Текст книги "Охотники на волков"

Глава VI
Таинственные выстрелы в тишине

Ваби сидел, чутко прислушиваясь к этому бездонному молчанию, как вдруг в воздухе что-то щёлкнуло. С губ Ваби сорвался тревожный крик. Это был отчётливый, гулкий треск ружейного выстрела. За ним последовал другой, потом третий, четвёртый.

Он насчитал пять. Они следовали один за другим без перерыва.

Что бы это могло значить? Он вскочил на ноги с сильно бьющимся сердцем. Этот треск напоминал выстрел из ружья Мукоки. А между тем старый индеец не должен был стрелять дичь. Это было вполне определённо между ними условлено.

Значит, кто-то напал на Рода и Мукоки? Но момент был неподходящий для бесплодных размышлений, и Ваби пустился бежать со всей быстротой, на какую был способен.

Он понимал, что не должен терять ни минуты, если его спутники находятся в опасности. Но, конечно, он придёт слишком поздно. За пятью выстрелами последовало снова абсолютное молчание, и оно только увеличивало его тревогу. Если там произошла схватка, то теперь уже всё кончено. И, пока он бежал, с глазами ослеплёнными снегом, нажимая пальцем на спусковой крючок ружья и готовясь к выстрелу, он не переставал прислушиваться, не донесутся ли до него новые звуки битвы, ружейные или револьверные выстрелы или торжествующая песнь победителей.

Он дошёл до места, где долина до того сужалась, что замёрзшая Омбакика, превратившись в небольшой поток, совершенно исчезала под высокими и густыми кедрами, сплетавшими над ней свои ветви.

Кедры, теснившиеся в узком скалистом проходе, придавали ему ещё более мрачный, зловещий вид, заслоняя и без того сумрачное бледно-серое небо, в котором уже угасал короткий ноябрьский день.

Прежде чем углубиться в лесную чащу, Ваби остановился, чтобы прислушаться. Но он не услышал ничего, кроме ударов собственного сердца, которое как молот колотилось в груди. Не страх удерживал его, ибо он не видел перед собой никакой опасности, но самая неопределённость этой опасности, неведомой, но возможной.

Бессознательно он сделал то, что на его месте сделало бы любое животное: бросился на землю и тесно прижался к ней, стараясь стать невидимым. Ствол его ружья был направлен в сторону таинственного тёмного ущелья. Быть может, к нему подкрадывалась опасность – медленно, волчьим шагом? И он ещё глубже вдавился в снег.

Минуты шли за минутами. Он по-прежнему ничего не слышал. Потом вдруг раздался тревожный щебет птицы. Он прозвучал как предостерегающий сигнал. Возможно, конечно, что птицу вспугнула какая-нибудь рыскающая за добычей лисица и заставила её вылететь из убежища, либо её напугал олень или лось. Но ведь нежные и тревожные звуки песни могли возвещать и другое, – а Ваби не сомневался, что так и было, – они могли возвещать и присутствие человека.

Между тем Ваби овладел собой, поднялся на ноги и вступил под кедры, по-прежнему держась замёрзшего потока. Продвигаясь с тысячью предосторожностей, он беспрепятственно пробрался в их тень и, притаившись за стволом дерева, стал всматриваться в открытое пространство, которое расстилалось перед ним. Снег падал теперь не так густо, и его глаз различал предметы, находившиеся на довольно далёком расстоянии.

Волнение его дошло до предела. Чмоканье рыжей белки, раздавшееся неожиданно над самым его ухом, заставило его вздрогнуть. Потом ему показалось, что он слышит немного поодаль, в темноте, какой-то шорох, как будто кто-то зацепился нечаянно ружьём за ветку дерева.

Вдруг ему померещилось, что из темноты выплывают две едва различимые тени. Он протёр рукавицей глаза, мокрые от снега, который таял у него на лице, и стал пристально, со страшным напряжением всматриваться в даль.

Теперь уже не было никакого сомнения. Две тени, заставившие только что вспорхнуть птицу, молча приближались.

Их силуэты скоро стали вырисовываться более чётко. Он уже видел, что это были двое мужчин. Они двигались с крайней осторожностью, метр за метром, почти что крадучись по земле, как он сам за минуту перед тем, и, казалось, также готовились к встрече с врагом. Ваби приложил ружьё к плечу. Он был невидим, и положение складывалось в его пользу. Он держал обе тени на прицеле. Жизнь или смерть зависела от нажима его пальца на спусковой крючок ружья.

Его обезумевшее воображение рисовало Рода и Мукоки, сражённых в схватке и убитых двумя вунгами (а он не сомневался, что это их тени), которые возвращались теперь обратно по следам, чтобы убить и его. Да, да, это так… И его палец начинал незаметно нажимать на спуск.

Он готов был уже выстрелить, когда две тени, находившиеся от него теперь не больше чем в двадцати ярдах, остановились и, приблизившись друг к другу, стали, по-видимому, совещаться. Ваби опустил своё ружьё и напряг слух, стараясь уловить, что они говорили.

Тени разговаривали приглушёнными голосами. Но тишина была так велика, что их бормотанье долетело до него. На время один из собеседников слегка повысил голос, и он услышал:

– All right! [2]2
   Хорошо (англ.).


[Закрыть]

Ну, конечно же, вунга не стал бы так выражаться. И интонация была слишком чиста.

Тогда, в свою очередь, он позвал едва слышно:

– Род, это вы? Эй, Муки… Род… Муки!

Через секунду трое друзей были уже вместе, молча сжимая друг другу руки так, что кости трещали. Смертельная бледность Рода, сверхъестественное напряжение в бронзовых чертах Ваби и Мукоки свидетельствовали достаточно о той тревоге друг за друга, которую они только что пережили.

– Это вы стрелять? – прошептал Мукоки.

– Нет, я не стрелял, – отвечал Ваби, и глаза его расширились от удивления. – А вы?

– Нет.

Одно слово сорвалось с уст старого индейца. Но оно заключало в себе целый сонм вопросов и новых тревог. Пять ружейных выстрелов. Кто же в таком случае стрелял?

Ваби казалось, что это Род и Мукоки, а они решили, что стрелял он, и поспешили обратно, к нему на подмогу.

– Я думать, – сказал Мукоки, – враги засесть здесь.

И он показал пальцем на кедровый лес. Ваби ограничился тем, что отрицательно покачал головой.

Не зная, что предположить, они продолжали стоять на том же месте. Одинокий вой волка донёсся до них на расстоянии около полумили.

– Зверь, должно быть, напал на человеческий след, – сказал Ваби. – Не думаю, чтобы это был мой, судя по направлению звука.

Ни один звук не нарушал больше спокойствия надвигающейся ночи. Мукоки двинулся в путь, и оба мальчика последовали за ним.

Они прошли так около четверти мили. Долина всё больше и больше суживалась, и русло замёрзшего потока терялось среди огромных массивов скал, которые, теснясь и налезая друг на друга, образовывали дикие нагромождения крутых утёсов. Несколько дальше оно совершенно исчезало между этими циклопическими скалами, и поток уходил под землю. Не было никакой возможности пройти дальше.

Покинув долину, путники стали карабкаться вверх среди наносных каменных глыб. Скоро они добрались до гребня, где под навесом большой скалы, которая служила прекрасной защитой от снега и от ветра, дувшего с противоположной стороны, ещё тлели остатки костра.

Это было то место, где Род и Мукоки сделали привал и откуда они вернулись обратно к Ваби, услышав треск пяти таинственных ружейных выстрелов.

Место было на редкость удобное, и трудно было найти что-нибудь более подходящее для стоянки после целого дня утомительной ходьбы по мягкому снегу. Мукоки уже разложил костёр из благоухающих сосновых веток и пристроил на вертеле возле огня большой кусок консервированной дичи. Впрочем, вскоре, в тревожной спешке ухода, старый индеец так и оставит его лежать у огня.

Юноши, казалось, были в восторге и обменивались счастливыми взглядами, несмотря на внутреннюю тревогу, которая их угнетала. Они готовились устроиться на ночь в этом уютном убежище и начали уже раздувать огонь. Но, случайно подняв глаза на Мукоки, остановились, удивлённые его поведением.

Старый проводник стоял совершенно неподвижно, опираясь на своё ружьё, и вся его фигура выражала явное, хотя и безмолвное, неодобрение работой, которой они занялись.

Ваби, одним коленом опираясь на землю, посмотрел на него вопрошающим взглядом.

– Не делать огонь, – пробормотал старый индеец, качая головой. – Идти дальше, вверх по горе. – И он протянул по направлению к северу свою длинную руку. – Река, – сказал он, – обходить горы через скалы, потом образовать водопады и после больших болот хорошее место для лосей. Потом снова стать широкая и ровная. Мы пройти по верху горы, снег падать всю ночь. Утро наступить, и никакого следа для вунгов. Если остаться здесь, сделать хороший след утром. Вунги гнаться как дьяволы. Очень легко видеть.

Ваби выпрямился, и горькое разочарование отразилось на его лице. С самого раннего утра он безостановочно шёл, а несколько раз ему даже приходилось бежать. Он чувствовал совершенно достаточную усталость для того, чтобы, во имя возможности поужинать и выспаться, подвергнуть себя, без колебаний, небольшому риску.

Положение Рода было ещё хуже, хотя он прошёл меньший путь. В течение нескольких минут огорчённые юноши молча смотрели друг на друга, всеми силами стараясь скрыть свою досаду, вызванную требованием Мукоки. Но Ваби был слишком рассудителен, чтобы решительно воспротивиться желанию старого индейца. Если тот утверждал, что было опасно провести ночь на этом привале, ну что же! Приходилось верить ему, и сказать «нет» было бы безумием.

Тогда, скрывая под улыбкой своё огорчение и стараясь изо всех сил подбодрить Рода, который в этом очень нуждался, Ваби стал снова прилаживать на плечи свой мешок, уже сброшенный на землю. Мукоки, в свою очередь, подбадривал бедняжку:

– Взобраться на гору. Не очень далеко идти. Две или три мили. Идти медленно. Тогда привал и хороший ужин.

Кое-какой разгруженный уже багаж был снова запакован и привязан к санкам, путники двинулись в дорогу, оставляя новый след вдоль причудливого и дикого гребня горы.

Ваби шёл впереди, неся свой мешок на спине, чтобы несколько облегчить сани, и выбирал самые удобные места, где они могли бы проехать. Лезвием своего топора он обрубал кусты и ветки, преграждавшие путь. Шагов на десять сзади шёл Мукоки, таща сани, к которым крепкой верёвкой был привязан волк. Родерик, нагруженный лёгким тюком, заключал шествие.

Он дошёл до предела усталости и совершенно утратил бодрость духа. С большим трудом различал он смутно вырисовывающийся иногда в темноте силуэт Ваби. Мукоки, перегнувшийся пополам в своей упряжке, был совсем невидим. Один только Волк был от него настолько близко, что мог составить ему компанию. Сейчас, в эту печальную ночь, мысль Рода невольно переносилась в Вабинош-Хоуз, где он хотел бы теперь сидеть рядом с Миннетаки, которая рассказывала бы ему какую-нибудь прелестную легенду о звере или птице, встреченной ими днём. Насколько этот разговор был бы приятнее, чем теперешнее положение! Но его грёзы, в которых царил призрак маленькой пленительницы, были прерваны самым неожиданным и притом весьма неприятным образом.

Мукоки остановился на минутку, чтобы передохнуть, Родерик же не обратил на это внимания и продолжал шагать вперёд, притом так усердно, что в конце концов наткнулся на сани и растянулся на них во всю длину. Пытаясь подняться, он ухватился за упряжку индейца, который, от неожиданного толчка потеряв равновесие, в свою очередь, перевернулся и повалился на него.

Услышав шум, Ваби пошёл посмотреть, что случилось, и застал их обоих в весьма комичном положении. Это происшествие оказалось очень кстати, потому что Ваби хохотал от души, помогая Мукоки выпутаться из упряжки. Потом поднялся Род и, отряхиваясь от снега, залепившего ему глаза, уши и даже шею, присоединился к смеху Ваби, и его мрачные мысли бесследно рассеялись.

Гребень становился всё более и более узким; беспрерывно продвигаясь вперёд, охотники слышали, как по левую руку от них, внизу, бурно ревёл поток, быстрое течение которого ещё не было сковано льдом. Там находилась пропасть, которую они чувствовали, не видя. Наносные камни и целые глыбы скал, разбросанные или нагромождённые друг на друга с древнейших времён, преграждали теперь им путь, и они могли продвигаться вперёд только с большой осторожностью, следя за каждым своим шагом.

По мере того как они шли, рёв потока становился всё громче, и наконец перед глазами Рода, чуть правее, выросла огромная неясная тень, высоко поднимавшаяся к небу. Наступил момент, когда Мукоки и Ваби поменялись ролями.

– Муки уже проходил здесь, – крикнул Ваби в ухо Роду. – Я предоставляю ему вести нас по самой высокой и узкой части скалистого гребня. Но это недолго. Скоро мы начнём спускаться, и дорога станет легче.

Дальнейший путь представлялся Роду сплошным мучением. Мало того что приходилось выверять каждый свой шаг, но ещё этот шаг требовал значительных усилий. А сил с каждым пройденным метром оставалось всё меньше и меньше. Уже не хотелось думать ни о чём, кроме как упасть в снег и лежать, просто лежать без движения. Пусть приходят вунги или ещё кто, значения для Рода это уже не имело. Но что-то всё-таки заставляло его не сдаваться, вглядываться вперёд, видеть перед собой спину Ваби и идти.

Однако всё имеет свой конец. Дорога становилась всё легче, и примерно через час они набрели на заброшенную хижину, стоявшую около одинокой скалы.

– Привал, – сказал Мукоки, и Род, полностью обессиленный, даже не снимая с плеч мешка, опустился на земляной пол хижины.

Дальнейшее прошло перед ним как в тумане. Костёр, ужин, нарубленные свежие сосновые ветки.

– А теперь спать, – сказал Мукоки. Старый индеец тоже, несмотря на всю свою выносливость, чувствовал невероятную усталость. Каково же было юношам?!

Глава VII
Танец оленей

Только когда Родерик лёг и его нервное напряжение ослабело, сказались последствия чрезмерных усилий, проявленных им, несмотря на свою рану, в течение истекшего дня.

Тревожные, мучительные кошмары прерывали его лихорадочный сон. В то время как Ваби и старый индеец, лучше его вооружённые против усталости и волнующих впечатлений пустыни, мирно отдыхали, вкушая сладкий сон, наш горожанин неоднократно просыпался, как от толчка, с глухим стоном или резким криком, думая, что спасается от какой-то страшной опасности. И только проведя наконец рукой по глазам и наполовину приподнявшись на локте, он отдал себе отчёт, что все пережитые им страхи были простым кошмаром.

Во время одного из этих пробуждений ему показалось, что он слышит шаги. Он протёр глаза, посмотрел на тёмные и неподвижные фигуры спящих товарищей и, убеждённый, что это опять был сон, опустился на сосновые ветки.

Ему показалось, что снова послышался едва уловимый шум, и, подскочив как на пружине, он в один миг выпрямился на своём ложе. Больше не могло быть сомнений. Он дал бы голову на отсечение, что ясно слышал совсем близко от хижины скрип снега под чьими-то осторожными, мягкими шагами. Он затаил дыхание и стал напряжённо слушать. Ни один звук не нарушал тишины, только головешки слегка потрескивали в костре. Конечно, ему опять это приснилось, и он натянул на себя одеяло, как вдруг…

Сердце его перестало биться. Кто там был?

Теперь уже совершенно проснувшись, с широко раскрытыми глазами, чувствуя, как все его мускулы напрягаются в ожидании возможной борьбы, он медленно и осторожно поднялся на ноги. Шаги и скрип снега стали теперь совершенно отчётливы. Кто-то ходил позади хижины. Удалялся. Потом останавливался. Колеблющееся пламя полуугасшего костра продолжало отбрасывать красноватые блики на высокую стену скалы.

При этом неверном свете Род увидел что-то движущееся. Неясная фигура ползком подбиралась к уснувшей хижине.

Сделав это открытие, юноша в первый момент замер на месте, как прикованный. Но тотчас же у него мелькнула мысль, что вунги выследили их и теперь собирались сделать неожиданное нападение на спящих. Почти одновременно рука его наткнулась на ствол ружья Ваби. Холод стали заставил его вздрогнуть.

Уже поздно было будить товарищей. В тот самый момент, когда он тянул к себе ружьё, фигура выросла близ скалы и пригнулась, чтобы сделать прыжок. Прерывистое дыхание Рода, треск выстрела, прозвучавший как раскат грома, крик боли, – и вся хижина была на ногах.

– Нападение! – кричал Род. – Скорей! Ваби! Мукоки!

Белый юноша стоял на колене с дымящимся ружьём, направленным на скалу. Там, в темноте, несколько поодаль от огня, судорожно корчилось в предсмертных муках какое-то тело.

Худощавая фигура старого индейца с ружьём у плеча опустилась на колени рядом с Родом, а над их головами Ваби, вытянув руку, направлял свой огромный револьвер, ствол которого блестело при свете костра.

После минуты напряжённого ожидания Ваби прошептал:

– Они ушли.

Род ответил дрожащим от волнения голосом:

– Одного я уложил.

Мукоки, раздвинув ветви, из которых была построена хижина, рискнул выйти наружу, всё время оставаясь начеку. Юноши увидели, как он обошёл скалу, прячась в её тени, и приблизился к жертве Рода. Подойдя к телу, теперь уже неподвижному, он наклонился над ним, потом выпрямился и с ворчанием швырнул останки их врага в пространство, освещённое костром.

– Вунги! А! А! Род убить красивую, жирную рысь, – крикнул он.

Род отшатнулся, немного сконфуженный, и вернулся в хижину, тогда как Ваби, испустив весёлый крик, раскатившийся в темноте, присоединился к Мукоки.

– Вунги! А! А! – кудахтал старый индеец. – Рысь красивая и жирная, пуля попасть прямо в морду.

Род вышел из своего убежища и присоединился к товарищам, сделав при этом мину, которая напомнила Ваби блеющего барашка.

– Да, хорошо вам теперь смеяться надо мной, – протестовал он. – А что было бы, если бы это и в самом деле оказались вунги? Пожалуйста! Если когда-нибудь на нас опять нападут, я не двинусь с места. Предоставлю вам прогонять их.

Хотя друзья и подшучивали над ним, но Род в глубине души страшно гордился своей рысью. Это было крупное животное, вероятно голодное, привлечённое к ним остатками еды. Оно осторожно изучало местность, когда Род сделал выстрел. Что же касается Волка, то он благоразумно молчал, видя, что речь идёт не о человеке, а всего лишь о рыси, которая к тому же является прирождённым врагом его расы.

Мукоки поспешил выпотрошить животное, пока оно было ещё тёплое.

– Вы идти спать, – заявил он обоим юношам. – Я разжечь огонь, потом тоже спать.

Это трагикомическое происшествие освободило Рода от его кошмаров, и он заснул теперь более спокойно.

На другое утро он проснулся поздно. Снег за ночь прекратился, и солнце сияло на небе. Ваби и старый индеец возились уже снаружи, занятые приготовлением завтрака, и весёлое насвистывание товарища напомнило Роду, что опасность нападения вунгов миновала. Не теряя времени, он живо поднялся с постели.

Вокруг стоянки, которая была на самой вершине горы, развернулась широкая и чудесная панорама. Деревья, скалы, сама гора – всё было покрыто толстым слоем снега, ослепительно-белого и сверкающего под солнечными лучами.

Тайга предстала перед ним во всём своём величии. Насколько далеко мог видеть глаз, безбрежная белая ширь развёртывалась, миля за милей, к северу вплоть до Гудзонова залива. В блаженном упоении Род охватывал взглядом тянувшуюся под ним чёрную линию лесов, потом долины и холмы, которые без конца чередовались друг с другом, местами прорезанные сверкающими среди рамок из тёмных сосен озёрами и широкой лентой замёрзшей реки. То не была мрачная и зловещая пустыня, рисовавшаяся его воображению по прочтённым книгам. Нет, то был чудесный, действительно чистый пейзаж. Он блуждал взглядом по этим необозримым просторам, и сердце его трепетало от наслаждения, а кровь приливала к щекам.

Мукоки подошёл к нему и, видя его погружённым в созерцание, сказал гортанным голосом:

– Много есть оленей там, внизу! Много есть оленей! Людей больше нет! Домов больше нет! На двадцать тысяч миль!

Родерик погрузил свой взор в старого индейца, который, по-видимому, был также взволнован. Казалось, он старался пронизать своим горящим взглядом эту бесконечность, заглянуть далеко, ещё дальше, до самых крайних пределов обширного Гудзонова залива.

Ваби приблизился к ним и положил руку на плечо Рода.

– Муки, – сказал он, – родился там, далеко, за пределами нашего зрения. Там, когда он был ещё совсем мальчиком, он получил свою охотничью выучку.

Потом он обратил внимание друга на необычайную прозрачность атмосферы и связанное с ней кажущееся уменьшение расстояний между предметами.

– Видите эту гору, похожую на большое облако, до которого, кажется, рукой подать? Она в тридцати милях отсюда. А это озеро, с той стороны, которое вам кажется, конечно, не дальше ружейного выстрела? Пять миль отделяют нас от него. А между тем, если бы лось, олень или волк переходили его, мы бы увидели их совершенно отчётливо.

Ещё несколько минут охотники простояли так в молчаливом созерцании. Потом Ваби и старый индеец вернулись к огню и занялись приготовлением завтрака, предоставив Роду восторгаться.

«Какие тайны, ещё не разгаданные, – думал он, – какие трагедии, ещё не написанные, какие романы, ещё не задуманные, какие сокровища долларов и золота ещё скрывает в себе этот огромный Север. Тысячу, миллион веков, быть может, он оставался нетронутым, в диких объятиях природы. Очень немногие из белых людей проникали в его уединение, а туземные племена, которые местами проходили здесь, вели такое же существование, как и доисторический человек».

Почти с сожалением услышал Род, что его зовут завтракать. Но он не мог пожаловаться на свой аппетит, и романтические мечтания нисколько не помешали ему воздать честь трапезе.

Он спросил, скоро ли они двинутся в путь. Но Ваби и Мукоки уже решили не выслеживать сегодня зверей и остаться на стоянке до завтрашнего утра по нескольким соображениям.

– Так как выпал снег, – объяснил ему Ваби, – то мы сможем ходить теперь только на лыжах. Вам очень пригодится сегодняшний день, чтобы научиться пользоваться ими. Кроме того, снег занёс все звериные тропы, какие только были. А лоси, олени и в особенности волки и пушные звери выходят из своих убежищ не раньше чем после полудня или даже вечером. Выслеживание в этот час не дало бы никаких результатов. Завтра же, напротив, мы легко сумеем различить все следы, которые нам встретятся, и распознать, какого рода дичь они нам сулят. Если местность покажется нам удобной для той цели, которую мы преследуем, то мы здесь осядем и устроим нашу зимнюю стоянку.

– Вунги? – спросил Род. – Вы полагаете, что мы достаточно далеко ушли от них?

В ответ раздалось ворчанье Мукоки:

– Вунги не подниматься на гору. Там позади много хороших мест, много дичи. Оставаться там.

Сотню других вопросов задал ещё Род, пока они завтракали, а под ногами их расстилалось безграничное белое пространство, которое должно было их поглотить. Каждый ответ ещё больше разжигал восторг юноши. Как только завтрак кончился, он выразил желание немедленно же приступить к обучению лыжному спорту.

В течение часа Ваби и Мукоки водили его на лыжах туда и обратно вдоль гребня горы, останавливаясь на мельчайших деталях, хлопая в ладоши, когда ему удавался исключительно хороший прыжок, и весело потешаясь над ним, когда он кувыркался в снег. В полдень Род, весьма довольный собой, находил, что всё идёт как нельзя лучше.

День протекал великолепно. Однако от Родерика не ускользнуло, что Ваби моментами находится под гнётом какой-то непонятной ему тревоги. Пару раз он застал его одного, сидящим внутри хижины в какой-то молчаливой задумчивости. В конце концов он забеспокоился.

– Могу я узнать причину вашего настроения? – спросил он. – Чем вы недовольны?

Ваби выпрямился и слегка усмехнулся.

– Случалось ли вам когда-нибудь, Род, видеть сон, который переживает ночь и продолжает тяготить вас после пробуждения? Мне приснился такой сон, и он держится упорнее, чем все ваши ночные кошмары, ибо с тех пор я не могу заставить себя не беспокоиться о дорогих мне людях, которых мы оставили дома. И больше всего о Миннетаки. Ничего, кроме этого. Вы скажете, что это значит мучить себя понапрасну? Я с вами согласен. Послушайте! Это не Мукоки свистит?

Действительно, старый индеец бегом приближался к ним.

– Идти смотреть красивую вещь! – кричал он. – Скоро. Идти смотреть скоро!

Он казался очень возбуждённым и поспешно повёл юношей на самый крутой выступ горы.

– Карибу! – сказал он. – Карибу сейчас играть!

И его палец выпрямился по направлению к снежному склону, сбегавшему вниз под их ногами.

На расстоянии около мили от них, а Роду казалось гораздо ближе, на маленькой площадке, расположенной на половине горы и летом представлявшей собой луг, они увидели около полудюжины крупных млекопитающих, которые держали себя весьма странным образом.

Это были карибу, канадские северные олени, чудесные животные Северной Земли, столь же часто встречающиеся за 60° широты, как и обыкновенные олени, и о которых Роду приходилось читать в книгах столько изумительных рассказов. Но он впервые видел их в действительной жизни и притом в их привычной обстановке.

И как раз в этот момент животные приступили к своей любимой, весьма любопытной игре, известной в землях Гудзонова залива под названием «танца северных оленей».

– Чёрт возьми, что это они там делают? – спросил Род с изумлением. – Что с ними стряслось?

– Они бешено веселятся, – прокудахтал Мукоки.

И он потащил Рода немного вперёд, за скалу, которая их скрывала.

Ваби смочил во рту палец и поднял его в воздух над головой. Это обычный способ для определения точного направления ветра. Та сторона пальца, которая противоположна ветру, остаётся влажной, а другая моментально высыхает.

– Ветер для нас благоприятен, Муки, – сообщил он, – и они не могут нас почуять. Удобный случай для выстрела. Иди стреляй, а мы с Родом останемся здесь и будем смотреть на тебя.

В то время как Мукоки ползком пробирался к хижине, чтобы взять своё ружьё, Родерик продолжал любоваться интересным зрелищем, происходившим внизу.

Ещё два оленя присоединились к прежним на маленькой площадке. Солнце освещало их большие ветвистые рога, когда они трясли головами, выкидывая забавные антраша. Трое или четверо из них отделились от остального стада и начали удирать прочь с быстротой вихря, как будто за ними гнался по пятам смертельный враг. Пробежав две или три сотни метров, они внезапно останавливались и, выстроившись полукругом, делали полный оборот, как будто непреодолимое препятствие пересекало их бег. Потом они рассыпались и с такой же неистовой быстротой присоединялись к своим товарищам.

Ещё одна игра привлекла внимание Рода, такая своеобразная и удивительная, что он был совершенно озадачен, и в то же время такая забавная, что Ваби, стоявший сзади него, всё время давился от сдержанного смеха. Одно из этих быстроногих созданий, отделившись от стада, начинало прыгать и брыкаться, взметая всё вокруг себя, и, сделав последний скачок, опускалось прямо на копыта и застывало неподвижно, совсем как балетная танцовщица, закончившая свою фигуру. После чего оно симулировало новое бегство, и всё стадо бежало по его пятам.

– Это самые большие бесенята Севера, – сказал Ваби, – притом самые проворные и самые забавные. Если ветер для них благоприятен, то они, находясь внизу, чувствуют вас на самой вершине горы и способны услышать ваш голос и ваши шаги на расстоянии мили… Но взгляните сюда!

Он дотронулся до плеча Рода и указал на Мукоки, который был уже довольно далеко и, крадучись, пробирался к оленям между скал и кустарников. Каждая минута приближала его к дичи, и Родерик трепетал, восхищённый чудесным ансамблем всей картины. Безмолвные и весёлые забавы детей пустыни, осторожное приближение старого индейца, каждое дерево и каждая скала пейзажа играли свою роль в маленькой драме, ни одна фаза которой не ускользнула от его внимания.

Прошло пять, десять, пятнадцать минут. Юноши увидели, что Мукоки остановился и поднял палец в воздух, чтобы определить направление ветра.

Потом он распластался на снегу и медленно пополз, опираясь на руки и на колени.

– Милый, старый Муки! – пробормотал Ваби, тогда как Род, охваченный нетерпением, судорожно сжимая руки, спрашивал себя, когда же, наконец, Мукоки решится стрелять. Потому что теперь, казалось, он был от стада уже не дальше чем на расстоянии брошенного камня.

– На каком он расстоянии? – спросил Род.

– Трёхсот или четырёхсот ярдов, – сказал Ваби. – Это слишком далеко, чтобы стрелять.

Мукоки в конце концов превратился в маленькую чёрную точку на белом снегу.

В этот момент весёлые животные почуяли грозящую им опасность. Они вдруг прекратили свои забавы и в течение нескольких минут оставались на месте, как парализованные. Треск ружейного выстрела донёсся до ушей юношей.

– Промах! – крикнул Ваби.

Восемь оленей уже бежали, низко пригибаясь к земле.

Последовал второй выстрел, за ним сейчас же третий, четвёртый. Один из беглецов упал на колени, потом поднялся и снова побежал. Ещё один выстрел, последний заряд Мукоки, и раненое животное опять упало, ещё раз пыталось встать на ноги, потом грохнулось на землю.

– Ловкий выстрел! – воскликнул Ваби. – Сегодня за обедом поедим свежего мяса.

Мукоки, разрядив ружьё, пошёл по поляне, теперь уже опустевшей и покрасневшей от крови, хотя всего несколько минут тому назад здесь веселились олени.

Вытащив нож, он опустился на колени близ шеи упавшего животного.

– Я сойду вниз, чтобы немного помочь ему, – сказал Ваби, – а вы, Род, оставайтесь здесь. У вас ноги ещё слишком слабы, и вам трудно будет подниматься обратно. Подкиньте лучше веток в костёр. Мы с Мукоки принесём мяса.

Родерик, оставшись один, занялся сбором дров на ночь и упражнялся в хождении на лыжах. Он сам удивлялся своим успехам, недоумевая, как это он наловчился ходить с такой непринуждённостью в этой непривычной и тесной обуви.