной заинтересованности в благоприятном исходе.

– Брайан – мой биологический сын. Разве это недостаточная личная заинтересованность?

– Нет. Если, проиграв, вы ничего не потеряете, то нет.

– Брайан лишится матери, если я проиграю дело. По-моему, это серьезная потеря.

– Для Брайана, не для вас.

– Не вижу разницы. Я делаю то, что делаю, ради него.

– Разве? Или, может быть, вы сидите и думаете про себя: «Хорошо. Если я проиграю это дело, то позабочусь о Брайане. Я сделаю все, чтобы он получил достойное воспитание. Я буду жить собственной жизнью вместе с Брайаном».

– Я не думал ничего подобного. Если его мать невиновна, я хочу добиться ее оправдания.

– А если вы проиграете, то должны лишиться того же самого, что и я.

– Чего именно?

Она подалась вперед и сказала:

– Если я проиграю, то потеряю Брайана. Если вы проиграете, то тоже должны лишиться его.

Джек нервно рассмеялся.

– Это безумие.

Глаза у нее вспыхнули, словно она придумала что-то.

– Нет, это не безумие. Вы, адвокаты, способны проявлять поразительную бесстрастность, когда речь идет о жизни и смерти других людей. Может быть, пришло время вам на собственной шкуре испытать то, что чувствуют ваши клиенты.

– И все-таки, к чему вы клоните?

– Теперь у меня два адвоката, вы и София. Я хочу, чтобы Брайаном занималась София, а не вы. Вы встретитесь с ним только в том случае, если выиграете дело.

– Я не могу играть по таким правилам.

– Чего вы ожидали? Что на суде я отведу вас в сторону и стану умолять: «О Джек, пообещайте мне одну вещь. Если я не выйду из тюрьмы, пожалуйста, позаботьтесь о Брайане»? Так бывает только в сказке. Я хочу, чтобы вы поставили только на выигрыш.

– Вы используете своего сына как приманку.

– Я стараюсь сделать все возможное, чтобы мать, которая любит его, смогла воспитать его сама. Что в этом страшного?

– Это не то, что нужно Брайану. Это то, что нужно вам.

– Не вижу здесь никакого противоречия.

– Это незаставит меня выиграть дело.

– Нет. Но это может не позволить вам проиграть его.

– С таким же успехом это может помешать мне быть вашим адвокатом.

– Что вы намерены делать? Отойти в сторону?

– Да, – ответил Джек, вставая. – Я ухожу и отказываюсь работать на вас.

– Подождите минуту. Вы не можете отказаться. Как только делу дан ход, адвокату по уголовным делам требуется разрешение судьи, чтобы отказаться от дела.

– Но, как вы с радостью заявили мне минуту назад, теперь у вас два адвоката. Это означает, что судья разрешит любому из нас оставить дело, стоит нам только пожелать. У вас по-прежнему останется один адвокат, так что задержки с рассмотрением не случится.

На лице у нее отразилось отчаяние. Джек направился к двери.

– Джек, пожалуйста.

– Нет, вы приняли решение. Я ухожу. – Он нажал кнопку у двери, вызывая охранника.

– Подождите! – воскликнула она дрожащим голосом. – Я заключаю с вами соглашение. Вы принимаете те стратегические решения, какие считаете нужным. Кубинский солдат в роли свидетеля и все такое. Это ваша епархия.

– А как насчет Брайана?

– Мы соглашаемся делать то, что будет лучше для него.

– И что это значит?

– Вот как я себе это представляю. Брайан не должен видеться с вами, если я запрещаю это. Я бы хотела, чтобы он встретился с вами, когда сам захочет познакомиться со своим биологическим отцом. Не могу придумать лучшего способа узнать, что он готов к этому.

– Вы сказали ему, что он усыновлен?

– Да, сказала. Перед тем, как меня арестовали.

Джек промолчал в ответ.

– Это будет идеальное решение проблемы, не так ли? – заметила она.

– Судебное разбирательство дела об убийстве трудно назвать идеальной ситуацией. Что, если мне понадобится поговорить с ним до того?

– Я поверю вам на слово. Если София способна справиться с работой не хуже вас, то вы позволите ей побеседовать с ним. И только в том случае, если решите, что вам совершенно необходимо поговорить с Брайаном лично, вы вступите с ним в непосредственный контакт.

Джек размышлял. Ограничения представлялись ему глупыми и не имевшими смысла, если не считать того, что она при этом чувствовала себя увереннее, что в тюрьме значило немало и стоило очень дорого.

– Хорошо, – произнес Джек, – даю вам слово.

– Благодарю вас. Я скажу Софии то же самое, чтобы она знала, о чем мы договорились.

– Я сам скажу ей, – ответил Джек.

Охранник уже ждал у дверей. Прежде чем Джек успел снова нажать на кнопку, чтобы она открылась, Линдси проговорила:

– На тот случай, если вам интересно, как Брайан повел себя, узнав, что его усыновили… боль от потери отца не уменьшилась. Ни капельки.

Будь эти слова сказаны другим тоном, они могли бы показаться резкими и даже грубыми, но в замечании Линдси не было угрозы. Она всего лишь констатировала факт, возможно, не слишком тактично предупреждала Джека, чтобы он не возлагал больших надежд на свою первую встречу с Брайаном.

– Я все равно хотел бы встретиться с ним как-нибудь. При более благоприятных обстоятельствах, я имею в виду.

– Это теперь больше зависит от вас, не правда ли, советник? Джек уже собрался нажать на кнопку звонка, но опустил руку.

Он повернулся и пристально взглянул на Линдси.

– Скажите мне еще одну вещь.

– Какую?

– Заключение судебной экспертизы. В нем сказано, что ваши отпечатки обнаружены на орудии убийства.

– Это вас удивляет?

– Только если у вас нет подходящего объяснения.

Она равнодушно пожала плечами, словно это не имело никакого значения.

– Разумеется, мои отпечатки там были. Оружие хранилось у нас дома. Неужели вы думаете, что я хранила бы оружие, если бы не умела им пользоваться?

– Получается, вам уже приходилось держать пистолет в руках?

– Мы с Оскаром стреляли из него вместе. Много раз.

– Он его не чистил?

– Конечно, чистил. Но, наверное, пропустил пару отпечатков. Джек кивнул. Более правдоподобный ответ трудно было и придумать. И это беспокоило его сильнее всего.

Он нажал кнопку, прозвучал зуммер, и дверь открылась. Джек попрощался со своей клиенткой и в сопровождении охранника зашагал по коридору – стук его кожаных подошв по бетонному полу эхом отдавался в тюремных стенах. Встреча прошла не совсем так, как он рассчитывал, но в конце концов все устроилось. Тем не менее, его снедало беспокойство. Он беспокоился о Брайане. Он беспокоился о будущих вспышках темперамента Линдси.

И где-то в глубине души, в самых потаенных уголках его разума жила тревога о том, чей номер может в эту минуту набирать Линдси на своем воображаемом сотовом телефоне.